(путешествие на восток)
Мы мечтали о нем долго, как о том, что надо заслужить. И мы заслуживали его с апреля, а оно все отодвигалось и откладывалось по разным причинам, в основном рабочего характера. Ибо в Крыму я – работаю. Отдыхаю я в других местах. Но отдых был нужен, именно такой: с новыми дорогами, городами, горами, кромкой берега и людьми.
Крым кажется маленьким, но за столько лет – я так и не узнал его весь, но лишь отрывочно, то там, то сям. Но это и хорошо: не надо ехать за новым очень далеко.
Я немного трепещу этих путешествий – из-за главного средства передвижения, не раз меня подводившего на разных дорогах. Но другого нет, и, как говорили когда-то хиппи, отправляющиеся в автостоп: лучше плохо ехать, чем хорошо идти… Поэтому мы едем…
Сперва все обычно, лишь картина гигантских строительных работ, оттеняющая трудные обгоны. Симферопольские пробки стали еще больше – особенно на выезде. По новой трассе «Таврида» доехали до Белогорска (Карасубазара). И так оказались у Белой скалы…
Я много раз проезжал мимо, но что-то все время мешало завернуть к ней. Главным образом – другие цели, трудности дороги, усталость, время, компания… Не было такого штурмана, которым оказалась Пеппи, не было такого навигатора, который теперь стоял в ее новеньком смартфоне.
Скала, кстати, памятна мне с детства – по «Вождю краснокожих». И вот через пятьдесят с лишним лет я около нее… (До Рима я добирался меньше.)
Скала напоминает огромный айсберг, приплывший откуда-то с севера и врезавшийся в долину, как линкор в берег. И застрявший здесь. Но не растаявший, лишь слегка полинявший. Мы забирались на него традиционно: по самому крутому, жаркому и сыпучему склону. Это же был, разумеется, и самый короткий подъем. От уровня долины, в конце концов, – всего сто метров.
Сверху долина напомнила мне Грецию с Акрокоринфа: красивая, зеленая, засаженная деревьями и садами земля – со стеной голубых гор на горизонте. Наверху «айсберг» обрывист и каменист – с пластичными холмами в глубине, покрытыми ровной выжженной, зелено-охристой травой. Мы прошли его практически весь и спустились совсем в другом месте. Две всадницы и всадник красиво скачут мимо нас на фоне его белой стены – и машут нам руками…
Заодно посетили дуб Суворова, под которым он вел переговоры с послом турецкого султана накануне неудачного для турок сражения. Сему дубу 800 лет, и Пеппи лазила по нему, как ящерка.
Не все было так буколически. Трасса «Таврида» со временем будет выдающимся сооружением, и просто количество путепроводов над ней поражает воображение, – но пока весь транспорт посылают по одной из выстроенных полос, по ряду в одну сторону, практически без мест обгона, обо по встречке все время кто-то едет. Стоит засланному диверсанту затормозить – начинается эффект гармошки – и весь поток встает в бесконечную пробку. Безумно устав от них – я помчался по недостроенной стороне дороги, под «кирпичи», где асфальт в основном был не хуже, чем на открытой дороге, – и так поспел в Керчь засветло.
Керчь – странный город. Мост прибавил жизни этому месту, производившему раньше удручающее впечатление. Но многие улицы его, особенно в частном секторе, – напоминают горные дороги, причем повышенной сложности. Мы сняли жилье на улице со странным названием «23 мая 19 года» (недалеко от Пантикопея). Видимо – это дата ее последнего ремонта. Но она была еще сравнительно терпима, хотя и напоминала что-то пережившее арт-обстрел. На соседнюю «улицу», если так можно сказать, Ласточка даже не смогла въехать – и заглохла посреди колдобин и ям. И отказалась заводиться. Я ее понимаю.
Наше жилье – места в хостеле. Нам обещали собственный номер, но это оказалась комната на шесть кроватей, впрочем, пока пустых… Нет сил искать другой вариант. Я никогда не жил в хостелах – даже любопытно.
Хостел состоял из двух кирпичных домов, понтового и обычного,. Над нашим, обычным, стояли водонагревательные панели. Общий душ и удобства. Светильников нет, шкафов нет, свет во всех помещениях включается через задницу или не включается вовсе. Замок в двери отличается повышенной дебильностью. Из-за двери соседней комнаты лает запертый щенок. Зато замечательный садик. Мощеный дворик с камином…
Керчь в центре – это вполне европейский город. Пеппи танцует на центральной площади, прямо под холмом Митридата, под «Hotel California», что неплохо исполнял волосатый парень. Местный «Арбат», – ул. Ленина, с постепенно исчезающим народом и заведениями, набережная, выложенная из грубого бетона и порой теряющаяся в полном мраке. Зато тут удобно искупаться – в приятном одиночестве. Назад шли очень странно: по ямам, между заборами, где у Пеппи началась паника, по ухабистым улицам деревенского типа – и, наконец, – через темный Митридат, по убитой тропке, пользуясь светом мобильника.
В памятном 2004-ом году я посетил лишь холм Митридат с остатками Пантикапея. В этот раз мы начали с него же – с чего же еще? Люди фотографируются на фоне руин. На двух греческих колоннах стоит кусок антаблемента, поставленного наоборот, то есть вовнутрь бывшего храма. Зато объект красиво выглядит с дороги… Здесь же смотровая площадка на Крымский мост...
Мы не только увидели мост, но и проехали по нему, чисто по приколу... При въезде – меня завернули в специальный рукав, где подвергли досмотру. Понятно, я самый подозрительный. «Везете ли оружие и взрывчатые вещества?» – спросил меня сотрудник охраны. «Полный арсенал», – привычно ответил я – и нас тут же отпустили.
Мост занял десять минут при скорости 100 км/ч. Пока едешь из Крыма – понять, что под тобой мост – можно лишь по стыкам: слева всю видимость блокирует отбойник, справа – железнодорожный мост. Зато спустя одиннадцать лет Ласточка впервые попала на Континент. И тут же вернулась обратно. В крымскую сторону все же слегка видно море, Тузлу… Арки моста напомнили мне «Золотые ворота» в Сан-Франциско.
…Мост в Керчи теперь виден отовсюду, в том числе от Крепости Керчь и форта Тотлебен, где мы оказались, преодолев несколько километров отвратительной дороги. Шлагбаум, прохода нет, билеты, экскурсия, еще и через два часа. И мы пошли вниз, купаться на пустом диком берегу, заваленном кусками известняка...
