Дед Поликарп не спал: сено кололо бока сквозь попону-все листья трухой осыпались на пол сарая, остались только одни стволы в виде колких палок. Бестыжая луна нагло заглядывала в щели крыши и слепила глаза, да и почему-то на душе было не спокойно. Скоро рассвет, осталось помучиться немного, а там утро и можно будет чем - нибудь себя занять. Например, поесть. Поликарп любил это дело, но вволю наесться удавалось редко: он панически боялся Хавронью. После потери мужа и ребёнка Хавронья замкнулась, отошла и от отца, и от знакомых, осталась один на один со своей болью. Дочь не сказала ему ни слова, но отец чувствовал себя виноватым во всех трагических событиях и ему казалось, что Хавронья тоже считает его виноватым. Поликарп молча принял и согласился с этими не произнесенными обвинениями. Поэтому он всегда вкушал пищу набегу или стоя в позе высокого старта, как стайер на минутном перерыве, готовый в любой момент дать деру, исчезнуть , раствориться. Только в редкие моменты, когда она уезжала по делам, дед давал волю своим пристрастиям, но находился при этом настороже, вдруг внезапно вернётся дочь, увидит и , наверняка, отругает. Мало того , что он ел все подряд и большими порциями, так он же эти порции выуживал из горшков, кастрюль, крынок и глечиков грязными руками. Когда Глаша шумела на него, он очень быстро давал ей отпор: Поликарп старался вытянуться во весь свой полутораметровый рост, руки упирал в бока и издавал такой громкий нецензурный речитатив, что у Глаши глаза от удивления становились как плошки: она думала, что только Хавронья Поликарповна может издавать такой мощный по звучанию, громкости и содержанию монолог. Но, как оказалось, она ошибалась: это было их семейным достоянием. Затем Поликарп отворачивался к плите или столу и продолжал своё пиршество. Ел он жадно, запихивая куски мяса, картошку и овощи все что было в пределах видимости в рот пятерней, попутно облизывая грязные пальцы и вытирая их об обветшалые,засаленные штаны и рубаху. При таком тщедушном телосложении он обладал отменным аппетитом. Потом, громко икнув, демонстративно прошагав мимо Глаши, исчезал из поля зрения.
Ничего не изменилось для Поликарпа после разговора с Хавроньей. Он не мог выйти из образа униженного, оскорбленногои и в глубине души он не простил Хавронье последние семь лет. На него находило понимание, что все прошло, пора стать Отцом дочери, но здесь же подленькая мысль опять подзуживала его становиться в позу или накрывал страх, что все это неправда, дочь обвинит его во всех бедах. Он начинал бояться обвинений.
В эту ночь Поликарп хотел есть, хотя поел он вечером изрядно , благо Хавронья уехала с хутора и он мог беспрепятственно удовлетворять свои потребности. Но живот упорно издавал звуки недовольства,не желая работать в холостую и требуя пополнения ресурсов. Поликарп вспомнил, что вчера на кухне жарили колбасы на зиму, но жиром их ещё не заливали и сейчас они остывают в громадном тазу. Он представил аппетитные жаренные колбаски, как с них течёт жир, а запах, божественный запах жаренной свинины! его рот наполнился голодной слюной. Дед решительно поднялся, ноги безошибочно нашли башмаки, подтянул спадающие штаны и смело направился к двери. Он уже толкнул дверь, но вдруг услышал голос Хавроньи, она разговаривала в полголоса с мужчиной: он услышал тихий мужской смех. Это был любовный смех, дед Поликарп не сомневался ни минуты, затем раздался глубокий воркующий приглушенный смех Хавроньи, Поликарп от неожиданности застыл: он помнил такой её голос и смех. Она так разговаривала и смеялась когда была замужем за Григорием, когда была очень счастлива.Его нет, с кем она там воркует, как она посмела так быстро забыть мужа. Всего несколько лет оплакивала, а теперь счастливо смеётся. Дед вернулся в сарай, прошёл к дальней стене, отодвинул расшатанную доску и бесшумно выскользнул наружу. Крадучись обошёл сарай и осторожно выглянул из-за угла. Было уже достаточно светло, чтобы рассмотреть парочку, застывшую в объятьях друг друга. Поликарп от неожиданности застыл: Василий, пришлый, знаемо, что ему надо от Хавроньи-хутор, лакомый кусочек. Обманет доверчивую бестолковую Хавронью и пойдут они с отцом вдвоем по миру с нищенской сумой. Дед уже и забыл в каком состоянии находится этот» лакомый» кусочек и сколько усилий ещё предстоит приложить, чтобы привести его в божеский вид. Поликарп сжал кулочки, мстительно свёл брови к переносице, поджал губы, весь сжался, как пружина, превратившись в маленького напыженного старичка. Народный мститель вернулся обратно на сеновал, присел на своё сиротское ложе и стал думу думать, как сжить с хутора расчетливого пришельца. Он придумывал план мести один круче другого, но что-то ему не нравилось и он принимался придумывать новый. От непосильного умственного труда дед устал, его сморил сон.
Приснилось ему, что Василий стоит перед ним на коленях и просит простить его за коварный план, который он хотел воплотить в жизнь и лишить деда Поликарпа и Хавронью хутора. Василий слезно клялся, что будет исполнять все приказы деда Поликарпа, спать на сеновале, питаться тем, что даст ему Поликарп, табак он больше вообще брать не будет.
От гордыни грудь спящего Поликарпа раздувалась и выгибалась колесом, он издавал обвинительные звуки , потрясая «мощными кулаками», лицо спящего деда выражало самодовольство, что он поймал обманщика с поличным и показал дочери, что он ещё на многое годен.
А Хавронья благодарно обнимала его и говорила просительно:
-Батюшка, дорогой мой, простите меня, дурочку набитую,что поверила в слова его обманные, что любит он меня и поможет поднять Вьюн до прежних высот. Я поверила, потому что опостылела мне такая жизнь, нет сил самой тянуть такую непосильную ношу и решать непонятные мне вопросы, управлять и людьми и скотиной. А я люблю убирать, готовить, шить, в земле копаться.
Дед Поликарп снисходительно и прощающе клал руку ей на голову и произносил с достоинством:
-Не там ищешь помощь, дура. Помощь рядом, я смогу поднять хутор, вернуть ему былую славу. И будешь ты жить как раньше , как за каменной стеной, за моей спиной. Я-твоё спасение.
Хавронья молча, виновато склоняла голову перед ним, соглашаясь, что он теперь первое лицо на хуторе.
