Струны моей души
1.
Когда мне исполнилось семь лет, родители захотели обучать меня музыке. Оба они были воспитанниками детского дома и сами прямого отношения к музыке не имели. Они часто мне рассказывали, что их родители были музыкантами, но погибли во время войны. Теперь они решили своего единственного сына, то есть меня, приобщить к прекрасному и удивительному миру музыки.
Мои родители были заядлыми меломанами, часто ходили на концерты заезжих звёзд классической музыки, слушали симфонии по телевизору. Им почему-то из всех инструментов нравилась флейта, и они решили отдать меня на обучение в детскую музыкальную школу–десятилетку. На самом деле это была школа с одиннадцатилетним обучением, где помимо общеобразовательных предметов учили музыке.
Привели меня в школу на прослушивание, но оказалось, что класс флейты уже заполнен. Директор школы, проверив мой слух и чувство ритма, сказал родителям: «У вашего мальчика прекрасные антропометрические данные и отменный музыкальный слух, поэтому предлагаю вам отдать его в класс арфы – у нас там недобор».
Арфу я никогда вблизи не видел, а когда увидел, то слегка испугался. Она была выше моего роста с огромным количеством струн, окрашенных, как мне показалось, в разные цвета. Но когда послушал, как играют на ней ученики старших классов, загорелся желанием научиться играть. Пожилая сухощавая учительница с первых же уроков принялась обучать нас правильной посадке за инструментом. Она любила повторять, что очень важно усваивать и прорабатывать правильные приемы игры, так как они со временем становятся рефлекторными. Что такое «рефлекторными» – я узнал значительно позже, но тогда понял, что неправильно заученное очень мешает дальнейшему обучению.
Знакомство с первоначальными игровыми навыками мне давалось легко. Среди нескольких разновидностей арф, самыми распространёнными считаются педальная и рычажная. В школе обучали игре на педальной арфе, более тяжёлой и с гораздо большим количеством струн, чем у рычажной. Я хорошо усваивал механику движений рук и ног, что касалось музыкальных пьес, то здесь особо не блистал. Учительница частенько поговаривала, поправляя мою игру и глядя на мои руки: «Бог дал тебе два дара: абсолютный музыкальный слух и чудесные пальцы, но в придачу еще и отменную лень». Пальцы у меня, действительно, были длинными и гибкими с очень развитыми подушечками. Играл мало потому, что не имел собственного инструмента, а дополнительные, так называемые, факультативные занятия не посещал. Совсем не из-за лени, как думала учительница. Всё свободное время я гонял мяч с ребятнёй двора, забывая об арфе.
Несмотря на это я окончил два класса с неплохими оценками по всем предметам, и родители решили купить мне арфу. Купили подержанную педальную, но в хорошем состоянии. Отец шутил: «Твоя арфа и моя машина стоят одинаково». Понятное дело, я не мог теперь отлынивать и в третьем классе старался изо всех сил. Из девяти учеников в классе я был единственным мальчиком. Конечно же, не мог допустить, чтобы кто-то из девчонок играл лучше меня. Третий класс закончил в числе лучших учеников.
2.
Арфу полюбил окончательно. Помимо учебной программы учительница приобщала нас к мировой литературе, и я познакомился с творчеством выдающихся арфистов. Особенно мне нравились сочинения Альфонса Хассельманса. С его этюдом «Ручей» выступал на музыкальном фестивале в своём городе. В четвёртом и пятом классах играл уже довольно зрело и становился лауреатом второй и третьей степени на престижных конкурсах.
В пятом классе стал обращать внимание на свою одноклассницу – Женечку Ковалёву. Она единственная в классе, кто мог составить мне конкуренцию в учёбе. Свою симпатию к ней я скрывал под необоснованной критикой её игры, отпуская порой издевательские реплики в её адрес. Она отвечала мне в том же духе. В классе я сидел за партой сзади неё. Две её туго заплетённые косички всё время мельтешили у меня перед глазами. И я ничего лучшего не придумал, как ножничками из маникюрного набора отрезать кончик одной из них.
Случился большой скандал! Пришедший в школу её отец надрал мне уши. Мой отец тоже пришёл в школу и едва не подрался с её отцом. К директору были вызваны мои и её родители. Мне грозило исключение из школы. Я попросил прощения у Жени. Она простила. Так познакомились наши родители, а война «алой и белой роз» продолжалась до восьмого класса.
Но в восьмом классе наши отношения вдруг стали не такими ершистыми. Мы повзрослели. Я заметил изменения в её внешности. Она из угловатого подростка превратилось в миловидную девушку с довольно привлекательной фигуркой. Когда она играла, мне казалось, что её руки опускались на струны арфы, как два белых лебедя. В своём воображении я представлял, как эти руки обнимают меня, разжигая в моей груди пожар юношеской любви.