И не хотели, но, едва не случайно, все же попали в экскурсию, чего вообще панически избегаем. Конечно, мы пожалели, но и узнали много нового. Например, что такое «артиллерийский гласис» – и пр. Именно для того, чтобы фарватер пролива простреливался из этой крепости – он был сужен и приближен к керченскому берегу. Это еще при царях! Это была крепость нового поколения, когда оборонные сооружения уже не возвышались над землей, а уходили в землю. Удручает лишь бессмысленность этой великолепной фортеции, на которую была потрачена бездна денег, сил, инженерной мысли!.. И теперь мы ходили по подземные галереям и проходам, много раз взорванным, но все равно впечатляющим, как термы Каракалы – без всякого света, с готовыми рухнуть низкими сводами!.. Мне вспомнились коридоры Киево-Печерской лавры. Хорошо, что в современных телефонах есть фонарики.
Почти в черте города – знаменитый Царский курган, IV в. до нашей эры. Внешний вид и дромос – решительно напоминают Сокровищницу Атрея в Микенах – и даже красивее ее. Толос, впрочем, гораздо меньше, но тоже сложен в виде «ложного свода». Нам повезло: мы успели осмотреть гробницу до приезда автобуса с экскурсией.
А буквально в километре – Аджимушкай. Скульптурное оформление – очень достойно и памятно мне еще со времен института. Я просто хотел посмотреть, внутрь мы не пошли. Вокруг, кстати, куча ям с очевидными недозасыпанными лазами в катакомбы.
Посетили остатки греческого Мирмекиона – рядом с очередным городским пляжем, где жарят шашлыки и играют дети. В море, уже Азовском – скала Бегемот и группа Семискалка, до которой я доплыл через взвесь водорослей. Это действительно семь скал причудливой формы, есть даже настоящий каменный цветок или гриб, висящий над водой на тоненькой ножке. Эту Семискалку пришлось зарисовать в отсутствии иных объектов… Толстая некрасивая баба на берегу делает упражнения под музыку в наушниках: жалкое и мучительное зрелище. Веселый щенок прыгает на нее – и она орет на щенка, на его хозяев и грозит кинуть в него камнем…
Дни почти резиновые, поэтому хватило времени еще и на хорошо сохранившуюся турецкую крепость Ени-Кале. Три пулеобразные башни консольно торчат из стены «полубастиона», как ласточкины гнезда. Как и форт Тотлебен – во время оно она охраняла пролив. Тоже была когда-то выдающейся фортификацией…
Сидели на ночной набережной, на этот раз без купания. Пеппи вспомнила последний день в Неаполе – на набережной около парка «Вилла Комунале»… Говорили про конформизм и традиции, к которым нас принуждают (пока безуспешно)…
Ночью неожиданно пошел дождь, загнавший нас в дом. После дождя пили чай на улице. Больше чая наслаждался мягким душистым воздухом.
Ночью же у нас обнаружились соседи по комнате: молодая пара: Снежана и ее муж Саша (кажется). Они врубили на всю мощь кондиционер, под которым я сплю, и закрыли окно. Кондей я, естественно, вырубил. В четыре утра проснулся оттого, что дверь в комнату оказалась открыта, и с той стороны кто-то уже встал и тусуется… В восемь утра постучалась хозяйка Надя и попросила «половинку Снежаны» переставить машину… «Половинка» ушел, потом соседи стали собираться…
Утро началось с обследования храма Иоанна Предтечи, VI-X вв. – «старейшего на территории Крыма и возможно на территории России», – как утверждает Вики. В церкви действительно имеется старинная часть: очевидно, византийские – полосатые – стены, ряды вертикальных отверстий, вместо окон, очень странное оформление конхи главной апсиды: вместо росписи – борозды, напоминающие отпечаток пальца или лист пальмы…
Напрасно я надеялся, что на этот раз «Таврида» будет свободна. Снова позорные пробки, от которых избавились, лишь свернув к Феодосии.
Курорт начинается задолго до Феодосии. Собственно все побережье здесь: пляж, кемпинги, гостиницы, сдаваемое жилье, кафе и все сопутствующее. И очень много людей, решивших не ехать дальше… Выглядит все это много лучше, чем раньше, почти под Запад…
В Коктебеле были полвторого. Завораживающий вид на повороте шоссе, когда вдруг открывается пирамидальный силуэт Карадаг (г. Святая) и Сююрю-Каи.
Первый раз зашел в магазин местного коктебельского винзавода. Ничего дешевле 320. Дальше было хуже: старая убитая бетонка, перешедшая в знакомый «грунтовый» ужас. Хуже всего, что наша предполагаемая стоянка в Тихой бухте (использованная мною за 32 года несколько раз) обросла запретами. Лишь широкомордым «инвалидам» разрешено въехать на прибрежную территорию. Остальные должны тащить свой скарб на себе.
Но это я узнал потом. Сперва я удивился, как едет машина, и думал – это «дорога». Оказалось, последнюю сотню метров я ехал на ободе. Менял колесо прямо перед новыми, попсово-неприступными воротами. Пошли на разведку без вещей. Стоят новенькие беседки, два медпункта, палатки-кафе, даблы, переодевалки (!). Больше никакого желания здесь находиться. Позвонил Фокиной. У них карантин, потому встречи не будет.
Ладно, просто искупались и порисовали. А время идет – и где мы будем ночевать, – не понятно. Пеппи предлагает поставить палатку просто в любом месте недалеко от берега. Но ехать туда на лысой запаске я не хочу.
Вместо поиска ночлега – поехали в единственный местный шиномонтаж, – чуть не доезжая Щебетовки. Шиномонтаж содержат два татарских мальчика. Они были вежливы, симпатичны и профессиональны. А вокруг прекрасные горы. Поменял заодно половину резины.
Вернулись в Коктебель уже вечером. «Сэм, деньги у нас есть, в конце концов...» – рассудил я. Я даже не гнался за самым дешевым жильем – и удовлетворился домом №1 на улице Гумилева – за 900 р. Мне это показалось прикольнЫм. При ближайшем рассмотрении оказалось, что дом находится у основания Сююрю-Каи, и между нами и Карадагом больше ничего нет.
Перед домом причудливая стела-колонна с лирой наверху и цитатами из поэтов: Волошина, Гумилева, Ахматовой и т.д. Перед входом в дом – указатель на памятник Гумилеву, 600 м.
Весь третий этаж в нашем распоряжении. Из одного окна видно море. Хозяйка Ирина, женщина лет пятидесяти, была настолько любезна, что указала, откуда восходит солнце, чтобы оно не беспокоило нас утром… Дом окружен, словно стенами, советскими сараями под сдачу. Среди сараев – летняя кухня. Но кроме нас здесь никого.