-А этого лгуна, злоумышленника, изгони отседова, пусть ищет другое место, где доверчивые дураки проживают.
-Хорошо, батюшка, как скажете, все сделаю, как скажете.
Дед Поликарп в экстазе задрыгал ножками, издал громкий торжествующий, хоть и во сне, вопль и не просыпаясь скатился вниз на глиняный пол сарая. После такого победного сна, и такое унизительное пробуждение. Он встал на четвереньки, кряхтя, придерживаясь за сбившееся сено, поднялся на ноги. Его обуяло негодование: он живёт на сеновале, как последний, непрошенный гость на хуторе, а на его хозяйском месте теперь восседает хитрый льстец, прощелыга. Пока место предводителя пустовало, дед жил спокойно, находя какое-то удовольствие в своём добровольном изгнании. Рассматривая в этом и месть дочери, и желание вызвать у всех жалость к своей горемычной судьбе. Он жил до сих пор бес цели, просто существовал, но теперь цель есть:спасти хутор и свою доверчивую дурочку-дочь от напасти в лице проходимца Василия.
Пока суть да дело, а солнце уже встало и с утра стало припекать сквозь щели в сарае, доставая новорожденного мстителя. Поликарп решительно встал, подтянул штаны, одернул дранную рубашку и направился к двери: мститель готов к битве. С нарочитым шумом отворил дверь, интересно, двор пуст, только с кухни слышался шум- Глаша готовила еду. Что не видно Хавроньи и Василия понятно, но где остальные? Он взял увесистый горбыль и пошёл барабанить в двери, за которыми спали работники и прислуга.
-Подъем, канальи, лентяи , лежебоки! Солнце уже высоко, а вы все спите!
-Кого ты будишь, дед?- раздался сзади спокойный голос Василия-все в поле, сено косят. Даже дети там.
От неожиданности дед Поликарп застыл, обернулся на голос: Василий весь потный, с растрёпанными волосами, в подвернутых до колен штанах и косой в руках, смотрел на него смеющимися серыми глазами.
-Вот пришёл косу отбить:пеньков много на сенокосе, что у пруда, по два раза на день набиваю. Помощь нужна, может поможешь отбить? Хавронья говорила, что ты большой мастер их править.
При слове Хавронья у деда прервалось дыхание и он зашамкал губами, не в состоянии что-то сказать, как будто получил под дых, а в голове билась злоба на дочь:
- Вот поганка, уже и отца с полюбовником успела обсудить. Ну ты у меня поплачешь. Посмотрим как ты запоешь, когда останешься не с чем.
Поликарп от злобы взвился как коршун, с ненавистью зыркнул на Василия, остервенело, со всего маху бросил горбыль на землю, сплюнул на землю:
-Ты, бездомник, прошелыга, ищещь дурочек доверчивых, чтобы облапошить их, к рукам все хозяйство прибрать, а самих по миру пустить. Не получится на этот раз, я раскусил тебя и открою глаза своей глупой доверчивой дочери. Нашла кому верить.-дед в сердцах плюнул Василию в ноги, развернулся и вихляя задом пошёл в сторону кухни, к своей очередной жертве.
Василий постоял минуту, глядя вслед тщедушному деду, задумчиво покусал нижнюю губу,между бровями залегла глубокая морщина: »Вот задача - дед. Решить её будет посложней, чем поднять хутор». Тяжело вздохнул и отправился в сторону хоздвора.
Когда Поликарп вошёл в кухню, то здесь его ждал большой сюрприз: посудой гремела не Глаша, а его дочь Хавронья, собственной персоной. От неожиданности дед застыл на пороге, а его дочь, увидев отца заулыбалась, взяла за руку и подвела к столу:
-Садитесь, сейчас покормлю вас.
Но дед не мог допустить такой быстрой сдачи: он выдернул руку, отвёл глаза в сторону и процедил сквозь зубы:
-Сыт, накормила уже.
Хавронья вопросительно посмотрела на него:
-Вы уже завтракали?
-Нет, и не собираюсь есть с твоих рук.
Дочь бессильно уронила руки вдоль тела:
-Вы обижены на меня, батюшка? Простите меня, не знаю чем обидела.
Но дед не стал дальше слушать, повернулся и с гордо поднятой головой прошагал мимо дочери. Отошёл в конец двора и досадливо махнул рукой: зря ушёл, не высказал ей все, что он думает о ее полюбовнике и о планах Василия. У него не было ни капли сомнения, что он раскусил Василия,иначе зачем тот приударил за Хавроньей, а та так быстро сдалась.
Он стоял посреди двора и думал, что делать: есть уже расхотелось, идти на сеновал, надоело, торчать здесь, рискуя ещё раз попасться на Хавроньином пути, тоже не привлекало. Осталось уйти на кручу. Там прохладно, от деревьев тень, ручей течёт. Может кто придёт за водой, поболтать опять - таки можно. Дед решительно засеменил к выходу с хутора.
У ручья кто-то уже был и жёг костер: над деревьями стлался дым. Поликарп подошёл поближе и увидел Митроху, местного пропоицу с соседнего хутора. Тот сидел у костра и из листьев мастерил цигарки, пытаясь закурить. Листья вспыхивали, корежились по краям и ни как не желали становиться жалкими цигарками. Но Митроха упорно скручивал листья в трубочку и опять тот же результат. Досада, но не на того напали, упорство победит. И как раз в» разгар боя» Митроха услыхал шаги и оторвался от своего безуспешного занятия.
-О, дед Поликарп, кланяюсь тебе, -начал он пьяно юродствовать,-картуз перед тобой снимаю. Только пращавай, дома я его оставил. Но завтра принесу и сломаю его перед тобой, в знак почтения, может уважения ,-забормотал он - а может просто так - противно хихикнул, опрокинулся на спину и захрапел.
Дед Поликарп посмотрел на храпящего пьянчужку и стал размышлять, где бы добыть еды, голод опять дал о себе знать. Вдруг его посетила гениальная идея и вдохновлённый идеей он стал будить Митроху. Тот еле ворочая языком, отбивался от деда и плаксивым тоном просил не ронять его в ручей. Дед бросил безнадежное занятие разбудить юродивого, стал придумывать другие варианты. Но Митроха вдруг перестал храпеть, подскочил, сел, оглядывая безумными глазами все вокруг. Затем его взгляд остановился и сконцентрировался на Поликарпе:
-Ты че, дед, вообще потерялся: на людей бросаешься?
Старик, зная, что тот сейчас опять отключится, затараторил:
-Ты жрать хочешь? Знаешь, что такое жаренный окорок? С дымком, жирком, с корочкой?