Женя играла превосходно, она обладала исключительно чёткой техникой в исполнении быстрых пассажей и красивой певучестью в медленных пьесах. Я говорил ей комплименты, а она в свою очередь, их мне. Наши музыкальные вкусы всегда совпадали. Но способы звукоизвлечения были совершенно разными. Женя играла подушечками пальцев, отчего звук был мягким и тёплым. Я же играл ногтями. Они у меня очень крепкие и растут быстро. Звучание арфы у меня было потрясающе сильным. Этот способ я подсмотрел у победителя одного из международных конкурсов арфистов и с тех пор пользовался только им.
Нам нравились одни и те же пьесы, как старинных, так и современных композиторов. Однажды она вызвала меня на соревнование – сыграть довольно сложную сонату французского арфиста Шарля Бокса. Она смогла её сыграть без ошибок. Я делал вид, что играю с большим трудом, умышленно допустил ошибку. Мне так хотелось быть великодушным и не показывать своего превосходства над нею в технике игры.
В десятом классе мы впервые поцеловались и признались друг другу в любви. Шекспировские страсти нас не коснулись. У наших родителей были вполне русские фамилии – не Монтекки и Капулетти, а Корниловы и Ковалёвы. После того инцидента с косичкой ни враждовать семьями, ни дружить, как-то не пришлось. Её родители были постоянно в разъездах – они концертировали по странам и континентам, как выдающиеся музыканты. Женю воспитывала, в основном, бабушка – женщина весьма строгих правил, которые прививала своей внучке, а та неукоснительно следовала её наставлениям. Как оказалось – до поры, до времени.
3.
Шёл последний год нашего обучения в школе. Нам совсем недавно исполнилось по восемнадцать лет. Я старше её на две недели. Родились мы в апреле. Говорят, что в этом месяце рождаются самые упрямые и настойчивые. Рождённые в апреле отличаются целеустремлённостью, умением добиваться своей цели. Этот месяц наделяет человека практичностью и реализмом, благодаря чему он находит лёгкие пути для достижения своей цели. Не знаю, видимо, мы с Женей поставили перед собой одну и ту же цель –– расстаться с девственностью.
Под предлогом совместного выполнения домашних заданий я стал довольно часто приходить к Жене домой. В присутствии бабушки мы старательно зубрили алгебру, физику и химию, не забывая при этом и музыку. Бабушка старалась не оставлять нас наедине и всегда, уезжая на дачу по выходным дням, брала с собой Женю. Ко мне бабушка относилась недоверчиво и не очень дружелюбно. Она чувствовала, что опасность для её внучки исходит от меня. Но мы с Женей страстно хотели уединения и придумали способ освобождения от бабушкиной опеки:
– Бабушка, сегодня у нас репетиция с оркестром, – «честно» глядя в глаза бабушки, соврала Женя в одно воскресное утро. – Я не смогу с тобой уехать на дачу…
Была весна. На даче работ было невпроворот, и бабушка, ничего не подозревая, уехала одна.
– Дима, только не это, – шептала Женя зацелованными мною губами, когда я начал освобождать её от последней принадлежности женского туалета. – Только не это – я боюсь забеременеть...
Но я уже ничего не слушал. Она, слабо сопротивляясь, наконец, сдалась…
– Тебе было больно? – шептал я, покрывая поцелуями её лицо, когда всё закончилось.
– Не очень… Кажется, мы с тобой на диване наследили…
И тут я увидел кровь на её и своих бёдрах. Кровь образовала обширное пятно на покрывале и просочилась на ткань поверхности дивана.
Покрывало мы застирали холодной водой. Никакого следа на нём не осталось, но все наши старания отмыть поверхность дивана не дали результата – на ней расплывалось розовое пятно.
– Что теперь делать? На этом диване бабушка спит и всё сразу увидит, – в отчаянии сказала Женя.
– Я останусь у тебя и будем ожидать бабушку. Отвечать будем оба.
– Нет. Пойдёшь домой. Я буду отвечать одна. Мне девятнадцатый год. Когда-то это должно было произойти… Вот рожу тебе двойню и будет у нас семейный квартет арф, – грустно пошутила она…
Шутки шутками, только утром следующего дня в гости к нам пожаловала бабушка. Мои родители с нею были в хороших отношениях и особенно не удивились её визиту. О чём они разговаривали с нею на кухне – можно только догадываться, но после её ухода отец вызвал меня на откровенный разговор.
– Ну, что?.. Тебя можно поздравить?.. Только, как же ваша дальнейшая учёба, если Женя забеременеет?.. Первый аборт врачи делать не рекомендуют.
– Женюсь, – промямлил я виновато.
– Правильно!.. Пойдёшь работать. Только кем?..
