Всё чаще слышу рассуждения, что, дескать, при советской власти люди жили лучше, а идеи коммунизма – чуть ли не идеи евангельские. Моё личное отношение к коммунистической власти с её лозунгами о всеобщем равенстве, братстве и заботе о простом народе сформировалось ещё в детстве, как принято говорить, – «на бытовом уровне».
В пятидесятые годы наша семья жила на улице, состоявшей из маленьких домишек, и ныне практически поглощенной разросшимся жилмассивом. От тех времен в моей памяти сохранились воспоминания о полудеревенском укладе жизни нашей улицы – городского частного сектора. Народишко жил в округе достатка разного, но всех объединяло наличие того или иного промысла, которым все занимались в свободное от основной работы время. Люди выращивали цветы на продажу, мяли кожу, изготавливали детские игрушки, шили, вырезали поделки из дерева, практически все держали свиней. Мой отец катал валенки. На всю округу славились самокатки «Гриши-пимоката». Каждый день, приходя с работы и, немного отдохнув, отец спускался в подполье и трудился там до поздней ночи. Работать в подполье вынуждал запрет на частное предпринимательство. Коммунистическая партия объявила о приближающейся эре коммунизма, а подлинный социализм и грядущий коммунизм с частным предпринимательством как-то не вязались. И хотя реальность коммунизма в народе сравнивалась с недосягаемой линией горизонта, удалявшейся по мере приближения к ней, санкции за частное предпринимательство были вполне реальными, вплоть до конфискации имущества.
Нам, детям, говорить о «подпольной работе» отца было запрещено. Но нам было трудно понять, что же такого плохого делает наш отец? И почему вокруг его деятельности было столько таинственного? Как-то из любопытства я заглянул в подпол, где работал отец. Картина эта до сих пор перед моими глазами. В подполье стояла страшная духота, в тусклом свете лампочки-переноски виднелись повисшие в воздухе капли испарений горячей воды и кислоты. Отец весь мокрый, раздетый до пояса, в плотном кожаном фартуке раскатывал шерсть. Несмотря на ужасные условия, он что-то напевал. Отец всегда был оптимистом и не унывал даже в минуты тяжёлых испытаний.
Когда я чуть подрос, стал немного помогать отцу. Помощь моя заключалась в том, чтобы с ним и мамой относить шерсть на шерстобитную мастерскую. Располагалась мастерская в деревянном доме. В одной половине доме была парикмахерская, а в другой жил с семьёй сам парикмахер. Там-то и была шерстобитка, понятное дело, тоже подпольная. Под парикмахерскую была выделена одна большая комната, в которой работал парикмахер, и тут же сидели ожидающие свою очередь посетители. Ходили мы туда один раз в месяц. Мы садились среди посетителей так, чтобы мешки с шерстью незаметно для других ставить за занавеску. Жена парикмахера забирала их и через некоторое время ставила обратно уже с готовой шерстью. Отец незаметно протягивал за занавеску деньги, мы забирали мешки и уходили. Вот такая конспирация.
Помню, однажды случилось непредвиденное. Только мы с мешками зашли в парикмахерскую, как за нами тут же вошёл милиционер. Заинтересовался ли он людьми с мешками в руках или зашёл в парикмахерскую побриться, неизвестно, но мы с мамой струхнули не на шутку. Отец же поставил мешки в сторонку и занял очередь, милиционер занял за ним. Парикмахер стриг, брил, и было видно, что он нервничает. Когда подошла очередь отца, он невозмутимо уселся в кресло и попросил его побрить. Мы с мамой сидели ни живы, ни мертвы. Закончив бритьё, отец уступил место милиционеру и рассчитался в кассе. Когда парикмахер тщательно намылил лицо милиционера, мы подхватили свои мешки и ушли. Дома мама плакала.
Сказать, что сейчас простой люд живёт лучше, чем при коммунистах, значит сказать неправду. Но кто, как ни коммунисты, повинны в том, что, казалось бы, могучая держава развалилась в одночасье? Их бездумному хозяйствованию не помогло ни держание народа в чёрном теле, ни борьба с «частнособственническими инстинктами». И если сейчас у России есть хоть какой-то шанс вырваться из тупика, в который её завели вороватые реформаторы, то возвращение коммунистов к власти – это путь в никуда. Правда, говорят, что сейчас коммунисты совсем другие. Однако, судя по бюстам главного виновника разорения православной России Ленина, которые украшают все коммунистические собрания, и портреты маньяка Сталина на их демонстрациях, в изменение коммунистов верится с трудом. Мне же всегда при разговорах о замечательном советском прошлом вспоминается влажное полуосвещённое подполье, где мой отец, чтобы прокормить семерых своих ребятишек, вынужден был работать под страхом штрафа и конфискации имущества, и слёзы нашей мамы под звуки радио, вещавшего о светлом будущем коммунистического рая.