-Окорок?-не впопад переспросил Митроха- где столько мяса взять. Да я сроду его не ел: с корочкой, жирком. Придумаешь тоже.
-А куриный или гусиный?
-Это видел,но не ел. Шарик тоже костей с тех окороков не пробовал.
-Какой Шарик?
-Ты не знаешь нашего Шарика? А,я забыл, что его зовут и всем он известен, как Артемон! А для меня он просто Шарик. Извини, но наш Шарик костей с кур и всяких кто летает не ест. Я слыхал как барыня приказывала Крыске, чтобы костей не давали, а только мясо без кости, в меру прожаренное и отварное. На не простом, королевском питании наш Шарик, чтоб он сдох, паразит лопоухий-добавил со вздохом Митроха,смешав в одну кучу и окорока, и кости , и Шарика.
Поликарп опять принялся его умасливать:
-Гусиный, это что-то, - протянул он мечтательно,-вкуснее ничего нет. Свиной ему в подмётки не годится.
-Интересно, а где у гуся окорока растут?-Митроха со смехом повалился на спину, дрыгая ногами и шутливо держась за живот,- с тобой не соскучишься,дед. Уморил!
-Дурак набитый, я ему дело предлагаю, а он измывается. Не может никак сообразить, что дело говорю.
-Но,но дед тормози, ты мне ещё ничего не предлагал, только аппетит раззадорил. Сейчас тебя съем вместо гусиных окороков,- и опять пьяно расхохотавшись упал на спину.
Терпение Поликарпа иссякало на глазах, он встал, навис над пропоицей и заорал что было мочи:
-Ты видел сколько гусей купается в пруду и щиплет травку на лугу и жирком обрастает? С трёх хуторов собрались все вместе, в воде плещутся, а отличаются цветными тряпками на лапах. На моих-синие, их не трогать, зимой сам съем, если повезёт. Ты, понял?- с нажимом задал вопрос дед.
Было видно, что до Митрохи не дошло, чего хочет от него старый Поликарп:
- Их надо разогнать? А может собрать в кучу? Скажи конкретнее.-он говорил, а глаза у него закрывались сами собой.
Поликарп понимал, что время на исходе, если пропоицу не поднять, то плакали его долгожданные гусиные окорочка:
-Надо гуся поймать, дубина ты неотесанная, свернуть голову и зажарить в перьях в глине.
До Митрохи кажется дошло , чего хочет от него дед:
-Так бы сразу и сказал, а то окорока да окорока.
Он тяжело, придерживаясь за смятый тровостой,поднялся на дрожащие ноги:
-Веди, мой атаман,-произнёс шутливо, с трудом стоя на ногах-веди покорять наши славные гусиные окорока. Я готов, а ещё больше я готов к употреблению этих славных окороков.
Они двинулись на пару, старый и пьяный, воплощать мудрый план деда Поликарпа. Поликарп едва доставал Митрохе до плеча, они были разными по росту и по весовым категориям. То и дело пьяный засыпал и заваливался на крошечного деда, перебирая невпопад непослушными ногами,тот останавливался и принимался трясти и бить по щекам пьяного. Пропоица просыпался, становился нетвердо на ноги и они продолжали путь.
-С синей тряпкой не лови, -учил дед подельника,- лови лучше зелёных. Их хозяйка вообще из ума выжила, ничего не заметит. А мои сейчас на строгом учете: у нас новый хозяин объявился, все теперь по-новому, -добавил злобно.
Так дошли они до места где ручей впадает в пруд. Надо перейти на другой берег ручья: возле него сгрудились гуси, ощипываясь, гогоча и перекрикиваясь друг с другом. Когда-то русло ручья было нешироким и неглубоким, но гуси в стремлении найти съедобные корешки, его расширили и превратили в болото. Кто-то из сердобольных хуторян набросал камней, сотворив что-то наподобие переправы. Но это переправа создана для молодых и трезвых, а что делать им, как перебраться на другой берег? Дед с трудом свалил Митроху на траву, тот сразу отключился, и стал думать думу как победить ручей: Митроха большой, если упадёт, то не утонет. Главное не дать ему отключиться, если он не будет спать, то в любом случае выберется, да может и протрезвеет. И где он только берет эту сивуху, каждый день в одном состоянии.
Дед принялся будить Митроху, тот сопротивлялся: уж больно мягкая была трава, унавоженная гусями. Но Поликарп все-таки добился своего: пьяный поднялся, старый взял его под руку и подвёл к переправе, в душе молясь, чтобы осуществился его план. Митроха встал нетвердо на камень, нога, соответственно, соскользнула с камня и он со всего маху, вниз лицом, завалился в болото рядом с переправой, немного не доставая до другого берега. Хитрый пройдоха Поликарп живенько подскочил к переправе, стараясь встать одной ногой на камни, если попадал, а другой по живому настилу. Но Митроха, хлебнув грязной воды, взревел и стал выбираться из болота. Дед Поликарп не устоял на «подвижной переправе» и свалился в зловонную жижу, перелетев через Митроху. Пьяный так и не смог встать на ноги, ползком , подминая под себя грязь, он приполз к берегу. Хватаясь за кусты выполз на берег, затих, потом медленно перевернулся на спину, сел. Вывалявшийся в экстрементах гусей, грязи и болотной тине, Митроха сидел раскинув ноги в грязных штанах и тупо рассматривая босые ноги. Сквозь дурман в голове пробивалась только одна мысль: были башмаки или нет? А что ступни грязные-это привычно, но они всегда были прикрыты дранными башмаками. Он тяжело вздохнул, утомленный решением нерешаемой задачи, опрокинулся на спину и захрапел, издавая звуки похожие на бульканье. А дед от испуга стал тонуть. Испугавшись , что не сможет вылезти сам, он стал звать на помощь:
-Караул, тону! Митроха дай руку, - но видя, что с этой стороны ждать помощи не приходится , стал кричать сильнее,-Спасите, помогите, люди добрые!
Косари с сенокоса услышали крик , прибежали на помощь и вытащили грязного, вонючего Поликарпа из болота. Его жалкий вид, вызвал взрыв смеха, они смеялись, а дед не мог прийти в себя от пережитого ужаса. Он подполз к Митрохе и стал его будить:
-Ну как ты мог, я тебя держал, помогал, а ты своенравный, оттолкнул меня и пошёл сам. И меня за собой поволок, подлец, я к тебе как к человеку, а ты….. .