Недалеко от дома, под Сююрю-Каей, на холме – смотровая площадка и очередное «место силы», как уверяет интернет. С нее – симпатичный вид на Коктебель в заходящем солнце: горы, холмы, море и мысы в нем, островки жизни в маленьких долинах, несколько неплохих новых домов на склоне гор… Позвонила моя мама – и Пеппи в «вацапе» показала ей всю красоту в прямом эфире. Я так впечатлен, что стал обсуждать с Пеппи перспективу купить здесь участок и построить дом…
В поселок спускались по наводке «девочки» – навигатора в пеппином смартфоне. Таблички о сдаче на каждом доме и каждом углу.
Немного поговорили с Наташей Туркией, привычно взиравшую на гостей своей «лавки» со стены дома, словно из крепости… Андрей – на празднике у соседей, она – срочно дописывает заказанную картину. Договорились о встрече послезавтра. Шли к морю по известному нам «коридору». На улочке Десантников купили пиццу и пива.
На набережной на книжном развале почти у дома Волошина купили книги-перевертыши (аллигаты) Рембо и Джойса…
Ночной Коктебель – царство попсы и свободы. Вино на разлив, красивые люди, гром музыки отовсюду. Пеппи хочет танцевать – танцует в ресторане «Пират», потом перед дядечкой-инвалидом на набережной, игравшим Pink Floyd… У пришвартованных корабликов в огоньках на реях купались и пили вино… Жара даже ночью. До дома – 3.6 км, согласно «девочке». К нам пришел знакомиться черный красавец, хозяйский кот Лорд, – и остался…
Зарядка с видом на Сююрю-Каю, залитую утренним солнцем.
Сошел по лесенке вниз – и меня позвал полуголый старик с палкой. Так я познакомился с хозяином дома, Вячеславом Федоровичем Ложко. Он оказался поэтом – и повел меня в свою библиотеку, «чтобы отдохнули глаза», состоящую, в основном, из его собственных книг. Наш хозяин спросил: читал ли я «Остров Крым»? Ибо он был другом «Васи» Аксенова («царство ему небесное»), который много раз бывал и жил у него и даже описал в знаменитом романе его дом и более того – писал с него Лучникова!.. Знаменитый детективщик Пронин (сценарий «Ворошиловского стрелка») – его друг.
В стопках лежат многочисленные книжки стихов нашего хозяина, книжки публицистики (о Коктебеле), несколько книжек прозы…
И уже в его «кабинете», комнатке в саду, – мы обменялись книжками и автографами.
В молодости он был мастером спорта по боксу, играл на музыкальных инструментах. На набережной ему принадлежит литературно-музыкальный салон «Богдан» (мы его видели). Он откуда-то из Сибири, в Крым он попал в 68-ом, прошел пешком от Коктебеля до Байдарских ворот – и решил здесь остаться. Быль знаком с Киселевкой и всеми ее обитателями. Он знал Габричевских, но не знает Ольгу… Работал егерем на Карадаге, участвовал, по его словам, в создании Карадагского заповедника, из-за чего на Карадаг стало невозможно попасть (спасибо!). Вообще, много лет воевал с местной властью – за что отсидел 18 лет в пять приемов (менты специально подсылали к нему людей, которые провоцировали его на драки)! О чем написал двухтомник. Диссиденты столько не получали… – и эта часть рассказа вызывает мои сомнения, впрочем, не высказанные.
Волошин, по его словам, был лентяй, поэтому и поселился здесь…
В углу сада мы нашли могилу Богдана Вячеславовича Ложко, 1974-97. Видимо, сын. О нем наш хозяин даже не упомянул. Странно похоронить сына в собственном саду. С другой стороны – почему нет?
И мы короткой дрогой, прямо от собственного дома, полезли на Карадаг…
С Карадагом у меня своя история. Первый раз приехав в Коктебель в 87 году, – я немедленно сделал попытку залезть на сею прославленную гору. Обошел пионерлагерь и, игнорировав запретительную табличку и, главное, запретительную тетку у шлагбаума, – рванул вверх. Скоро меня поймал смотритель, отвел еще выше в свой домик, где я нашел «главного техника» заповедника. И пока «главный техник» писал протокол задержания – я читал им лекцию о нелепости защищать красоту для людей от людей же, оскорбительности запретов вообще, Коктебеле, Волошине, поэзии и т.д.
После чего мы мирно разошлись, и этот протокол ребята никуда не послали…
(Сей случай описан в «Человеке на дороге».)
Вот и сейчас, 32 года спустя, когда я решил повторить попытку и все же запоздало покорить Карадаг, нам быстро стали попадаться предупредительные таблички – с угрозой штрафа. И опасности клеща. Наташа Туркия и Вячеслав Ложко каждый по-своему внушили нам, что шанс у нас есть, вот мы им и воспользуемся. Жара, печет солнце, мы совершенно на виду на голом склоне, и если на соседней вершине сидит егерь – он нас мигом заметит. О чем я и сказал Пеппи. Боже, как надоело изображать из себя партизана, словно из мемуаров Че Гевары!.. И так всю жизнь…
И накаркал: егерь уже шел к нам навстречу – в зеленой униформе и специально кепке. Развернул свое удостоверение. Но в отличие от моего первого карадагского егеря – этот был добрый, не угрожал, не оскорблял – и просто крайне вежливо попросил удалиться. Что мы и сделали, поболтав с ним о том о сем и пожелав друг другу хорошего дня...
Но ведь рок! (Дитя свободы.) В этой ситуации нам осталось воспользоваться запасным вариантом, нами мудро предусмотренным: поехать в село Курортное, то есть на Биостанцию – и вписаться в платную экскурсию, которые отправляются в запретные горы два или три раза в день.
До экскурсии масса времени. Если после Белой скалы мы пили «Белую скалу» (это такое пиво), то перед восхождением на Карадаг на берегу у Биостанции, – «Черную гору». Купались и эту Черную гору рисовали. Отсюда гора напоминает руины огромной крепости…
Перед восхождением отслушали лекцию в местном музее – об основателях музея, геологии и местных минералах (халцедоны, яшмы, агаты, сердолики…), растениях и животных заповедника – на примере многочисленных чучел, причем девушка обратила особенное внимание, что ни одно животное не было убито… Девушка даже знала, что стрекоза из басни – в «оригинале» (у Лафонтена) – цикада. Но не знала, что в еще более настоящем «оригинале» (у Эзопа), – навозный жук… Девушка наивно предположила, что Крылов вывел в своей басне стрекозу, потому что, как житель севера, не знал, что такое цикада…
И после этого толпа в сто человек, разбившись на четыре группы во главе с инструкторами, пошла покорять Карадаг... Наша была вторая. И этот поход не был слишком страшным, хотя бы потому, что в группе не было детей. И наш инструктор, полный молодой человек Константин, не мучил ни дисциплиной, ни ограничениями. Начало маршрута пологое, в тени деревьев, потом пошло круче… И тогда начались виды, достойные того, чтобы сюда подняться.