Отец меня любил, я его тоже. Он никогда меня не ругал. Всегда находил для меня утешительные слова в самых сложных ситуациях.
– Ладно… Не будем торопить события, готовься ко всему. Жить будете у нас, но кормить семью будешь за свои деньги.
4.
До начала выпускных экзаменов оставался месяц. Две недели мы с ней ожидали возмездия за наше грехопадение, но зачатия не случилось. Я её ласкал и уверял, что никогда не оставлю её – готов жениться хоть сейчас. Мысленно готовил себя к нашей свадьбе и представлял себя отцом ребёнка. Вся надежда у меня была на помощь моих родителей. Я мечтал, что приведу её в нашу квартиру, сам пойду работать куда-нибудь грузчиком или подсобником на стройку.
С бабушкой Жени мои отношения совсем разладились. «Чтобы твоей ноги не было в нашей квартире» – заявила она мне. Мы стали с Женей встречаться у меня, когда родители были на работе. Запретный плод оказался очень сладким. Вместо серьёзной подготовки к экзаменам, мы серьёзно увлеклись сексом. Едва заканчивался последний урок в школе, а мы уже спешили ко мне домой. Про обед даже не вспоминали, а сразу начинали утолять сексуальную жажду. Она у нас Женей была обоюдной и острой. Естественно, мы предохранялись. Компенсировать время, затраченное на секс, приходилось долгим сидением по вечерам за учебниками.
– Ты не заболел, сынок, – как-то вечером спросила меня мама. – Не высыпаешься, наверное?.. Вон какие синяки под глазами…
Конечно, к экзаменам мы с Женей подготовились плоховато, но судьба к нам благоволила. По общеобразовательным предметам мы экзамены сдали не хуже других учеников, но и не лучше, а по музыкальному профилю мы были лучшими. На выпускном экзамене в довершение к своим сольным программам сыграли дуэтом известное произведение Франца Шуберта «Аве Мария».
Продолжить свое музыкальное образование решили в Государственной классической Академии имени Маймонида. Женя с бабушкой выехали в Москву раньше нас. У моих родителей трудовые отпуска не совпадали по времени, поэтому мы выехали на автомобиле отца через неделю. На трассе было оживленное движение. Я спал. Страшный удар… Дальше ничего не помню…
5.
В моих ушах стоял постоянный многоголосый звон. Высокие голоса сплетались с низкими и образовывали единое мощное звучание. Этот звон не прерывался ни на мгновение. Как будто внутри меня находилась трансформаторная будка высокого напряжения и множество проводов выходило из неё куда-то вдаль. Порой пытался пошевелить рукой или ногой, открыть глаза, но все мои усилия оканчивались ничем. Я прекращал попытки, и тогда меня посещали иногда прекрасные, а иногда страшные видения.
Я с детства боялся высоты и теперь который раз ко мне приходило одно и то же видение, где я карабкаюсь по отвесной скале на вершину. Вот и сейчас упрямо ползу вверх, сбивая в кровь пальцы рук и ног. Боюсь посмотреть вниз, а только вверх, прижимаясь к холодным камням. Там на вершине должен быть перевал, но пока мне виделось только небо. Не голубое, а почему-то зелёное… Цветные сны мне снились всегда, но сейчас они были особенно яркими.
В очередной раз взглянул вверх и прямо перед собой увидел клубок разноцветных змей. Я всегда испытывал ужас при виде змей, но сейчас они смотрели на меня в упор своими немигающими глазами. Сорвался и полетел вниз… «Мама!..», – закричал я.
Очнулся и увидел за стеклом окна снег на подоконнике. Страшно удивился и снова закричал: «Мама!..». Это мне показалось, что закричал, а на самом деле только тихо прошептал… «Почему лежу?» – подумал я. Услышал разговор мужчины и женщины:
– Вышел из комы? – спросил мужчина.
– Да, несколько минут назад…
– Дмитрий, ты меня слышишь? – обратился мужчина ко мне.
– Слышу, – ответил я после некоторого усилия. – Где я?..
– Ты в больнице, – ответил мужчина.
– Где мама и папа?..
– Об этом после, – сказал мужчина, – а сейчас закрой глаза и спи.
Выход из комы у меня продолжался долго, но с каждым днём мне становилось легче. Я мог уже передвигаться и самостоятельно питаться. О гибели родителей мне рассказал лечащий врач. Родственников у нас не было, и я теперь оказался круглым сиротой.
К Новому году меня выписали из больницы. При выписке мне отдали документы и ключи от нашей квартиры – всё, что нашлось в машине после аварии. За несколько дней до этого ко мне приходил депутат городской Думы. У него мой папа работал помощником. Депутат мне рассказал, что моих родителей похоронили на городском кладбище. Рассказал, как найти их могилу. Ещё он сказал, что мне выдадут денежное пособие.