На шум прибежали женщины, которые вязали снопы,подняли деда и повели к чистой части пруда, там стали его отмывать, чем приводили его в большое смущение. Он старался вырваться из рук сердобольных женщин, покрикивая и отбиваясь от них. Женщины на него не обращали внимание, сняли рубаху, портки оставили, лишь обмыли их сверху. Поликарп вообще потух и сдался, когда к пруду прибежала испуганная Хавронья. Она обняла отца, не взирая на его отчаянные попытки вырваться из объятий, и только повторяла:
-Жив, батюшка, вы живы!
А Поликарпу совсем стало худо: перенесённый стресс сказался на нем- ноги тряслись, руки дрожали мелкой дрожью, в горле пересохло. Он весь как- то сжался, скрючился, превратившись в древнего старичка. Деду хотелось только лечь и чтобы его оставили в покое и не трогали. Хавронья со слезами на глазах повела его домой, с нею в помощь пошла и баба Анисья-боевая дородная женщина, хуторская прачка.
Вымытый, одетый в новую рубаху и портки, накормленный дед Поликарп возлегал на сеновале на перине, на которой он когда-то спал. Под перину заботливо положили шкуру, укрыли его тёплым одеялом. В дом дед идти отказался наотрез: пока этот пройдоха живёт в доме, его ноги там не будет. Он , конечно, не сказал этого вслух, но всем было понятно, что перед ними не дед, а»кремень, хозяин своего слова». Его оставили в покое и Поликарп стал жить в своё удовольствие, приходил на кухню когда хотел, ел что хотел. Помятуя, что на нем новые чистые вещи, он ел аккуратнее, не вытирал об себя грязные руки, не лазил руками по кастрюлям. А раздавал команды налево и направо: налить, подать, убрать - не терпящим возражений тоном. Он превратился в маленького старого деспота - хама, никому не дающему спуску. Побаивался он только Василия и Хавронью, при них старался сдерживаться и не выдавать своего истинного лица. Выжидал, ждал подходящего момента, когда все раскроется и он этому поспособствует, выведет лже-любовника и лже -хозяина на чистую воду. Василий чувствовал, что дед что-то замышляет, но он был счастлив, влюблён, все силы отдавал любимой женщине и злосчастному хутору. Хавронья вообще была в неведении, у неё наладилась жизнь, любимый мужчина дорожит ею, отец обут, одет, накормлен, что ещё надо?
Все прекрасно. Только Анисья и старуха Авдотья, бывшая кормилица Хавроньи, считающая её своей молочной дочерью, подозревали, что назревают горячие события и главный виновник -Поликарп. Ее доченька, встретила счастье, но оно ещё такое хрупкое и нуждается в защите,поэтому Анисья и Авдотья будут её защищать, больше некому.
-Ну что?-вечером спрашивала Анисья у Авдотьи,- что наш касатик?
-Да пока тихо.
-Это очень подозрительно.
-Может что ночью сотворит? Надо присмотреть, а то как бы чего не вышло.
- А что ночью, как за ним следить? -спросила Анисья.
-Я послежу, все равно не сплю, ворочаюсь всю ночь.
-Я думаю, может его ночью на душевный разговор можно вызвать?
Позвать его на лавку и ночь провести вдвоём.
-Ну обороты у тебя: провести на лавочке ночь вдвоём. Прямо как свидание. Ты лучше скажи, как мы будем его останавливать, когда он двинется на дело?
-Не поняла, что ты имеешь ввиду?
-Не поняла, не поняла! Что здесь понимать: у нас нет ни берданки, ни рогатки. Чем его остановить?
-Один выход: услыхала шум-бегом к двери или ещё куда там его занесёт. У него ещё силы есть- ишь как кричал на пруду, всех поднял на ноги, гусей распугал. Так что ухо надо держать востро. Если что , сразу в лоб.
Авдотья медленно поднялась, с трудом разогнула спину :
-Ладно, буду стараться его не пропустить, буду как кошка, стерегущая кота.Надо узнать, какие тайные ходы есть из его»дворца» - заговорщицы дружно расхохотались
Дед Поликарп ломал голову, что произошло на хуторе: он чувствовал повышенное внимание к своей персоне. Прачка Анисья по нескольку раз на день забегает к нему с одним и тем же вопросом: Поликарп Прокопыч, вам ничего не надо? А то я в миг исполню.
Даже вспомнили как его отца звали, он сам уже вовек не смог осилить эту задачу, мозги вообще ненадежными стали. Вышел на улицу - она уже несётся навстречу с притворной улыбкой на устах и масляным блеском в глазах. И опять : Вам ничего не надо, дедушка Поликарп.
Тьфу ты, привязалась, ни минуты покоя, так хорошо жилось, а здесь на тебе, шагу ступить не даёт. Да ещё старуха Авдотья, нянька Хавроньи, как увидит его, сразу брови в пучок, глаза в одну точку,прищурит их и смотрит страшно на него как на жука навозного. А руки шарят по сторонам , что-то ищут. А что , наверное, и сама не знает. Но дух от неё исходит страшный, того и гляди зашибет. Надо быстрей с Василием решать, а то сживут со света, как пить дать , сживут , за здорово живёшь. Однажды пришёл в сарай, а там Анисья стоит на четвереньках и что-то ищет в его постели. Поликарп остолбенел от такой наглости, а прачка на коленях подползла к стене и стала пробовать доски на прочность, тяжело ударяя мощными кулаками по ним.
Дед Поликарп не выдержал такого своеволия и выразил своё недовольство таким визгливым отборным набором слов, сопровождая их сотрясением кулаков, что Анисья вначале затихла, а потом по собачьи на четвереньках повернулась к деду уже совсем не по собачьи заорала ему в ответ:
-Ты куда, козел старый, задевал свои портки , что в грязи вывозил? Тебя самого вместо чучела повешу на палку. Везде облазила нигде нет. Отвечай зачем забрал с прачки?- встала быстро с колен, что было удивительно при её комплекции, и стала грудью напирать на Поликарпа,- как ворона, все тащит в гнездо, где штаны? – Анисья ещё сильнее налегла на деда, стараясь забить словами и не дать ему опомниться. Она плела все, что приходило на ум, особо не заботясь о том правда или ложь,- кастрюля пропала, топор, молоток. Только ты мог их куда-то деть, больше некому.
Она добилась своего: дед Поликарп начал отступать под её натиском спиной к двери, потом развернулся и пулей вылетел из сарая. Аксинья с громким хохотом повалилась на его «кровать»: наплела с три короба, пусть переваривает, зато она узнала, что у деда есть потайной ход. Надо пойти рассказать Авдотьи.