На втором привале особенно быстрые, вроде нас с Пеппи, догнали первую группу – как раз в тот момент, когда руководитель рассказывал о местных вершинах. Едва ли не все они при Союзе были засекречены и в них или на них находились военные объекты, даже ядерный завод… Один военный объект стоит на Карадаге и до сих пор – хорошо видимый с нашей тропы. Еще немного вверх по камням – и вновь открылось море, а в море – Меганом.
Наконец увидел Золотые Ворота (Шайтан-Капу у татар – почувствуйте разницу). И снова вверх, до высоты 350 м.
Не доходя Чертового пальца – Костя предоставил нам свободу: идти к пальцу, идти в Коктебель, идти назад, но другой тропой. Поэтому мы пошли к пальцу. А он велик, как пятиэтажный дом. Рядом с ним – смотровая площадка, откуда вид на Коктебельскую бухту, мысы Хамелеон и Киик-Атлама у Орджоникидзе – в вечернем солнце. Видны куски Коктебеля и даже наш дом – в подзорную трубу моего автопарата.
Назад шли в полном одиночестве, как предпочитаем ходить, но не в Коктебель, а в Курортное, где стоит Ласточка.
Вся прогулка – одиннадцать километров (по шагомеру). И три двадцать по времени. Легхотня!.. Впрочем были еще четыре километра утром во время неудачного подъема.
Снова пляж у Биостанции. Теперь здесь пусто. Розовые башни Карадага. До Коктебеля долетели за десять минут – уже в девятом.
Новое путешествие в вечерне-ночной Коктебель. Купались у кафе «Калипсо», пили вино на пляже и слушали группу, игравшую неожиданно хорошие вещи: «Воскресенье», «Наутилус», Чижа и пр. Пеппи снова захотела танцевать – и увидела на двери объявление: «Умка, 17 часов». Я спросил у девушки за барной стойкой, что сие значит? Действительно, у них сегодня выступала Умка и будет выступать завтра.
Я позвонил Ане. Она в Курортном у подруги Марины. Да, будет выступать, хотя сегодня было пятнадцать человек… Пригласила на свой концерт – и попросила, чтобы они («раздолбаи») не забыли написать о ее концерте. И лучше не в восемь, а в семь…
Пятнадцать человек? А что она хотела? В Коктебеле – никакой рекламы, в интернете она скрывает или шифрует свои крымские концерты...
На обратном пути познакомились с седовласым дядечкой Игорем, старорежимно-богемной внешности, певшим песни под гитару. Ему хорошо за 60-т. Каждый год приезжает с женой в Коктебель из Молдавии – еще с 70-х.
Больше семи километров по ночному Коктебелю… В Италии мы делали и больше, но не по пересеченной местности. Даже у Пеппи кончились силы…
В этот приезд я не летал, не плавал с аквалангом, но смотрел то, на что прежде никогда не доходили руки. Поэтому мы поехали в Старый Крым. Пеппи со своей «девочкой» как всегда за штурмана. Поэтому доехали предельно просто, не считая местных дорог.
Дороги Старого Крыма – это плач при реках вавилонских! К главной достопримечательности города, музею Грина, ведет нечто, про что словоохотливый смотритель риторически спросил: «Вы видели здесь дороги? Здесь нет дорог, здесь есть направления», – и, не подобрав других слов, в досаде махнул рукой… Но домик симпатичный. Хоть мы тут одни, но для нас согласились провести экскурсию. Впрочем, к ее началу подвалило еще несколько человек…
В этом доме Грин прожил всего полтора последних месяца своей жизни – тяжело больной. Но это был его первый собственный дом, – как мы узнали у девушки-экскурсовода. Тогда его уже не печатали, денег не было – и дом был приобретен женой Грина у двух монашек – за золотые часики, которые он ей когда-то подарил (когда у него еще были хорошие гонорары). И что после войны, когда жену Грина репрессировали, тут был курятник и дровяной склад секретаря местного горкома.
Пеппи нашла и съела грушу с дерева, которое знало Грина. Зимой тут бывает холодно и снежно, не то что «у нас», в Севастополе, как сообщил все тот же словоохотливый смотритель. Он оказался знатоком душ – и отказался признать в нас севастопольцев, за которых мы себя выдавали. «Севастопольцы не такие» – авторитетно заявил он.
Посетили мы и могилу Грина на местном кладбище, украшенную тонкой скульптурой. А заодно – могилу Друниной и Каплера. И поехали в армянский монастырь Сурб-Хач. Это пять километров в горы по петлявой холмистой дороге. Зато вдруг хороший асфальт. Уже заранее стало ясно, что это или страшно популярное место, или тут что-то не то… Ибо машины были припаркованы вдоль дороги с обеих сторон – еще за километр до монастыря. Оказалось – мы попали на праздник Преображения. На этот праздник съехались, по-видимому, все армяне полуострова – и тут теперь был маленький Ереван. Громкая армянская музыка, типа дудука, из мощных колонок, симбиоз русской и армянской ручи. В храме XIV в. увидел армянскую службу, с этим постоянным благословением священника: «Ашвац… орхошнури…» – что-то в этом роде… «Мне нравится армян богослуженье» – перефразировал я, выйдя из храма.
Но не только богослуженье. Понравилась свобода и вакхическое веселье, семейные пикники на траве. В церковной лавке Пеппи купила кулон из настоящего маленького граната, с семенами внутри, звенящими, как маракасы, – «настоящий ереванский», – как пообещал продавец, молодой бородатый парень. Служба продолжилась на улице, куда вышел весь клир, включая, верно, епископа. Его полукольцом окружили «зрители» и прихожане. Еще одна проповедь по-армянски, благословение – и фото с главами церкви, в котором участвовали все желающие.
И тут я узнал про армянский обычай обливать в этот день друг друга водой, в чем участвовали все, особенно дети, которые так преуспели, что мы тоже не ушли сухими. Воду добывали из трех местных источников – и тут же выливали и разбрызгивали на окружающих, попавшихся под руку. И надо было умудриться сохранить в целости аппаратуру.
