Часть 1. Мандариновый экспресс
«Мандариновый экспресс», жалобно поскрипывая всеми своими старыми железяками, целеустремленно полз в Россию. Почему «мандариновый»? Мандарины в бумажных мешках распиханы везде: на багажных полках, в тамбурах, в купе проводников. Через день мандариновый аромат просочился повсюду: мы ели мандариновую колбасу, мандариновые котлеты, пили мандариновый чай, ходили в мандариновый туалет. Года два после этого я мандарины видеть не могла. Перед какой-то станцией по вагону пошли бравые ребята и начали «собирать урожай»: откручивали даже решетки вентиляции. И – да! Там тоже были мандарины. Один из мешков разорвался и нам на головы обрушился золотой дождь. Хозяин щедрым жестом позволил: «Забирайте!». Мы честно поделили на четверых купейных попутчиков оранжевое богатство.
Из-за грузино-абхазской войны нам предстоял долгий-долгий путь через Азербайджан, Дагестан, Чечню и до Москвы. А мне нужно в Тамбов. «Мальчик хочет в Тамбов, чики-пуки…». Не мальчик, а девочка, не в Тамбов, а в Воронеж, и не все так уж чики-пуки. Позади военный, голодный и холодный Тбилиси, похороны мамы, неудачное замужество, одиночество-сволочь и полная безнадега. А что сейчас? Верхняя полка в «мандариновом экспрессе», жалкий багаж в ногах. На соседней верхней - парень с ярко выраженными признаками дезертира или бежавшего от мобилизации, внизу - пожилая, даже старая пара – муж и жена, грузины. Мы все – молчаливые попутчики. Куда они и зачем – не знаю, а я - в Россию, на свою историческую родину и оставляю позади отрезок лихого прошлого.
Что впереди? Кто знает… Пока только дорога, мелькающие за окном заснеженные поля, леса, овраги да дрожь в коленях от пограничных воспоминаний. В Бюек-Кясыке азербайджанский пограничник мазнул взглядом по моему паспорту с абсолютно русской фамилией и, сверив с рыже-веснушчатой (и зимой и летом) физиономией, полуутвердительно заявил:
- Ти арьмянька?!
- Что вы, что вы, господин офицер! Какая же я армянка! Русская, вот и паспорт мой у вас…
- Разберемся. Вилезай! – и вышел из купе.
«Все! Пропала!» - заорал мой внутренний голос. Кто хоть что-нибудь знает об армяно-азербайджанских «теплых» отношениях, тот поймет, отчего у меня заледенели руки-ноги и потемнело в глазах. Этому кабану приглянулась одинокая «бесхозная» бабенка, и плевать ему на всех и вся. Хозяин жизни…
- Что ты, уважаемый! Это моей сестры двоюродной дочка. Сестра замуж за русского вышла… А ее везу вот в институт поступать.
Помощь пришла, откуда не ждала. Старик-грузин с нижней полки стремительно для своих лет выскочил вслед за пограничником.
- И как твою племянницу звать? А?
Черт! Черт!! Черт!!! Из-за перебранки в соседнем купе я не услышала, что сказал «дядя». В проеме снова появилась жирная рожа доблестного пограничника.
- Тибэ как зовут?
- Ля…ля, - проблеяла я.
- Ну вот, уважаемый! Я же говорю, племянница!
Не может быть! Страж дорог разочарованно сует мой паспорт «дяде» и уходит. Уходит! Кажется, я начала дышать только тогда, когда поезд, несколько раз дернувшись и задрожав всеми своими суставами, тронулся. За окнами медленно поплыла толпа людей, ободранный вокзал, носильщики, чемоданы… Купе молчало. Молчал «дезертир», молчали внизу «дядя» и его жена. Я не выдержала.
- Спасибо вам…
Он слабо махнул рукой.
- За что?
- За все. Простите, а какое имя вы назвали?
- Сказал, что дома Лали тебя зовут.