Она вышла из сарая и остолбенела от неожиданности: напротив двери стоял дед Поликарп с деревянной рогатиной для сена в руках и решительным выражением лица:
- Ага, попалась, воровка. Сама наворовала, а на меня свернула. Если я ворую сало и хлеб, то это не значит, что я ворую все подряд. Зачем мне эти топоры, молотки и всякая прочая дребедень. Что ещё пропало, что ты не можешь найти? Нечего сказать? То- то. Ещё раз попадёшься – зашибу. - Поликарп больно ткнул Анисью рогатиной, бросил ее на землю и поплёлся к выходу с хутора.
Митроха был уже на круче и в том же своём обычном состоянии. Дед не выдержал:
-Что ты пьёшь, если всегда в одном состоянии?
-Тоже хочешь? А-а-а, ты хочешь выпить под жаренные гусиные окорока, с жирком и корочкой. -начал он издеваться над дедом,- могу порекомендовать – он пьяно прикрыл глаза и невнятно проговорил: дед Данила мастер по вину. Он что-то отжимает, добавляет туда махорку, дурман и ещё какую-то отраву, настаивает пять дней и готово. Да у него всегда запас зелья есть.
У деда в голове мелькнула идея:
-А сможешь принести мне попробовать?-Поликарп был убежденным трезвенником, но ради дела нужно добыть четверть,- Скажи, что для меня, он знает, что я заплачу сколько скажет.
-Ну да, за десять окороков: пять ему, пять мне.
-Разговорился. Если принесёшь, то что-то получишь, награжу. Давай сегодня ночью, чтобы никто не видел. Придёшь к задней стенке сарая, постучишь и я впущу тебя.
На том и порешили.
А в это время Анисья отчитывалась перед Авдотьей о результатах своих поисков:
- Есть у него тайный ход, в задней стенке две доски отходят в сторону. Мне не пройти: узко, ну а вы пройдёте. Видимо он через этот лаз выходит незаметно и промышляет где хочет.
-А что за сараем, мусора много?-спросила Авдотья.
-Василий заставил весь мусор собрать и снести в заросли, где круча. Так что там все более или менее убрали, канаву вычистили.Есть конечно мелкий мусор, но без него никуда, как без мусора. Там ещё заросли крапивы и битые черепки глечиков. Больше ничего. Побежала я , а то кинутся , а меня нет.
-Хорошо, беги. Я сегодня вечером сделаю обход сарая, посмотрю, что и как.
На хутор , как обычно, внезапно опустились густые сумерки, быстро перешедшие в тёмную ночь. Огромный диск полной луны освещал двор и крыши строений, тени от деревьев длинными тёмными отражениями вытянулись на земле, придавая пространству какую-то загадочность и завершённость. Работники закончили работу и разбрелись по домам, все затихло, только в курятнике иногда тревожно вскрикивал петух или сонно громко вздыхала безымянная свиноматка. Хозяйка перехватила её имя и теперь хрюшку называли именами, которые приходили на ум: кто Хрюньдей, кто свиньей, кто Хрюшей. А той было все равно, лишь бы хорошо кормили, да разрешали в болоте поваляться.
Митроха медленно приблизился к хутору, в обеих руках у него было по четверти. Оглядевшись и не заметив ничего подозрительного, крадучись направился к сараю. Постучал в стену, дед Поликарп был начеку: ждал сигнала, моментально высунул голову в проем стены и поманил Митроху в сарай.
-Вот , Данила сделал специально для тебя. О плате потом договоритесь. Я возьму один жбан себе?
-Ещё чего придумал! Платить буду я , а пить будешь ты?
-Но ты же обещал, зачем я тогда бегал, договаривался, просил?
Но жадный Поликарп, как коршун над добычей, стоял на своём: это моё и ничего не отдам. А Митроха снова и снова пытался убедить деда, он уже начинал нервничать и заикаться. Но дед не отступал от своих слов: это моё. Они не заметили как перешли на крик, затем замахали кулаками. Сухонький Поликарп петушился и прыгал перед Митрохой, размахивая кулаками. А тот находился в своём обычном состоянии, его реакции были замедленными и « прыгучий» Поликарп легко забивал его аргументами.
Авдотья ощупью, придерживаясь за стену, двигалась вдоль сарая. Сквозь щели пробивался свет каганца.
«Эта старая коряга когда - нибудь сожжет сарай вместе с сеном».- сердито подумала старуха.
В руках она сжимала палку с тяжёлым наконечником – для обороны или нападения.
Вскоре она услышала громкие голоса, двое мужчин спорили о чем-то. Один голос принадлежал Поликарпу, второй казался незнакомым. Вдруг стена раздвинулась и из сарая выскочил с криком мужчина. Авдотья не растерялась: двумя руками сжав палку со всей силы ударила мужчину по голове. Тот вскрикнул от боли, оттолкнул старуху, сделав несколько шагов рухнул на землю. Авдотья кубарём полетела в заросли крапивы и проехала спиной по острым черепкам. Так и лежала она : к верху ногами, а головою вниз в канаве. Обувь потерялась и голые пятки белели на бровке канавы, юбка задралась, крапива радостно принялась потчевать сыщика. Ноги, лицо и все тело горели от ожогов крапивы, саднили царапины от глиняных осколков. Она попыталась подняться, но все безуспешно: слишком неудобной была поза. Тогда Авдотья стала звать на помощь:
-Помогите, караул, не могу встать. Анисья, помоги, вытащи меня.
Дед Поликарп услышал крики, голос был знаком: кто не знает бабку Авдотью. Но он хотел удостовериться в своей правоте,тихонько отодвинув доски, выглянул наружу. Перед ним белели голые пятки, а откуда-то снизу слышались крики. Поликарп сдвинул доски на место, еле сдерживая злорадный смех, крадучись прошёл в сарай, залез на ложе и затих:
-Так тебе и надо, гадюка. Угрожала ему, а теперь получил за это наказание:ни я, Поликарп, тебя наказал, а сам Бог. Это посильнее наказание будет. Будешь знать как невиноватого человека травить.
Ишь взялись командовать, будто он дитя, а не самостоятельный мужчина.
Дед распетушился, развыступался и не заметил, что крики затихли и кругом стоит тишина. Он на цыпочках пробежал к стене, осторожно отодвинул доски и заорал благим матом:
Он нос к носу столкнулся с рожей,опухшей от «горячей встречи» с крапивой и окровавленной от « жарких объятий» с осколками глечиков. Дед испуганно орал и старался поставить доски на место в стене, но рожа проявила недюжинную силу, пытаясь проникнуть вовнутрь. Старушечьи руки хватали деда за жалкие остатки волос, рубаху, старались уцепиться за нос и уши. Наконец Авдотья обессилила, заорала напоследок, и поковыляла от сарая домой. Сердце деда билось как молот, ноги дрожали, руки тряслись, а в голове билась одна мысль: « это не Авдотья, это нечистый приходил за ним. Старался извести со свету, что теперь будет?» Он залез под одеяло, укрылся с головой, дрожа мелкой дрожью, пытался успокоиться и согреться.