На обратном пути в Старом Крыму посмотрели мечеть Мухаммед Узбек Хана, 1314 г, старейшую из сохранившихся мечетей Крыма. Вошли в нее через незапертую дверь. Пеппи вспомнила, что надо снять обувь… На специальной дощечке – правила посещения, где указывалось, что «стыдливыми местами» у женщины является все тело (кроме лица, кистей рук и стоп ног)… До кучи посмотрели руины мечети Бакбари…
К «Звездопаду воспоминаний», о котором утром напомнила наша хозяйка Ира, мы ехали странными тропами – свернув на указатель «Долина скифов», – отчасти пользуясь навигатором, отчасти интуицией и подзорной трубой моего автопарата, которой я разглядел нужную нам «ротонду» на горе Коклюк. Очень приличная грунтовка через поля сменилась чем-то типично крымским, что было сродни «направлению» к дому пеппиной мамы. Хуже стало, когда оно пошло круто в гору.
Замучили Ласточку, зато на этот раз «позорно» въехали, а не взошли на гору. Она не слишком высока, 345 м, но отсюда, от «ротонды», открылась нехилая панорама – вроде как с высот Мицпе-Рамона на огромный кратер – ограниченный горой Клементьева слева, морем посередине, Карадагом, Эчкидагом и прочими горами справа. Под нами соленое высохшее озеро Бараколь и поселок Наниково. Тени облаков плывут через голую изрезанную выжженную землю…
Назад ехали через гору Клементьева, снова по асфальту, мимо местного аэродрома для легких самолетов…
Купались и рисовали на нудистском пляже. У себя на Гумилева 1 выпили немного вина – и снова «в город»…
Вечером мы были гостями крафт-лавки «Туркия». Подарил Андрею нашу книжку со стихами. Тот же столик и кресла прямо на улице…
Андрей Дементьев: пока в Коктебеле все в порядке, люди едут, но они стали бедные или прижимистые. У властей есть несколько проектов развития Коктебеля, которых, как обычно, никто не видел. А в одном проекте задумано, якобы, четырехполосное шоссе прямо по берегу… Но пока все тихо, наверное, нет денег… Он не только знает нашего хозяина, но и внес занятные поправки в его образ: Славик Ложко? Это же был главный бандит Коктебеля. Он держал всю набережную. Его сын Богдан занимался рэкетом: брал деньги с местных торговцев – и так кому-то надоел, что его зарезали. В честь него «Славик» назвал свое кафе на набережной. После смерти сына у «Славика» произошел душевный переворот, и он стал писать стихи… Да, он сидел, но совсем за другое. Конечно, он изменился и что-то делает для поселка, даже стал депутатом, но памятник Гумилеву, который установил «Славик» в шестистах метрах от нашего дома – что-то ужасное... (Мы потом посмотрели: действительно – никакого сходства).
Эдвард Радзинский, их коктебельский сосед, ходит на киносеансы Андрея – «повышать свою культурную грамотность»… А другой «сосед», поэт Владимир Алейников – строчит мемуары и не с кем не видится…
В этот раз мне удалось посмотреть дом несколько в большем объеме, чем в прошлый – помогая «спасти» собачку Сару.
Наташа спросила, когда я первый раз попал в Коктебель? Да, преступно поздно – и уже не застал «легендароной» Киселевки, на месте которой и располагается теперь поместье Наташи и Андрея. Зато я прибыл автостопом, «как положено».
Наташа попала в Коктебель в 64-ом, в двадцать лет, – на поезде, на третьей полке за 9 рублей, благодаря будущим «смогистам». С закрытыми повязкой глазами ее привели к морю – и она влюбилась на всю жизнь… Андрей попал сюда, «как и положено», автостопом, в 73-ем, в 15 лет. С тех пор и начались их отношения. Он поразил ее, что «все знал» и не боялся ее (а все боялись) – даже несмотря на разницу в возрасте. С тех пор, выходит, они живут вместе, 46 лет!.. Это малая часть всего, что мы услышали.
Несколько прохожих захотели осмотреть галерею, удивленные, что она открыта…
Пеппи показывает свои картинки из смартфона. Наташа посоветовала ей заниматься керамикой. Сидим, болтаем, – а нас еще ждет концерт Умки в кафе «Калипсо» – на другом конце поселка.
Естественно, мы опоздали и попали в промежуток между песнями, когда Умка отговаривала публику от того, чтобы писать то, из чего родился этот текст. Пеппи танцевала, а я рисовал певицу. Потом мы узнали, что сегодня Умка повторила наш вчерашний маршрут: прошла через Карадаг. Еще и с внуком Платоном. И вечером дала концерт. А мы после похода еле волочили ноги (поэтому, собственно, и не пошли сегодня «тропой Грина» из Старого Крыма в Коктебель, 17 км, как планировалось раньше). Концерт необычайно длинный, как часто у Умки. Красивые знакомые лица незнакомых людей. Умка призналась, что объехала с концертами триста городов. И по-прежнему собирает деньги в шляпу. Коктебель ее даже не заметил. Специфика жизни и славы…
– Послушать концерт на берегу моря, потом в нем же искупаться! Романтика! – сказал я Пеппи, выходя на берег. – Где еще может быть такое?
И снова набережная и ее ночные люди. Пицца под вино на берегу: в этот весьма насыщенной день у нас не было времен поесть... Много красивых барышень, много музыкантов, осмеливающихся играть не попсу.
Коротая ночную дорогу домой, говорили о многих вещах: об Умке, о том, что для большинства женщин рождение детей – единственное творчество, после чего их программа считается выполненной… О поэзии, в том числе нашего хозяина, – и ее отличии от других искусств. И – как мало теперь хороших поэтов, ибо написать хорошее стихотворение – это из разряда современных заклинаний…
И о Коктебеле. Коктебель – место для 20-летних или хотя бы сохраняющих в себе приметы юности. И этим он обаятелен. И в этом он не меняется. Такая Ибица по-советски. Тут тоже много мам с детьми и пошлости каждого курортного места. Но, достигнув в 90-е потолка этой пошлости, Коктебель, вроде, остановился – и остается равным себе, не лучше, но и не хуже. Во всяком случае, на сторонний и достаточно поверхностный взгляд. Он сохраняет миф о самом себе, за которым сюда и едут. И, возможно, находят.
Последний завтрак с видом на Сююрю. Попрощались с Ирой и нашим хозяином-поэтом. Он прочел мои стихи.
– Интересно. Но странно, как вы все видите, – сказал он.
Я пожелал ему творческих успехов.
– А чем ему теперь еще заниматься (кроме творчества), – сказала Ира. – Больше ничего не отвлекает.
…По дороге в Судак заехали, наконец, в Солнечную Долину, куда не попали из-за Ласточки два года назад. Любимые скалы Деликли-Кая и гора Парсук. Вся равнина между Солнечной долиной и морем, когда-то пустая – уже застроена, так что пропустил дом покойного Феди Погодина.
