19
А утром 24 мая по Москве пронёсся слух, что на конском базаре самые ушлые столичные барышники, во главе с царским конюхом Федором Биргасом, будут оценивать лошадей из конюшен убитых возле Кремля бояр. Народу на площади собралось видимо-невидимо. Равнодушных к лошадям мало: только бабы неразумные да те, кто не от мира сего. Вот и волновалась толпа в предчувствии лакомого зрелища. К тому же, говорили, что и продавать сразу на площади начнут… А лошади у бояр на загляденье. Тут торг обещался бойкий да потешный. Как обещалось, так и получилось. Началось всё с драки. Стрельцы полка Федорова заранее заподозрили оценщиков в сговоре с богатыми покупателями и попытались сбить спесь с заподозренных персон крепкими кулаками.
- Нечего барышников к такому делу допускать! – орали распоясавшиеся буяны. – Они только свою выгоду и видят! Любого вокруг пальца обведут! Пусть конюх царский ценит!
- Ага! – рвал на груди рубаху красномордый хмельной стрелец. – Он оценит! За ним пригляд нужен! Стрельцов надо выбрать!
- А чего это только стрельцов?! – пошёл на крикуна грудью посадский кузнец Аким Беспалый. – Посадские не люди что ли? Вон, Калинка Фёдоров, так он издали у любой лошади самую махонькую червоточинку отыщет! Его тоже в оценщики надо!
Какие вы люди?! – замахнулся стрелец на кузнеца, но тот был парень не промах и сам наперёд так угодил крикуну в лоб, что у того глаза чуть наружу не выскочили.
За стрельца вступились товарищи его полка, а за кузнеца парни кузнецкой улицы.
Утихомирили буянов только тогда, когда решили всем миром: барышников в оценщики не брать, пусть только в стороне стоят. Оценщиками же выбрать людей надёжных и правильных: конюха Биргаса, стрельцов надёжных да из посадских людей кой-кого.
«И майя в 24 день по указу великого государя царя и великого князя всеа Великия и Белыя России самодержца Петра Алексеевича тех лошадей ценили московской Конской площадки барышники аргамачьи конюшни стадный конюх Фетька Биргас да /полковника московских стрельцов Федорова приказу Головленкого стрельцы Ивашко Филипов, Мишка Якимов, стольника и полковника Степанова приказу Янова стрелец Федька Иванов, полковника же Акинфеева приказу Данилова стрелец Овдокимко Михайлов, Алексеевской слободы тяглецы Микифорко Антипов, Ивашко Юрьев, Семеновской слободы тяглец Калинка Фёдоров, Сажовой слободы тяглец Петрушка Васильев».
И пошла потеха!
Первым вывели вороного крепкого жеребца с белой звездой на лбу из конюшен Кирилла Полуэктовича Нарышкина. Жеребец косил глазом на беспокойную толпу и часто бил копытом землю. Фёдор Бригас оглядывал коня издали да чуть заметно усмехался, мол, чего вы понимаете в таком тонком деле?
- Хорош! – будто единый организм, выдохнула толпа. – Нарышкин худого коня у себя держать не будет… И во сколько же оценят такого?
Биргас собрал оценщиков и что-то им долго шептал, часто морщась и похлопывая себя: то по сгибу локтя, то по колену.
Оценили коня в двадцать рублей и увели к царским конюшням. Только увели, а народ вновь от восхищения затылки чешет. Темно-серый конь черкесской породы беспрерывно перебирал ногами на утоптанном земляном кругу, будто исполнял боевой танец горских разбойников.
- Сказывают, - шепнул на ухо корзинщик плотнику, - у черкесов гнедые кони больше ценятся, а у серых - копыта, вроде как, слабоваты…
- У них всё там может быть, - не отрывая взора от красавца коня, ответил плотник. – Эх, мне бы такую красоту, уж я б тогда…
К этому коню Биргас подошёл поближе и стал, не спеша, ощупывать, то и дело прицокивая от восхищения языком.
Черкесского скакуна оценили за пятьдесят рублей. А потом, словно на смех, тощего саврасого мерина.
- Смотри какая красота, вот этого точно в царские конюшни сведут! – крикнул из толпы какой-то озорник и хохот такой поднялся над московским градом, что стая беспокойных ворон сорвалась со своих гнезд орущей стаей и закружила возле маковок кремлевских храмов. Мерина оценили в два рубля и решили продать завтра на Красной площади.
Вывели на площадку ещё трёх лошадей
- А это чьи? – спросил стрелец Лёшка Денисов стоявшего рядом сотоварища Ваньку Извозщика, но тот не ответил, внимательно разглядывая заднюю ногу вороного мерина.