А Авдотья держась за стену продолжала путь, вдруг она споткнулась обо что-то живое, и стала испуганно визжать в ответ на чужой вскрик от боли. Кто-то поднялся на четвереньки и пьяно заорал:
-Смерть! Старуха за мной пришла! Караул!
Подхватив широкую юбку за подол бабка с визгом рванула что было мочи во двор. Она забыла о своей больной спине, саднящем от ожогов теле, о том что она уже не так молода, чтобы бегать. Она думала только о том , что где то там и позади, вслед за нею мчится старуха с косой! Надо спасаться, а то худо будет. А «смерть» бежал вслед за нею, вытаращив от ужаса глаза, отключив полностью мозг и тоже испуганно орал:
-Спасите! Караул! Смерть пошла вон, я не готов! Я исправлюсь!
Орущая парочка вбежала во двор, Авдотья заскочила в свой дом, закрыла дверь на щеколду, прижалась к ней спиной , руки положила на заходившееся от страха сердце. А Митроха,не останавливаясь, понёсся с криками на свой хутор. То и дело доносилось издали:
- Смерть, за мной гонится смерть! Спасите! Помогите! Караул!
Потом где-то далеко раздался выстрел из ружья и все затихло.
Пришло утро, Анисья ставила компрессы и примочки на следы ночных приключений Авдотьи. Та стонала и испуганно пересказывала о своей встрече со «смертью». Было решено на время прекратить слежку за дедом, да и сам дед ходил сам не свой: он шарахался от любого шума, испуганно оглядывался по сторонам, стал что-то невнятно бормотать, то ли молитву, то ли заклятье какое. А деду просто повсюду мерещился черт, то с рожками, то с ветвистыми рогами, а то и вовсе без них. Митроха не появлялся, тоже переживал незабываемую встречу с нечистым. Наступила пора вынужденного перемирия.
Следы ожогов от крапивы медленно сходили с лица Авдотьи, но это не освобождало её от обязанностей по хутору. Так и ходила она с перекошенным, опухшим лицом, багровыми буграми на лице. И однажды случайно столкнулась с Поликарпом , нос к носу. Увидев её опухшее, багровое лицо, дед инстинктивно сжался, а потом на его лице отразилась радостная догадка: вот он черт безрогий в юбке. Значит приходил не нечистый, а бабка Авдотья! Ну, погоди, ты у меня ещё поплачешь!
Хутор успокоился, ночные события постепенно забылись, жизнь продолжала проходить своим чередом. Но для хутора это было не свойственно, только бурные события позволяли хуторянами понимать, что жизнь не вялая, пресная персона, а у неё кровь играет и азарт бьет ключом.
Наступило утро, а петух Петя не прокукарекал ,как обычно. Животные и птицы затихли как перед бурей. Работницы понесли корм и воду на хоздвор и огласили хутор громкими криками, полными ужаса. Петя и его гарем с цыплятами валялись посреди двора, свинья Хрюньдя возлежала около корыта, уткнувшись носом в грязь, она иногда издавала короткий звук похожий на рык и все. Работницы пытались её поднять: били палкой, подталкивали руками, но она была безвольной тушей, главное она была живой , только в каком -то непонятном состоянии. Гуси распустив крылья лежали вповалку, вытянув длинные шеи, красные лапы и закрыв глаза. Удивительно вёл себя бык Борька: он стоял на дрожащих ногах, с закрытыми глазами и пытался затолкать в рот кусок травы из ясель. Но язык плохо слушался быка, он то и дело вываливался наружу, заваливаясь в бок. Трава падала на землю, бык напрягаясь пытался поднять её, но передние ноги начинали разезжаться и трава оставалась лежать на земле. В конце концов такая борьба притомила быка, он не открывая глаз, рухнул на колени, а потом, издав глубокий выдох, тяжело завалился на бок. Ноги его продолжали ходить ходуном, он пытался подняться, но усталость взяла своё и Борька затих. Работницы с криками побежали за Василием. Осмотрев животных и птиц мужчина сделал вывод: все они живы и находятся в непонятном состоянии. Было велено работницам как обычно налить воды, насыпать корма и наблюдать за хозяйством. Все кормушки были пустыми, только в некоторых поильниках на дне были капли воды.
Первым очнулся Петя, он пытался поднять голову, но она была такой тяжёлой, что опять падала на землю. Но Пётр был волевой, хоть и трусливой птицей. Он ещё и ещё поднимал голову, пытаясь сопроводить это действо криком, но увы голову он не мог поднять, прокукарекать тоже. Зашевелились цыплята , у них процесс пошёл удачней: покачиваясь на тонких ножках они дотопали к воде и принялись жадно пить. Вслед за ними пришлепали непослушными лапами, покачиваясь и кивая тяжелыми головами их мамаши и тоже кинулись к воде. А Петя поднял наконец-то тяжелую голову и пытался подняться, но безуспешно. Перевернувшись на бок Петя, загребая лапами по земле, пополз к воде. Вскоре весь хоздвор жадно пил воду, на корм в кормушках никто из них не обращал внимания.
-Они ведут себя как мой Семён после пьянки: только пьют.-отозвалась одна из работниц.
-А кто же их напоил?-со смехом спросила работница Праська,- много надо горилки, чтобы споить такую кучу.
-Да нет, это я к слову сказала. Знаемо никому такое в голову не придёт:споить хоздвор. Пойдём скажем Василию, что происходит.
Хоздвор маялся весь день, некоторые «отходили» ещё на следующий день. Два дня все с интересом наблюдали за происходящим. Вся живность выжила, постепенно все забылось. Только один человек, вооруженный зельем , все помнил и ждал удобный случай: он собирал компромат на сожителя хозяйки.
С сенокосом управились, зерно в закромах,овощи, что поспели, переработали. Можно немного передохнуть. Василий решил обновить жильё прислуги и работников хутора. Рабочих рук было мало и он решил пригласить соседей на помощь, такое практиковалось в округе, один хутор всегда помогал другому, иначе было не выжить.
Василий и хозяин соседнего хутора Грицко сидели во дворе за столом и обсуждали насущные проблемы. Хавронья поставила на стол отварное мясо, овощи, сало, хлеб . Поставила два стакана и бутыль самогонки.