В Прибрежном неожиданная толпа на пляже. На набережной стало меньше заведений, что-то исчезло, что-то закрыто. Зато прямо на спуске к морю – баня… Купались в том же месте, где мы с Лёшей пять лет назад, под скалой или мысом, за которым бухта Чалка. Малоудачно рисовал Меганом.
На обратном пути все же нашел дом Феди. Дом его мамы Ольги теперь достроен, участок окружает стена. Подросли деревья, посаженные когда-то Таней Кравченко. Чья-то такса прибежала к калитке и облаяла нас. Но никто не вышел.
Естественный магнит – завод Архадерессе, погреба кн. Голицына. Экскурсия по погребам нас не привлекла ни по цене, ни по времени. Но привлек магазин. Отсюда по местной дороге, мимо Меганома, с одной стороны огороженного каким-то бесконечным забором, мы попали в Судак.
В Судаке мы не стали даже делать попытки изображать из себя дикарей – и поехали к заранее найденной комнатке на ул. Айвазовского. (Вообще, вся «логистика» путешествия – как всегда заслуга Пеппи – и ее «девочки».) Здесь, среди панельных многоэтажек, в сумятице крутых улочек, есть целый район двухэтажных частных домов. Здесь же и «парковка» – с камнями под колесами. Хозяин Саша, раздетый по пояс, – типичный хозяин южных углов. Олдскульные деревянные рамы, низкие потолки, лесенки… Балкон одного дома едва не упирается в стену другого. Весь дом – сдаваемые закутки, так что невозможно понять планировку. Маленький тенистый сад, где есть даже пальма. Плоды граната смотрят прямо в окна – и похожи на тот, что купила Пеппи в Сурб-Хаче… Удобства во дворе, но цивилизованного типа. Сделали себе салат. Вино из Архадерессе и домашний сыр оттуда же. С небольшого балкона у кухни, где мы расположились, – виден мыс Алчак и кусочек моря. Мозаики на стенах из прибрежной гальки: ваза, карта Крыма, рыбки…
На этот раз Судак произвел странное впечатление. Сперва это была паника! Количество людей на берегу, на набережной, на пешеходной Кипарисной аллее – не просто зашкаливало, а казалось невозможным! Я не видел подобного никогда даже в Ялте. На набережной всего полно, но нет больше книг. И вино тоже не продают. Я испугался, что будем отдыхать трезвыми. И тут, почти у Алчака, купили домашнее вино у местного дяденьки восточной внешности… Обошли весь Алчак – спасаясь от людей и ища место посидеть, покупаться, попить это вино… Поднялись почти до его вершины и спустились к морю. Во всю длину горизонта – рыжий Меганом. Писал дневник, Пеппи вышивала рыбок. Зайдя так далеко – выходили со стороны Капселя. Здесь я вспомнил, как шел местными тропами после несравненной «бруневки»… Василия Львовича в Судаке чудовищно не хватает. Ряд прекрасных планов в сгущающихся сумерках: гора Перчем, гора Сокол, Караул-Оба, мыс Капчик – единым рельефным силуэтом. В этом было даже что-то китайское.
На набережной снова угодили в толпу, к вечеру ставшую еще более плотной. Дикая музыка, бесчисленные сувенирные и прочие палатки и лавки, не отличающиеся друг от друга, сверкающие своими варварскими огнями, торговцы фальшивой радостью, зазывающие купить их курортный продукт: всех этих надувных розовых фламинго, раскраситься хной, сделать тату, сделать портрет, съесть какой-то ужас, поехать на экскурсию и т.д. Полуголые отдыхающие, через строй которых надо практически продираться, визжащие дети, дети на разных ездящих штуках под ногами, их пузатые мамы и папы с отталкивающими лицами… Паноптикум! В этот город надо приезжать за мучением, не за отдыхом…
И песок – на берегу, на набережной, в любом заведении, приносимый на ногах праздношатающейся толпы, который персонал бесчисленных кафе выметает вениками…
Самое ужасное, что среди этой толпы я вообще не видел красивых людей. То есть попадались красивые девушки, но совсем не было красивых женщин, словно они добились своего – выскочили замуж, нарожали кучу кричащих отпрысков – и, выполнив свое единственное предназначение, тут же превратились в жирных куриц, рассудив, что им незачем больше стараться (быть привлекательными). Ну, а мужчины и вовсе не стараются – ни в каком возрасте: ни одного человека с интересным лицом, хотя бы с бородой, ни одного без пуза... Даже настроение упало...
– Как вы находите себе кавалеров – загадка! – сказал я Пеппи.
Об этом говорили на берегу – под вино и местную пиццу – где философское переплеталось с личным. А еще – девушки с обувью в руках в полосе прибоя… И я вспомнил давние острова в Атлантическом океане…
На следующий день моя знакомая и экскурсовод Света повела нас в горы… С нами поехала, а потом пошла ее собака Герда, полуколли-полуовчарка, почти ровесница Ганса и Греты… Доехали до села Междуречье, с его виноградниками под скульптурным гребнем горы Хашки (ударение на последний слог). Отсюда мы пошли к источнику св. Сергия (наше первое купание), – и дальше вверх – мимо заброшенных плантаций табака, к «секретному» озеру с целебной грязью на дне. По договору со Светой – я не расскажу никому, где оно…
Вдруг Герда рванула по крутому склону прямо в лес.
– Олень! – закричала Света.
И мы увидели сквозь деревья его улепетывающую задницу. Света стала свистеть в специальный свисток – призывая собаку вернуться. Вышли из леса на залитую солнцем седловину. Света знакомит нас с горами, которые нас окружают: гряда Орта-Сырт, гора Лялель-Оба, «Ляля», как называет ее Света, 777 м, почти правильная голая пирамида, перевал Маски (ударение на последний слог) – и т.д. Запах шалфея и чабреца. Пеппи спросила Свету, как называется это растение – и Света впервые не знает.
За этот длинный день мы взяли два семисотника. Что, конечно, звучит не так, как семитысячника, но, однако, по июльской жаре, по голому склону, сыпучке, без дорог и даже тропок… – нечто героическое в этом все же есть. Первая гора была Халассысс-Оба (740 с чем-то метров). С вершины ее мы вновь увидели Белую скалу! Видна отсюда и деревня Ворон, памятная мне, и ее водохранилище… Вниз, а потом вверх по заросшему колючкой склону. Света и Пеппи изучали местную ботанику, добавляя к знаниям Светы сведения из интернета (у Пеппи есть специальная программа распознавания растений). Герда прятались в любую тень и оттуда, высунув длинный язык, осуждающе глядела на нас: какого хрена мы прем в эти горы?!