Ангел ли хранитель ему шепнул на ухо это спасительное «Лали», которое для кавказского уха оказалось похоже на Ляля? Гаихаре, бидза чемо, гаихаре! Посреди ночи, проснувшись от нестерпимой вагонной тряски, внезапно поняла еще и смехотворность объяснения моего спасителя: «в институт везу поступать». Это в декабре-то месяце, под самый Новый 94-ий год! Хорошо, что доблестный азербайджанский страж дорог не обладал аналитическим умом…
Смыла остатки косметики, повязала косынкой голову по-бабьи, влезла на свою верхнюю и притихла там, как мышь. «Ту-дум, ту-дум», - приговаривают колеса. «Забудь-забудь» - слышится мне. Человеку свойственно «отгораживаться» от страшных, да и просто неприятных воспоминаний. День, два, месяц – и забудется, потускнеет в памяти. Все проходит, и это пройдет…
Пронесся тревожный шелест: «Гудермес» - последняя станция перед российской границей. Еще не начиналась первая чеченская, но нападения на поезда уже случались и не раз. Нас Бог миловал. По вагону в сопровождении камуфлированных бородачей пошли продавщицы полушубков, меховых жилеток и шалей. Цена была бросовая, а причина тому проста. У тех, кто радостно и неосмотрительно собирался купить, деньги изымались тут же. Это была приманка.
Выглядываю в окно и едва не сваливаюсь с верхней полки: на перроне стоят вооруженные до зубов (и это ни разу не метафора) пятнистые люди в зеленых налобных повязках. У всех автоматы, а у одного еще и какая-то здоровенная дурында.
- Гранатомет «Муха», - шепотом комментирует сосед-дезертир.
Молью бесцветной прижалась в углу. Жду. Ждем. Отправление задерживается, график ни к черту! Да какой там вообще график!
- Лишь бы машиниста не убили. Говорят, и такое бывало! – шепчет едва слышно «дядя».
Поезд судорожно дернулся, еще и еще. Камуфляж на перроне загоготал, кто-то дал очередь в воздух. В воздух? Состав, как будто не веря в свое освобождение, начал постепенно набирать ход. Где-то в соседних купе заплакали не то от радости, не то от горя.
Не помню, как назывался тот российский пограничный пункт, где мы услышали:
«Ну, здравствуйте вам. Как доехали-то? Не очень вас обижали разбойнички с той стороны?». Он густо, по-волжски окал, растягивал гласные, был лопоух, курнос и совсем не выглядел бравым воякой.
-Синок, дарагой ти мой! Сто лет тебе жизни, - растроганно обнял русопета мой дядя-ангел.
- Да ладно, дедуля! Все хорошо-то! Все живы – и ладно, - окал в ответ погранец, скользя взглядом по паспортам.
Часть 2. Счастливого Нового года!
Экспресс Тамбов-Воронеж резво пожирал снежные километры. Темный асфальт покорно ложится под колеса, в сумерках снег за окном демонстрирует все оттенки серого. Смотреть особо не на что. Люди интереснее. Они-то куда спешат на пороге Нового года? Входят и выходят бабули с неподъемными сумками, замотанные в громадные пуховые платки, в сапогах-дутышах, в потертых пальто или шубейках. Тетки побогаче - в лисьих и песцовых шапках, победнее – в мохеровых капорах, у одних пальто с песцовыми или норковыми воротниками, у других – «шанхайские барсы». Маркеры статусности и достатка налицо.
До Воронежа четыре часа, до Нового года - почти пять. Автобус постепенно пустеет. Осталось три или четыре неприкаянных путешественника. Неуютно, пусто, грустно. Сидевшая неподалеку полноватая женщина в потертом пальто пересаживается ко мне и озвучивает ту же мысль. Как всегда бывает в дороге, быстро завязывается разговор. В психологии это, кажется, называется «эффект случайного попутчика».
- Еду к мужу в Воронеж. Он уже два года тут на заработках, к тетке своей уехал. Дома-то у нас работы не найдешь. А он рукастый: то крышу покрыть-перекрыть, то забор поставить-подправить. Все какая-то копейка. Зовет переехать на житье, но вот решила съездить сама посмотреть, что да как. В Тбилиси уже не выживем: ни работы, ни спокойствия…
Вот так и оказалось, что ехали мы с ней тем самым «мандариновым поездом» и путь-дорога нам была одна и та же. Вот только ее, наверное, ждут, а мне Новый год встречать на чужом вокзале в одиночку. А утром - в неведомые Семилуки к добрым людям, согласившимся принять меня на первое время, пока… А что пока – неясно. Тепло расставшись с Мариной и ее мужем, я поплелась в полупустой зал ожидания, приткнула сумку под ноги и глянула на часы. «С наступающим тебя! Счастливого Нового года!»
