Будем жить!

                Никого не спросив, мы приходим на землю
                И уходим с неё, никого не спросив.
                Р. Рождественский



Посвящается моим родителям

Пролог

Завершив срочную службу во флоте, старшина первой статьи Бережнов возвращался домой и под стук вагонных колёс с волнением думал о предстоящей встрече с родными. Алексей до сих пор не мог поверить в то, что Полинка, не дождавшись его, вышла замуж.
«Это какое-то недоразумение!- как заклинание, мысленно повторял он.- Просто чьи-то злые языки решили помешать нашему счастью».
Они познакомились на «подтанцах. На жаргоне сельской молодёжи 60-х это означало стоять под окнами клуба снаружи и смотреть на танцующих взрослых в зале. В большинстве своём так развлекались подростки в возрасте от тринадцати до пятнадцати лет.
- Эдита,- слукавила она, знакомясь.
- Куда иди ты?- смеясь, пошутил он.
- А куда хочешь, туда и иди,- решила поддержать она игру.- Хоть на все четыре стороны!
- А вот возьму и не пойду,- продолжая дурачиться, сказал он и уже серьёзно добавил: - Ты мне нравишься!
- Ты мне тоже,- неожиданно призналась она и вдруг почувствовала, как её лицо заливает горячий румянец.
- Тогда давай гулять вместе?- предложил он.
- Давай,- согласилась она, и они, взявшись за руки, пошли навстречу своему счастью.

Это была любовь с первого взгляда. А спустя два дня Алексея призвали в армию. Он искал её в толпе провожающих, до боли в глазах всматриваясь в их лица, и не нашёл! Он ждал её до последнего момента, выглядывая из тамбура вагона до тех пор, пока не скрылся из виду вокзал, и не дождался! Правда, на мгновение ему показалось, что там, в конце перрона – будто крыло птицы на взлёте взметнулась в прощальном привете чья-то рука.
Он был разбит, раздавлен случившимся, не находил себе места от боли, не зная, что и подумать. А реальность оказалась банальной: Полинка просто-напросто перепутала время отправления поезда, о чём и написала впоследствии Алексею, а когда спохватилась, тот уже удалялся со станции. И всё, что успела она – это добежать до конца перрона и в отчаянии взмахнуть там рукой.
Три года он писал ей восторженные письма, полные любви безоглядной и нежности, а когда он решил уже было остаться на сверхсрочную, неожиданно получает известие о том, что Полинка выходит замуж. Для Алексея это стало трагедией, порушившей все его планы. Он отказывается от всего – от должности старшины команды, которую ему предлагали, мичманского звания, возможности поступления в Высшее Военно-морское училище с дальнейшей карьерой офицера – и начинает готовиться к увольнению в запас. Но домой попадёт он не скоро!..
Его «дембель» совпал с военным конфликтом, развязанным Китаем с Советским Союзом на острове Даманском, и Алексей, как всякий честный человек и патриот поступил бы на его месте, подал рапорт о зачислении его в ОМБри – Отряд Морской Бригады, набираемый для откомандирования в район боевых действий. Там он был ранен, попал в плен, бежал из него и при переходе границы снова получил ранение, от своих же пограничников. Затем госпиталь, долгие месяцы между жизнью и смертью, проверка «на вшивость» в соответствующих органах и – наконец – гражданка!

Часть первая
Детство

1. Керосинка.
Сегодня, в воскресный день, пятилетний Алёшка на некоторое время остался дома один: отец с матерью уехали на бахчу, а бабушка ненадолго отлучилась в магазин за продуктами. Воспользовавшись свободой, Алёшка решил всем им сделать сюрприз – сварить обед.
Поставив посреди комнаты, служащей одновременно и кухней, и спальней, керосинку, он стал зажигать и тыкать в фитиль спички, которые тотчас же гасли, не успев разгореться. Исчиркав таким образом чуть ли не целый коробок, Алёшка подумал, что в керосинке закончился керосин, и стал заправлять её из бидона, налив при этом изрядную лужу на пол.
Наконец-то керосинка разгорелась. Алёшка наполнил кастрюлю водой до середины, кинул туда штук пять мытых, но не очищенных картофелин (чтобы было быстрее), насыпал, не рассчитав, чуть ли не полпачки соли и стал варить, время от времени заглядывая под крышку – не кипит ли?..
Вскоре возвратилась с магазина бабушка.
- Господи! – всплеснув руками, с порога испуганно воскликнула она. – И как же ты, сердешный, не сгорел?..
Она затушила керосинку и принялась собирать тряпкой лужу вокруг неё.
Вечером на семейном совете Алёшку решили устроить в детсад. Для его же безопасности!

2. Ходики.
 Прошло два-три дня после того случая с керосинкой. И вот как-то из разговоров родителей Алёшка узнал, что их стенные часы «ходики» стали барахлить, и что их давно надо было бы отдать в мастерскую – почистить и смазать.
«С этим плёвым делом я и сам как-нибудь управлюсь!» – подумал тогда он.
Не откладывая решения проблемы в долгий ящик, Алёшка той же ночью, когда все уже спали, снял ходики со стены и, выйдя в коридор, где заранее приготовил кое-какие инструменты (ключи, отвёртки и т.д.), стал разбирать их.  За этим занятием его и застукала бабушка: внезапно проснувшись и почуяв неладное, она мельком оглядела комнату и тут же поспешила в коридор.
- Ах ты, проказник! – сокрушалась она, с отчаянием глядя на то, что осталось ещё от часов. – Ну, никакого угомону на тебя нету. И что за наказание такое! Что ещё ты выкинешь в следующий раз?..
А «ходики» после этого случая наконец-то отнесли в мастерскую, где их собрали и починили.
 
3. Осы.
 Недавно Алёшке исполнилось целых пять лет! Он заметно подрос, окреп и чувствовал себя совсем уже взрослым. Сегодня он играл на задворках автобазы вместе со своими друзьями в прятки. Забравшись в одну из старых автомобильных кабин, отслуживших свой век, Алёшка захлопнул за собой дверцу. Имитируя работу двигателя – то газуя, то сбавляя обороты, он с самозабвением крутил баранку и так увлёкся, что забыл обо всём на свете: об игре, о товарищах, которые его ищут…
Неизвестно, сколько бы времени всё это ещё продолжалось, если бы вдруг не появилась сначала одна оса и не стала бы жужжать и кружить над его головой, а он не стал бы отмахиваться от неё руками. Потом появилась вторая, третья, четвёртая… и вот уже целый осиный выводок начал охаживать его с головы до пят, не оставляя ни единого живого места на теле. Алёшка с диким воем ринулся было из кабины, но… не тут-то было!
Дверцу заклинило и, сколько бы он ни пытался открыть её, она не поддавалась. Наконец – наверное, шестым чувством он догадался открыть окно дверцы и выскользнуть через него наружу.  Осы преследовали его до самого дома, расстояние до которого более километра Алёшка одолел со скоростью, с которой никогда ещё раньше не бегал.
- Бабушка – а-а! – пулей влетая в двери, завопил он. – Бабушка – а-а!..
- Господи! – выскочила ему навстречу перепуганная бабушка. Что ты ещё натворил, озорник? – И, увидев его лицо, побледнела, бессильно опустила руки.
- Меня осы покусали. Я теперь умру?.. Бабушка – а-а!
 - Господи! Щас,  внучек,  щас…  -  спохватилась она. Давай помогу… рубашонку-то скинуть. Сейчас примочки тебе буду ставить.
К утру Алёшкина физиономия распухла и стала похожа на мячик. Глаза и вовсе заплыли, не открывались, и поднять их можно было только пальцами, как у Вия Н. В. Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки», до такой степени они отяжелели. Но боль и жжение, благодаря стараниям бабушки, прекратились. Приходил врач, сделал укол и сказал, что опухоль начнёт спадать не ранее, чем на третьи, четвёртые сутки: слишком уж много было укусов.

4. Тутовник.
 Алёшка был страстным любителем тутовника, особенно белого (он слаще чёрного), и частенько лакомился им – благо рос он повсюду. Вот и сегодня он забрался на одно из облюбованных им деревьев, но на полпути к цели, на высоте около двух с половиной метров, сучок, за который он держался, внезапно обломился. Чтобы не свалиться на землю, Алёшка инстинктивно обхватил дерево руками, но всё же не удержался и съехал по корявому  стволу вниз, превратив свою кожу в окровавленные лохмотья.
Заявившись домой в таком, мягко сказать, «экзотическом» виде, он в который уж раз напугал свою старую добрую бабушку.
- Господи! Да что же это за наказание на мою голову! – с трудом узнав своего непоседливого внука, запричитала она. – Алёша, ты когда-нибудь до инфаркта меня доведёшь!
Высокая, широкая в кости, обличьем чем-то напоминающая актрису кино Раневскую, Алёшкина бабушка после потери мужа, без вести пропавшего на фронтах Великой Отечественной, всю свою нерастраченную любовь и заботу отдавала внукам – Алёшке и двум его младшим сестрёнкам.

5. Склянка.
 В пору моей юности деревенские мальчишки летом бегали – именно, бегали, а не ходили – босиком и лишь в трусиках, были закалены, здоровы и черны, как галчата, от солнца. От каждодневных многочасовых тренировок кожа на ступнях ног становилась настолько толстой и прочной, что не боялась ни камней, ни стерни… Её можно было поранить только при особых, чрезвычайных обстоятельствах, и эти обстоятельства не преминули свалиться на Алёшкину голову, а вернее – на его ногу!
Бегая со сверстниками по парку, он ненароком наткнулся на расколотую стеклянную бутылку, незаметную в траве, и раскроил себе ступню правой ноги – от подушечки большого пальца до пятки. Какое-то время Алёшка не чувствовал боли и продолжал бежать по инерции, но вскоре захромал и сел, истекая кровью.
День был будний, и поблизости ни души.
- Стёпка, -  обратился он к своему товарищу,  -  бежи к нам домой и позови, кого увидишь: сам я не дойду, а ты меня не дотащишь!
Стёпка в знак согласия кивнул головой, сказал «ага» и поспешил за помощью.
Вскоре он вернулся с Алёшкиной тётей, по причине обеденного перерыва оказавшейся дома. Она отнесла племянника в медпункт, где ему сделали укол, промыли и заштопали рану. Пожилой врач, по долгу службы знавший обо всех Алёшкиных злоключениях, то и дело качал седой головой и с удивлением приговаривал:
- Ну и ну! Наш пострел везде поспел: то дерево, то осы… теперь вот склянка. И надо же, заживает, как на собаке!

6.  Щука.
 Рыбаки, вытянув бредень, оставили свой первый улов на берегу и тут же забрели ещё раз. Алёшка рыбачил неподалёку на удочку и из любопытства пошёл посмотреть. Заметив килограмма на полтора щуку, торчащую из ведра, он стал тыкать указательным пальцем в её широко раскрытую пасть.  Два-три раза ему это удалось сделать безнаказанно, а вот на следующий раз…
Щука вдруг мгновенно, как капкан, сомкнула свои страшные зубастые челюсти! Вскрикнув от боли и неожиданности, Алёшка с силой встряхнул рукой – и щука, содрав кожу с его окровавленного указательного пальца, далеко отлетела в сторону и очутилась в воде. Но ей снова не повезло, потому как она в очередной раз попала в сети.

7. Насос.
Живя по соседству с погранотрядом (ранее здесь стоял морской дивизион, но, когда бухта обмелела, его передислоцировали в другое место), Алёшка вместе с другими ребятишками частенько играл на сопредельной с ним территории – потому как отцы тех, с кем он дружил, почти что все были военными. Недалеко от караульного поста, расположенного подле въездных ворот пограничников, стоял заброшенный старый пожарный насос, предназначенный для перекачки воды вручную и снабжённый двумя металлическими рычагами для этой цели.
Посадив свою младшую сестрёнку на один из таких рычагов, Алёшка правой рукой взялся за другой рычаг с противоположной стороны и, опершись левой рукой о раму насоса, стал качать её, сестрёнку: вверх-вниз, вверх-вниз – будто на качелях. При этом он гордо поглядывал по сторонам, на своих товарищей, воображая, как он силён!
Внезапно тяжёлая металлическая скоба, для какой-то цели укреплённая под рычагом, оборвалась и ударила по руке, на которую опирался Алёшка. Вначале он даже не понял, что с ним произошло, но спустя мгновение побледнел от страшной, нестерпимой боли и рывком хотел уже вызволить руку, как в это самое время кто-то крепко схватил его за запястье и приподнял скобу.
Это часовой, вовремя заметив неладное, поспешил оказать ему помощь. Три пальца на Алёшкиной левой руке – указательный, средний и безымянный – почти полностью были перебиты и держались лишь благодаря узким полоскам кожи, чудом уцелевших с внутренней их стороны.
- Бабушка – а-а! Пальчики, - кричал Алёшка, на бегу размахивая покалеченной рукой и брызгая во все стороны кровью. – Бабушка – а-а!..
- Господи! Наказание ты моё! – выскочив из дому и увидев окровавленного внука, запричитала Анна Фёдоровна, - Алёшенька, сынок! Да не размахивай ты рукой-то, держи пальчики-то, держи – и-и!.. не то оторвутся.
Алёшка послушно положил перебитые, готовые каждую секунду оторваться пальцы, в ладонь здоровой руки и, забыв о собственном горе, с испугом глядел на ставшую в одно мгновение белой как полотно, ещё больше состарившуюся бабушку.
- Бабулечка, ты не бойся, - успокаивал он её, - мне уже нисколечко не больно!
Находясь в полуобморочном состоянии, Анна Фёдоровна всё же нашла в себе силы взять внука на руки и прийти с ним в санчасть.
- Терпи, солдат, сейчас больно будет, - наложив тугую повязку на его пальцы и поливая их сквозь бинты медицинским спиртом, предупредил военврач. – И как тебя только угораздило?.. Срастутся: кости молодые.
Алёшка героически переносил все муки, выпавшие на его долю, и даже ни разу не застонал – чтобы не напугать бабушку – хотя и страдал очень.
- Ну, ты силён, мужик! – искренне удивляясь мужеству шестилетнего ребёнка, с уважением сказал повидавший на своём веку хирург. – Не всякий взрослый выдержит такое.
Алёшка рассеянно слушал похвалы в собственный адрес: он не на шутку был обеспокоен физическим состоянием бабушки, которая во время принимаемых им «процедур» упала в обморок, и ей срочно пришлось тоже делать уколы.
- Всё хорошо, внучек! – приходя в себя и с трудом выдавливая улыбку, выдохнула она.

