ИСТОРИЯ КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ
– Жена, что же нам делать с мальчиком, которого привела Сусанна? – спросил меня Ян в тот же день, когда оба ребенка уснули.
– Что делать? – воскликнула я. – Оставим его себе, раз Господь послал его нам.
– Но он англичанин, а я ненавижу англичан, – сказал Ян, потупившись.
– Англичанин или голландец, он – дар Господа, и отвратить его значит отвратить свое счастье.
– А ну как его близкие явятся сюда искать его?
– Когда явятся, тогда и поговорим об этом. Но я не думаю, чтобы кто-нибудь явился, – думаю, море поглотило их всех.
После этого Ян много лет не возвращался к этому вопросу; на самом-то деле, он, похоже, с самого начала хотел оставить ребенка, ведь своего сына у него не было.
Пока мальчик спал, Ян сел на лошадь и на пару часов уехал к нашему соседу, господину ван Воорену. Этот ван Воорен был очень богатым человеком, самым богатым из нас, окрестных буров. В наши дикие края он переселился после какого-то своего неблаговидного поступка – кажется, в порыве гнева он застрелил чернокожего. Он вообще был человеком странным – молчаливым от природы, угрюмым в общении и вечно словно бы настороженным. Говорили, что его бабушка была вождем у красных кафров, но если и так, то дикая кровь проявлялась больше в его единственном ребенке, чем в нем самом. Об этом его сыне, которого через несколько лет стали называть Тёмным Питом, и о его злых делах я еще должна буду рассказать позже, но уже тогда его смуглое лицо и дикий нрав заработали ему прозвище «маленький кафр».
Когда жена господина ван Воорена умерла, он нанял сыну воспитателя, бедного худосочного голландца, который умел говорить по-английски. Еще этот человек умел обращаться с цифрами, и однажды я, шутки ради, спросила у него, сколько раз обернется колесо нашей большой фуры по дороге от нашей фермы до Капстадского Замка[1]. Этот чудак взял линейку, измерил колесо, написал кучу цифр на клочке бумаги и выдал мне ответ. Был он правильным или нет, я не знала и так ему и сказала. Так этот несчастный так обиделся, что с досады уж точно стал врать: дескать он может даже высчитать, сколько раз обернется колесо по пути к луне или к солнцу, потому что ему известно расстояние до этих светил, а уж это-то, точно, известно одному Богу, сотворившему их для нашего удобства. Неудивительно, что при таком нечестивом учителе из «маленького кафра» вырос Тёмный Пит.
Итак, Ян поехал одолжить этого воспитателя в надежде, что тот сможет понять речь английского мальчика, и вот это создание явилось к нам в синих очках и верхом на муле, потому что лошадям он себя не доверял. Когда ребенок проснулся от долгого сна, его покормили и одели, учитель стал говорить с ним на этом убогом языке, даже звуков которого я в то время не выносила. Вот какую историю он узнал от него.
Оказалось, что мальчик, который назвался Ральфом Кензи, хотя я думаю, что на самом деле его звали Ральф Маккензи, плыл вместе со своим отцом и матерью и многими другими из страны под названием Индия – одного из тех мест, что украли в разных частях света англичане, как они украли у нас Наталь и все остальное. Плыли они долго, на большом корабле, потому что Индия отсюда далеко, и, когда они были уже рядом с нашим побережьем, разыгрался шторм, и после того как ветер бушевал в течение двух дней, их погнало на скалы в сотне миль от нас. Настолько бурным было море, и корабль так быстро разбился, что была спущена всего одна лодка, в которой, за исключением шести матросов, были только женщины и дети. В этой лодке мальчику Ральфу и его матери место нашлось, но его отец в лодку не пошел, хотя капитан и умолял его, потому что тот был человеком значительным, и жизнь его была более ценной, чем жизнь простых людей. Но он отказался, сказав, что разделит судьбу остальных, что показывает, что этот английский лорд, поскольку я думаю, что он был лордом, отличался высокой душой и отвагой. Поэтому он поцеловал свою жену и ребен¬ка, благословил их, лодка была спущена на воду, и прежде, чем успели приготовить другую, огромный корабль соскочил со скалы, на которой некоторое время держался, и затонул (об этом мы слышали потом от некоторых кафров, бывших тому свидетелями), и все оставшиеся на борту утонули. Помилуй их Бог!