Прошли через гору Сан-Алан, перелезли через скалу Судак-Таш – с плохим спуском, где мне пришлось спрятать автопарат в рюкзак и максимально освободить руки. На привале под дикой грушей, перед покорением Сасыхан-Тепеси (708 метров), Пеппи узнала, что стала тетей…
Главное, конечно, не взятие вершин – а невыразимо красивые линии гор, открывающиеся с них, напоминающие застывшие волны, текущие поперек берега современного моря. Затяжной спуск без тропок – под грохот приближающейся грозы за спиной. Даже Света, местный житель и экскурсовод, ищет путь по наитию. Дождь, вопреки уверениям Светы, все же пошел, но слабый – и быстро кончился. На склоне, на небольшой поляне – горные коровы, пасущиеся тут без чьего-либо присмотра. Мы их не интересовали, а вот Герда – очень.
Виды уже не поражают – приелись. Их много, а сил – мало… За все пятнадцатикилометровое путешествие мы не встретили ни одного человека, словно в тайге.
В завершение похода – новое купание в другом «целебном» прудике, прямо под Хашки. Местные татарские женщины, отправившиеся за горными коровами, закричали нам, что тут нельзя купаться, что тут только коровы пьют воду. Света из пруда ответила им в том смысле, что они ничего не понимают…
В центр пробирались окольными путями, избегая толп. В известном нам по прежним поездкам месте, еще до начала ужаса, взяли пиццу и вина, в том числе знаменитого «Черного полковника». И долго искали на набережной открытый пляж. Это навязчивый мотив моих снов, попавший даже в стихи: «Я не могу спуститься к морю», – то и дело повторяющийся в жизни: в Хайфе, в Тель-Авиве... Наконец, мы оказались на берегу, в самом конце набережной. В черном небе висят, флюоресцируя заемным светом, башни крепости.
Тут тоже есть люди, но мне не хочется их убить, не хочется злиться на них, и так отравлять себе восприятие минуты. Я слишком горд, чтобы винить кого-то в неудаче или в дурном настроении…
Трудная дорога для Ласточки по серпантину вдоль моря. В Канаке были в 12-ть. На трассе нет указателя, поэтому я всегда проскакивал это место. Вниз и ближе к берегу – несколько санаториев. Это уже настоящее ЮБК, узнаваемый по пальмам и олеандрам.
По набережной с прибрежными кафе, в кипарисах и соснах, а потом без всего, по камням – дошли до конца пляжа, ограниченного мысом. За ним в тумане виден Аюдаг. Над берегом – природный заказник «Канака». На пустом пляже провели почти три часа. Пеппи шьет и рисует, я – пишу дневник, прикрывшись от солнца ее юбкой.
«Какая лень, какая лень! Южный Берег, Канака – весь день!..» (на мотив известной песни, выползая из моря на берег).
В Малореченском-Солнечногорском свернули в село Генеральское. Странно, но я никогда не был на водопаде Джур-Джур – примерно по тем же причинам, что и на Белой скале. На повороте дороги появились зубцы Демерджи.
Пеппи читает в интернете про Джур-Джур. Какой-то украинский блогер: «Очень красивое место. Сразу после освобождения приеду».
– Боюсь – состарится, – комментирую я.
Отказались от услуг местных водил на газиках – и тропинкой вдоль горной речки Улу-Узень пошли в горы. Гладкие, серо-пятнистые буки, шумящая внизу вода – похожий путь был на Шипоте и у Серебряных струй. Таких фанатиков, как мы, больше нет. А зря. От поляны с газиками – деревянная лестница и длинные мостки – до водопада. Навстречу – полуголые, мокрые, осчастливленные люди, дети, а водопада все нет... Это самый полноводный водопад Крыма, не пересыхающий даже летом, – как уверяет присоединенная к интернету Пеппи. И это похоже на правду: плещет как миленький! И он очень красив: веер многометровых струй, напоминающий женщину в белом платье…
Поток туристов к нему тоже, увы, полноводен. Еще хуже: на купание в нем наложен запрет. Который мы гордо нарушили, несмотря на обещанное видеонаблюдение… Похоже на душ Шарко, еще и ледяной.
Второй раз купались в купелях выше по течению речки.
– Ты что здесь устраиваешь?! Тут же дети! – закричала какая-то тетка, возмущенная моим способом переодеваться…
Тоже любезно ей ответил… И вспомнил пляж в Гаграх 86 года, где я стал переодевать слишком откровенно. Тогда нас, хипповую тусовку, – едва не зарэзали возмущенные абхазы…
– Многие люди, если заглянуть к ним в душу, – страшнее, чем голая задница, – сказал я Пеппи, когда мы устроили «пикник» над ручьем.
Спускались новой дорогой. Иногда попадались газики, вытворяющие чудеса скалолазания.
В седьмом были в Гурзуфе, у Дуни. Во дворе разнообразные дети. Пили вино и говорили про митинги в Москве, пожары в Сибири – и что многие люди сошли с ума… Зашла соседка Оля – за спиртом, который она прячет у Дуни от брата-алкоголика… Потом второй раз, за йодом – уже травмированная… Дуня знала этого брата в молодости: он был совсем другой. Знала и прочих ровесников и приятелей ее братьев, живших тут с детства. Половина померла, другая спилась. Единицы уехали. Скоро от этого поколения, сорокалетних, никого не останется.
Ночное купание во флюоресцирующем море на Чеховке (от пляжа которого у Дуни есть ключи). Раскрывшиеся цветы табака белеют в темноте.
В шесть подъем – ради нового купания на Чеховке, ибо Дуня купается там именно в это время. Импровизированный завтрак на камнях. Сидели долго и дождались ветра и болтанки. Поэтому большого заплыва не было. Пока Пеппи и Дуня болтали, я рисовал Чеховские скалы (два года назад я рисовал их с этого же места – поэтому подготовлен). С них дунини дети прыгают в море!.. Это в стиле аборигенов. Люди приходят, кричат чужие дети, но я – как в скафандре, никого не вижу и не слышу. Это мой обычный способ рисовать.
По дороге к семидесятилетнему костоправу и экстрасенсу Валере Дуня рассказывает про то, чем она занимается, помогая жителям Донбасса, в том числе детям (недавно вживили клапан глухому мальчику, что вообще-то стоит лимон). За это ее травят в Сетях…
Дуня отрекламировала этого Валеру, помогшего ей и нашей общей подруге, – и я решил попробовать: сходить к нему на сеанс. Благо берет он недорого. Ибо несмотря на все упражнения – спина остается узким местом.
Жил он в маленькой комнате на первом этаже, вход со двора, через сад, на задах какого-то санатория. Приехал на своей машине. Лысый, стареньких, худой, крепкий. Сорок лет практики: массажа, мануальной терапии, остеопатии...