На кладбище, укутанном декабрьским снегом, с трудом отыскал могилу родителей. Слёзы лились из моих глаз. «Ведь это я стал причиной их гибели. Будь проклята эта арфа, – думал я, – теперь даже не притронусь к ней».
Войдя в свой подъезд, первым делом кинулся к почтовому ящику. Он был доверху забит рекламными проспектами и прочей печатной макулатурой. Собрав счета для оплаты за квартиру, я не нашёл писем от Жени. В квартире всё напоминало мне отца и мать: их вещи в гардеробе, обувь в прихожей, цветы на подоконниках. Земля в горшках потрескалась, цветы засохли и листья осыпались на пол.
Занялся уборкой комнат. Рассматривал фотографии отца и матери Несколько раз садился на диван и горько рыдал. Не мог привыкнуть к мысли, что их уже никогда не увижу. Арфа стояла в моей комнате укрытая чехлом. На вступительных экзаменах в консерваторию арфистам, как и пианистам, полагалось пользоваться инструментами учебного заведения, поэтому она осталась дома, когда я уезжал. Мне так хотелось коснуться струн и уйти в мир музыки. Но играть не стал. Когда ложился спать, мне казалось, что арфа сгорбившись сидит в углу и тихо плачет вместе со мной.
Приступы головной боли иногда давали о себе знать, но стали не такими продолжительными и острыми. С правой ногой, у которой были порваны сухожилия, проблема, видимо, останется на всё жизнь. Я сильно хромал, хотя боль утихла. Только боль от утраты родителей не проходила. Мне хотелось излить свою печаль в музыке, и я всё-таки расчехлил арфу. Реквием памяти отца и матери мои пальцы выплетали независимо от моего сознания. Я никогда не записывал свои сочинения. Всё хранил в пальцевой памяти. После травмы головы у меня обострилось чувство импровизации. Сочинял вариации непосредственно в процессе игры. Знаний гармонии и контрапункта, полученных в школе, мне для этого хватало. Но чаще всего импровизировал на темы грустных народных песен.
Долго не решался навестить Женину бабушку. О том, что Женя поступила учиться – я даже не сомневался. Хотел узнать её адрес в Москве и почему от неё нет писем. Сотовые телефоны в то время были большой редкостью. У нас их с Женей не было. Бабушка встретила меня довольно прохладно. Из разговора с нею узнал, что Женя писала мне письма, но почта их отсылала обратно со штампом «Адресат выбыл». Моего отца звали тоже Дмитрий. На почте знали, что он погиб.
Бабушка рассказала, что по просьбе Жени она ходила по моему адресу чтобы узнать причину молчания. Соседи, не знавшие о том, что я выжил, сказали: «Вся семья погибла в ДТП!..». Она это написала Жене. Но когда я попросил её адрес, то бабушка мне адрес не дала. «Пусть спокойно учится. Нечего девчонке морочить голову», – строго сказала она, разглядывая мой устрашающий шрам на лице от уха до самой середины лба. Написал письмо в учебную часть Академии с просьбой сообщить адрес Евгении Ковалёвой. Получил ответ, что среди учащихся таковой не значится.
Врачебная комиссия установила мне вторую группу инвалидности с ежемесячной пенсией около десяти тысяч рублей. Вступил в наследство трёхкомнатной квартирой родителей. Рассчитался с полугодовым долгом по ЖКХ и от денег, собранных депутатами городской Думы, остался мизер. Пенсия, едва пополнив мой бюджет, тут же ушла на новые расходы, в которых плата за квартиру отнимала ровно половину. Одежда и обувь стали тесными. Пришлось покупать всё заново. Не новое, а в секонд-хенде дешёвое.
Деньги быстро заканчивались. «До получения пенсии ещё две недели, а денег у меня оставалось только две тысячи с копейками, – думал я. Если тратить по сто рублей в день, то прожить можно». Встретил своих школьных друзей. От них узнал, что кто-то поступил в консерваторию, кто-то вообще музыкой перестал заниматься. Большинство ребят ушли служить в Армию. Мне со своим «белым билетом» оставалось идти только под церковь с арфой, которая весила тридцать килограммов.
6.
На паперть мне идти не пришлось, но, когда я был уже на грани этого решения, встретил в подземном переходе своего знакомого – Виктора Чернова. Поздоровались. От Армии он тоже был освобождён. Жил у бабушки. В школе он занимался вокалом, но в училище поступить не смог.
– Ты, я вижу, с гитарой, – спрашиваю его, – переквалифицировался?..
– Нет… Пою я здесь. Зарабатываю на хлеб…
Рассказал много интересного. «Заработать можно, – говорил он, – но конкуренты вытесняют. – Они ходят парами, а я один… Берут силой… Иди ко мне в напарники. С твоей внушительной внешностью и с таким шрамом на лице, конкуренты за километр будут нас обходить».
