- А я выиграл, а я выиграл! Ты водишь.
- Да что ты выиграл?
- Помнишь, я вчера тебе сказал, что Граф полетит с Серого на Зелёное?
- Спорили, помню.
- Полетел. и сегодня ты водишь
- Видел. Ладно. Шкал, а не скажешь ли ты, почему его графом зовут?
- Ну, Коша. Не знаю.
- У нас и графов то нынче никаких не водится.
- А может его, как меня, по-писаному? От графы в списке.
- У-у, Шкал. Ты и скажешь... Кто это в нашем лесу про списки, бумаги,
параграфы что-то знает? Наверное, как тебя по слову, которое ты говоришь
прозвали.
- Э-э-э, нет. Он молчун, да все журавли, если не весной или осенью -
молчуны. А потом... Всякого журавля у нас графом называют. Этот же - новый.
- Шкал, опять ты меня глупышом назвал.
- Нет-нет. Не маленький. Все драконы от рождения - мудрецы,. Я не думал
говорить, что ты у нас в лесу недавно. Но ты же не всё видел. Тот старый Граф
позапрошлой осенью улетел и не вернулся.
- Да куда он летает? С болота на болото? На Дальнем больше пасётся. Видел.
- О! Начинай сначала. Что ты начинаешь вытворять, когда листья сильно
желтеют? А я знаю. Становишься ленивым, раздражительным.
- Хох! Будешь тут весёлым, когда холод за холку хватает.
- И я о том же. А потом становишься совсем квёлым. И по-английски,
то есть, со мной не по прощавшись, улетаешь в свою берлогу. Не то, чтобы
к себе позвать, улетаешь, даже не буркнув "Пока".
- Обижаешься?
- Что ты! Кош, как можно обижаться на того, кто приболел?
- Проехали. Дальше-то что?
- Ты уходишь спать...
- А что, лежать на вашем морозе стекляшкой интересно?
- Только не это. Я бы тогда за тебя боялся. Вон, лягушки не все
оттаивают...
- Шкал, как-то ты... Друга лягушкой обзывать! Я обиделся, кстати.
- Да не про это я! Лягушки тоже хладнокровные. Но не спят, как ты,
а замерзают.
- Простил. Дальше рассказывай.
- И вот, когда листья остаются только на дубах, а зелёные на тополях,
когда по краям луж появляются такие ледяные полосочки...
- Да не тяни ты.
- Мы уже у цели: в этот момент начинают слетаться к нашему Графу журавли.
- Откуда?
- Точно не скажу, но с той стороны, куда солнце прячется.
- С севера что ли?
- Ну, почти. И не только. И с восхода, и с захода. Наши журавли, местные.
Денёк собираются, галдят. Наутро кружат, кружат и улетают. А с севера на
другой день прилетают. И не наши. Другие.
- А куда летят?
- Туда, куда мы с тобой на море летали. На юг.
- Но ты так и не сказал, почему граф.
- Я тебе, Коша сказал: "Так нашего журавля графом звали всегда".
- Значит надо у Рассказчика спрашивать. Только я его давно не видел,
не слышал.
- Здесь я, - откуда-то хриплый старческий голос.
- Где? - дуэтом.
- Рядом я. И всё слышу.
- Шкал, он нас подслушивает, давай...
- Не дерзите, юноша. Если кто-то что-то рассказывает, значит он это что-то
от кого-то узнал. А я - Рассказчик. И должен всё слушать.
- Шкал, он, это, фи, нет со... Ну, нам говорит.
- Ты про софизмы?
- Да, да. Давай этого пенька...
- Дети, я вам не пенёк. А сегодня и не пенёк вовсе.
- А кто? - опять хором.
- Не скажу. Но каждый раз я - кто-то. И рассказчик всегда.
- Кош, оказывается, он вроде тебя, может в кого-то переодеваться.
- Юноша не надо меня обвинять в лицедействе. Я не личину напяливаю, а
становлюсь тем, про кого говорю. Иногда его другом. Надо же своего героя
понимать, любить. Знать его и о нём.
- И чью шкуру... На тебе сейчас?
- Что за грубость? Не скажу. А Графа нашего я люблю, и частенько с ним
беседую. Это для вас он - молчун, а для меня собеседник. Дальше слушать
хотите?
- Ага, - опять хором.
- Это сейчас лес - ничей. Общий в общем. А одно время наши леса за кем-то
писались. Вот и наш был за одним графом. Именно что наш лес за графом был
записан. Сам старик бывал у нас редко. Ничего он и его люди в лесу не трогали
и не рубили. Он даже деревенских по ягоды запретил пускать, своя, мол, у вас
смородина есть.
А может, и лесник подговорил. Леснику так проще. Не натоптали деревенские
тропинок к лесу, и всё видно. А если что надо, вон там роща большая есть,
туда и за хворостом можно. По разрешению.