Начал сеанс с рассказа про чакры.
– Я в курсе, – сказал я.
Он обрадовался – и стал «обследовать» меня с помощью металлических прутков, проверяя органы (у каждого свой метод).
– Вас можно посылать в космос, – сообщил он мне.
И занялся моей шеей: «где больнее?» Разворачивал голову за челюсть, поднимал меня на локтях. Велел лечь на постель – и довольно болезненно «вывихивал» мне коленки.
«Хруст», – сказал позвоночник.
– Вошел, – прокомментировал Валера, имея в виду позвонок.
«Хруст», – вновь сказал позвоночник, выломанный на другую сторону.
– И этот вошел…
Вроде – и вправду лучше: легко наклонился и коснулся ладонями пола. Вся операция, включая разговоры о чакрах, упражнениях и лекарствах – заняла не больше получаса.
Девочки ждали на улице. На обратном пути купили арбуз и персики.
– А арбуз понесет папа, – сказал веселый продавец.
«Папой» меня еще не называли…
Чинили прожженный верхними соседями тент. Здесь с соседями – почти как у меня. Сходили с Пеппи в город – за вином и на рынок. Жизнь в саду на стульях и диванах – с вином и местными крымскими оливками. Жизнь трудна, ярка, главное – высказываема.
Погода изменилась: хмурой небо, кажется, что пойдет дождь. Море штормит. Мы прошли всю набережную и дошли до заброшенной стройки, вход через закрытые ворота. Зато редкая в Гурзуфе возможность купаться в натуральном виде. Однако – камни, бетонные блоки с торчащей арматурой…
Пеппи окатило сразу, пару раз ударило волной – и от дальнейшего купания она отказалась. Как известно, в штормящее море легче войти, чем выйти, особенно среди камней. Подгреб, дождался затишья после трех волн – и вперед, если успеешь… Но весело же! Пили вино и вспоминали истории со штормами и утопленниками… Одним из них как-то чуть не стал я сам…
Пятна солнца на темной спине Медведя. Фестиваль краски на набережной, раскрашенные в дикие цвета люди. Юные гимнасты показывают номера, стоя на столике на руках. Гурзуф – не Коктебель, он спокойнее, тише, даже малолюднее (сравнительно). И, слава Богу, не Судак!
Приготовил рагу в казане на сделанном из камней «очаге». Его ели даже капризные дети! Новое ночное купание. Купаемся по три раза в день, компенсируя лень Фиолента. И я едва не заснул – под шум волн. Сладкая жизнь.
В четыре разбудил звонок Аллы: она забыла код нашей калитки. В седьмом позвонила Дуня с пляжа и попросила накрыть кровати во дворе и выдернуть розетки: начинается дождь. Чуть лег и почти заснул – пришла соседка Оля, за «святой водой», как ее тут называют. В восемь стал звонить колокол церкви. Отлично выспался. И все же снова Чеховка, ибо дождь так и не пошел. Чувак с семьей перегородил мне путь перед калиткой – своей жирной спиной: «Я вас не знаю!» Это какой-то частный проход, для «своих». Но сзади уже появилась Дуня. Немного поспорил с ней о практике закрывать пляжи. Я вообще ненавижу заборы, пусть они спасают от толп…
Дунина знакомая предложила уступить мне камень, с которого я вчера рисовал скалы, но я не в настроении… Местная примета: если на Медведе нет «шапки» – дождя не будет. Тем не менее, прохладно и над горами мощный облачный слой…
Детки иногда бывают хорошие: пока нас не было, Феодора сделала салат. Море ей уже не интересно…
Продолжение сладкой жизни вечером в Кастрополе, в доме на горе – с обширным видом на море. И снова ночные разговоры и даже споры – под вино, теперь на крыше, окруженной кипарисами и соснами: об инстинктах, культуре, Достоевском…
С утра (условного) – Милютинский парк, между Симеизом и Алупкой: где мы не были, и куда недалеко ехать. Он запущен, с привычной руиной каких-то советских построек, и теперь – оазис полудикой природы, незаменимый для пикников местных жителей. С его холма видны Симеиз и гора Кошка, действительно похожая отсюда на кошку. К нему примыкает комплекс очистных сооружений. На бетонных столбах висят образцы профессиональной обуви, например: «сапоги-говнохлюпы». Внутри главного здания – оранжерея с пальмами, – в компенсацию.
Вдоль моря тянется линия эллингов – и мы прошли их все, чтобы попасть в оливковую рощу (найденную Пеппи с помощью ее «девочки») – труднодостижимую по причине того, что она оказалась на территории санатория, «посторонним вход воспрещен»... Жуков смело преодолевает никем не охраняемые ворота, и мы за ним. Памятник Изоргину П.В. Чуть дальше – памятник Айболиту, чьим прототипом (одним из) Изоргин являлся. Айболит на данном памятнике, впрочем, напоминает Дату Туташхиа без газырей и в джинсах. Санаторий сохраняет черты дореволюционной и сталинской архитектуры и удивляет безлюдностью.
Чтобы выбраться из найденной рощи и выйти к близкому, но порой такому недоступному морю – второй раз за последние три дня лезли через забор. «Дикий пляж имени монаха Бертольда Шварца» – как не сходить в такое место! Вода +25, воздух +29. В Москве в эти дни было +14. Отсюда виден Воронцовский дворец, а Ай-Петри пропала в густых облаках. Что-то явно приближается, но пока сдерживается горами…
Длинный вечер на крыше… Теперь вспоминаем путешествия: как наш хозяин ездил к Несси в Шотландию, про косметику «Ахава», непреодолимо влекущую женщин, за которой он специально ездил с женой на Мертвое море. И я вспомнил, что «ахава» по-еврейски – «любовь»… О стройке и музыке… В небе тучи, со стороны западных мысов приближаются зарницы, а мы все говорим…
С утра начались дожди, оттеняющие слегка поднадоевшую жару.
На 11-й день нашего крымского вояжа мы были дома. За это путешествие мы проехали 1100 км, в несколько раз больше, чем простирается весь Крым по своим осям. Сколько прошли ногами – трудно сказать. Путешествие обошлось без больших поломок, но все равно не вышло по плану. И – нам так и не удалось пожить в палатке и вкусить прелести туристского существования. Тем не менее, отклонения от плана и импровизации на месте – составляют значительную ценность любого путешествия.
…Иногда мне кажется, что я не заслужил всей этой красоты, тепла, везения, встреч, любви… Хотя любовь – есть и должна быть символом Крыма. Иначе он не нужен.
Собственно, все путешествие было подтверждением этой простой истины.
Vale.
<июль-август 19>