8. Траур.
Сегодня, 6 марта 1953 года, Алёшка шёл по улицам родного посёлка и не узнавал его: куда ни взгляни – повсюду плачущие толпы народа! На предприятиях не работают, в школах не учатся…
«Что бы это всё значило? – в недоумении думал он. – Кругом птички поют, солнышко светит, алыча цветёт, персик, абрикос…(в Закавказье в это время года весна в полном разгаре). И вроде бы нет никакой причины для тоски».
Так примерно рассуждал Алёшка, возвращаясь с рыбалки с неплохим уловом из крупных окуней, плотвы и краснопёрки. Настроение у него было приподнятое: он тоже кормилец, он тоже по мере сил своих и возможностей помогает семье!
Придя домой, он застал в слезах свою бабушку и, наконец, решился спросить – что же собственно произошло за время его отсутствия.
- Сталин умер, внучек, - не переставая рыдать, отвечала она. – Горе-то какое!.. Как же мы теперь жить-то будем? Ой, бяда, бяда! Господи – и-и!..
Алёшке не исполнилось ещё и шести лет, и он не знал многого из того, что было известно его старой и мудрой бабушке. Ему нисколечко не хотелось плакать, но, чтобы хоть как-то поддержать её, он сначала стал потихонечку хныкать, выдавливая слезу, а потом вошёл в роль и заголосил уже по-настоящему.
- Ах ты, сердешный! – обнимая внука, умилялась бабушка. – Дитё и то понимает. Ах, горе, горе!..

9. Школа.
Отзвенела весна, отшумело лето, незаметно подкралась осень. 1-е сентября 1954 года запомнится Алёшке на всю его жизнь: в этот день он пошёл в школу.
Весь предыдущий день он не находил себе места от нетерпения и всё готовился к этому знаменательному событию: примерял школьную форму, складывал в портфель учебники и тетрадки, тщательно начищал ваксой  и без того чёрные новые ботинки… и всё вздыхал:
«Скорей бы настало завтра!»
- Не спеши, внучек, - теребя его рыжие непокорные волосы, говорила ласково бабушка, - всему свой черёд!
Наконец, настало долгожданное утро, когда он – нарядный и сияющий, с большим букетом цветов! – шёл рядом с мамой, гордо поглядывая по сторонам, и улыбался: сбылась его мечта.




10. Бахча.
Бахча Бережновых находилась в пяти километрах от дома, подле реки Куры, недалеко от колхоза «Сталинский Путь». Отец Алёшки ещё с вечера договорился с соседом, Агаевым Абдуллой, насчёт двух волов и арбы – для перевозки урожая.
- Она быстро ходить нет, - отдавая волов, просвещал его Абдулла. – Если жарка будет, лужа ложиться будет. Пока сам не хочет, вставай нет, бить толка мала: зверь будет. Ехать рана-рана надо…
Выехали ещё затемно, в три часа утра, чтобы добраться до рассвета – мать, отец, Алёшка, который, несмотря на уговоры родителей остаться, сумел-таки настоять на своём: «Я буду помогать вам, грузить арбузы!»
Пять километров одолели за… два с половиной часа! Поговорив со сторожем, охраняющим бахчу, наскоро перекусив и попив чаю, Бережновы принялись за работу, намереваясь управиться до наступления жары.
Волов выпрягли и отвели пастись у реки. Алёшка, как и все, усердно трудился, работа спорилась, и они, спустя три часа – подкрепившись сочными, сладкими дынями и арбузами – поспешили в обратный путь.
Сначала волы шли хорошо, и все надеялись, что к обеду уже будут дома, но наступившая вдруг жара и первая попавшаяся на их пути лужа поломали все планы: волы тотчас легли в неё, и никакая сила на свете не смогла бы вытащить их оттуда.
Вол – животное своенравное, и поэтому заставить его сделать что-то супротив своей воли – занятие бесполезное и опасное: грубости он не принимает и может запросто поднять обидчика на рога. Отец Алёшки, со слов Абдуллы знающий об этом, хладнокровно сидел и ждал. А что ещё оставалось делать?..
Наконец, вволю навалявшись, волы поднялись и, не спеша, без всяких понуканий решили продолжить свой путь. Домой Бережновы возвратились к полуночи. Анна Фёдоровна (Алёшка всё никак не мог сообразить, почему отец  иногда называл его бабушку тёщей) места не находила себе от переживаний, опасаясь, как бы чего не случилось.
- Господи! – всплеснув руками, испуганно вскрикнула она, когда внезапно появились они на пороге. – Я уж тут вся извелась, не знала, что и подумать!..

11. Свидетель преступления.
Через день после поездки на бахчу Алёшка с двумя своими школьными товарищами рыбачил на озере Чох Су, что в переводе с азербайджанского означает «большая вода», которое в народе чаще всего называют заливом. Озеро находится в каких-нибудь 50 – 60-ти метрах от Каспия и чуть ниже его уровня, так что во время приливов морские солёные воды, переливаясь в пресные воды Чох Су, постепенно приучили его и флору, и фауну к чужеродной среде. Впоследствии между морем и озером насыпали дамбу и проложили по ней дорогу в рыбацкий посёлок Сару, расположенный в трёх милях от порта, для автобусного сообщения, а так же для быстрой доставки рыбы на автомобилях в порт и продуктов питания для жителей рыбацкого посёлка. Под дамбой положили железобетонные трубы большого диаметра для стока воды во время приливов – и рыба, акклиматизировавшись, стала «путешествовать» туда и обратно.
… Мальчишки рыбачили с подветренной стороны крутого скалистого берега. Пришли рано, но кто-то их уже опередил: метрах в двадцати от берега – там, где стояла сплошная стена камышей, какой-то паренёк удил с лодки, время от времени поднимая на борт увесистых сазанов. У берега тоже начинало поклёвывать. Алёшка подсёк и вывел из воды неплохого крупного линя граммов на 500, когда из камышовых зарослей появилась ещё одна лодка, на которой находились двое парней с ружьями.  «Охотники, наверное», - подумал Алёшка и вслед за этим услышал два выстрела. Затем он увидел, как рыбак, только что сидевший в своей «плоскодонке», упал навзничь, не в силах подняться. А потом… его добивали вёслами!
Оцепенев от страха и неожиданности, мальчишки некоторое время сидели будто загипнотизированные, а потом, побросав удочки и провиант, как по команде, что есть силы, рванули наутёк. Заметив нежелательных свидетелей, убийцы рыбака начали стрелять и по ним. Одна из дробин прошила Алёшкину правую пятку, и он почувствовал, как что-то обожгло её, но продолжал бежать, не решаясь остановиться. Добежав до кладбища, где в это время хоронили какого-то военного, мальчишки собирались рассказать о случившемся, но вновь заслышав выстрелы – последний салют боевому товарищу – испугались ещё сильнее и рванули вперёд. Вероятней всего, эти похороны оказались для них единственным их спасением: если преступники и преследовали, то наверняка отказались от этой затеи, не рискуя тем самым взять на себя всё бремя ответственности!
Домой Алёшка вернулся подавленным и опустошённым, бледным, неразговорчивым, и родители, обеспокоенные состоянием сына, сколько бы ни спрашивали, что с ним произошло, не смогли добиться от него ни слова: Алёшка будто онемел!.. А может быть, оно всё так и было. … А злодеев тех, убивших рыбака, в конце концов, поймали. В указанном  месте водолазы обнаружили труп, с привязанными к нему камнями и уже наполовину объеденный рыбами. Жертвой преступления оказался ученик 10-го класса из той же школы, где учился Алёшка – Игорь Акимов, родители которого обратились в милицию по поводу исчезновения сына. Убийство было совершено на почве ревности одного из преступников, азербайджанца, своей сестры к русскому парню, а, следовательно, и на национальной почве тоже. И лишь после того, как правосудие состоялось, и виновные были наказаны, Алёшка, узнав об этом, наконец-то снова обрёл дар речи и поведал отчаявшимся родителям о том, что же собственно с ним приключилось.

12. Путешествие.
Сегодня, в честь приближающейся 37-ой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Алёшка со своими закадычными друзьями – Женькой Бабаевым, Аликом Ахмедовым, Стёпкой Гориным и Ахмедом Агаевым – решили совершить дальний поход к горцам-талышам, живущим в девяти километрах от их морского посёлка. В шесть часов утра друзья были уже на ногах и, прихватив с собой по краюхе ржаного хлеба («воды напьёмся из родника») и по десятку сырых картофелин (чтобы испечь их потом на костре), отправились в путь.
Солнце наполовину уже выкатилось из-за горизонта, позолотив своим мягким розовым светом большую часть близлежащей окрестности. В густых зарослях бирюзы на все голоса заливались пичуги, демонстрируя друг перед другом свои музыкальные способности. Словно одиночные ружейные выстрелы, рассекали воздух, наполненный сочным душистым ароматом свежескошенного сена, щелчки пастушьего кнута. Мычали коровы, блеяли овцы, лаяли и суетились собаки, помогая чабанам собирать стадо. Приближался конец августа – пора созревания второго урожая.
Настроение у друзей было приподнятое, они шли и балагурили, временами переходя на бег. С шутками, прибаутками не заметили, как миновали половину пути. Дойдя до речки, они отдохнули, ополоснулись и, попив с родника («хлеб с картошкой оставим на потом»), продолжили своё путешествие.
Сначала они шли по дороге-грейдеру, но вскоре она показалась им неудобной для их босых ног, и они свернули на просёлочную дорогу, идущую вдоль кукурузного поля. Решив  немного подкрепиться, друзья сорвали несколько крупных сочных початков и вдруг!.. наткнулись на лежащего мирно медведя. Испугавшись, они хотели убежать, но потом передумали: медведь был спокоен, не шевелился.
- Спит… - неуверенно сказал Стёпка, –  лучше уйдём отсюда поскорее.
- Мёртвый… - предположил Алёшка, но на всякий случай кинул в медведя кукурузным початком, потом, осмелев, подошёл ближе и потрогал его ногой.
- Видишь? Не дышит! – уже увереннее сказал он. – Кукурузы обожрался и сдох!
- Наверно, раненый был… - предположил подоспевший и запыхавшийся Алик.
- Если раненый был, кровь был, - засомневался Ахмед. – А кровь нет!
- Старый он, потому и околел, - спокойно, как само собой разумеющееся, сделал заключение Стёпка.
Друзья продолжали спорить всю оставшуюся часть пути до тех пор, пока не подошли к аулу, расположенному в долине у подножия гор. Горы предстали перед их изумлёнными взорами во всём своём грандиозном великолепии. Они были настолько громадны, что ещё издали казалось: до них рукой подать! И мальчишки, пока шли, пребывали в недоумении – почему они так долго не приближаются?!
Алик с Ахмедом, низкорослые и упитанные как на подбор в противоположность своим длинноногим и худощавым товарищам, всё же ни на шаг не отставали от них. Ахмед к тому же ещё умудрялся и балагурить. Вот и теперь он, пританцовывая и щёлкая в такт себе пальцами обеих рук, напевал какую-то весёлую, незамысловатую песенку – вероятнее всего, собственного сочинения:
Посмотри, как я хорош,
На большой мешок похож.
На большой мешок с песком,
Не дойти мене пешком.
Подарите мне коня,
Дома мама ждёт меня.
Дома мама ждёт меня,
Плов готовит для меня.
Плов готовит для меня,
Чтоб не умер с голод я.
Плов такой – язык проглотишь,
Казан съешь – ещё захочешь.
Подарите мне коня:
Дома мама ждёт меня!

Тем временем друзья входили уже во владения горного посёлка. Дома аула, построенные из подручного материала – камня и глины – утопали в зелени фруктовых деревьев алычи, персика, черешни, абрикоса… за мощными, тоже каменными, заборами полутораметровой высоты.
Чужаков заметили сразу! Не успели они миновать и первой калитки, как тут же были атакованы местной детворой. Друзья сначала пытались отбиться, но силы были неравными, и они позорно бежали, так и не побывав в тех заветных горах.