– Ну, конечно. С арфой под полою приду и сяду здесь, с разбитой головою и в страшных шрамах весь, – съязвил я.
– Освой гитару. Что тебе стоит? У меня есть ещё одна, фламенкистская гитара с нейлоновыми струнами. Дам тебе школу игры, изданную у нас на русском языке, и через неделю ты будешь в форме.
На том и порешили. Принёс гитару домой. Заглянул в школу фламенкиста Хуана Мартина, да так до полуночи оторваться от гитары не смог. С виду такой простенький инструмент, а какие возможности для импровизации!.. Пришлось состричь ногти на левой руке, но на правой оставил. Оказалось, что на нейлоновых струнах гитаристы извлекают звуки ногтями. Для меня это было приятным совпадением. Через неделю у нас с Виктором была первая репетиция. Он пел популярные казацкие песни, русские и украинские. А я аккомпанировал. Одиннадцать лет занятия музыкой не прошли для меня даром. Я без труда находил гармоническое сопровождение аккордами этих песен, вплетая импровизационные вставки в мелодию.
– Дима, ты гений!.. Пако де Лусия отдыхает! – воскликнул Виктор, после репетиции.
Дебют в подземном переходе принёс нам больше тысячи рублей. Я в первые за последний месяц наелся до отвала. Нас быстро заметили в этом оживлённом переходе. Пешеходы останавливались и бросали в футляр моей гитары, кто мелочь, а кто и купюры. Закрывал лицо большими темными очками. Вначале было стыдно, а вскоре я уже не стеснялся.
Наступило лето. Мысль о том, что Женя считает меня погибшим не покидала меня. Подумал, что она должна приехать на каникулы и я увижу её. Идти снова к бабушке, после такого «холодного душа», я не решался. Решил дежурить во дворе их многоэтажного дома. «А вдруг встречу», – думал я. Несколько дней часами просиживал на детской площадке напротив подъезда. И когда надежда уже начала покидать меня, я увидел её. Но лучше бы мне этого не видеть… Она вышла из подъезда в обнимку с симпатичным мужчиной, весело разговаривая о чём-то с ним. Сели в припаркованную машину и уехали… Я стоял у детских качелей в глубоком раздумье о своей жизни и ничего светлого в ней больше не видел. Осталась музыка, но какой я музыкант без высшего образования?..
Осень и зиму мы с Виктором продолжали выступать в подземных переходах. С конкурентами старались не сориться. Если место было занято, уходили играть на рынок. На вырученные деньги приобрели усилитель, работающий от аккумулятора. Теперь нас было слышно даже в страшном гомоне базара. Руки у меня огрубели от игры на улице, но не очень, благо наша южная зима в этот год не позволяла столбику термометра часто опускаться ниже нуля. Когда было очень холодно, мы устраивали себе выходные. И тогда я играл на арфе.
Опять пришла весна. Свой двадцатый год рождения в начале апреля я встречал дома. Был тёплый день. Я играл на арфе у раскрытых настежь окон балкона. Вдруг раздался звонок в дверь. На пороге стоял пожилой мужчина. Поздоровался и спросил:
– Кто это у вас так превосходно играет на арфе? – Я живу в соседнем доме и часто слышу эту игру.
– Играю я…
Когда мы познакомились, он сказал:
– Я тоже музыкант, играю на гитаре и даю частные уроки. Очень люблю арфу… Пожалуйста, поиграй.
Я начал играть, а он молча слушал. После того, как я исполнил несколько классических пьес, он вдруг сказал:
– Знаешь, Дима, арфа превосходный и сложный инструмент, но не такой транспортабельный, как гитара. Гитара в этом отношении выигрывает…
– Немного играю и на гитаре, – решил похвастаться я, – правда, на фламенкистской.
Когда я сыграл несколько испанских танцев из школы Хуана Мартина, он задумчиво заговорил: «Из тебя, Дима, мог бы получиться превосходный классический гитарист, если бы ты освоил сразу правильные основы игры. А сейчас у тебя рефлекторно укрепились неверные способы звукоизвлечения. Ты будешь испытывать большие трудности при игре более сложных пьес».
Видя, что его слова меня несколько огорчили, он сказал:
– Ты замечательный арфист, но если захочешь параллельно освоить ещё и классическую гитару, то приходи ко мне в гости…
Дал мне свой адрес и, поблагодарив меня за игру, ушёл. А я размышлял над его словами: «Игра в переходах совершенно бесперспективное дело, да и Виктора пригласили в филармонию петь в хоре. Никакой другой специальности у меня нет. Учиться в консерватории без материальной поддержки не под силу. Одна только струна в магазинах стоит от трёхсот до полутора тысяч. Кстати, недавно пришлось заменить на арфе две изношенные струны. Отдал чуть ли не тысячу рублей. В нашем музыкальном училище класса арфы нет. Зато есть целых три педагога классической гитары. Может быть, мне на самом деле переквалифицироваться?». Решил воспользоваться приглашением в гости.