- Это из конюшни Артамона Матвееева, - ответил Лешке какой-то доброхот из-за спины. – Он хоть и в ссылке сидел, но грёб к себе со всякой стороны. Правду же люди бают, что только курица от себя гребёт…
Коней Матвеева оценили дешево, но всех отправили в царские конюшни. А когда уводить стали, так тут Ванька Извозщик заорал во всё своё лужёное горло:
- Братцы! Так это же мой мерин! Вон же клеймо моё на левой бедре! И на передней лопатке такое же клеймо есть! Я ж его у турок отбил, когда под Бушином с Ибрахим-пашой воевали! А Матвеев у меня мерина обманом увёл! Где ж справедливость, братцы! Отдайте мерина!
Опять на площади дракой запахло. Ванька рванулся к лошади, но его крепко схватил за плечо полковник Леонтьев.
- А, ну, стой! Ты чего Иван опять смуту поднимаешь?! Ты ж сам мерина человеку Матвеева под залог оставил. Думаешь, я не помню? Я всёпомню…
- Так, это когда было! Три года уж! Я ему все долги отдал, а он мерина не вернул. Братцы!
- Подожди, не ори! – резко осадил стрельца полковник. – А чего ты раньше мерина не взял, пока его в царские конюшни не определили? Ты чего, теперь у Государя хочешь мерина умыкнуть?
- Как у Государя? – опешил Извозщик.
- А так. Приписали уж мерина твоего к царской конюшне. Теперь тебе только просить остается. Ты, давай, не бузи тут…
Полковник отошёл, Извозчика сразу окружили друзья.
- Точно, Ваня, - подал голос стоявший всё время рядом Лёшка Денисов, - прошение тебе надо на имя Государя написать, вот тебе мерина и вернут. У меня знакомец есть – Савка Егоза. Он складно всякие бумаги пишет.
Пока народ волновался, полковники что-то шептались между собой, а потом кликнули капитана Арапова.
Капитан Арапов подвёл саврасого мерина к стоявшему в первом ряду стрельцу Василию Михайлову и, вручая ему повод, сказал громко и важно.
- А это тебе, стрелец, от Государя за службу верную!
Вслед за возгласом удивления, наступила жутко-тягучая тишина. И вот в той тишине кто-то крикнул визгливым голосом:
- А чего это, Ваське-то дали?! Чем мы его хуже?!
- Верно! – тут же отозвалось с десяток голосов. – Чем мы хуже?! Васька-то и в деле настоящем никогда не был! Их полк всегда на задней линии стоит. Несправедливо так!
- На какой задней линии?! – тут же отозвались однополчане Михайлова. – Да вы сами: чуть что, так в кусты!
Всего лишь мгновение оставалось до разудалой драки, и вот тут к мерину, возле которого стоял ощерившийся на всех Васька Михайлов, подошёл пятидесятник Марков. Марков вздохнул, вынул из-за голенища острый нож и быстрым движением рассёк мерину горло. Капли алой крови обрызгали всех близстоящих. Мерин дернулся, упал и задрыгал копытами.
- Вот так-то будет лучше, - промолвил пятидесятник в мгновенно наступившей тишине. – Не стоит этот мерин того, тоб мы промеж себя собачиться начали. Верно?
Никто не ответил пятидесятнику. Было всё также тихо, и лишь только звенел рой мух над умирающей лошадью.
- Верно?! – еще громче переспросил пятидесятник.
- Твоя правда, Марков, - отозвался кто-то из толпы, - не время нам сейсчас друг с другом в споры вступать. Твоя правда!
- Правда! – теперь уже многоголосьем отозвалась толпа. – Правильно всё сделал, Марков!
Все одобрительно загудели, и лишь только Васька Михайлов опустил вниз голову, набычился и скрипел зубами, часто вытирая глаза рукавом.
Пока народ с превеликой радостью смотрел на оценку лошадей, в кремлёвских палатах собрались именитые бояре на совет.
- Еще грамоту из Казани привезли, - тряс свитком Василий Васильевич Голицын перед боярским советом. – Совсем башкирцы совесть со стыдом потеряли.
- А как же им её не потерять, когда у нас в столице такое творится, - поднял на Голицына мутные от бессонницы глаза Милославский. – Неужели вы все тут не понимаете, что в Москве надо сперва порядок навести, всю гниль отсюда вытравить, а уж потом…
- А ты, Иван Михайлович, не боишься, что, пока мы тут валандаемся, - зло ответил Милославскому князь Пушкин, - башкирцы у нас не только казань заберут, а еще и Нижний в придачу.
- Некогда нам ждать, - сразу же поддержали Пушкина почти все присутствующие, оставив недовольно сопящего Милославского в одиночестве. - Сейчас же надо войско на Казань собирать.
«Того же году майя 24 день сказано в сход в Казань боярину Петру Васильевичу Меньшому Шереметьеву, стольником князь Якову княж Федорову сыну Долгоруково да князь Михайлу княж Иванову сыну Волхонскому».