13. Честное слово.
В первом классе Алёшка попробовал закурить: старшеклассники, решив соблазнить его, пошутили, что у них есть специальные сигареты для детей – ментоловые. Сделав всего лишь одну затяжку, Алёшка закашлялся, на глазах у него навернулись слёзы, земля поплыла из-под ног. Но, чтобы не показать себя слабаком, он продолжал курить до тех пор, пока у него не открылась рвота.
- Ничего, привыкнешь! – подбадривали его более опытные товарищи. – Наш человек, молодец!..
В ответ Алёшка что-то несвязно бормотал и вяло улыбался. А дома ему пришлось держать ответ перед матерью, которая, почувствовав сигаретный запах от сына, попросила его дать ей обещание никогда больше не курить, и от горя заплакала. Алёшка, пожалев мать, поклялся ей честным словом и потом, на протяжении всей своей жизни, не нарушил этот обет.

14. Поединок.
- Пап, а пап, - придя с улицы домой, хлюпает разбитым носом Алёшка, -
а соседский пацан меня снова побил.
- Ну, так дал бы ему сдачи, - мастеря табурет, спокойно отвечает ему отец.
- Ага, - возражает сын, - он вон какой здоровенный! Выше меня аж на целую голову, ему уже десять лет!
- Ну, так что ж, и здоровенных тоже бьют.
- Ага… - снова было начал Алёшка, но, отец, строго взглянув, перебил его:
- Вот что сын! Чтобы я от тебя больше этого не слышал, запомни, что ты – мужик! В следующий раз, когда кто-нибудь захочет обидеть тебя, поступай следующим образом…
И отец стал показывать ему приёмы самообороны.
- Понял? – спустя некоторое время, спросил он.
- Да, пап. Теперь-то я с ним уж сполна поквитаюсь!
- Добро! – довольный решительным настроением сына, улыбнулся отец, военный моряк морпогранвойск Краснознамённой Каспийской флотилии.  Крепкий и мускулистый, Фёдор  в свои 33 года был покладист и справедлив: сам никого не задирал, но и, нарвавшимся на него, спуску не давал тоже. 
На следующий день Алёшке представился случай на деле показать то, что он освоил накануне.
Когда Петька, тот самый «соседский пацан», в очередной раз стал над ним измываться, Алёшка, как учил его отец, с упором на правую ногу сделал левой ногой выпад вперёд и одновременно кулаком правой руки нанёс резкий сокрушительный удар в Петькину нижнюю челюсть.
Не ожидая такой прыти от своего щуплого легковесного противника, Петька ойкнул и, взмахнув руками, как подкошенный, упал навзничь.
После этого неравного поединка Алёшку во дворе сильно зауважали. А он в свою очередь понял, что и здоровенных при желании бить тоже, оказывается, можно!

15. Рыбалка.
Сегодня Алёшка спал плохо и поднялся ни свет ни заря: его сосед и ровесник Пашка собирался с отцом на рыбалку – и он напросился с ними.
- Да спи ты, неугомонный! – беззлобно выговаривала сыну мать, невысокая миловидная блондинка с копной вьющихся пышных волос и добрыми голубыми глазами. – Не время ещё…
Алёшка загодя, ещё с вечера приготовил рыболовные снасти, запасся увесистым ломтем ржаного душистого хлеба, колодезной воды фляжкой, подаренной отцом, участником Великой Отечественной, и теперь не знал –как скоротать оставшееся время.
- Лёха – а-а!- наконец-то послышался с улицы Пашкин голос. – Ты готов?..
- Ага – а-а! – тотчас отозвался Алёшка и, прихватив удочки и провиант, пулей выскочил за калитку.
Едва проснувшийся майский ласковый ветерок лениво теребил молодую изумрудную листву на верхушках алычовых деревьев. Огромное розовощёкое солнце только что поднялось со своей просторной небесной постели и медленно, нехотя ощупывало своим ясным, лучистым взором ближайшие окрестности, словно решая: а стоит ли мир сегодня того, чтобы уделить ему свое высочайшее внимание?!
Алёшка, длинный и худой, «тянул ногу» рядом с Петькиным отцом, долговязым учителем физики Николаем Васильевичем, в огромных на горбатом орлином носу очках в простой костяной оправе. Коротконогий и толстый, Пашка – полная противоположность своего отца – устало пыхтел позади них будто паровоз, идущий с тяжеловесным составом «в гору»
- Вэселей, ребята, вэселей!- нарочно коверкая слова (отец у него грузин, а мать русская), время от времени подбадривал их энергичный, жизнерадостный Николай Васильевич. – Нам ещё до восхода солнца надо было поспеть, припозднились маленько.
Наконец они подошли к заливу и, засучив по примеру Пашкиного отца штаны до колен, стали выбираться по отмелям на островок, прозванный за изобилие водящейся снеди в его окрестностях «рыбным».
 … Рыбалка не клеилась! Неуклюжий, неспешный Пашка при забрасывании лесы то и дело цеплялся крючком то за Алёшкину кепку, которую долго потом приходилось вылавливать из воды, то за отцовский нагрудный карман, который с трудом приходилось затем отцеплять. В конце концов, Алёшке всё это до чёртиков надоело, и он решил возвращаться домой – один, никого не предупредив об этом.
Поначалу Алёшка тыкал удилищем впереди себя, проверяя глубину, но потом, возомнив, что дорогу запомнил хорошо, полез напролом и – тут же угодил в яму-ловушку, да такую, что и дна не достать.
- Ну, вот и всё!- идя топориком ко дну, обречённо подумал он, но умирать в таком юном возрасте в его планы никак не входило.
Спохватившись, Алёшка отчаянно замахал руками, задрыгал ногами и – к своему собственному удивлению сумел-таки выбраться на поверхность, а затем добраться до отмели. Оставшуюся часть пути он был предельно осторожен и завершил его безо всяких там приключений.

16. Уроки плавания.
После того памятного, чуть не ставшего трагическим для него случая на рыбалке, Алёшка поставил перед собой задачу во что бы то ни стало научиться плавать и подолгу с усердием тренировался. Наконец, настал день, когда он попробовал испытать свои силы и – толкая впереди себя большой стеклянный поплавок от рыбацких сетей – отважился выйти в «море».
Надо отдать должное его смелости, мужеству и упорству, с которыми он собирался одолеть ещё довольно-таки глубокую, хотя уже и порядком обмелевшую бухту шириной более двухсот пятидесяти метров! А если к тому же ещё и добавить, что всё это происходило на Каспии, известным коварством своих штормов, готовых разразиться в любую минуту, становится ясно – какой опасности он себя подвергал.
К счастью, на этот раз море было спокойным и ласковым. Лёгкий приятный бриз едва лишь рябил его ослепительную, залитую солнцем, изумрудную поверхность, будто накладывая на неё морщины, и от этого казалось, что она хмурится.
… Одолев около половины расстояния таким необычным экстремальным способом, Алёшка решился оставить свой небольшой, но надёжный «корабль» и полностью положиться на себя одного. Но уже очень скоро он пожалеет об этом. Пройдёт совсем немного времени, а ему уже будет казаться, что прошла целая вечность с начала его «одиссеи» и что ему никогда  не достичь заветного берега. Чтобы дать хотя бы какую-то передышку натруженному, налитому свинцовой усталостью телу, Алёшка перевернулся на спину, широко раскинув руки и ноги (благо, высокая плотность каспийской воды даёт возможность сделать это!).
Белое раскалённое солнце в зените нестерпимо слепило глаза, он зажмурился и – ему привиделось, как его мать убивается по нему, своей родимой кровиночке. «Нет! Не имею я никакого такого права, чтобы вот так просто взять и умереть!» - решительно подумал он, и это внезапное озарение придало ему силы.
Вот он уже с упрямой настойчивостью преодолевает последние метры, выползает на четвереньках на горячий песок и улыбается, довольный собой: он выиграл этот раунд, он победил.

17.Почта.
Выйдя из здания почты, куда мать посылала его за поздравительными открытками к 1-му Мая, Алёшка неожиданно наткнулся на небольшую группу подростков, которые стали к нему приставать.
- Чо надо?! – угрожающе спросил он – и тут же получил сзади удар кулаком по уху.
Разозлившись, Алёшка не стал дожидаться следующего удара и врезал что есть силы первому, подвернувшемуся под руку в челюсть. Второй получил под дых, а третий – не выдержав такого решительного отпора, позорно бежал. Алёшка преследовал его до тех пор, пока тот не споткнулся и не упал, моля о пощаде. Блюдя пацанский кодекс чести, Алёшка не посмел бить лежачего, наоборот помог ему подняться, а потом и вовсе простил его: злость прошла, и ему стало даже жалко своего недавнего противника.

18. Ещё один героический поступок.
Август 1957-го года на Апшеронском полуострове выдался особенно жарким: пекло так, что над землёй стояло раскалённое колыхающееся марево, и казалось – всё пространство до самого горизонта залито кипящей клокочущей жидкостью.
Алёшка рыбачил на Куре – собрался спозаранок за лещами и успел уже натаскать добрую дюжину плоских как лепёшка, увесистых рыбин. А когда поднялось солнце и стало припекать, он решил освежиться, поплескаться в реке вместе с другими ребятишками.
Не успев ещё окунуться, он услышал непонятные странные звуки, доносившиеся со стороны противоположного берега. Будто потерявшийся маленький телёнок жалобно звал свою мать: «Ма – а-а! Ма – а-а!..».
Приглядевшись (река в этом месте была неширока), Алёшка заметил, как что-то круглое и гладкое ненадолго показывалось из воды и с мычанием снова в ней исчезало.
«Пацан тонет!» - внезапно осенило его, и он, не раздумывая больше ни секунды, с разбегу бросился в воду.
Умело работая руками и ногами (всё  же два года упорных тренировок не прошли для него даром), он добрался до предмета своего беспокойства в тот самый момент, когда чья-то бритая голова с выпученными от ужаса глазами в очередной раз вынырнула на поверхность и душераздирающе промычала: «Ма – а-а!».
Развернув утопающего на спину, Алёшка подхватил его за подмышку левой рукой и, энергично работая правой, отбуксировал к берегу. Затем помог выбраться ему из воды, убедился, что он не нуждается больше в его помощи, и исчез, не дожидаясь от него благодарности.

19. Сюрприз.
По возвращении с рыбалки Алёшку ждал сюрприз: родители решили переехать на новое место жительства – в хутор Знаменский, что под Оренбургом, где в наследство его матери от деда остался дом.
Здесь, в Закавказье, семья Бережновых  оказалась по воле его величества случая Второй мировой войны, во время которой Фёдор, будущий отец Алёшки, воевал на Каспии в составе Отряда торпедных катеров боевого сопровождения: конвоировал караваны судов с бакинской нефтью, да так и остался в этих тёплых южных краях.
Здесь же в мае 1946-го года он встретил свою будущую жену, медсестру одного из полков ПВО – красавицу Авдотью. А в июне 1947-го года у них появился первенец Алёшка, названный в честь его деда, без вести пропавшего на фронтах Великой Отечественной.
Теперь оружейно-пулемётный мастер 1-го класса главный старшина Бережнов Фёдор Алексеевич – кавалер многих боевых орденов и медалей – отдав флоту семнадцать лет своей жизни, увольнялся в запас. Дело в том, что его супруге Бережновой Авдотье Никаноровне (в девичестве Бариновой) южный климат был противопоказан, и врачи посоветовали ей возвращаться в родные края.
- Ничего, ничего,- похаживая от волнения по комнате и успокаивая больше самого себя, чем жену, приговаривал Фёдор. – Бывший слесарь 6-го разряда с медицинской сестрой нигде не пропадут!
Сборы были недолгими (из имущества взяли  только всё необходимое), и утром следующего дня они уже были в дороге – с новыми надеждами и с новыми грёзами.



 Часть вторая
На верность Отчизне

1. Экипаж.
Балтика. Седая Балтика! Сколько бесценных человеческих жизней покоится в твоей холодной свинцовой пучине. Сколько разрушенных, искалеченных судеб канули в твою бездонную мрачную бездну. Когда-то тебя называли «суп с клёцками», до такой степени ты была нашпигована минами, которые и сегодня – спустя уже более полувека! – нет-нет, да и напомнят о себе очередным взрывом какого-нибудь рыболовецкого траулера.

*
Город Пионерский, бывший Neukuhren, встречал прибывших на сборный пункт призывников хмуро и неприветливо: не переставая, будто сквозь сито, моросил нудный надоедливый дождь. Холодный пронизывающий ветер свирепо  завывал в разбитых авиационных ангарах, откуда во время Второй мировой войны немецкие бомбардировщики делали свои первые боевые вылеты. Казалось, что солнце никогда не заглядывает в этот Богом забытый край. На душе у всех было неуютно и пасмурно, но мальчишки – будущие моряки – ещё не успевшие отвыкнуть от домашнего тепла и уюта, стойко переносили выпавшие на их долю испытания новой, непривычной военной жизни.