Уже рядом с берегом лодка опрокинулась, и некоторые из ее пассажиров утонули, но Ральфа и его мать благополучно выбросило на берег вместе с остальными. Затем один из мужчин посмотрел на компас, и они пошли на юг, надеясь достичь мест, где живут белые люди. О том, что случилось после, я ничего сказать не могу, потому что бедный ребенок был слишком напу¬ган и растерян, чтобы что-то запомнить, но, похоже, мужчины пали в бою с туземцами, которые, однако, не тронули женщин и детей. Но вскоре умерли и они – одни от голода и усталости, другие – от зубов хищников. Наконец, не осталось никого, кроме Ральфа и его матери. Им посчастливилось встретить женщину-кафра, которая дала им немного еды, и благодаря этой пище они шли на юг еще пять или шесть дней – до того утра, как Ральф, проснувшись, нашел свою мать холодной и мертвой. Поняв, что она мертва, он очень испугался и убежал как можно быстрее. Весь день мальчик блуждал по вельду, пока вечером не оказался в овраге, где, вконец обессилив, опустился на колени на плоский камень, чтобы молиться, как его учили. Тут его и нашла Сусанна.
Такова была его история, и такой печальной она нам показалась, что все мы плакали, слушая ее. Да, даже Ян плакал, а наставник задыхался от слез и все утирал свои слабые глаза.
Позже мы получили от кафров многочисленные подтверждения рассказу мальчика. Так, один из наших людей, участвовавший в поисках Сусанны, нашел тело матери Ральфа и похоронил его. Он рассказал, что это была высокая и благородная леди, лет тридцати – не более. Мы не стали выкапывать тело, чтобы осмотреть его (возможно, нам бы следовало это сделать), потому что кафр заявил, что у нее ничего не было при себе, кроме двух колец – простого золотого и резного с изумрудом, – да в кармане ее платья была маленькая книжка в красном переплете, оказавшаяся Новым Заветом, на форзаце которого по-английски было написано «Флоре Гордон в день первого причастия от ее матери Агнессы Джейни Гордон» – и дата.
Все это кафр добросовестно передал нам, как и прядь светлых волос, которую он срезал своим ассегаем с головы леди. Эту прядь, завернутую в бумагу с соответствующей подписью, ты, Сусанна, когда меня не станет, найдешь в походном сундуке, который стоит под моей кроватью. Там же и документы, подтверждающие твои права на наследство деда, и его завещание, и еще одна вещь, о которой я забыла упомянуть. Когда мы раздевали мальчика Ральфа, то обнаружили у него на шее золотую цепочку, – он сказал, что мать надела ее ему в ночь перед своей смертью, – на ней был большой медальон, тоже золотой. В медальоне оказались три маленькие картины, написанные на пластинках из слоновой кости, закрепленных на каждой половинке и на золотом шарнире между ними. На той, что справа, был красивый мужчина в военной форме, который, по словам Ральфа, был его отцом, слева был портрет прекрасной дамы в открытом платье, она, по его словам, была его матерью, а в середине был портрет самого маль-чика, должно быть написанный не более чем за год до того, как мы его нашли. Этот медальон и картинки теперь у моей правнучки.
Итак, как я уже сказала, мы оставили эту несчастную даму лежать в ее могиле на берегу, только муж взял работников и построил над ней пирамиду из камней и прочную ограду, и все это стоит до сих пор. Недавно я встретила одного человека из старой колонии, так он говорит, что люди, ныне живущие в тех краях, чтут это место, зная его историю. Кроме того, когда через несколько месяцев к нам приходил священник, мы провели его к этому месту, и он справил службу над костями несчастной, так что она не осталась без христианского погребения.
Это кораблекрушение, конечно, наделало много шума, ведь столько людей погибло! Английское правительство даже отправило военный корабль к месту, где оно произошло, но нас никто ни о чем не спросил. Мы и узнали то о том, что фрегат приходил, только когда он уплыл обратно. Со временем же вся эта история забылась, как все забывается в этом печальном мире, и многие годы мы ничего об этом не слышали.
