ПОДГОТОВКА К ЭКЗАМЕНАМ
Мечты, мечты,
Где ваша сладость?
(А.С. Пушкин).
Пронеслось босоногое голодное детство, за ним такое же отрочество, затем и «юности мятежной» пришла нелёгкая пора, «пора надежд и грусти нежной» и пора государственных экзаменов за курс средней школы. И снова, как и прежде три года назад, после окончания седьмого класса, здесь так же не оказалось квалифицированного «кворума» для исполнения такого ответственного предприятия. Восемь учащихся нашей школы и двенадцать школьников из средней школы посёлка Новая Алексеевка нашего района объединили в одну группу и отправили сдавать экзамены в наш областной город Кустанай.
Поселили нас в помещении интерната какой-то школы. Постелями нам служили только тонкие и грязные ватные матрасы - ни подушек, ни одеял, ни простыней. Рацион нашего питания составляли, как я запомнил, макароны в кипятке. В шутку мы наше ежедневное меню назвали так: утром чай, в обед чаёк, вечером чаище.
Естественно, что экзамены наши начались лишь после того, как они по определённым предметам уже прошли в городских школах. Первый экзамен, как всегда, письменное сочинение по литературе. После сочинения наш отряд заметно поредел – возможность продолжить экзамены «завоевали» всего четыре человека. Из них наших трое: я, Павел Приходько, Веня Сиятский и один паренёк из Новой Алексеевки.
За годы учёбы я сблизился с этими двумя неразлучными друзьями, Павлом Приходько и Вениамином Сиятским. Активные, хотя и не очень дисциплинированные комсомольцы, они и меня сагитировали вступить в ряды «передовой советской молодёжи». Мне эта затея была совсем «не по нутру» - загружать себя в моём положении ещё какими-то дополнительными обязанностями никак не входило в мои планы. С другой же стороны мне не хотелось отказываться от укрепления дружбы с этими целеустремлёнными (пока неизвестно куда) ребятами. Да и Устав комсомола призывал к благим и достойным поступкам, почти полностью соответствующим христианским заповедям и моим внутренним убеждениям, и на которые я был полностью настроен. Наш комсомольский «вожак», Веня Сиятский, был политически очень «продвинутым». Это был природный, убеждённый «партийный деятель» - одним словом будущий партийный лидер. Он изо всех сил старался вдохнуть хоть какое – то подобие жизни в нашу, более чем малочисленную организацию «молодых советских патриотов» и в последнем учебном году сумел даже провести пару комсомольских собраний. Часто, в свободное от учёбы время, мы на доступном нам уровне обсуждали творчество писателей и поэтов, в том числе и тех, о которых нигде не говорилось и не писалось открыто (С. Есенин, И. Барков и др.). Наша тройка как-то незаметно постепенно превратилась в своеобразный кружок любителей литературы, организатором и вдохновителем которого явился, опять же, Вениамин. Это нам, я так думаю, во многом и помогло успешно справиться с предложенными нам темами сочинений.
Родителей у Вениамина не было - проживал он с братом, журналистом районной газеты. Он живо интересовался текущей политикой, хорошо разбирался в ней, умел объяснить то или иное политическое событие - влияние старшего брата, несомненно, имело место. В 1948-м году в Кустанае, когда мы сдавали экзамены за среднюю школу, на экраны городских кинотеатров вышел новый фильм «Сказание о земле Сибирской». До этого времени я считал литературу и другие виды искусства просто, как отражение реальной жизни, а изображение отдельных знаменательных событий в художественной форме, как средство, призванное послужить нравственному и эстетическому воспитанию советского человека, особенно молодёжи. Я, со своим деревенским простодушием, никак не мог подозревать во всём этом какой – то идеологической подоплёки. И Веня Сиятский дал мне первый урок «политграмоты»: он мне объяснил, что появление фильма связано обязательно с определёнными политическими и идеологическими задачами, которые были поставлены большевистской партией перед деятелями литературы и искусства. Даже вполне возможно, что толчком к этому могло послужить постановление правительства о журналах «Звезда» и «Ленинград», принятое два года назад. Тогда жёсткой проработке подверглось творчество писателей и поэтов М. Зощенко, Анны Ахматовой, музыка Д. Шостаковича, опера Вано Мурадели «Великая дружба» и др. В эту великолепную компанию попал и некий Александр Хазин. Он отметился сочинением стихотворения «Возвращение Онегина». Особое раздражение «наверху» вызвали следующие строки:
В трамвай садится наш Евгений.
О, бедный милый человек!
Не знал таких передвижений
Его непросвещённый век.
Судьба Евгения хранила:
Ему лишь ногу отдавило,
И только раз, толкнув в живот,
Ему сказали: «Идиот!!»
Он, вспомнив древние порядки,
Решил дуэлью кончить спор.