2. «Учебка».
После отбора на профессиональную пригодность Алексея направили в военно-морскую школу в город Лиепаю (Либаву), что в Латвии, для обучения специальности радиотелеграфиста. Когда их – тех, кого отобрали, после бани и санобработки  переодели  в морское обмундирование, они не узнали друг друга: все вдруг, как две капли воды, стали похожи на одно и то же лицо!
… Территорию «учебки», где в течение шести месяцев предстояло осваивать азы воинского мастерства, ограждал  высокий каменный забор с металлическими воротами, в верхней части которых чёрными крупными буквами, вырезанными из пятимиллиметрового железа, было написано: «ВМШ». Посередине ворот алела большая – тоже металлическая – звезда, а по обеим сторонам от них, будто часовые, стояли два огромных адмиралтейских якоря.
В первое же своё заступление в наряд дневальным по казарме Алексей оконфузился: уснул, стоя у дневального столика (при всех положенных в таких случаях регалиях: офицерским кортиком на левом боку и боцманской дудкой на груди). После окончания вахты Алексею пришлось держать ответ перед дежурным по школе мичманом Загоруйко – бывалым моряком со многими боевыми наградами – который, подкручивая кончики своих рыжих усов, по отцовски журил его за допущенную оплошность:
- Це бачу, спыть курсант на посту. Стоит и спыть! Спрашиваю его: «Спышь, сынку?» «Никак нет!» - отвечает и руку к бескозырке приставил – честь отдаёт. «Как так «никак нет»? – говорю, - когда глаза у тебя закрытые?» «Это я так, - говорит, - от слишком яркого свету электрического зажмурився… щоб глаза не болели…»
- Так спал или не спал, сукин ты сын? Отвечай! – для острастки повысив голос, снова спросил Загоруйко.
- Так точно, спал,- наконец-то, сознался Алексей. – Виноват, товарищ мичман, не выдержал!
- Добре!.. За смекалку и находчивость (Загоруйко перешёл на официальный тон) объявляю вам, товарищ курсант, благодарность.
Он помолчал, с интересом наблюдая за тем, какое  произвёл впечатление…
- А за сон во время несения дежурства – два наряда вне очереди! Повторыте.
- Есть два наряда вне очереди! Разрешите идти?
- Идыте. И имейте в виду: сегодня в 14:00 занятия по БЖК. Если Вы и там умудритесь уснуть, товарищ курсант, то просто-напросто утонете в труме. Идыте!
Алексей взял под козырёк, сказал: «Есть!» и, чётко повернувшись, как учили, вышел из «старшинской».

3. Первое испытание. 
На занятиях по БЖК (борьбе за живучесть корабля) у Алексея вышло всё как нельзя лучше – сноровка помогла. Не зря же он, будучи ещё на «гражданке», усердно занимался спортом: посещал секцию бокса, академической гребли, хорошо бегал и плавал, увлекался гирями, штангой.  Зато его однокашник, узбек Умаров из Самарканда, всех уморил от души…
Утонуть в макете трюма корабля практически невозможно. Если давление воды и её уровень превысят критическую отметку, автоматически срабатывают клапаны – так называемые кингстоны, расположенные под днищем «корабля», и вода через них уходит в специально предназначенный для этого резервуар, из которого её можно закачать и использовать снова.
Кроме того, на случай непредвиденной ситуации из числа обучающего персонала назначаются дежурные (вахтенные), которые при первой же опасности прекратят подачу воды, отдраят трюмные люки и вообще – сделают всё необходимое для того, чтобы не допустить случайной трагедии.
Но курсантам знать этого не положено: ничем не рискуя, они не приложат всех тех знаний и сил, которые могут понадобиться им в боевой обстановке – ведь кингстоны там не откроешь, не рискуя погибнуть при этом.
… Вода испытуемым поднялась ещё только по грудь, когда низкорослый Умаров, которому она доставала уже до подбородка, не выдержал и жалобно, с беспокойством поглядывая наверх, запричитал:
- Командира! Моя плавать не умеет… моя тонуть будет. Командира – а-а!..
В конце концов, все «пробоины» были задраены, и учебно-боевой тревоге дан был отбой. Промокшие, усталые, но довольные собой, курсанты поздравляли друг друга с успешно выполненной задачей. Правда, не всё ещё у них получалось с первого раза, но – всему своё время!..
Не пройдёт и полгода, как они не будут уже теряться от вводных: «Пробоина в третьем отсеке с левого борта», «Пробоина в первом отсеке с правого борта»… Перестанут засыпать от монотонной работы на приём «морзянки» с транслятора, научатся записывать тексты радиограмм на специально оборудованных, качающихся столах, имитирующих  шторм в бушующем море.  Всё это у них ещё будет, всё это у них ещё впереди. А пока – учёба, учёба и ещё раз учёба!

4. Чертовщина.
На самом деле Алексей не сказал мичману Загоруйко об истинной причине своего ночного конфуза, потому как он всё равно бы ему не поверил, да и вряд ли кто-нибудь ещё поверил бы в это. Алексей и сам-то сомневался в реальности всего произошедшего. А приключилось с ним следующее…
В ранние предрассветные часы июньского утра казарма спала крепким богатырским сном молодого здорового организма. Кругом стояла мёртвая тишина, и только лишь где-то в самой глубине этой огромной общественной спальни раздавались не то всхлипы, не то всхрапы, временами переходящие в жалобные и протяжные стоны. Алексея тоже нестерпимо клонило в сон, но он стойко, хотя и с трудом, преодолевал это жестокое, мучительное испытание.
Тонкая завораживающая мелодия, будто звенели тысячи маленьких серебряных колокольчиков, появилась внезапно. Вначале Алексею подумалось – этот звон у него лишь в ушах (так бывает иногда при недосыпании), но мелодия продолжала звучать будто бы отовсюду. Она становилась всё явственнее, всё громче, всё многоголосее – и вот она уже превратилась в единый могучий организованный оркестр, управляемый невидимым великим дирижёром!
Над головой Алексея появились небольшие разноцветные шарики и, кружась в каком-то замысловатом магическом танце, стали увлекать его за собой. Они кружились всё быстрее и быстрее, мелодия звучала всё громче и громче. На мгновение ярко вспыхнул и тут же погас электрический свет. И вдруг!.. Алексей почувствовал, как он медленно отрывается от пола и неудержимо устремляется вверх, растворяясь в этой бешеной бесовской круговерти. Неожиданно, к своему удивлению, Алексей увидел самого себя откуда-то сверху – как бы со стороны – и с любопытством стал наблюдать, что будет дальше…
Вскоре он был свидетелем того, как откуда-то внезапно появившийся незнакомый ему матрос ни с того ни с сего опрокинул бочку с гуталином, который чёрным жирным пятом стал растекаться по полу. Потом подошёл какой-то – тоже незнакомый – старшина и обозвал этого матроса дебилом. Потом…
Потом у Алексея появилось лёгкое чувство беспокойства, сменившееся вдруг острым ощущением тревоги: если он сию же минуту не предпримет решительных действий, может случиться непоправимое.
- Господи! – непроизвольно воскликнул он – и страшная неведомая сила, захватившая его, отступила.
Снова вспыхнул электрический свет. Вслед за этим исчезли странные разноцветные шарики, растворилась мелодия, и всё встало на свои привычные места. Алексей обратил внимание на настенные часы, что висели напротив, они показывали 3:00 – то же самое время, когда и началась вся эта катавасия.
- Чертовщина какая-то! Может быть, часы стоят? – подумал он и в то же самое мгновение заметил, что минутная стрелка сдвинулась с места.

5. Камбузный наряд.
В наряд на камбуз Алексей заступил впервые и, увидев целую гору картофеля (как им сказали – тонну), не в силах был представить: как десять человек за одну ночь могут всё это переработать? «  Это же по сто кило на брата!» - удручённо подумал он.
Но за разговорами, шутками вперемешку с «солёными» анекдотами к утру, к всеобщему удивлению, от огромной кучи не осталось и следа. Наряд сытно накормили – масла, хлеба, компота было впрок – ели, кто сколько сможет, без ограничений. И тут произошёл такой курьёзный случай: один из матросов с камбузного наряда наелся до такой степени, что у него случился заворот кишок.
Делая ему промывание желудка, военврач, капитан второго ранга Гиоргадзе – грузин по происхождению – с присущим ему темпераментом отчитывал незадачливого курсанта, оказавшегося к тому же ещё и его земляком:
- Ты что? Свинья?.. Не понимаешь, сколько надо кушать? Зачем моя нация позоришь? Ещё раз так будешь делать, я тебе… вот этой собственной рукой… зарежу!
После окончания камбузного наряда все, кто в нём находился, были отправлены на физподготовку  (как сказал инструктор, «чтобы служба раем не казалась!») – и они, пробежав пять кругов вокруг строевого плаца, размером не менее стадиона, навсегда утратили желание наедаться «от пуза».

6. КПП.
Стоять дневальным по контрольно-пропускному пункту части – дело не из лёгких.  Военных за день туда и обратно проходит столько – под козырёк брать замучаешься. К концу дежурства рука становится, будто свинцом налитая, но к бескозырке всё-таки тянется  автоматически. Зато ночью здесь благодать, особенно летом: тепло, тихо кругом, звёзды мерцают, цикады поют! Ни тебе военных, ни тебе прохожих. Стоишь и думаешь о своём: о доме, о жизни. А к утру – бац! Автобус из-за угла выворачивается, и ты машинально вытягиваешься в струнку и честь ему отдаёшь. Вот хохма!..  А потом оглядываешься украдкой по сторонам: не видал ли кто?

7. Присяга.
23 декабря 1966 года незабываемой яркой страницей навсегда останется в памяти Алексея! Такого душевного волнения и подъёма ему никогда ещё не приходилось испытывать, ибо безграничная любовь к Родине и гордость за то, что он стал её полноправным, законным защитником, заполнили всю его сущность без остатка.
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, - давал он клятву на верность Отчизне, - вступая в ряды Вооружённых Сил…»
Закончив читать, он опустился на правое колено и с благоговением поцеловал краешек знамени части, в которой проходил военную подготовку.

8. В карауле.
Заступив на пост по охране склада боеприпасов, находящегося на территории учебного корпуса, Алексей бдительно нёс службу, периодически обходя вверенный ему объект. Одна из сторон склада вплотную примыкала к учебному корпусу, а противоположная – в пяти метрах от неё была обнесена двухметровым каменным забором. Из глубины учебного двора бил луч мощного прожектора, ослепляя всё и вся своим светом – и в этом состояло неудобство для караульного.
Обходя охраняемый объект в очередной раз, Алексей на короткое время задержался у забора, задумался и – вдруг, не давая себе отчёта, резко отскочил в сторону. В тот же самый момент на его прежнем месте оказался увесистый булыжник.
- Стой! Кто идёт? – выполняя инструкцию Устава караульной службы, строго окликнул Алесей. – Стрелять буду!
Он передернул затвор автомата и, сняв его с предохранителя, нажал тревожную кнопку вызова дежурного по караулу. Затем укрылся за углом склада и стал ожидать нападения. Караул, прибывший на место происшествия, обнаружил со стороны улицы приставленную к забору лестницу. Попытка проникновения на склад не удалась!
За добросовестное и бдительное несение караульной службы курсанту Бережнову командованием части была объявлена благодарность в приказе с занесением в личное дело.

9. Путь к мастерству.
Гребной канал, в котором молодых матросов обучали хождению на вёслах, окаймлял собой небольшой живописный островок (бывшую графскую усадьбу), буйно заросший одичалыми грушами, яблонями, облепихой. Канал заканчивался выходом в море, где курсантам были предоставлены все условия для закрепления навыков в конце периода их обучения. Но всё это будет потом. А прежде…
Прежде всего, они должны были научиться ремонтировать плавсредства, на которых впоследствии им предстояло доказывать своё мастерство. Для этого шлюпки сначала «ошкуривали», т.е. соскабливали с них старую краску кусочками битого оконного стекла, затем зачищали наждачной бумагой (нулёвкой), меняли шпаклёвку, тонким слоем расплавленной смолы делали грунтовку и – только после всего этого красили. И так из сезона в сезон…
Пальцы на руках после таких «процедур» в течение нескольких дней не разгибались и были как крючья. Но что поделаешь, таков путь к мастерству. Освоив ремонтные работы, переходили к следующему этапу – собственно гребле.
«Навались!» - командует старшина, ответственный за обучение,- и курсанты налегают на вёсла, максимально убыстряя темп.
«Табань!» - поступает новая команда – и они начинают тормозить, загребая против движения лодки.
«Суши вёсла!» – наконец-то, слышится долгожданная команда (значит, наступила передышка) – и матросы ставят вёсла на днище шлюпки вертикально лопастями вверх, придерживая их руками.
После небольшой паузы всё начинается сначала и продолжается до тех пор, пока не последует команда: «Шабаш!», что означает конец тренировкам. При таком методе обучения к концу учебного процесса из курсантов получаются классные гребцы – даже из числа тех, кому никогда ещё в своей жизни не приходилось держать в руках весла.

10. Первый поход.
После окончания «учебки» Алексей в числе четверых своих однокурсников был направлен в героическую часть – гидрографию, которая с боями дошла до Берлина. БДК, Большой десантный корабль, или, как его ласково ещё называют на флоте – «коробочку», будто щепку мотало при трёх баллах так, что он с трудом пришвартовался к крейсеру «Октябрьская революция», стоящему на рейде, который приняв у него выпускников Военно-морской школы г. Лиепаи, снялся с якоря и взял курс на Балтийск. Вчерашние курсанты, впервые ступив на палубу корабля первого ранга, были потрясены его несокрушимой мощью и надёжностью – ибо, если не смотреть на свирепые беснующиеся волны за бортом, с уверенностью можно подумать, что стоишь на твёрдой земле!

