Все любят ходить под дождем -2

Евгений Дряхлов
Нет, еще в пятницу вечером уехал на охоту до понедельника.
- Он не говорил Вам, что собирается купить у меня гараж и готов сразу отдать деньги? Я бы прямо сейчас и продал.
- Говорил. Деньги в спальне, пойдемте.
Прошел за ней, сзади убедился, что это все-таки не плавки. Свет из коридора освещал часть большой двуспальной кровати с откинутым наполовину одеялом. Она повернулась ко мне, раздвинула руками мой халат и прильнула всем телом.
Когда мы лежали рядом и уже немного отдышались, оказалось, что она ничего не знает ни про гараж,  ни про деньги, знает только, что и следующую ночь она будет одна. Я пошел домой.
Мои гостьи сидели на диване рядом, что интересно, они обе были в одинаковых черных платьях с глубокими вырезами, я бы назвал эти платья вечерними, если бы не их длина, длины просто не было, поэтому они вынужденно сидели, положив ногу на ногу. На столе стояла следующая бутылка, взятая из бара. Они молча ждали меня, неторопливо согревая коньяк в ладонях. Бывшая Софья сказала:
- Мы уже думали, ты там ночевать остался.
- Извините, разговорились, прерывать было неудобно. Я сейчас, переоденусь, халат сниму.
Закрыл дверь в другую комнату, надел джинсы и рубашку. Выходить не хотелось, чувствовал себя не очень. Если уж говорить честно, не часты у меня приключения, подобные тому, что случилось только что в соседней квартире, а если уж до конца, то и вообще-то не было ничего подобного никогда. Хорошо еще, что вины в этом моей никакой, не моя инициатива. Хорошо все-таки устроен человек, в его душе всегда найдется голос, который и успокоит, и оправдает. Действительно, чего тут себя корить, хорош был бы я, если бы развернулся и ушел. Сколько бы дней женщина мучилась стыдом!
Вышел. Мальчик! Все-таки мальчик! Он стоял ко мне спиной, в новенькой школьной форме, собирал книги в ранец. Отстриженный бант валялся рядом на полу. Может, этот мальчик -  это я? Мама говорила, что они ждали девочку, и иногда заплетала мне косы. Я этого не помню. Старший помощник налила мне по-хозяйски:
-Выпей  с  нами.
- Ему  нельзя.  Мы  сейчас  уезжаем,  он  за  рулем.
- Не уезжаем, я не получил денег.
- Жаль. Очень жаль, я уже мысленно была в Москве. Человек думает, а Господь смеется.
Я выпил сначала один глоток, потом второй и с удовольствием махнул все до конца. Тепло потекло от желудка по телу, в кресле уютно и как-то по-особенному комфортно. Неплохие все-же девчонки.
- И все-таки официально. Вы сегодня похоронили собаку в неположенном месте.
- Что вы к нему привязались? Говорят же вам, что не собаку он похоронил, - попробовала заступиться бывшая Соня.
- Послушайте, мне нет дела до аллегорий, рождающихся в ваших головах, мы работаем с фактами.
- А если бы я оставил ее на берегу? Вопросов бы не было?
- Хорошо. Второй вопрос. У вас было когда-нибудь желание убить кого-либо?
- Странный вопрос. Не было. Даже сегодня пока не было. Мысли о самоубийстве иногда приходят, когда в душе пусто и хотелось бы опереться хоть на чье-то плечо. А  плечо,  вроде,  и  рядом. Но оно оказывается иллюзорным. Обидно, но что делать, живу. Все, наверное, так живут. Да ладно, давайте лучше вас сфотографирую на телефон, что-то есть в вас похожее.
- Давай сэлфи.
- Нет, только вас вдвоем.
Они подвинулись друг к другу, и я щелкнул пару раз. Быстро вошел Ницше, прошел к помощнику, вонзил нож ей под ребра слева и так же быстро вышел, оставив торчащий нож, ниже которого по платью стало быстро расползаться темное пятно. Она закричала дико, больно и тут же потеряла сознание. Мы сидели, словно под гипнозом, ничего не понимая, не веря глазам. Софья прокричала:
- Звони в скорую!
     Я схватил телефон, но звонить не пришлось, вошел врач и два санитара с носилками. Словно ждали на лестничной клетке.
    Врач склонился над телом, произнес:
- Ты смотри, пунктуальный оказался.
- В каком смысле? - спросила вчерашняя Софья.
- К нам в скорую и в полицию, поступили звонки: «По такому - то адресу в двадцать часов четыре минуты произойдет убийство».  Вот мы и стояли за дверью вместе с полицией, ждали.
- Как ждали? - удивился я. - Почему раньше не вошли?
- Ребята сказали, что если нет преступления, то нет и преступника. Вот теперь все есть: и преступление, и преступник. А это что? Кажется, записка. Точно, записка.
    Он вытащил из разреза на груди свернутый листок бумаги, развернул, прочел:
- Я потеряю много крови, возьмите в операционную этих ребят, которые сидят со мной, у них обоих моя группа, лейте напрямую, они оба здоровые…
 - Значит, поедете с нами, - сказал врач. Он совсем никуда не торопился, как будто осматривал больного с ОРЗ.
Вошли два полицейских, сняли шапки.
- Рано еще, живая она, - врач дотронулся до рукоятки ножа, и она осталась у него в руке, а лезвие все там же, в помощнице. Он нисколько ни смутился, всего-навсего слегка удивился, посмотрел на меня:
- Ну, и как ты умудрился воткнуть в нее такой нож?
- Яаа?! - я потерял дар речи от неожиданной, вопиющей несправедливости.
- Ну, а кто же, не она ведь, ей совсем неудобно, разве только, если она левша. Ты левша? - спросил он девушку, которая тоже молчала в удивлении от того, как в одно мгновение можно стать преступницей.
- Да, левша. Но это не я и не он. Это Ницше.
Все пришедшие рассмеялись, а врач громче всех, искренне и весело, даже выступившие слезы вытер:
- Просто восторг! Такой отмазки я еще не слышал!
- Но вы стояли у двери, когда он вышел.
- Почти час стояли. Никто не входил и не выходил. Ну, да не мое это дело, ребята разберутся. Давайте одевайтесь, кровь вашу ей лить будем. Вы, мужики, грузите поосторожней, лезвие в ней. А вы, ребята, на всякий случай осмотрите всю квартиру, вдруг Ницше найдете, - и снова засмеялся.
   Я вспомнил о своем мальчике, он стоял на темном балконе, смотрел на меня сквозь стекло двери каким-то ошеломительно неземным опустошенным взглядом. Он смотрел глазами пришельца, в них виделась пугающая бездна космического хаоса и знания того, что никогда не будет дано знать мне. Захотелось пропасть, раствориться в этой бездне и там, в неземной вечности понять его. А он сказал мне:
 - Иди.