Грицко был осанистым мужчиной с роскошными пышными усами, припорошенными благородной сединой. Чуб небрежно кудрявой волной спадал на правый глаз. Хозяин движением головы отбрасывал его назад, но ненадолго. И этот процесс продолжался бесконечно. И в унисон с кивками головы сотрясался солидный, круглый как арбуз живот, вызывающе нависший над кушаком. Картину дополняли кривые ноги в кожаных цыганских сапогах и короткие не «по росту» руки. Но это не мешало обладателю такого силуэта быть веселым, хватким и прижимистым хозяином. В его крови была намешана гремучая смесь: в роду Грицка были и москали, и хохлы, и цыгане , и каждая из наций вносила свою лепту в характер и манеры хозяина. Он любил сало , как хохол, любил выпить и не просто выпить, а упиться, как москаль, он был не чист на руку , как цыган. Хозяева соседних хуторов сторонились его, дружбу не водили, зная, что он вывернется как уж и оставит всех ни с чем.
-Хорошо у тебя стало, не то что было раньше: кавардак да и только.- сказал Грицко.
-Подсуетились немного, подналегли и получилось, -спокойно ответил Василий, наливая хозяину полную кружку самогонки. Себе он только накапал несколько капель. Когда-то в давние времена, когда вернувшись из армии он узнал, остался один и ни с чем, он запил, но потом что -то случилось с ним и он не мог смотреть на алкоголь. Но сейчас он не сможет договориться о помощи без алкоголя. А Грицко спокойно опрокинул кружку в рот, понюхал хлеб, ловко подцепив ломтик сала, стал с удовольствием его жевать. Вторая и третья кружка не заставили себя долго ждать. Грицко раскраснелся, усы лихо поднялись к верху, щеки залоснились, глаза осоловели. Красавец! Но он не был пьяный, это был приём его натуры : ввести в заблуждение, ослабить защиту собеседника и добиться своего. К каким только приемам он не прибегал, чтобы добиться своего. И у него это получалось.
-Ну, что Василий, значить решил обновить жильё хуторянам? Похвально, но если делаешь для холопов, значит деньги у тебя есть.- последовала четвёртая кружка и хрустящий огурец, повторилась пятая кружка и помидор,- а раз деньги есть давай договариваться конкретно. Пойдём посмотрим , что ты хочешь, а я скажу сколько это стоит, или в деньгах или в других единицах.
-А какие единицы вы предпочитаете?- с иронией, в тон соседу сказал Василий.
-Разные, и зерно, и бочки с солеными огурцами и капустой, птицей, поросятами. Вообщем договоримся.
-Хорошо, пошли покажу, что надо сделать, а ты сосед скажешь чем мы будем расплачиваться.
Грицко медленно поднялся, угрожающе завис над столом, минуту постоял, затем выпрямился и зашагал за Василием. Казалось он идёт на автопилоте,но однако рассуждал он достаточно здраво, как трезвый человек. Они отсутствовали недолго, Василий пошёл за Хавроньей, а гость быстро направился к столу и ещё не приседая, стоя опрокинул кружку в рот. Кружку на стол он уже ставил дрожащей рукой. Грицко вытаращил глаза, зрачки глаз бегали по кругу, не останавливаясь, из распахнутого рта стекала слюна, коричневого цвета. Он не мог выдохнуть, его руки поднялись к горлу, наконец он выдохнул и заорал во всю мочь:
-Отравили, суки!- ноги подкосились и он рухнул на бок, затем повернулся на спину, раскинул руки и затих.
Василий с Хавроньей выскочили из дома на крик. Хавронья встала на колени и принялась трясти пострадавшего.
-Он мертв! Ужас, он мертв!-повторяла она от страха сжимая руки у лица.
-Он живой, он без сознания. Тебе нельзя волноваться, -уговаривал Василий Хавронью, поднимая её с колен и привлекая к себе,-это тоже тогда с хозяйством, все пройдёт, отлежится и все пройдёт,- он старался говорить уверенным тоном, хотя сам был далеко не уверен, что это пройдёт.
Сбежалась вся челядь хутора, с любопытством взирая на лежащего соседа. Василий увидел Авдотью и знаком попросил её подойти:
- Пожалуйста, отведите её в дом и успокойте. А я сейчас разберусь, что здесь случилось.
Он наклонился над Грицко, тот еле дышал. Дыхание иногда пропадало, но затем опять поднималась грудь и он выдыхал из себя одуряюще вонючий воздух. У Василия слегка закружилась голова:
-Да-а, кто же это так попотчевал нашего соседа? Кто подходил к столу, пока мы ходили смотреть дома?- Обратился он к хуторянам, -те молча пожимали плечами.
По приказу Василия Грицко перенесли на топчан под большой яблоней и оставили в покое. Василий пошёл в дом к Хавронье, работники занялись своими обязанностями. Только Авдотья и дед Поликарп несли службу-наблюдение, каждый на своём фронте.
Вечерело, Грицко лежал как убитый, только ритмически поднимающаяся грудь говорила о том, что он жив. Авдотья сидела на скамье возле дома,прячась в тени, в руках у неё была все также памятная палка. А дед Поликарп лежал на сеновале и ждал , когда все разойдутся по домам и шум затихнет. Это случилось, и началось второе представление с участием Грицко. Поликарп тихо ступая подошёл к нему и что было мочи крикнул тому в ухо:
-Смерть пришла!Беги! А то догонит!
Но, увы, пострадавший не отреагировал,то ли не расслышал, то ли не захотел связываться со смертью. Поликарп приступил к следующему действу: он стащил со спящего сапоги, кушак, штаны дались ему с трудом, но все-таки дались. Пусть народ знает,до чего докатился хутор под руководством Василия. Могут и обокрасть, могут и убить.Осталась рубаха расшитая крестиками и ещё какой-то чертовней. Но бабка Авдотья хорошо бдила Грицко. Она неслышно сзади подкралась и со всего маху огрела деда палкой вдоль спины. Дед взвыл от боли, хотел повернуться к Авдотье, но не удержался и брякнулся на спину, поджав ноги и прикрывая лицо одеждой пострадавшего:
-Сгинь, сгинь, чума. Откуда ты взялась, налетела как буря, да ещё по голове шмякнула. Больно ведь. Иди отседова, дай пожить ещё.
Авдотья нависла над ним, как карающий « ангел»:
-Ты зачем снял портки с мужика? И сапоги тоже?