11. Конфуз.
По прибытии в часть Алексея ждал новый сюрприз…
Неся караул по охране автопарка, он, как и полагается часовому, честно исполнял свой воинский долг, не забывая о том, что Калининград – это бывший Кёнигсберг, город Восточной Пруссии, и о том, что отсюда до Запада – рукой падать.
«Сынки! – частенько наставлял и предостерегал молодых матросов замполит части капитан-лейтенант Измайлов, средних лет здоровый двухметрового роста дядька (экс-чемпион Калининградской области по боксу в тяжёлом весе), который был душой личного состава части и которого матросы любили и уважали за отеческую заботу и справедливость. – Здесь ухо надо держать востро! Считайте, что вы на границе, где враг не дремлет и всячески старается использовать малейшую вашу оплошность, чтобы навредить нашей Родине, нашему народу, а значит и нашим родным и близким. Здесь надо быть особенно бдительными! Потому как в последнее время участились случаи нападения на охраняемые объекты, а так же на личный состав частей и подразделений – с целью посеять панику и деморализовать боевой дух.
Убирают в основном недобросовестно несущих службу часовых, дневальных, а затем проникают в казармы и вырезают спящих. Причём так, что они и пикнуть не успеют. Сначала будят, а потом – режут! В таком положении человек от страха цепенеет – как бы впадает в ступор – и какое-то мгновение не в состоянии что-либо предпринять (если колоть спящего, обязательно вскрикнет), но и этого мгновения достаточно для того, чтобы отправить его на тот свет. Так что, сынки, я прошу вас это учесть:  ваша жизнь и жизнь ваших товарищей – в ваших руках!» 
Всё это сейчас вспоминал Алексей, в очередной раз тщательно обследуя территорию автопарка и особенно боксы гаража, в которых находятся аэрэмы (автомобильные радиомаяки), не забывая в то же время приглядывать и за окнами казармы с видимой ему стороны. Ночь как на грех в этот раз выдалась тёмной, без единой звёздочки в стылом небе, потому как оно вплоть до самого горизонта было затянуто сплошными серыми тучами. Пронизывающий, насыщенный морской влагой, холодный ветер, намораживал на лице тонкую ледяную корочку в виде яичной скорлупы, склеивая между собой верхние и нижние веки, так что время от времени Алексею приходилось снимать перчатку и теплом своей ладони оттаивать их.
В одну из таких очередных «операций», в проблесках появившейся луны он заметил какую-то человеческую фигуру, мелькнувшую на пожарной лестнице, находящейся в торце казармы рядом с окном.
«Может, показалось? – засомневался Бережнов, но снова увидел человеческую фигуру и испугался: - А если уже случилось непоправимое?!».
Алексей позвонил дежурному по части и  рассказал ему о сложившейся ситуации. О результатах проверки он узнал только утром, сменившись с наряда – в столовой, где моряки обсуждали уже, теряясь в догадках, кто мог «заложить» неудачника из отделения  мотористов, собравшегося в самоволку. Превозмогая стыд, Алексей тут же покаялся в своём невольном грехе – и это признание возвысило его в глазах его сослуживцев.
«Он не виноват! – сказал один из матросов. – Надо было предупредить часового».
После обеда Бережного вызвал к себе капитан-лейтенант Измайлов и в предварительной – так сказать, в неофициальной беседе (хотел, видимо, прощупать ситуацию) сообщил о том, что командование части решило поощрить его за проявленную бдительность. Но известие об этом нисколько не обрадовало Алексея – напротив, оно его огорчило.
«Вечно мне ;везёт; с этими конфузами!» – выходя из кабинета замполита, с досадой думал он.
Вот и теперь, много лет спустя, он без стыда не может вспоминать случай, происшедший с ним ещё в юности, когда он учился в одном из профтехучилищ  г. Оренбурга.

12. Баня, или Старая история.
Баня в городе, да ещё с веничком – своего рода экзотика! Два подростка пятнадцати лет решили однажды попариться и, простояв около полутора часов в очереди на морозе, наконец-то, попали в тёплое помещение. В раздевалке народу – хоть пруд пруди, в моечной  и того больше. Не найдя ни свободного места, ни тазика, друзья поспешили в парную, но и там их ждало столпотворение.
Продолжая обследовать помещение, они обнаружили ещё одну дверь, неизвестно куда ведущую. Один из друзей – Алёшка – попытался открыть её, а другой – Санька – тем временем повстречал своего старого приятеля и разговорился с ним.
Дверь между тем не поддавалась.
- Тяни сильнее, - сказал мужик, стоящий рядом, и отчего-то ухмыльнулся, - разбухла…
В конце концов, Алёшкины старания увенчались успехом, и он – оказался ещё в одной моечной. Думая, что Санька шагает следом, он продолжал делиться с ним впечатлениями:
- И здесь битком набито. Протолкнуться негде!..
На него бросали косые любопытные взгляды и, вероятно, принимали за ненормального, но Алёшка, занятый своими проблемами, не обращал на это внимания.
- Эй, паренёк! – кто-то весело вдруг окликнул его. – Спинку потри.
- И мне,- задорно выкрикнул ещё кто-то.
- Щас,- невозмутимо ответил Алёшка, направляясь к освободившейся скамейке,- вот только место займу.
Однако постепенно до него начинало всё-таки доходить: здесь что-то не так!.. Подсознательно он давно уже отмечал какое-то несоответствие во всех этих разгоряченных колыхающихся телах, интонациях голосов, шутках, отпускаемых в его адрес. И когда, наконец, он осознал, что вокруг него… женщины! – вначале окаменел от неожиданности, а затем, опомнившись от потрясения, пулей выскочил в ту злополучную дверь, ненароком сбив с ног своего обомлевшего друга.
- Ты чё, офанарел?! – заорал Санька, с трудом поднимаясь и потирая ушибленное место. – Куда прёшь, не видишь?!
Насмерть перепуганный, Алёшка молча таращил ошалелые глаза и бешено раздувал ноздри. Вся баня – и мужское, и женское  отделение – ходуном ходила от хохота! А дверь (тот мужик не соврал) и правда разбухла. Она предназначалась для удобства во время уборки обоих отделений, но ей давно уже никто не пользовался.

13. Военные учения.
Малый десант спецподразделения гидрографии высадился на труднодоступном скалистом берегу – там, где его меньше всего ожидали и, проведя разведку боем, занял плацдарм, поставил «створы» . Спустя два часа БДК уже выплёвывали из своих бездонных чрев бэтээры и танки. Морские пехотинцы с криками «ура!» штурмовали береговые укрепления условного противника. Так начались военные учения.
Спецподразделение гидрографии, с честью выполнив боевую задачу по безопасной высадке морского десанта, влилось в общий поток наступления. Внезапно старший матрос Бережнов ощутил сильный удар по ушам и резко остановился, будто наткнулся на невидимое препятствие.
- Охренел?! – мгновенно развернувшись и готовясь нанести ответный удар, в бешенстве взревел он и вдруг осёкся в недоумении, когда никого не обнаружил поблизости.
В следующий момент Алексей заметил выхлопы пороховых газов из стволов проходящих танков, открыл рот, как учили, но… уже было поздно! Всё поплыло, закружилось – и ему потребовались немалые усилия для того, чтобы устоять на ногах. На какое-то время он потерял зрение и слух и стоял, не шевелясь, боясь угодить под наступающую технику. Когда в глазах более-менее прояснилось, он, не обращая внимания на боль в голове и хлопанье в ушах, побежал догонять своих.
Постеснявшись доложить командиру о полученной им контузии («Не война же, в конце концов!» - рассуждал он), Бережнов до конца учений принимал в них активное участие. Бэтээры и танки, сделав своё чёрное дело – в щепки раздолбав макеты  «вражеских» укреплений, возвращались на исходные позиции для прикрытия десанта с моря. Близился кульминационный, решающий момент в военных учениях – взрыв имитатора атомной бомбы. И когда, наконец, это свершилось, командир спецподразделения гидрографии старший лейтенант Задорный, затягиваясь сигаретой, облегчённо вздохнул:
- Повезло нам, братишки… что имитатор решили… а то кое-кто всамделишную хотел испытать. Один "деятель" со штаба флота всё тыкал своим маленьким костлявым кулачишком и слёзно умолял, чтобы «хоть такусенькую, но настоящую…». Совсем из ума выжил, старый хрен! Все бы тут полегли от этой самой «такусенькой». У них там, под землёй, бункера железобетонные со всеми коммунальными удобствами, спецоборудованием и провиантом. А у нас даже химзащиты стоящей нет, не говоря уже о радиационной. Мать их!..
Он сплюнул в сердцах и снова затянулся сигаретой.

14. Строевой смотр.
Командир отделения радиотелеграфистов старшина второй статьи Бережнов во главе своего небольшого отряда приближался к парадной трибуне для отдания чести высокому начальству.
 «Как выходить из создавшегося положения,- озадаченно думал он,- когда запевала вдруг заболел, а заменить его некем?».
 Вот уже отдана команда – перейти на строевой шаг. Вот уже до трибуны остались считанные метры. «Что делать?!»
 Когда, казалось, всё уже было потеряно, старшина неожиданно для всех запел сам: «Наверх вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступа-ает…».
  И матросы, вдохновлённые поступком своего командира, дружно, с подъёмом подхватили: «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, пощады никто не жела-ает!».
После окончания строевого смотра старый боевой адмирал с удовольствием жал Алексею руку и, растроганный, благодарил его: «Спасибо, братишка! Уважил-таки старика»

15. На «точке».
На «смотринах», как между собой моряки называют строевой смотр, отделение Бережного заняло первое место в боевой и политической подготовке, и Алексей был поощрён десятью сутками отпуска с выездом на родину. Но в связи с обострившейся международной обстановкой отпуск отменили, и вместо этого ему был отдан приказ о заступлении на боевое дежурство по обслуживанию кораблей, участвующих в патрулировании наших морских границ.
Прибыв в заданный район (на «точку») и развернув антенну в рабочее положение, Бережнов проверил работу прожектора, назначил наряды на радиовахту и в караул. Людей в его распоряжении было негусто – всего пять человек (сам шестой) – и старшина время от времени подменял их по очереди.
В одну из таких пересмен Алексей принял радиограмму, идущую под боевым кодом и, достав из сейфа дешифровальные книги, именуемые у радистов «талмудами», прочитал следующее:
«Командиру аэрэма старшине второй статьи Бережнову приказываю:
1. Усилить бдительность.
2. Вскрыть НЗ .
3. Выдать личному составу аэрэма дополнительный боезапас из расчёта 150 шт. боевых патронов и 3 ручных гранаты («лимонки») на каждого.
Принять к сведению:
1. В вашем расположении ожидается высадка вражеского десанта с моря.
2.В полутора километрах севернее вас с целью обезвреживания противника дислоцирован взвод пограничников, предупреждённый о вашем местонахождении.
3. Обнаружение десанта – три красных ракеты, его ликвидация – три зелёных ракеты.
Подпись: командир в/ч 20828 капитан третьего ранга Иванов».

Известия такого рода Бережнову были не в новость: Запад есть Запад! Здесь только и жди какой-нибудь подлости со стороны капиталистического лагеря – то нарушения морской границы, то сухопутной. В конце 60-х годов здесь было особенно напряжённо: всякий потенциальный противник норовил проверить прочность наших границ.
Бережнов знал, что ликвидация радиомаяка была бы большой удачей для лазутчиков врага, наткнись они на него, а потому усилил караул и сам нёс радиовахту. Ночь как назло выдалась тёмной, ненастной. Всё небо было затянуто чёрными грозовыми тучами, в разрывах между которыми лишь изредка выглядывала больная бледная луна или какая-нибудь одинокая заблудившаяся звёздочка. Холодный штормовой ветер с звериной яростью швырял на берег серые свинцовые волны, дико завывая в расщелинах береговых скал.
«Надо бы подменить часового,- подумал Бережнов, выходя из аэрэма,- ребята выматываются…».
- Стой! Кто идёт? – послышался оклик караульного, когда Алексей обогнул радиомаяк.
- Старшина второй статьи Бережнов. Как обстановка?
- Пока тихо, товарищ старшина.
- Иди, Виктор, поспи,- переходя на неофициальный тон, сказал Бережнов,- я за тебя подежурю. А то неизвестно, когда ещё придётся отдохнуть.
- Добро. Удачи тебе, Алексей!
Старший матрос Поляков ушёл, оставив командира со своими мыслями, своими опасениями. Повесив автомат на грудь, Бережнов передёрнул затвор на боевой взвод и стал тщательно обследовать территорию вокруг радиомаяка, палатки, в которой отдыхал личный состав, и прожектора, чутко прислушиваясь к каждому шороху.
«В такую погоду чёрта с два что увидишь и услышишь! - озабоченно думал он. – Жаль, людей маловато, не хватает на все смены по два человека – тогда радиовахту нести будет некому».
Обходя территорию поста в очередной раз, он вдруг услышал подозрительный шорох со стороны кустарников дикорастущей ежевики, густо покрывающих прибрежные склоны. Сняв автомат с предохранителя, Алексей укрылся за тумбой прожектора, притаился…
Вскоре снова послышался шорох, и в свете ненароком выглянувшей луны в пяти-шести метрах от него появилось какое-то животное – не то волк, не то собака…
 «Может быть, овчарка  ;погранцов;?» - предположил Бережнов.
С минуту постояв, животное так же внезапно, как и появилось, исчезло. Алексей облегчённо вздохнул, и в этот самый момент со стороны пограничников раздалась автоматная очередь. Потом ещё и ещё – и непроглядную черноту холодной октябрьской ночи озарили три красные сигнальные ракеты.
- Отделение, в ружьё! – ворвавшись в палатку, скомандовал старшина. За мной! Занять круговую оборону!
К счастью, будто решив посодействовать горстке храбрецов, в разрывах между туч снова показалась луна, озарив всё вокруг своим мягким серебряным светом.
«Ну, теперь-то нас  врасплох не возьмёшь! – воспрянул духом Бережнов. – Видимость как на ладони…»
Бой был коротким, и, спустя каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут, в воздух взлетели три зелёных ракеты, оповестивших о том, что противник полностью обезврежен. Остатки десанта в количестве двух человек добровольно сдались на милость победителей.