Полез в карман…Но кто-то спёр
Уже давно его перчатки.
За неименьем таковых
Смолчал Онегин, и притих.
ЭКЗАМЕНЫ
И на картах выходили интересы да почёт.
Няня, няня! Ты ошиблась, обманул тебя расчёт.
(А. Фет)
В народе бытует утверждение: «Судьба играет человеком». В основном достаётся от неё людям мечтательным, склонным к бесплодным размышлениям «о судьбах мира» и самоедству. Случалось, поманит она тебя какой голубой мечтой, и только сделаешь ты первые шаги по пути к её достижению, как вдруг обнаруживается, что путь этот уже давно покрыт непреодолимыми для тебя терниями, и гаснет «дум высокое стремленье». Не поскупилась она и для меня – и на мою долю досталось от неё по самую завязку. Учителя нашей школы возлагали на меня большие надежды, которые я не смог оправдать даже на сколько–нибудь приличный процент. За сочинение я не получил отличной оценки лишь потому, что поставил запятую в сложном предложении на том месте, где, якобы, надо было поставить точку и начать новое предложение с заглавной буквы. Свои сомнения и это злополучное предложение из моего сочинения, я носил в своей памяти и душе дольше четверти века, до самого поступления на заочное отделение Уральского педагогического института. Здесь я обратился за консультацией к своим педагогам, и мне объяснили, что по существующим нормам современного русского языка я был прав. Но, как говорится, «ложки нашлись», а обида на превратности судьбы осталась.
Устные испытания по литературе мне так же оценили на четвёрку. Кроме прочих вопросов я должен был прочитать стихотворение Пушкина «Анчар». «На полпути» меня остановили и задали дополнительный вопрос:
- Кто сейчас в Советском Союзе самый известный поэт – песенник?
Что мне было ответить на этот вопрос? Откуда я мог получить такие сведения? В школе на уроках литературы и словом об этом не обмолвились. Радио? Так ведь наиболее доступный нам, простым селянам, радиовещательный прибор (радиотарелку) мы повесили в нашей хибарке только в конце весны этого года и еще пока не научились «расшифровывать» те обрывки фраз, которые вперемешку с треском, скрипом и шипением «выплёвывал» этот предмет гордости наших радиоспециалистов. Я только и смог сказать, что такие сведения для нас, видимо, где - то еще в дороге, по пути в наше забытое Богом и весёлыми песенниками село.
Экзамены по алгебре и геометрии проводились в разные дни. Первой была алгебра. Все до единой решил я предложенные задачи и как рассказать, что я пережил, перечувствовал, когда в конце чисто, аккуратно и добросовестно выполненной работы я увидел только удовлетворительную оценку. Оказалось, что при решении отдельных задач, надо было подробно объяснить цель и назначение некоторых своих действий. Мы, естественно, в нашей школе на уроках математики о таких методах решения задач ничего не слышали. И теперь, напуганный непредсказуемым в своей чиновничьей предвзятости отношением городских учителей к нам, сельским ученикам, я, наоборот, при решении задач по геометрии, забрался в такие дебри рассуждений, объяснений и доказательств, что у меня едва хватило времени на решение лишь одной задачи из предложенных двух. В результате та же тройка. Так легко и непринуждённо областные учителя остудили мои «души прекрасные порывы». Остальные предметы я сдавал уже без «вдохновения».
НА ПЕРЕПУТЬЕ
Куда, зачем стремлюся я?
Что мне сулит судьба моя?
(А.С. Пушкин)
Как бы то ни было, а седьмого июля 1948-го года аттестат о среднем образовании мы получили, а наша Больше-Чураковская средняя школа записала в свой актив первый послевоенный выпуск. Что делать дальше? Куда пойти учиться?
Мне очень понравилась идея, высказанная мужем моей двоюродной сестры, Есиным Владимиром Ивановичем, бывшим военруком нашей школы, человеком бывалым и авторитетным: пойти в кораблестроительный институт. Идея стать инженером - кораблестроителем настолько мне понравилась, что я «заболел» ею на много лет. Но где искать этот институт, где он находится, в каком городе нашей необъятной страны; какие нужны документы для поступления и где их брать - вот какие проблемы встали передо мной. Никто подсказать не может, и времени на «раскачку» уже совсем не осталось. А по прошествии значительного времени мне вдруг открылось ещё одно обстоятельство, самое нелепое в моей затее с этой инженерно-строительной мечтой.