Первое время Ральф был как одержимый. По ночам, а частенько и днем, словно охваченный ужасом, он принимался плакать так, что жалко было смотреть, – оно и не удивительно, коли знаешь его историю. Когда эти припадки с ним случались, как ни странно, был один человек, который мог утешить его сердце, – то была Сусанна. Как сейчас вижу эту картину, которую, если я правильно помню, мне приходилось наблюдать трижды: мальчик сидит в своей постели, в глазах его – адская мука, пот струится по его лицу, желтые волосы слиплись, он быстро-быстро говорит, путая английские слова с голландскими, голосом, который временами срывается в крик, а временами сникает до шепота, говорит о кораблекрушении, о потерянных родителях, о черной индийской женщине, своей кормилице, о тиграх и кафрах, которые нападали на них в вельде, говорит еще о чем-то... А перед ним сидит Сусанна, мягкая накидка из шкур шакалов обернута поверх ее ночной рубашки, ее детское личико и большие темные глаза словно бы еще не совсем проснулись. Она произносит какие-то малозначительные слова, но ее высокий голос тоже звучит то пронзительно, то проникновенно; одной рукой она сжимает его запястье, а другой гладит его по лбу, пока страх не отпускает его душу и, прижавшись к ней, он снова погружается в сон.
С течением времени эти припадки становились все реже и, наконец, вовсе прошли, ведь дети, слава Богу, умеют забывать свое горе. Но не прошла любовь мальчика к Сусанне, как и ее любовь к нему – пожалуй, она стала только глубже. Брат и сестра, конечно, должны любить друг друга, но эта привязанность все же лишена чего-то важного, она словно бы не полна по самой своей природе. А эти двое с самого начала – да, с самого детства – были и братом и сестрой, и друзьями, и влюбленными; эта любовь продолжалась всю их земную жизнь и, я уверена, будет продолжаться вечно в их новой жизни. Они одинаково думали и одинаково чувствовали, в их взаимной привязанности не было ни тени разногласия или непостоянства; они так и жили один подле другого, один для другого, один за другого. Души их были будто половинки одной души, да и в телах их словно бы жила одна плоть. Я старая женщина, и хотя много не знаю, но повидала на своем веку многое и многих и смело могу сказать, что нет на свете такого чуда и красоты, что сравнится с чудом и красотой любви Ральфа Кензи, найденыша, и моей милой дочери Сусанны. Это чудо небесное, а не земное; или, скорее, как все совершенное, оно принадлежит как земле, так и небесам. Да, да, оно взошло по горним тропам земли к чистым высотам неба, где и пребудет вечно.
Ральф стал веселым, храбрым и сильным мальчиком, я не знала ни одного парня его лет, который мог бы сравниться с ним в силе и быстроте; и хотя был он не слишком высок, но широк в груди и плечах, а мускулы его, казалось, никогда не уставали. Мы, буры, мало заботимся о книжном обучении детей, полагая, что как и нам самим, им довольно будет и Святого Писания. Но мы с Яном, хотя и относились к Ральфу, как к родному сыну, помнили, что он не нашей крови и постарались выучить его по мере своих возможностей. Поэтому, когда в один прекрасный день, через два года после того, как мальчик поселился у нас, учитель-голландец в синих очках, о котором я уже говорила, подъехал к нашему дому на своем муле и сказал, что он бежал от ван Воорена, потому что больше не мог вынести того, что творилось на его ферме, мы взяли его учить Ральфа и Сусанну. Он оставался у нас шесть лет, и за это время оба ребенка многому у него научились, насколько я, неуч, могла судить. Они изучали историю, чтение и письмо и немного – английский язык. Едва ли нужно говорить, что я не позволила голландцу учить детей заглядывать в тайны Божьих звезд, как он хотел, потому что считаю такие знания нечестивыми, сродни колдовству Сигамбы и прочих дикарей.
Я просила голландца поподробнее рассказать, почему он сбежал с фермы ван Воорена, но он сказал только, что всему виной как раз колдуны, которые там практиковали. Если ему верить, хеер ван Воорен завел обычай приглашать магов и врачевателей-кафров в свой дом и отправлять с ними тайные дьявольские обряды, в которые его сын, Тёмный Пит, был посвящен в его присутствии. То, что последнее – истинная правда, я теперь не сомневаюсь, ибо последующие события показали, что так оно и было.
В конце концов голландец оставил нас, женившись на богатой старой фру на двадцать лет старше его, и это все, что я имела сказать о нем, за исключением разве того, что когда он ушел из нашего дома, я любила его не больше, чем когда он в него вошел; почему так, я не знаю, ведь он, в сущности, был существом безобидным. Должно быть, потому что он играл на флейте, что я всегда считала недостойным занятием для мужчины.
[1] Имеется в виду Замок Доброй Надежды, построенный голландскими колонистами на мысе с тем же названием в 1666 г.; Капстад – название г. Кейптауна на африкаанс.