16. Конфликт.
Возвратившись в часть после окончания дежурства по «обслуге», Бережнов вступил в конфликт со старшиной команды мичманом Задорожным. Поводом для этого послужило несправедливое наказание матроса его отделения за не глаженый  форменный воротник, или «гюйс» на флотском жаргоне.

«Дело в том,- негодуя, думал Алексей,- что Задорожный знал, в какой передряге они, вернувшиеся с «точки», только что побывали, и что наказанный им матрос просто не успел привести себя в надлежащий порядок, тем не менее…»
«Старшине второй статьи Бережнову,- вдруг послышалось по внутренней радиосвязи,- срочно прибыть в старшинскую комнату!»
Алексей был уверен, что назревает скандал, и морально уже подготовился к этому, а потому искренне был удивлён, когда, войдя, услышал следующее:
- Товарищ старшина второй статьи, приношу вам свои извинения! Признаю взыскание, наложенное на вашего подчинённого, неправильным, и посему его отменяю.
Мичман Задорожный протянул Алексею руку.
- Принимается,- пожимая её, сказал Бережнов.- Проехали…
- Добро!- улыбнулся Задорожный.

17. «Дембель», или «Прощание славянки».
Тёплые, нежные чувства при увольнении из Вооружённых Сил, вероятно, испытывает каждый. И когда духовой оркестр части заиграл марш «Прощание славянки», непрошеные слёзы на глазах навернулись у многих. Старшина первой статьи Бережнов – отличник Военно-морского флота, специалист 1-го класса – прощался со своими боевыми товарищами, с которыми съел ни один пуд соли за три долгих года совместной службы и которые для него стали родными и близкими. Он всех их по-братски любил, таких разных, но одинаково дорогих его сердцу людей – и они в свою очередь отвечали ему тем же. А это, поверьте, немало!







Часть третья
Родная сторона

1. Будем жить!
- Здравствуйте, мама…
- Господи!- обернувшись, вскрикнула Авдотья, веник выпал из её ослабевших рук.- Алёшенька, сынок!
Лицо её побледнело, и она, обессиленная, стала валиться на пол. Сын подскочил к ней, бережно поддержал под руки, обнял её.
- Ну что вы, мама… успокойтесь…
Он усадил её на табурет. Авдотья горестно вздохнула, подняла на него заплаканные глаза:
- Господи! Да что же я? Сейчас угощеньице соберу, небось, голодный…
- Не суетитесь, мама, успеется ещё. Я ведь не на один день приехал, насовсем.
- Сыночек, родной мой, я не могу поверить,- гладила его руки Авдотья.- Нам ведь с военкомата сообщили, что ты без вести… отец наш…
И она, больше не сдерживаясь, зарыдала.
- А где же батя?- спохватился Алексей и, предчувствуя непоправимое, заволновался: - Что с ним?!
- Не выдержало сердце… как о тебе узнал… скоро полгода будет… - продолжала рыдать Авдотья.
Тут уж у самого Алексея железными тисками сдавило сердце и невольно вскипели слёзы. Никогда ещё – ни после тяжёлого ранения, в госпитале, ни после жестоких побоев, в плену, – он не испытывал подобной боли. Впервые он ощутил всю горечь и мимолётность человеческой жизни, её уязвимость, осознал её ценность, понял, что никого и ничего нет на свете дороже родных матери и отца, даровавших эту жизнь. Ему вдруг нестерпимо захотелось, как в далёком забытом детстве, прижаться щекой к тёплым материнским ладоням, пахнущим хлебом, ощутить дыхание вечности, обрести надёжную защиту. Жили они небогато, но дружно – и, казалось, так будет всегда!
Алексей с болью вспоминал и других матерей – похожих ликами на иконы, – которые в госпитальных моргах искали своих сыновей, а найдя, застывали подле них в безысходности и печали. Воспоминания уносили его всё дальше и дальше. Он заново переживал всё то, как они с отцом охотились, рыбачили, коротали ночи у костра подле реки, ожидая рассвета. Его, отцовский, особый говорок – с оканьем, от которого он до конца своих дней так и не сумел избавиться полностью.
- У нас, горьковчан, не говорят, а поют,- с теплотой вспоминал он.- Бывало, кличет матка моего заигравшегося младшего брата и каждое слово нараспев выговаривает: «Иванко-оо! Гонико ты корову-то, гонико-оо, лодырь окаянный, гонико-оо!».

… Придя в себя, Авдотья даже помолодела. Принялась готовить обед. Следуя отцовской привычке, как-то почтительно поставила в центр стола бутылку самогонки. А сын, растроганный её заботой, с любовью наблюдал за ней и вспоминал свои юные годы, когда родители были ещё молоды и здоровы – и ему казалось, что они бессмертны, а жизнь бесконечна. К вечеру мать постелила ему свежие простыни, взбила подушки. И продолжала рассказывать:
- Отец-то всё ждал тебя, всё говорил: «Вот приедет Алёшка-то, будет с кем сена накосить, огород вскопать…». А бутылка эта с поминок осталась. Пить-то шибко некому было. На хуторе-то у нас всего три семьи осталось, и те старики. Молодёжь-то нынче всё больше в городе. Слава Богу, крест теперь на могиле отцовой поставишь…
Авдотья говорила и говорила, не умолкая, будто спешила выговориться за долгие дни одиночества. Ласковая материнская рука гладила голову сына, и его невольно начинало клонить в сон. Сон страшил Алексея, ибо напоминал ему клиническую смерть, которую ему пришлось пережить в госпитале. В памяти ещё живыми яркими картинами сохранились видения, которые его тогда обуревали: будто он был не простым хлопцем с небольшого оренбургского хуторка, а лихим казаком, скачущим на горячем боевом коне. Внезапно его тело охватывал жгучий холод – и вот он уже охотник-эскимос на отколовшейся льдине посреди бескрайнего океана. Затем его вдруг окатывало жаром – и он брёл по раскалённым пескам пустыни, мучительно мечтая о глотке холодной воды…
К утру он проснулся от кошмара: ему снилось, что китайцы собираются сжечь его на костре. Алексей приоткрыл глаза – в оконце брезжил розовый свет. Раннее июньское солнце уже успело дотронуться своими длинными щупальцами-лучами до всего, к чему сумело дотянуться. Повзрослевшая берёзка за окном, которую он посадил перед самым уходом в армию, приветливо помахивала ему своими густыми зелёными косами, словно приглашая его на свидание. На кухне мать гремела посудой…
Алексей, к своему удивлению, обнаружил, что больше не испытывает того постоянного острого чувства опасности, которое преследовало его последнее время. Он с наслаждением потянулся в чистой уютной постели, вдыхая вкусный, душистый аромат свежеиспечённого хлеба.
- Будем жить!- оттаяв от всего пережитого, подумал он и впервые по-настоящему оценил тишину и покой отчего дома.

2. Полинка.
Между тем Полинку, его первую и единственную любовь, с которой Бережнов не виделся со дня своего ухода в армию, нынешней ночью тоже одолевали кошмары. Ей снилось, что Алексей собирается убить её за измену, которой она не совершала.
- Энтот сон к сщасью!- шамкая беззубым ртом, говорила её добрая, мудрая бабушка, маленькая, ещё крепкая для своих восьмидесяти лет уральская казачка, у которой сам атаман Дутов был посажённым отцом на её свадьбе.- Жив, значит, твой суженый-то, думает о тебе и, нады быть, скоро заявится.
- Ой, бабулечка, так ли?!- зардевшись, встрепенулась Полинка, невысокая, худенькая симпатичная блондинка с огромными голубыми глазами и осиною талией.
- Так, внученька, так – вот те крест! Вот и карты о том же говорят. Негоже хлопцу без отца-то расти, негоже!
Бережнов пока ещё не знал, что у него подрастает сын, которому скоро уже исполняется три года. Мать на радостях, что Алексей вернулся домой живым и здоровым, забыла сказать ему об этом, а наутро он едва позавтракал и ушёл, пообещав скоро вернуться. В тот же день он устроился на работу по своей гражданской специальности – токарем в соседний колхоз «Путь Ильича», что в полутора километрах от хутора.
Возвращаясь домой, Алексей повстречал своего бывшего одноклассника, Владимира Шишкина (тот работал скотником в том же колхозе), и он поведал ему историю, приключившуюся с ним, а заодно и покаялся в том, как он обманул Алексея, что Полинка выходит замуж (сам клинья к ней подбивал да она его, дескать, отшила).
- Мать моя, прежде, чем стать начальником почты, почтальонкой работала,- пояснил он,- вот твои и Полинкины письма и не доходили до адресата: все у неё оставались по моей просьбе.

3. Приключение одноклассника.
Когда-то Шишкин был неплохим парнем, но страстная любовь к Бахусу свела на нет все его благие начинания. Много раз Володя пытался, как он сам говорил, «завязать» с этим делом, но всякий раз у него не хватало на это ни силы воли, ни мужества. И всё-таки однажды он справился с этим. А помог ему случай…
Как-то раз, выйдя из очередного двухнедельного запоя, после которого все углы его небольшой холостяцкой квартиры были завалены стеклотарой, Владимир очнулся и решил: с этого момента он навсегда отказывается от употребления чего-либо «горячительного». Допившись до свинячьего состояния, он, к ужасу своему, оказался вдруг по ту сторону жизни – в аду, в самом его пекле! – и натерпелся там такого, отчего у него до сих пор волосы становятся дыбом. То его жарили вместе с такими же закоренелыми грешниками, как и он сам, на огромной чугунной сковороде в кипящем, клокочущем масле. То варили, в таком же громадном медном котле, на медленном слабом огне. То живьём сдирали с него бледную окровавленную кожу. И всё это было так достоверно, так мучительно больно, что у него не осталось уже ни сил, ни терпения на то, чтобы хотя бы ещё раз испытать что-либо подобное.
«… Знаешь, Алексей,- от волнения затягиваясь сигаретой, вконец разоткровенничался Володя,- я, можно сказать, впервые в свои двадцать три года по-настоящему увидел жизнь и почувствовал, наконец, себя человеком. Теперь моя заветная мечта – обзавестись семьёй!».
Он снова с удовольствием затянулся сигаретой и, слегка смущаясь, добавил: - И чтобы у меня было много детей.
Алексей с интересом заметил, как при этом признании светлая счастливая улыбка озарила смуглое скуластое лицо Владимира.
Среднего роста, коренастый, с тонким избирательным умом, способным к самоанализу, Шишкин как-то не вязался с образом хронического алкоголика – видимо, природа брала своё! (А может быть, приключение пошло ему на пользу?..). Его ясные голубые глаза лучились каким-то таинственным внутренним светом; густые, слегка волнистые, русые волосы зачёсаны на пробор и аккуратно подстрижены; костюм и рубашка, хотя всё это и было рабочей спецовкой (на работу как на праздник! – невольно подумал Алексей), тщательно выстираны и отутюжены; кирзовые сапоги надраены до зеркального блеска. И вообще всё в нём свидетельствовало в его пользу как склонность к чистоте и порядку.
Зная Шишкина не один год, Бережнов вопреки своей неприязни к нему с удовольствием отмечал все те положительные перемены, которые произошли с ним за последнее время. А ещё Алексей знал, как нелегко приходилось Шишкину без поддержки семьи.  Мать Владимира, Антонина Петровна – натура жёсткая, властная, не признающая и не терпящая чужих мнений. Такие, как она, пока ещё молоды и здоровы, ни с кем и ни с чем не считаются, а когда состарятся и станут больными и немощными, тотчас заявляют свои права на особое к ним отношение.
Положение усугублялось ещё и тем, что Владимир не мог простить матери преждевременной смерти отца, потому как считал, что за двадцать четыре года совместной их жизни он просто не вынес её скверного, неуживчивого характера: мать не очень-то была щедра на тёплые чувства! Даже в то время, когда её единственный сын попал в автомобильную катастрофу и два с половиной месяца провалялся в больнице, она, находясь в полном рассудке и здравии, не смогла найти времени навестить его.
Разногласия в их отношениях походили на снежный ком, который рос до тех пор, пока не достигнул огромных размеров, когда сдвинуть его с места не представлялось уже возможным. И всё-таки несмотря ни на что Шишкин любил свою мать – по той простой причине, что она была его матерью! Он старался изо всех сил сделать всё возможное для того, чтобы их отношения  наладились, но – «снежный ком» продолжал расти и расти, всё меньше и меньше оставляя надежды на то, что когда-нибудь он да растает.               