С трепетом в сердце я пришёл к нему вечером того же дня. Усадив меня на диван, он взял гитару, лежавшую на диване, сел на приготовленный стул, подставил маленькую скамеечку под левую ногу и заиграл. Некоторые пьесы Исаака Альбениса я знал и даже играл «Астурию», но как они звучали на гитаре Андрея Осиповича, так звали соседа, стало для меня откровением. «Чакона» Баха сразила меня напрочь. Я сидел потрясённый: казалось бы, инструмент, по величине диапазона вдвое уступающий арфе звучал, как оркестр.
Окончив игру, Андрей Осипович, попросил меня рассказать о себе. Когда я рассказывал, он задумчиво слушал меня, а после моего заявления о желании поступить в музучилище в класс гитары, снял со стены фотографию молодого парня и показал мне. «Это мой сын, – с грустью сказал он. Прекрасный был гитарист. – Его больше со мной нет». Повесив фотографию на место, он вдруг спросил меня:
– Сколько времени осталось до вступительных экзаменов?..
Узнав, что остаётся почти два месяца, он предложил приходить к нему на занятия совершенно бесплатно.
– Я постараюсь тебя подготовить. Ведь знания сольфеджио и всех остальных дисциплин у тебя имеются. Будем заниматься только гитарой. – Кстати, – сказал он, – учиться нужно только на очень качественной гитаре.
Классической гитары своей у меня не было. Денег на покупку тоже. Но Андрей Осипович дал мне напрокат одну из своих гитар.
¬– Дима, можешь играть на ней пока не приобретёшь себе инструмент.
Как оказалось, его гитара была изготовлена известным московским мастером и входила в элитный список гитар России. Корпус её был изготовлен из бразильского палисандра, а верхняя дека отливала золотом канадского кедра. Не буду описывать первые уроки. Занимались мы каждый день. Постановку левой и правой рук я скопировал у учителя. Было трудно избавиться от неверных навыков. Но Дмитрий Осипович настойчиво поправлял меня. Особенно меня вдохновил его рассказ о виолончелисте (фамилию не помню), который после сорока лет обучился игре на гитаре и стал известным концертантом. А мне-то всего идёт двадцать первый год!.. Занимался я по десять, а то и больше часов в сутки. Получал величайшее наслаждение от игры.
Через полтора месяца я уже смог сыграть все двенадцать этюдов бразильского композитора Эйтора Вилла-Лобоса, а популярную у гитаристов пьесу испанского композитора Франсиско Тарреги «Воспоминание об Альгамбре» играл не хуже учителя. Он поражался моим успехам и моей памятью. «Это невероятно!..»,– говорил он. Я сам удивлялся, что после травмы головы у меня появилась такое качество – запоминать самые сложные произведения, а год игры до этого на фламенкистской гитаре позволил мне без труда перейти на классическую гитару.
Экзамены в училище я сдал с блеском, и меня приняли сразу на второй курс. Учитель присутствовал на экзамене и очень переживал за меня. Поздравил с поступлением. Мы с ним очень подружились. В училище преподаватели все имели консерваторское образование и довольно прилично играли, но мой учитель, не смотря на возраст, играл превосходно. Он в музыкальном училище был в своё время лучшим учеником нашего известного гитариста Александра Иванова-Крамского. После окончания киевской консерватории выступал с концертами в России и за рубежом.
7.
Я продолжал учиться у него. Он был одинок. Однажды он мне сказал, что я для него, как родной сын. Своих жену и сына он потерял при крушении круизного парохода «Адмирал Нахимов». Моими успехами он очень гордился. Гитару свою он мне подарил на мой двадцать первый день рождения и всегда присутствовал на моих публичных концертах, которые я стал давать на последнем курсе.
Случилось так, что зимой произошло несчастье. Андрей Осипович упал на улице и сломал шейку бедра. В больнице его прооперировали, наложили шину и отправили домой. Я перешёл жить к учителю, а в свою квартиру пустил временно квартирантов – нужны были деньги. Взял уход за больным на себя. Получил в больнице инструкцию по уходу. Неукоснительно выполнял все рекомендации. Но мне сказали, что без протезирования сустава тут не обойтись. Как я узнал – операция будет стоить около трёхсот тысяч рублей.
У Андрея Осиповича таких денег не было. Все свои сбережения он потратил на памятник погибшим сыну и жене. Жил на деньги, получаемые от учеников, присылаемых ему Всероссийским сообществом частных преподавателей музыки и на небольшую пенсию. Недолго думая, я решил продать арфу, на которой уже забыл, когда играл в последний раз. Дал объявление в интернете и продал её. Денег хватило, даже немного осталось. После операции учитель начал ходить, правда, с палочкой, но зато без посторонней помощи.