- Так, поехали! – раздался над ухом грубый мужской голос.
- И правда, поехали с нами. Не сидеть же тебе здесь одной, - убеждала меня Марина на ходу, когда мы вприпрыжку бежали за ее мужем, утащившим мой нехитрый багаж.
А потом был русский новогодний стол с пюрешкой, котлетами, соленьями, моими мандаринами (ну пригодились же!), аджикой и ткемали. Воронежская тетя почему-то совсем не удивилась появлению бесхозной незваной гостьи в своем доме, захлопотала, отправила в ванную, постелила на раскладушке старенькое, чистое.
После застолья, боя курантов, тостов и пожеланий я подошла к окну. Там, за занавеской поблескивал редкими огнями чужой, незнакомый город.
- Все будет хорррошо! Хоррошо! – успокоил меня встрепенувшийся в клетке лысый от старости попуга.
- Ты уверен?
- Все будет хорррошо! - он театрально поклонился, расправив крылья, потянулся и снова затих.
Ну, тебе лучше знать, мудрый птиц!
Часть 3. Зигзаг удачи
Директор с опаской отодвинул подальше мой диковинный диплом и решительно заявил:
- Места у меня нет. И вообще, мы эксперименты над детьми не ставим. У вас и педстажа-то нет. Репетиторство, как вы говорите, какое-то. А у нас (палец вверх!) школа… Гимназия, можно сказать.
Это была уже третья по счету школа, куда я сунулась со своим университетским. Директора подолгу рассматривали затейливую вязь на грузинской стороне диплома и решали «Не брать!». Обидно, конечно, до соплей, но и их понять можно. Тут в стране черте-чё творится («святые девяностые» стояли на дворе). Своим места под солнцем не хватает, а эти все едут и едут. Когда мы тут за колбасой в очередях душились, вы там в своих грузиях жировали. А сейчас побежали, плохо вам стало. В общем, «понаехали тут»…
Ладно-ладно! Все не так уж плохо. На первое время крыша над головой была – добрые люди приютили-обогрели. Теперь вот на квартиру («на постой», как сказала бабуля-хозяйка) ушла, причем за символическую плату. Зашитые в поясе денежки, нажитые непосильным трудом и распродажей семейных ценностей, вырвались на свободу. Но к ним на подмогу нужна работа, позарез нужна. Ну, окей. Нет работы учителя, буду искать любую работу – уборщицы, дворника, кого-нибудь.
- Завтра пойдем с тобой к нам, в интернат. Там, кажется, воспитатель был нужен, - вечером за чаем попыталась обнадежить меня черноглазая Олеся, дочка моей крестной.
И снова вертит в руках мой диплом зам. директора по воспитательной работе, разглядывает его, сомневается в чем-то, пожимает плечами.
- У нас временная вакансия подменного воспитателя. Вы, наверное, не пойдете? – нерешительно предлагает он.
Да я к чёрту на рога пойду после привычного «нетвынамнеподходите»! Ноги пытаются танцевать, я их урезониваю, молча киваю и лечу оформляться, удивляясь про себя: как же он рискнул взять на работу невесть кого и невесть откуда. Рисковый мужик, однако! Ларчик открылся просто через несколько дней. Зам и сам был «эмигрантом» из Средней Азии, библиотекарь, парочка воспитателей… Директор интерната не боялся брать «чужаков», справедливо рассчитывая, что они будут работать и за страх и за совесть.
Домой, к бабуле-хозяйке я неслась на крыльях удачи. И здесь меня поджидал шок! В «зале» (так здесь называют гостиную) чинно сидело штук пять незнакомых бабушек. С банками разных солений, пакетами с «картохами, морквой», капустой, свёклой. Накануне баба Оля («зови меня так») жалостливо подперев щеку, смотрела, как я корочкой хлеба подчистила тарелку. С детства мама заставляла доедать все дочиста, а то «муж некрасивый будет». А хочется ведь – красивого!
- И-ии! Наголодалась же ты! – горестно покачала она головой. И вот сегодня по ее приказу высадился этот десант волонтеров с золотыми сердцами.
***
Что будет дальше? Жизнь. С ее радостями и огорчениями, счастьем и бедой. Обычная жизнь, новая жизнь… Ну, попугай же сказал, что все будет хорошо. Наверное, он знал!