Не успела она произнести эти слова, как Грицко подхватился, сел на лежаке и уставился невидящим взглядом в никуда. Затем сморгнув глазами заорал во все лёгкие:
-Убили, гады! Беги Грицко, беги!
И сорвавшись с места побежал в темноту, только засверкали голые белые ягодицы, да светлые пятки. Пробежав в темноте наткнулся со всего маха на новую изгородь между дворами. Всю округу огласил крик боли, приукрашенный цветистым отборным речитативом. Он подхватился, со словами «черт, черт» полез через забор, хотя рядом была калитка. Раздался глухой удар о землю: Грицко не удачно приземлился, но перелез через забор, ругаясь и матерясь от боли. Бедный Грицко, он не знал, что впереди его ждёт ещё одно, более серьезное препятствие-новые ворота, которые не может расколошматить даже бык - силач Борька. И он продолжал нестись во весь опор, поэтому встреча с воротами прошла очень славно на высшем уровне, как по заказу : нос к носу. Грицко ворота отшвырнули назад( знай наших, не суйся) и уложили прямехонько в отхожее место Хрюнди. Грицко взвыл не на шутку: его голые ягодицы с чавканьем влипли в хрюшкины отходы, а остальное тело аккуратненько улеглось в любимое вонючее болото той же самой Хрюнди. Пострадавший пытался подняться, но его старания оказались напрасными и он затих, вольготно растянувшись на свободе.
Наступило утро, Грицко замёрз, но не проснулся. Хрюндя принялась выгонять его с насиженного места, приняв за претендента на её законные владения. Не добившись успеха она пошла к кормушке. У неё явно была задумка: поем, наберусь сил и я этого залетного турну. Так оно и произошло, она вернулась, но очень быстро: кормушка была пустой и работниц нигде не было видно. Свинья принялась носом подталкивать наглого гостя к выходу. Но он только что-то бормотал и безвольно переваливался под её воздействием.
Авдотья, помятая о вечерних событиях, пошла по местам славы Грицко: она не слышала чтобы тот уходил с хутора. Бабка нашла цыгана и стала плеваться: тот лежал без портков во всей красе, прикрытый только тем, что наплодила свинья. Авдотья побежала к Василию, рассказала все как было вечером и они вместе пошли спасать Грицко. Тот был невменяемым: его тормошили, переворачивали, обмывали, но он в этих процессах не участвовал: он блаженствовал.
Василий пошёл к деду за одеждой цыгана. Поликарп сидел на постеле, рядом лежала чужая одежда. На шум открываемой двери, он поднял голову и с ненавистью посмотрел на вошедшего Василия:
-Что тебе надо?-с неприязнью спросил он Василия.
-Чужую одежду, что вы забрали. -Василий присел на сено рядом с постелью,- долго мы будем воевать, Паликарп Прокопыч, ведь мы все взрослые и должны друг другу помогать, а не палки в колеса ставить.
Дед Поликарп взвился:
-Кто бы говорил, пройдоха. Ты лишил меня дочери и скоро лишишь хутора. Что мы будем делать с Хавронюшкой? Тебе все игры, потешаешься над нами всеми, а сам одного добиваешься-хутора, дед подскочил и с кулаками налетел на Василия, -не видать тебе хутора, как своих ушей. Не удастся. Сколько промахов, у нас никогда не было такого, что бы вся скотина чуть не сдохла. Только ты способен такое сделать. Теперь с Грицко, что это случайно ты ему яда налил или с умыслом?
Дед бегал по сараю, то подскакивая к Василию, замахиваясь, однако ни разу не ударил. Он начинал новый заход обвинений, когда случайно посмотрел на Василия и подавился словами: на него смотрели понимающие глаза, внимающие его обвинениям.
Дед закрыл рот и сел на постель. Василий тяжело вздохнул и тихо произнёс:
-Так вы хотите чтобы я покинул хутор?Я уйду, но со мной уйдёт и ваша дочь. Мы любим друг друга, уходить мы будем вдвоём. Смысла жить здесь нет, раз вы ничего ни хотите видеть и понимать, а только играть в детские игры. Забирайте свой хутор и не тревожьте вашу дочь, ей нельзя волноваться, если,конечно, вы хотите, чтобы у вас был внук: она беременная. И я буду оберегать её всеми правдами и неправдами, и не позволю вам грузить её вашими дурацкими домыслами и придумками.
Василий забрал с постели вещи и пошёл к выходу, стукнула закрывающаяся дверь. Поликарп, как прибитый, сидел на постели. Если это правда, то он дурак набитый. Желая навредить Василию, он вообще забыл о своей доченьке, Хавронюшке. Сколько она перенесла, пережила, но счастье ей опять улыбнулось. Но сомнения и злоба опять полезли на верх: а что скажет она? Счастлива ли она? А если он врет? А внутренний голос шептал: пойди спроси.
Поликарп подхватился с постели и направился искать дочь. Он нашёл её в огороде, она рвала зелень и овощи на завтрак.
- Хавронюшка, - несмело позвал Поликарп. Она разогнулась и радостно ему улыбнулась:
-Батюшка, кушать хотите? Сейчас завтрак будет готов!
Но дед не слушал её, его взгляд застыл на округлившейся талии дочери и на её счастливо улыбающемся лице:
-Ты беременная, дочка?
Хавронья продолжала счастливо улыбаться:
-Уже четвёртый месяц. -и словно предвосхищая его вопросы, добавила: я счастлива, я люблю Василия. Я не забыла Григория, но это прошлое, батюшка. Оно всегда рядом, но даёт нам возможность вновь быть счастливыми. И мне повезло, я вновь счастлива. Не корите меня, я очень хочу быть счастливой на этой земле, где родилась я, вы, ваши родители. Где вы были счастливы вместе с матушкой, царствие ей небесное. Рожать малышей и смотреть, как они растут и становятся взрослыми. Разве это не счастье, батюшка?
На деда Поликарп вдруг что-то снизашло: он порывисто обнял дочь и привлёк к себе:
-Я скоро стану дедом! Береги себя, моя ненаглядная!-и словно застыдившись отскочил от неё и почти бегом убежал с огорода.
Он застыл посреди двора:во дворе никого не было, только одетый и вымытый Грицко мирно спал на лежаке. Все позавтракали и разошлись по своим делам, не завтракали только он, Хавронья и ,наверное, Василий. Дед чувствовал себя как бы выпотрошенным изнутри. Не было ни злобы, ни вины, ни обиды, ничего. Такое состояние бывает у людей перенёсших тяжёлое заболевание и выздоровевшим наперекор всем обстоятельствам. Хотелось все забыть и только радоваться жизни, просто жить!
-