Склонный к самокопанию, пролистав в очередной раз свой жизненный календарь, я открыл очень важный в данном случае пробел в моём школьном образовании: знакомство с черчением совсем бы не помешало инженеру – строителю в его работе. Вот этого - то предмета как раз и в помине не было в моих школах. Я как-то ни разу во время своих размышлений не обеспокоил себя вопросом: а существует ли вообще в природе инженер – строитель, который не сможет выполнить или прочитать чертёж? О чём я думал и на что надеялся, когда так отчаянно рвался в кораблестроители? И всё это на фоне тяжелейшего послевоенного материального положения нашей семьи. А самое, пожалуй, главное пообщавшись в течение своей, теперь уже далеко не короткой жизни с людьми разных профессий и, примерив особые признаки каждой из них к своим склонностям, своему характеру, приспособляемости моего организма к различным видам деятельности, пришёл к такому окончательному выводу: всё в моей жизни случилось так, как должно было случиться. И никак не иначе. По характеру и всех остальных физических и психологических характеристик - не "технический" я человек.
И вот в эти дни моих тягостных раздумий неожиданно на помощь мне выступило Министерство обороны, где всё отлично было налажено. На выпускной вечер в школу из райвоенкомата пришёл молодой лейтенант Дюжев и предложил нам поступить в Ташкентское пехотное училище, где для нашего района «берегут» пять мест.
Замаячившая передо мной перспектива стать пехотным офицером вызвала в моей душе реакцию во многом схожую с той, что случилась у меня в далёком детстве по прочтении предпосланного мне столь оскорбительного предсказания: «Ваня будет трактористом». Ни морально, ни физически я не был готов к военной службе. Мне не хотелось посвятить свою жизнь делу, к которому не лежит моя душа, где я не смогу реализовать свои, хотя и скромные, способности, дарованные мне природой. Я ощущал в себе наличие таковых, вполне пригодных для применения в более высоких сферах, требующих, как мне казалось, более развитого интеллекта. Юношеский максимализм упорно требовал: Aut Caesar aut nihil! – Или Цезарем, или никем! И предлагаемые теперь перспективы казались мне, мягко говоря, не совсем привлекательными. Невдомёк мне было в ту пору, что для постижения искусства управления даже небольшим подразделением в условиях боевой обстановки потребуется не менее развитой интеллект, чем в освоении каких иных наук. Здесь, опять же, как и везде, как и в «мирных» науках, также необходимы и склонность, и способности, и тот же талант; на этой странице потребуется немало места, чтобы разместить имена всех талантливых, гениальных полководцев и военачальников, составивших славу и гордость российского военного искусства. Анализируя всё свершившееся в течение моей жизни к тому моменту и, стараясь предугадать различные варианты развития дальнейших событий, всегда приходил к неизбежности происшедшего и предстоящего: от судьбы не уйдёшь. И я смирился. Будь, что будет!
Военкоматы всегда работали активно. Когда я учился ещё в шестом или седьмом классе, пришедший к нам однажды работник военкомата организовал в нашей школе школьный кружок ОСОАВИАХИМА (прародителя современного ДОСААФ). Председателем этой «боевой» организации выбрали, конечно же, меня. Во мне уже тогда угадывался «талант» руководителя – общественника той категории, который будет добросовестно и бесплатно «пахать» на общественной ниве, и с которого, несмотря ни на что, всё равно, можно будет строго потребовать отчёт о проделанной работе, а при необходимости, даже и наказать по всей строгости за допущенные ошибки. Из этой затеи я сразу же уяснил для себя главную свою задачу, общую для всех общественных организаций - аккуратно собирать членские взносы. Не помню, сколько копеек взноса с каждого ученического носа должен был я собирать каждый месяц, только помню, что общая сумма должна была составлять около трёх рублей. Эту сумму, разумеется, при всём моём старании собрать мне не удавалось и я, как безмерно ответственный человек, дорожа своим «авторитетом», недостающее выпрашивал у своих родителей и всё это нёс за семь километров в Большую Чураковку, чтобы отчитаться в райвоенкомате за своевременно выполненное задание. Не помню, какую в общей сложности сумму удалось мне внести на укрепление обороноспособности родной страны, только через некоторое время я вынужден был самоустраниться от своих почётных обязанностей, поскольку денежный поток членских взносов юных сельских патриотов в нашу школьную организацию окончательно иссяк. И меня, удивительное дело, ничуть не потревожили, как будто ничего и не было.
ALEA JACTA EST – ЖРЕБИЙ БРОШЕН
Для разных нужд и выгод матерьяльных
желаю нам поболе школ реальных.
(А.К. Толстой).