После окончания училища педагоги посоветовали мне поступить в известную музыкальную Академию в Москве. Я поступил на заочное обучение. И тут дирекция училища предложила мне место педагога. Моё согласие Андрей Осипович одобрил. «Учи и сам учись», – сказал он, напомнив мне слова Пушкина: «…наука сокращает нам опыты быстротекущей жизни».
Но самое главное событие в моей жизни произошло, когда в нашем музыкальном училище задумали открыть класс арфы и пригласили для этого выпускницу московской консерватории. Ею оказалась та самая Женя Ковалёва. Встреча была для нас неожиданной. Я шёл по коридору первого этажа нашего училища на урок и вдруг услышал звуки арфы в одном из классов. Заглянул в приоткрытую дверь. Играла она. Я тихо вошёл и стал у двери. Она продолжала игру не замечая меня. А я смотрел на её руки и вспоминал, как эти руки ласкали меня когда-то. Решил незаметно выйти, но тут она взглянула на меня.
– Дима!! Это ты?! Ведь мне сказали, что ты погиб!..
Она подошла ко мне. Я так хотел её обнять, но понимая, что это уже не моя Женя – удержался.
– «Слухи о моей смерти сильно преувеличены», – сказал я словами какого-то писателя. – Могла бы и проверить…
– Я привыкла верить бабушке. Она мне сообщила о твоей смерти. – А ты почему не отвечал на все мои письма? Они возвращались ко мне нераспечатанными…
– Твои письма приходили, когда я был в больнице. Ты слала письма Дмитрию Корнилову – моему отцу, который, действительно, погиб. На почте об этом знали и возвращали твои письма. Нужно было слать Дмитрию Дмитриевичу… Когда я после больницы пришёл к бабушке, она мне твой адрес не дала и сказала, чтобы я тебе не морочил голову и не отвлекал от учёбы. Выходит, что она тебя обманула…
Я не стал рассказывать, что видел её с мужчиной, но многое выяснилось из нашего дальнейшего разговора. Оказалось, что она не стала поступать в Академию, а по рекомендации родителей поступила в московскую консерваторию.
– Ты женат? – спросила она.
– Не удосужился...
– А я была замужем…
– Почему – была?..
– Потому, что была, но развелась. Теперь дочери полтора года… Ты что здесь делаешь?..
– Преподаю гитару… На арфе давно не играю. Её у меня уже нет. Стал лауреатом Международного конкурса гитаристов в Испании, а ты как?
– Буду преподавать арфу здесь. Звёзд с неба пока не хватаю… Ты извини, у меня сейчас начнётся урок…
Меня тоже ученики уже ожидали в классе. Договорились с ней по окончанию работы встретиться и поговорить ещё.
8.
Решил проводить её до самого дома. Она никак не могла подстроиться под мою хромоту, то и дело замедляя шаги. Я это чувствовал и старался идти с нею в ногу, но ничего не получалось. Наконец, остановился и сказал: «Давай возьму тебя под руку». Взял, и так стало приятно от близости её, когда-то такого родного тела.
– Скажи, почему ты развелась с мужем? – спросил я.
– Когда бабушка сообщила о твоей гибели, у меня случился нервный срыв. Меня положили в больницу. Когда выписали, оказалось, что я сильно отстала от выполнения учебной программы. Педагог взялся мне помогать. Он был старше меня на пятнадцать лет. Разведённый. Утешал меня. Говорил, что полюбил. Когда я забеременела – расписались. Жили на съёмной квартире. Родилась дочь. Она ему мешала писать диссертацию, и он вернулся к своей жене и детям…Мне пришлось бабушке оставить дочь, а самой взяться за учёбу. Сам понимаешь, обижаться на бабушку у меня нет оснований. Она сильно переживает, что с тобой так поступила. Ты прости её и прости меня, если сможешь…
Вошли в её подъезд. Поднимаясь по лестнице, задал себе вопрос: «В чём она виновата передо мной?.. И не нашёл убедительного ответа. Так всё сложилось… Вспомнил известное выражение: «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе». В нашем случае – на арфе. У двери её квартиры я привлёк её к себе. Как сладок был этот поцелуй после долгой разлуки…
Дверь открыла бабушка. На моё: «Здравствуйте, Анна Ивановна», – прозвучало в ответ что-то невнятное.
– А у нас гость, – сказала она, обращаясь к Жене. – Приехал Вадим из Москвы… Дима, твоё присутствие сейчас нежелательно. Женя тебе позвонит, если захочет. А сейчас, до свидания…
– Бабушка, – вдруг вспылила Женя, – передайте Вадиму, что я видеть его не хочу. Посмотрел дочь и теперь может уезжать к своей жене и детям. А я ухожу с Димой к нему. Санечку мы заберём вечером…
Женя решительно взяла меня под руку, и мы стали спускаться вниз.