Нас, лесных жителей граф не сильно тревожил. Когда-никогда летом в свой
большой дом приедет. Не надолго. На балконе сидит, чаи гоняет. На пруд
смотрит, там была лодка, граф заставлял прислугу по пруду плавать, на
картинку такую любил смотреть.
Старый граф летом не охотился и в лес не захаживал. На охоту приезжал
зимой. Он тут завёз из чужбины диковинных оленей. Вот на них была охота.
Большая орава собирается: кони люди. Мы все, конечно, прячемся, можно и под
раздачу попасть. Но чужакам ничего не говорим, стреляют-то в них...
Когда он тех оленей привёз мы хотели было обидеться, скажем волков на его
хозяйство натравить, муравьёв или зайцев. А потом поняли, что чужаки - его
добыча, сильно расплодиться граф им не даст, а лес большой, всем травы, веток
и всего хватит.
А-а, да, про журавлей. Прошло время, старый граф стал приезжать реже,
потом его в лес привозили в санках, указания охотничьей стае раздавать. Дом
захирел. Вечно-то мало кто живёт, и старый граф помер. Так прислуга
деревенским сказала. Лесник, понятно, перестал за лесом следить, а им,
мужикам только того и надо. На халяву-то в лесу много чего можно взять.
Именно в такой раскардаш и приехал молодой, новый граф. Порядок, мол,
наводить. Карета... О, парни, вы и не знаете, что такие повозки бывают.
Лошади их таскают. Вроде телег, но для господ. Карета у того молодого вся
изукрашенная, таких мы тут и не видали. Я даже у рассказчика из Правильного
леса спрашивал. Того, где рядом большая шумная дорога проходит, трактом
называется. И рассказчик, который чего только не встречал, говорит, что такая
карета только один раз на почтовом тракте мелькнула. Не та, что у нас,
другого цвета.
И выходит из кареты этот господин. Ножки - былиночки, ручки - тростиночки.
Не маленький, но и не высокий. Длинный, долговязый. А идёт-то как важно!
Сначала коленку выдвигает, потом лапу появляет. Аха, лапу, под чувяками
видно, как расправляет. Потом грудку вперёд продвинет. А уже за ней и голову.
Все прямо так и подумали: "Ух ты. Журавль какой-то."
Тем самым Журавлём его и стали звать. Всё время. Обычно же бар по имени-
отчеству зовут. А этому: "Барин" или "Вась-сясь". И журавлей он разогнал. У
нас тут на Зелёном много семей до него жило. Этот же Журавль охоту любил.
Да не по лесу за зверьём. а по болотам.
Журавлей? Пострелять? Этому? Не-ет, ребята. Журавль - птица сторожкая,
не аист, не цапля. Особый талант надо иметь, чтобы добыть. А граф этот наш,
Журавль который, любил на лавочке за кустиком сидеть. Ему-то, длиннокостому
и самому не надо прикидываться кустом. Куст, как он есть. Сидит , ждёт, когда
болотная мелочь полетит. На заре, обычно. Бахнет из ружья, холоп бежит птицу
поднимать. Возьмёт Журавль беднягу и слова какие-то лопочет. Холопу птицу
называет. Так всех куликов и пострелял.
И журавлей распугал. Один только остался. И не на нижнем, Зелёном а на
Дальнем. Нет, не одиночка, с семьёй. Но мамаша за детьми смотрит, а папаша
летает на разные болота за живностью. По-тихому.
Граф этот, Журавль который - тоже одиночка, но без семьи. Весной на охоту
походит, летом всё время в пруд, купальню из дома своего графского шастает.
Утром рано выбежит из дома, несколько кругов пробежит и - назад. И вечером
бегает. В другое время мы его не видели. Зимой куда-то уезжает. Вот так
и получилось: журавль, которого мы Графом назвали и граф, которого Журавлём.
- А что дальше?
- А ничего. Потом бар разогнали, в лесу разбойники поселились, зверьё
повыбили. Кто мы против них? У этих - не дробовики, а винтовки. Ружья такие,
для охоты на людей. Нам ли, лесным с ними тягаться... И злые очень.
Потом одни злые других злых побили-прогнали и мы остались наедине
с деревенскими. Этих мы отучили вредничать в лесу. По-разному. Кого
поплутаем, к болоту выведем. Другому волками кузькину мать покажем. Где
и гадюк на огороды выгоним. Но это - другая история.
На поляне установилась тишина.
Первым не выдержал Шкал:
- Кош, ты - птичка большая, много где летаешь. Не вспомнишь, кто они, эти
графы?
- Помню, знать такая. Не наша. Точно не скажу, то ли бояре, то ли даже
князья французские. А что?
- О! Я как раз о том. Французы эти лягушек едят.
- Вот за это я французов и не люблю.