4. Встреча.
Полинка не могла и подумать, что всё, о чём вчера говорила бабушка, толкуя странный её сон, так скоро сбудется. Она ничего ещё не знала о возвращении Алексея – слухи об этом ещё не успели распространиться – и потому настолько была поражена внезапным его появлением, что на мгновение потеряла дар речи. Побледнев, она покачнулась…
- Полинка! – испуганно вскрикнул в дверях Алексей и, подбежав, обхватил её за талию. – Что с тобой, родная моя?!.
- Алёша… ты?.. – приходя в себя, с трудом смогла, выговорить Полинка. – Как же это?.. Живой, слава Богу! А я уже думала (она сглотнула подступивший к горлу комок), что никогда не придётся больше увидеться.
- Всё хорошо, любимая моя! Успокойся. – Он с нежностью поцеловал её в губы, и Полинка, слегка смутившись, прижалась к нему.
 - Всё теперь будет хорошо! – повторил Алексей. – Я за вами пришёл. Сына покажешь?
- Алёша, так ты… уже знаешь?.. – Она снова прижалась к нему. – Идём, только тихо: он спит сейчас.
Они прокрались на цыпочках в горницу, где стояла колыбелька. Заглянув в неё, Алексей увидел симпатичного крепкого карапуза, прижимающего к себе большого чёрного плюшевого медведя и мирно посапывающего.
- Сынок! - с благоговением прошептал он, до краёв переполненный гордым, доселе не знакомым ему, сладким чувством отцовства. – Назвала-то как?..
- Алёшенькой,- зардевшись от удовольствия, отвечала Полинка.
Бабушка не могла нарадоваться счастью внучки, и в тот же день предложила Алексею вместе с матерью переехать в её дом (он, мол, у неё и крепче, и просторнее, да и работа под боком) и жить одной дружной семьёй. 
Алексей с радостью согласился («Попробую уговорить свою старушку», - сказал он).
Авдотья от переезда вначале наотрез отказалась, мотивируя это тем, что «тогда за отцовой могилой ухаживать некому будет…». И лишь после того, как сын пообещал возить её туда на мотоцикле, она скрепя сердце согласилась.

5. Круги на воде.
А тем временем лучший закадычный друг Бережного – Виктор Агапов – стоял на берегу небольшого живописного озера, схоронившегося от людских посторонних глаз в заповедном сосновом лесу, и задумчиво глядел на круги, оставляемые на хрустально-чистой спокойной воде разыгравшейся рыбой. Раннее июньское солнце уже успело позолотить верхушки прибрежных деревьев и с трудом пробивалось редкими, ещё не окрепшими лучами сквозь их густую изумрудную зелень. Случайный лёгкий ветерок, потревожив чуткий сон камыша, ненароком вспугнул огромную звонкую тучу комаров, заночевавших в их уютной мягкой колыбели. Вслед за тонкой комариной мелодией на разный лад стали пробовать свои голоса пернатые солисты – и вот уже всё слилось в единый могучий стройный оркестр, управляемый самим великим дирижёром – Природой!
«Был бы сейчас Алёшка живой (Виктор, как и все на хуторе, считал Бережного погибшим), он бы поддержал меня в трудную минуту!» - с горечью рассуждал Агапов.
Жизнь у Виктора не сложилась. Сначала тяжело заболела и умерла мать, затем, не в силах перенести горе и одиночество, слёг и скончался отец. Оставшись один, без поддержки родителей, Виктор связался с нехорошей компанией – и, в конце концов, два года «оттянул» срок в детской исправительно-трудовой колонии. Ему ещё повезло: освободившись, он сумел устроиться учеником слесаря на машиностроительный завод в г. Оренбурге и даже выйти в передовики производства.
Однажды его командировали на уборку урожая, как в те времена было принято, в колхоз «Путь Ильича», где он и встретил свою настоящую и единственную любовь – Людмилу, с которой они вскоре поженились. Алексей был первым, кто протянул ему руку в чужом незнакомом селе, и стал его настоящим и преданным другом. Виктор всегда мечтал о доме, о большой крепкой семье, но нелепая случайность поломала все планы.
Как-то возвращаясь с работы, Людмила попала под грузовой автомобиль и погибла (водитель мертвецки был пьян и не заметил, как переехал женщину). Виктор очень страдал! Он так и не сумел примириться с этой страшной потерей, запил с горя и, дойдя до ручки, решил свести счёты с жизнью.
Прощаясь с озером, которое они с женой ненароком открыли, он вспоминал о том, как хорошо им здесь было, как любили они встречать здесь рассветы и закаты, строить планы дальнейшей совместной жизни. Вспоминал и – плакал! Плакал, впервые не стесняясь своих слёз.
До конца истерзав душу воспоминаниями, он отыскал на берегу небольшой плоский камень («лепёшку»), размахнувшись, что было силы, пустил его вскользь по поверхности озера – и тот, оставляя за собой длинную цепочку концентрических окружностей, допрыгал почти до его середины.
- Чем больше «блинов напечём»,- совсем ещё недавно смеялась, считая круги на воде, его Людмилка,- тем дольше мы будем вместе!

6. «Инопланетяне».
Проснувшись однажды среди ночи и выглянув за окно, Алексей застыл от удивления: всё небо было усеяно ярко светящимися шарами, медленно плывущими на сравнительно небольшой высоте.  «Наконец-то, дождался! Наконец-то, и я  увидел!- взволнованно подумал он и, не в силах сдержать эмоций, уже вслух продолжал:
- Прилетели, прилетели! Это надо же, прилетели!..
- А? Что? Кто прилетел?- проснувшись и не понимая, что происходит, испуганно вопрошала Полинка.
- Да инопланетяне прилетели! Ты только посмотри!..- возбуждённо стал объяснять Алексей.
- Господи! Какие «инопланетяне»?- с трудом приходя в себя, укоряла мужа жена и, включив свет, посмотрела на «ходики»: - Два часа ночи, Алёша! Мне на ферму к пяти.
- Да ты посмотри… - снова было начал Алексей, и осёкся на полуслове: в том направлении, где только что летали загадочные шары, принятые им за «тарелки» инопланетян, располагается железная дорога. Во время прохождения поездов лучи локомотивных прожекторов на профиле пути с его кривыми (поворотами), подъёмами и спусками создают в ночном небе иллюзию движения летательных аппаратов. Кроме того снег с его способностью отражать световые потоки придаёт ещё больший эффект этой удивительной завораживающе картине.

7. Случай на охоте.
После того ночного «нашествия инопланетян» Алексей, взбудораженный разыгравшимся воображением, так и не сумел уснуть до утра и решил поохотиться – благо у него сегодня был выходной. Последний день декабря выдался ясным, погожим. Лёгкий приятный мороз слегка лишь пощипывал щёки и бодрил кровь. Наст был твёрдым и прочным, и Алексей с удовольствием шагал по этой ослепительно-белой, залитой солнцем, бесконечной степной равнине. Миновав одну из лесополос, тянущихся вдоль железной дороги, и не встретив там ни одного даже захудалого зайца, он решил попытать счастья внизу, у реки. Спускаясь к зарослям молодого тальника, он неожиданно обнаружил на лёгком пушистом снежку, выпавшим накануне, отпечатки… утиных лап.
«Чудеса,- удивился Алексей,- да и только. И это в декабре-то месяце!..»
Пройдя по этим следам около пятидесяти метров, он вышел к протоке и застыл, заворожённый представшим перед ним зрелищем: посреди небольшого, не желающего замерзать озерка плескалась настоящая живая кряква. Одно крыло у неё обвисло (видно, было перебито) – потому-то она и не смогла улететь вместе со всеми.
«Ну, прямо-таки из сказки Мамина-Сибиряка «Серая шейка»,- невольно подумал Алексей.
Утка его тоже заметила и, нырнув, скрылась из виду. Долго он вглядывался в студёную серую воду, пока не отыскал её, притаившуюся за одиноко торчащим небольшим камышовым кустом.
- А может быть, и доживёт до весны?!- опуская ружьё и отдавая должное её сообразительности, решил он. На душе как-то сразу стало спокойно и радостно. Алексей шёл и с благоговением думал, что день сегодня был прожит недаром.

8. Буран.
Сегодня Алексея отпустили с работы на два часа раньше обычного: пришла срочная телефонограмма – ожидается сильный порывистый ветер с обильными снегопадами. Закрывая свою токарную, он ещё удивился: «Видно, у синоптиков  совсем «крыша съехала», если в такой погожий денёк обещают чуть ли не светопреставление!..».
И действительно: над головой сияло ласковое апрельское солнце, плыли редкие кучевые облака, а под ногами – уже настойчиво пробивалась к свету молодая изумрудная травка.
Дойдя до окраины посёлка, Алексей свернул на свою улицу, поднялся на взгорок и вдруг… захлебнулся от резкого порыва ветра, невесть откуда налетевшего. На мгновение он отвернулся, чтобы перевести дыхание, а когда повернулся обратно, то не смог уже различить ничего: ни дороги, по которой только что шёл, ни домов, ни огородов, ни даже высоких могучих тополей, ровным строем стоящих вдоль изгороди – всё бесследно исчезло и надёжно укрылось за беспросветным снежным занавесом.
… Алексей уже потерял счёт времени и шёл, еле переставляя ноги от смертельной усталости. Наконец наступил момент, когда он в очередной раз утонув по пояс в сугробе, упал лицом в снег и не нашёл в себе силы подняться. Он так бы и остался в этой чистой стерильной «могиле», если бы его угасающее сознание не воскресило вдруг в памяти два дорогих ему образа: убитый горем – жены и беспомощно-испуганный – сына, которому ещё не было и четырёх годиков.
И тогда он восстал! По его, уже начинающему коченеть телу пробежал как бы электрический ток, который одним мощным движением вырвал его из цепких объятий снежного плена и заставил его  идти снова. Вскоре он почувствовал запах дыма и, ещё не веря в удачу, стал по-звериному нюхать воздух, затем он точнее выверил направление и продолжал шагать до тех пор, пока не наткнулся на изгородь. Перевалившись через неё, он с трудом добрался до какого-то дома, внезапно большим чёрным пятном выросшего из адской круговерти, стукнул одеревеневшими костяшками пальцев раз, другой в дверь и – вконец обессиленный – опустился передохнуть на ступеньку.
К счастью, его услышали. Отогрели чаем с малиновым вареньем. А потом, расспросив его, кто он и откуда, долго ещё удивлялись: как он в одиночку – в такую непогоду! – сумел одолеть расстояние почти что в четырнадцать километров?
Немного отдохнув и отогревшись, поблагодарив хозяев за гостеприимство, Алексей стал собираться в обратную дорогу (тем более что погода уже наладилась), и как его не уговаривали остаться до утра – не согласился. «У меня жена на последнем месяце, волнуется, а ей это вредно»,- оправдывался он. Пришлось хозяину запрягать лошадь (не отпускать же гостя пешком) и везти его.
Вечерело. Полинка, обеспокоенная тем, что муж до сих пор не вернулся с работы, не находила себе места от неизвестности.
- Боже мой, Алёша! – воскликнула она, когда он внезапно появился на пороге. – А я уж собиралась искать тебя: думала, случилось что…
- Глупенькая моя,- целуя жену, с нежностью шептал он,- да куда же ты в такую свистопляску, да ещё в твоём-то положении? А потом где бы я тебя стал искать?..
Среди ночи Полинке стало вдруг плохо – видимо, переволновалась! – и для того, чтобы отвезти её в больницу, Алексею пришлось просить машину у председателя колхоза. Василий Никанорыч (фронтовик, инвалид без одной руки) с пониманием отнёсся к этому делу и без лишних вопросов выделил свой служебный «бобик», наказав шофёру везти быстро, но аккуратно. Возвратившись домой, Алексей всю ночь глаз не сомкнул, а наутро узнал, что у них с Полинкой появился ещё один сын, которого они решили назвать в честь его деда – Фёдором.

9. Омрачённое счастье.
Минуло десять лет, в течение которых радость от рождения второго ребёнка в семье Бережновых перешла в безутешное горе: Феденьке был поставлен страшный, удручающий диагноз – сложный врождённый порок сердца. Со всеми сопутствующими тому болячками. Алексею больно было смотреть на жену. Полинка – его Полинка! – когда-то весёлая и жизнерадостная, белокурая голубоглазая красавица, подурнела, замкнулась в себе. Дважды в год она моталась с сыном в областную больницу и один раз – в столичную для профилактики болезни, с тайной надеждой: а вдруг что-то переменится к лучшему!..
В Москве, в клинике сердца и сердечно-сосудистых заболеваний, не решались на  операцию, потому как риск был уж слишком велик, а без операции таким больным жить предполагалось не более двенадцати – четырнадцати лет. Узнав однажды, что в Челябинске открывается новый Центр хирургии сердца, Алексей написал туда и получил ответ с приглашением приехать на обследование. Снова появилась надежда, и Бережновы воспряли духом.
«А может быть, и не сбудутся мои плохие предчувствия?!» – со вздохом облегчения подумал Алексей.