– Женя, подожди, – раздался сверху голос Вадима, – разреши несколько минут поговорить с тобой… Молодой человек, я вас долго не задержу…
– Вадим, всё уже давно сказано, у тебя растут двое детей, у меня – дочь, – прервала его Женя. – Мы с тобой развелись и теперь чужие. Что ты хочешь?..
– Женя, я сделал большую глупость, что потерял тебя. С женой я развелся, она выходит сейчас замуж. Прости меня, и прими. Ведь мы любили друг друга… Неужели я хуже этого калеки, который рядом с тобой сейчас?..
Что ему ответила Женя, я не слышал. Перепрыгивая через несколько ступенек, я сильно потянул больную ногу и остановился на улице переждать боль. Слёзы застилали мои глаза, но холодный осенний дождик смывал их с глаз, и они попадали на губы уже не такими солёными.
Дверь подъезда распахнулась, и я увидел Женю.
– Миленький мой Димочка, ни на кого я тебя не променяю, – страстно шептала она, покрывая моё лицо поцелуями. – Ты мой единственный, мой родной, ты выжил чтобы быть со мной...
Я успокоился, взял её под руку, и мы пошли к Андрею Осиповичу. Я свою квартиру сдавал внаём многодетной семье, вложившей материнский капитал в долевое строительство дома, который неизвестно, когда построят.
Андрей Осипович, принял нас очень радушно. Усадил ужинать. Наша история его очень взволновала. Узнав, что Женины родители музыканты и сейчас играют в симфоническом оркестре в Германии, очень обрадовался и сказал:
– Я недавно получил приглашение преподавать гитару в Академии имени Ференца Листа в Веймаре. Возможно, с родителями Жени встретимся. На днях уезжаю. А вы будете жить в моей квартире.
– Женя, Андрей Осипович прекрасно владеет не только немецким языком, – добавил я, – но и гитарой. Он профессор.
Следующий день в училище был выходным. Мы с Женей почти всю ночь не спали. И опять, как в первый раз, предохраняться от её беременности даже не подумали. Днём я не хотел идти в гости к бабушке. Хотя, после бурной ночи, проведённой с Женей, мне захотелось утвердиться, как мужем её внучки. И я решился.
На удивление, Анна Ивановна была тиха, как агнец. Вадим уехал. Санечка забралась маме на колени, а я, вытянув больную ногу во всю длину, сидел на знакомом мне диване.
– Ну, что, молодёжь, – начала Анна Ивановна, – какие планы на будущее?
– Планы самые радужные, – решил я взять главенство в женском коллективе, – в понедельник подаём заявление в ЗАГС. Жильё у нас есть, работа тоже есть.
– А с Санечкой опять бабушка будет сидеть? – возмутилась Анна Ивановна. – Я и без того полтора года, как привязанная… Мне всего шестьдесят пять лет… Сосед – Иван Петрович, сделал мне предложение… Баста, ребятки, выхожу замуж…
- Бабулечка, – обрадовалась Женя, – мы только за! Санечку отдадим в садик. Мне от училища предлагали место.
Я слушал всё это и такое тепло разливалось по телу. Вспомнил игру подземном переходе, насквозь продуваемом ветром. Борьбу с конкурентами и счёт мелочи в гитарном футляре. Боль от утраты родителей нахлынула внезапно, и я заплакал.
– Димочка, миленький, ты чего? – обнимая меня, спросила Женя.
– Прости, сейчас всё пройдёт… Сыграй, пожалуйста, Токкату и фугу ре минор Баха…
Я сам десятки раз играл это бессмертное произведение на арфе и на гитаре, но так, как играла Женя, мне никогда не удавалось сыграть. Её правая рука творила чудеса в ломанных арпеджио высокого регистра, а левая врывалась аккордами потрясающей силы в эту россыпь нежных, как дуновение лёгкого ветерка звуков. Когда начиналась собственно фуга пальцы её обеих рук совершали от едва заметных движений до размашистых, колоссальной силы щипков. Волнами накатывались настойчивые упругие звуки, начинающиеся правой рукой в высоком регистре и завершающиеся мощными аккордами в низком регистре левой. Казалось, умиротворение вот– вот наступит, но вновь откуда-то издали появлялись волны тревожных ломанных арпеджио… Наконец, в эту абсолютную неопределённость врывается светлый лучик. Солнечными бликами зазвучали мощные финальные аккорды…
А я смотрел на руки Жени и мне казалось, что эти два белых лебедя вернули меня к жизни и никому я их не отдам.
Конец.