Некоторые школьные успехи выработали в моём характере легковесное отношение к окружающей жизни. За время учёбы рядом с ребятами, которые по разным причинам осваивали школьную программу менее успешно, чем я, у меня сложилась неоправданно завышенная самооценка. Со временем, где–то подспудно, в подсознании, меня начало тревожить ощущение, что движение к «сияющим вершинам» после стремительного взлёта в начальной стадии стало постепенно и неуклонно замедляться. Я старался не поддаваться сомнениям, убеждая себя, что всё «под контролем», и всё моё будет со мной до конца дней моих. Я был уверен, что на любом этапе своей жизни смогу в нужный момент разбудить свой задремавший интеллект и легко справлюсь с любой проблемой. Я еще долго не осознавал того простого факта, что мои десять лет сидения за партой в школе, где преподают малограмотные учителя, где из всего школьного оборудования только обшарпанная доска и мел, и десятилетнее общение с учителями, рассказы которых остаются в памяти на долгие годы; оснащённые всем необходимым для нормального течения учебного процесса классы и кабинеты – это, как говорят в славном городе Одессе, две большие разницы.
Только теперь, забегая несколько вперёд, с высоты прожитых лет должен признать, что, наконец, понял, как много я получил в военном училище, где нашлось всё необходимое для получения полноценного образования: прекрасная, иногда старенькая, но исправная техника, новейшее оружие и, самое главное - высокопрофессиональные, грамотные, опытные офицеры – преподаватели. И мне остаётся только гордиться тем, какую великолепную школу я прошёл. (Между прочим, Ташкентское пехотное училище в 1971-м году окончил и будущий известный, даже знаменитый, генерал и политик - Лев Яковлевич Рохлин).
Итак, нашлось пять нужных военкомату «добровольцев»: я, Павел Приходько и с девятью классами - Стаценко Василий, Алексей Шавва и Григорий Мартыненко, наш одноклассник, провалившийся на экзаменах. В военкомате мы написали заявления о нашем желании поступить в военное училище и стали ждать повестки, всё остальное выполнили для нас работники военкомата. Первыми повестки получили Павел и Василий, но поехал в Ташкент только Павел. Василий изменил своё решение. Его отец и старшие братья в войну служили в авиации, и Василий, чтобы не нарушать семейной традиции, решил поступить в лётное училище, что он и сделал в следующем году.
Веня Сиятский в детстве был очень непоседливым, вездесущим и озорным. Не помню, в каком возрасте и по какой причине ему понадобилось пролезть снизу вверх по коромыслу колодезного журавля. Видимо, когда он уже преодолел его ось - место крепления коромысла к стойке, передняя часть коромысла резко качнулась вниз, Веня не удержался и полетел вниз на землю (хорошо, что не в колодец). При этом у него случился сложный перелом ноги чуть повыше щиколотки. На месте перелома со временем у него образовалось такое небольшое углубление сантиметров пять в длину и три в ширину, где обосновалась жесточайшая экзема. Веня заметно прихрамывал. Учиться дальше он никуда не поехал и с головой ушёл в комсомольскую работу. В последующем он, вроде бы, занял должность председателя Убаганского райисполкома.
Мы с Алексеем прямо – таки заждались повесток. Август месяц. Приближается новый учебный год, а в нашей сельской школе, как всегда, не хватает учителей. К нам домой приходит председатель Сельского совета и предлагает мне занять место учителя в нашей школе. Впервые услышанное обращение ко мне руководящего товарища по имени и отчеству произвело на меня такое впечатление, подобное которому я испытал, много лет спустя, услышав от моей старшей внучки Сонечки при первой нашей встрече слово «дедушка». После неоднократных посещений и бесед, не замечая никаких подвижек со стороны райвоенкомата, я согласился.
Немедленно меня познакомили с моими будущими учениками, и я уже на следующий день в качестве педагога отправился с ними на выполнение «государственного задания» – собирать колоски. (Собирать колоски людям для себя, для собственного употребления строго запрещалось: пойманные «нарушители» наказывались строго, вплоть до уголовного преследования). После «трудового дня» к определённому часу я шёл с ними «туда, не помню куда», и мы все получали вознаграждение за наш «доблестный труд» довольно приличного размера кусочек прекрасного, душистого белого хлеба. К слову сказать, такого качества хлеб я последний раз «вкушал» где-то в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Может быть, где-то в русских деревнях ещё пекут хозяйки настоящий хлеб по добрым старым рецептам своих бабушек, но в городах хлеб, который без всякой натяжки можно было бы назвать настоящим русским хлебом, уже давно не попадает на стол простого горожанина.
На двадцать второе августа назначена учительская конференция, которая должна была проходить в районе. Я был в трансе от свалившегося на меня груза ответственности: как я решился взяться за дело, о котором не имею никакого понятия? «Наибольшая из всех безнравственностей – это браться за дело, которое не умеешь делать» - говорил Наполеон. Страдания мои были беспредельны, ожидания часа «Х» - мучительны.
И надо же было так случиться, что именно на двадцать второе августа пришло «приглашение» из военкомата. Ура! у меня появился выбор! РайОНО и Сельсовет всполошились, но на «перетягивание каната» времени уже не осталось.