10. Федина палата.
Центр хирургии сердца жил своей обычной размеренной, повседневно-напряжённой жизнью: «ремонтировал» человеческие сердца. Одних больных, «везунчиков», уже выписывали, и они радовались возвращению домой, к семье, строили дальнейшие планы на будущее. А других, «маятников», ещё только готовили к предстоящей операции, и они со страхом ожидали её, волновались и всё же надеялись на удачный исход.
- Как наше самочувствие? – заглядывая в одну из таких палат на утреннем обходе, интересуется ведущий хирург клиники Зарипов Марат Файзулович, ещё не старый, высокий сухощавый мужчина с чёрным ёжиком непокорных волос и умными карими глазами.
- Какие у кого имеются жалобы? – снова спросил он и, сделав пометки в блокноте, лёгким энергичным шагом направился в дальний угол палаты – туда, где лежал одиннадцатилетний мальчуган.
Присев рядом с ним на табурет, он взял его маленькую худенькую ручку в свою большую жилистую ладонь и, улыбаясь, ободряюще сказал:
- Не дрейфь, солдат, подлечим, «подремонтируем», будешь как новенький! Мы ещё на свадьбе твоей погуляем…
Мальчуган с благодарностью посмотрел в его глаза и вдруг прижался своей бледной бескровной щекой к тёплой и сильной руке хирурга.
- А бегать я смогу?! – окрылённый надеждой, спросил он.
- Сможешь! – как можно увереннее сказал Зарипов. – И бегать, и на велосипеде кататься…
Он ласково потрепал его по белокурым редким волосам и, пожелав всем удачи и скорейшего выздоровления, направился к выходу из палаты.
Шагая по бесконечно длинному больничному коридору, он никак не мог успокоиться, разволнованный своими невесёлыми размышлениями:
«Господи! Да за что же этим бедным несчастным детям выпала доля такая? И как нелегко смотреть им в глаза, утешая и обезнадёживая. Надо срочно ставить вопрос о том, чтобы родителям таких детей разрешили оставаться с ними на весь период лечения!».
За всю свою почти тридцатилетнюю практику хирурга Зарипов так и не сумел привыкнуть к смерти, каким бы образом она себя не проявляла. Каждая потерянная жизнь тяжёлым бременем ложилась на его большое, доброе и ранимое сердце, которое временами нет-нет да и начинало уже пошаливать. 

*

Феденька скончался на хирургическом столе во время третьей сложнейшей операции, не дожив менее двух месяцев до своего двенадцатого дня рождения. Его провожали все больные, когда Алексей приехал за телом сына, и сестрички из медперсонала (Зарипов отсутствовал: он не посмел встретиться  взглядом с отцом несчастного ребёнка).
Феденьку любили и взрослые, и дети! Добрый, отзывчивый, он легко сходился с людьми. Будучи сам тяжело больным, перенесшим две серьёзных операции, он, тем не менее, находил в себе силы подбадривать других и вселять в них надежду на выздоровление.
От природы умный и сообразительный, наделённый острым чувством юмора, он имел  несравненный успех у всех, с кем ему приходилось общаться. В память о нём палату, в которой он лежал, с лёгкой руки одной из медицинских сестёр стали называть «Фединой палатой».

11. В весенней степи.
Степь. Какой великий, необозримый простор открывается взору. Какое буйство красок и звуков ощущаешь весной! И как бьётся сердце, волнуется кровь при виде всей этой удивительной, завораживающей красоты!
Вот жаворонок запел свою весёлую звонкую песню – и, внимая ей, начала оживать природа. На степных проталинах появились первые цветы – подснежники; буйно зазеленела, спеша заполнить освободившееся жизненное пространство, трава; из тесноты тёмных нор на свет божий повылезли сурки, барсуки, суслики…
Уже совсем скоро отогретая солнцем земля покроется разноцветным ковром из крупных ярких цветов оранжевого, белого, жёлтого и сиреневого цвета. Это зацвела сон-трава. Трудяги-пчёлы покинут свои зимние квартиры и будут собирать цветочную пыльцу, из которой впоследствии они сделают вкусный, сладкий, ароматный мёд. Разбухнут и проклюнутся  почки на вербах и ивах, задумчиво склонившихся над бурной весенней рекой, заквалычут свадебные песни лягушки.… И всё, подчиняясь извечному циклу и ритму, пробудится и присоединится к всеобщему великому Празднику жизни!

Алексей возвращался с кладбища, куда он ходил навестить свою бабушку, отца с матерью и сына, по цветущей, благоухающей степи и с горечью думал, что его младшенькому уже больше никогда не придётся увидеть всего этого великолепия, услышать пения жаворонка… - и от этих мыслей на душе становилось пусто и муторно.
Прошло два долгих тяжёлых года со дня смерти Феденьки, но Бережнову казалось, что это случилось только вчера – так свежо ещё было всё в его памяти. «Врут,- думал он, когда говорят, что время лечит! Оно лишь притупляет нашу боль…»
Смерть сына настолько потрясла Алексея, что надолго выбила из привычной его колеи. Он так и не сумел примириться со своим горем, и потом до конца жизни нёс этот крест.

12.Оберег.
Продолжая рассуждать о превратностях судьбы, Алексей вспомнил, как однажды его от верной гибели спас оберег, подаренный матерью перед самым уходом в армию. «Георгий Победоносец», висевший  на груди, отвёл предназначенные для него пули, и лишь одна из них слегка задела левую руку чуть пониже плеча.
В тот день стояла нестерпимая жара. Алексей и ещё трое бойцов из Отряда Морской Бригады решили искупаться и пошли на реку, находящуюся в двухстах пятидесяти метрах от передовых позиций  наших пограничников (граница с Китаем проходила посередине реки). Алексей с разбегу нырнул и вдруг почувствовал резкую боль в левой руке, подумал, что поранился обо что-то и вынырнул на поверхность.
Оглядевшись, он увидел трупы ребят, пришедших с ним и двух китайцев с направленными на него автоматами, а третий внезапно появился сзади и дарил его прикладом между лопаток. Очнулся Бережнов уже на китайской стороне – в плену, откуда он вскоре, сняв часового, бежал вместе с двумя такими же военнопленными.
«… А вот сына сберечь не сумел!» - в который уж раз казнил себя Алексей и, обращаясь к жене, вдруг посетовал: - А может быть, не надо было отправлять Феденьку на эту чёртову операцию? Столько намучился, бедненький! Глядишь, пожил бы ещё чуток?..
- А потом что?.. – отвечала ему Полинка. – Не терзай себя, Алексей. Ты же знаешь, он последнее время на одних таблетках только и жил, да и те уже мало чем ему помогали. Я уверена: наш мальчик сейчас в раю, и ему там хорошо!
- Да, конечно же, дай-то Бог! – соглашается с женой Алексей, но он-то прекрасно всё видел и понимал, какого ей на самом деле.

13.Взгляд.
 Это случилось в далёком 1969 году в Москве на Казанском вокзале, когда он возвращался домой из госпиталя. Бережнов и сейчас помнил этот спокойный глубокий взгляд, проникающий в душу. Будто сама Вселенная заглянула в его глаза, проверяя – чего он стоит в этой жизни?!
Это была девочка – совсем ещё ребёнок лет пяти-шести от роду, – но в её взгляде, от которого простому смертному становилось как-то не по себе, неуютно и холодно, сквозили сила и мудрость тысячелетий!
С тех пор с Бережновым стали происходить невероятные вещи: он обрёл вдруг способность предвидеть события, которые должны произойти в мире, стране и в его собственной жизни. Но вся беда заключается в том, что он не в силах был что-либо изменить по своему усмотрению.
«Человек не должен знать своё будущее и будущее близких ему людей, потому как не в состоянии повлиять на него!» - часто с грустью повторял Алексей, проклиная свой не прошеный дар, который приносил ему больше горя, нежели радости.
 Однажды ему приснилось, что он прячет свою семью в каком-то заброшенном подвале, а сам с оружием в руках отправляется воевать. При этом Бережнов знал, хотя и не мог объяснить почему, что война разразится в его стране. Спустя два месяца «лопнул» Советский  Союз, затем друг за другом заполыхали Нагорный Карабах, Грузия, Чечня…
А ещё ему снилось, что по телевизору выражаются нецензурной бранью, и это случилось: стали показывать и говорить всякие пошлости. Ну, и что он мог со всем этим поделать?.. Вот и выходит, что грош цена всем его предсказаниям. Да и кто в них особо-то верил – одна головная боль!

14. Перемены.
Не прошло ещё и года после предсказанных Алексеем событий, как колхоз, в котором он жил и работал, полностью развалился, и Бережнов устроился слесарем подвижного состава в одно из локомотивных депо Оренбурга. Здесь он быстро освоился и продвинулся, став впоследствии бригадиром. И всё было бы хорошо, но – начавшаяся перестройка, а затем распад Советского Союза и приход к власти демократии – сломали сложившиеся устои производства, его традиции, разорвали экономические связи, создали в стране беспорядок и безработицу. Многие предприятия, не выдержав жестокой конкуренции, прекратили своё существование.
Наступившие перемены коснулись так же и локомотивного депо: большинство рабочих и служащих потеряли свои рабочие места. Бережнов какое-то время ещё удерживался на плаву – до тех пор, пока не начался сбор подписей «из-под палки» в пользу Бориса Николаевича Ельцина за его кандидатуру Президента Российской Федерации на второй срок. Вот тут-то Алексей со своим прямым открытым характером, не терпящим фальши, насилия и несправедливости, во всеуслышание заявил, что он, дескать, в такие игры не играет, и ушёл с производственного собрания. Его сначала уговаривали, потом ругали, затем запугивали и, в конце концов, не добившись ничего, уволили с работы с мотивировкой: «Ввиду сокращения штатов».
- Не страшно тебе? – переживала за мужа Полинка. – Вот приедет «чёрный воронок», и  поминай как звали!
- Страшно, - честно признался Алексей. – А с другой стороны посмотреть: не 37-ой же теперь! Да и, по правде говоря, надоело уже бояться…
- А о нас ты подумал? Как мы тут будем без тебя?!
Алексей отвёл глаза и ничего не ответил.
Утром следующего дня он отправил Ельцину письмо, где сообщал о том возмутительном безобразии, что происходит вокруг предстоящих его выборов. Видимо, Бережнов был не одинок в своём желании добиться правоты, потому как приезжала правительственная комиссия, с проверкой посетившая локомотивное депо и другие предприятия города, которая в итоге пришла к заключению о том, что факты, изложенные в письмах, не имеют под собой основания. Бережного пригласили, вежливо выслушали и так же вежливо намекнули – что он, мол, со своим, мягко говоря, неуравновешенным характером просто всё не так понял, и посоветовали впредь быть более осмотрительным…
На этом дело всё и закончилось, оставив на душе Алексея неприятный горький осадок. После увольнения из локомотивного депо кем ему только не приходилось работать: и кочегаром в котельной, и грузчиком на погрузо-разгрузочной базе, и монтёром пути на железной дороге. Но, куда бы судьба его не бросала и как бы его не ломала она, всегда и везде он оставался верен своим непоколебимым принципам чести, добра, справедливости и добросовестного отношения к порученному делу. В это трудное, неспокойное время Бережнов не сломался, не спился, как некоторые, а нашёл в себе силы жить, трудиться и заботиться о своих близких.

Эпилог
Старый матёрый волк в угрюмом молчании стоял на краю гранитного утёса над клокочущей бурной рекой и вспоминал о тех лучших годах своей долгой, насыщенной удачной охотой жизни, когда он был так ещё молод и так силён, что не находилось ему равных во всей большой округе. С особой благодарностью он вспоминал свою единственную верную подругу, принёсшую ему, счастливому отцу, не одно поколение резвых здоровых волчат, которые вскоре заново возродили почти истреблённую человеком стаю. А ещё он с огромной теплотой и нежностью вспоминал то, как они с волчицей растили их – таких ещё беспомощных и беззащитных – холили, оберегали от врагов, натаскивали и учили выживанию в суровых условиях жизни. «Нет, недаром жил я на этой планете!» - с удовлетворением подумал он.
Вечерело. Вот уже и первые звёзды затеплили свои тусклые холодные лампадки, постепенно разгораясь всё ярче и ярче. Начиная свой извечный еженощный обход, гигантским  багровым колесом выкатилась луна и повисла над степью. Потянуло свежим, пронизывающим ветерком, и небо стало заволакиваться грязными рваными облаками. Река ещё больше вспенилась, почернела… Запоздалая осень, наконец-то, решилась заявить о своих законных правах!
… А волк всё стоял и смотрел, как заворожённый, на бесконечно-бегущую воду, не в силах оторваться от нахлынувших на него воспоминаний. Сегодня он впервые был побеждён  на поединке, и его место вожака занял другой – молодой, более сильный. По волчьим законам проигравший должен навсегда покинуть родную стаю.
Пройдёт ещё немало времени, прежде чем он, будто освобождаясь от наваждения, встряхнёт мощной лобастой головой, задерёт её кверху и станет выть на луну, выводя свою последнюю грустную песню. Он навсегда прощался с этим до боли родным, прекрасным и вместе с тем жестоким, несправедливым миром, в котором выживает сильнейший, и где нет места старым и слабым.

«Какой странный сон! – открывая глаза, размышлял Алексей. – И как он, в сущности, отражает и мою собственную судьбу…».
Разубедившись в справедливости новой, чуждой его убеждениям жизни, он ощущал себя таким же волком-одиночкой – отжившим и изгнанным за ненадобностью. Воспитанный на высоких моральных принципах патриотизма, любви к Родине, чести и справедливости – где человек человеку друг, товарищ и брат – Бережнов так и не сумел приспособиться к новым социальным условиям беспредела, жестокости и цинизма, когда все средства хороши для получения собственной выгоды.
«В каком дерьмовом мире мы живём!» - с горечью размышлял Алексей.
Старший сын Бережного – его последняя надежда и опора – после службы в армии обзавёлся семьёй и уехал в город, жена с горя стала замкнутой, необщительной – ушла в себя. И всё-таки, несмотря на все катаклизмы, происшедшие в стране и в его собственной жизни, Алексей продолжал надеяться на лучшее будущее и с упрямой настойчивостью не уставал повторять:
- Будем жить! Во что бы то ни стало!

2012