Книга 2 Глава 7

                7

     По утрам свет в комнате отдыха не включали. Так что сейчас здесь (и в реальной, и в отраженной комнатах) царила полутьма. .. В глубокой задумчивости он опустился на первый попавшийся стул. «Сел» из привычки сидеть в мире реальном, потому что в мире отраженном, ему, бестелесному, в сидении необходимости не было. Так что он не сел, а завис над стулом... Впрочем, сидит он или висит никакого значения для него на данный момент не имело. Настроение опустилось до отметки «пасмурно»... За гранью какой- либо логики фантастичность его превращений и нынешнего положения просто оглушала... «Кто я, где, как долго будет продолжаться это сумасшествие? — рвался из него наружу едва удерживаемый вой отчаяния... - Или — все-таки — существует небесная кара для двуногих за максимализм и индивидуализм, и я наказан, я в аду? Хм, наказан одиночеством»...
    Всю свою жизнь, особенно во второй ее половине, он жаждал одиночества. И вот это желание, хотя и странным образом, кажется, сбылось. И что дальше, навсегда один одинёшенек? Нужно радоваться?... Только вот не радостно как-то... Но, уверяю, не потому, что я один, а потому, что непонятно, где я: в мире живых, в мире мертвых или — не там и не там...
    -В яблочко, Володя: ты в самом деле, не там и не там, - проговорил кто-то за спиной Иванова негромко.
    Владимир оживился: неужели у него наконец-то появился здесь собеседник?... И голос чем-то знакомый... Он, настолько быстро насколько позволяло его медлительное строение, развернулся... Комната была пуста... Пуста, если не принимать во внимание двух ярких, слепяще белых шариков, висящих в воздухе в двух метрах от пола. Равные по диаметру рублевой монете, шарики искрились и едва заметно вибрировали... Владимиру не доводилось видеть шаровую молнию, однако он предполагал, что она должна выглядеть также, как эти невесть откуда взявшиеся, висящие перед ним шары. Зависшие в воздухе шарики почему-то казались одушевленными и, что вообще странно, смотрели ему в глаза и смотрели дружелюбно ...
    -Что... кто вы такие?... — еще не веря, что какие-то шарики умеют разговаривать, спросил Иванов. — И кто только что обращался ко мне?
    -Володя, это я, Игорь Соломин, - сказали из одного из шаров. — Мы сейчас покажемся, ты только не пугайся того, что увидишь ...
    До сих пор относительно статичные, оба шарика начали вращаться вокруг своих осей... Их движение с каждой секундой ускорялось, яркость шариков тускнела, а сами они увеличивались в размерах... Кончилось тем, что оба шара как бы развернулись полностью из своего прежде свернутого положения, а развернувшись, образовали две, в человеческий рост голографические фигуры... Четче всего у полупрозрачных фигур обрисовывались лица. Лица обладали живостью, подвижной мимикой, присущими живым людям реального мира... Владимир тихо ахнул — перед ним стояли какой-то старик с окладистой бородой и... его самый дорогой друг Игорь Соломин...
    -Игорь! — воскликнул Иванов и подался к товарищу: - Ты?! Значит, я все-таки в загробном мире?... Ты, я знаю, умер, покончил с собой...
    -Все не так, дружище: это не загробный мир, а я и не умер, и уж тем паче не кончал с собой. Мало того, и тот человек, которого ты знаешь, как Соломина, не совершал суицида. Соломина человека убили, замаскировав его смерть под самоубийство. Его убийцы, - не те, кто осуществил убийство, а заказчики, - черные люди, власть и деньги имущие, и оттого возомнившие себя элитой. Эти ничтожества, прикрываясь «благородной» целью заботы о государственной безопасности и о светлом будущем человечества, убивают всех, кто владеет Словом и Знанием. Всех, кто обладает способностью увидеть за их респектабельными лицами, да, талантливых, но в сути своей, обыкновенных хитрованов, жадюг и лжецов, паразитирующих, присваивающих себе плоды трудов простодушных двуногих. Именно такие и приказали убить Соломина человека. Однако, им, убийцам и обычным смертным, не ведомо — и ведомо не будет никогда — что, убив Соломина, смертного человека, они лишь ускорили освобождение из земного плена бессмертного, неподвластную ни им, ни времени единицу Мысли...
    -Истинно глаголешь, Игорша Солома! — вклинился раскатистым басом в речь Игоря его спутник.
Соломин взглянул на старика, переменил тон и, улыбнувшись, спросил:
    -Кстати, не догадываешься, Володя, кто — мой товарищ?
Владимир замялся. Каким-то седьмым чувством он уже
знал, кто этот величественный старик, несмотря на то что никогда его не видел и видеть никоим образом не мог.
    -Ну-у... - протянул он нерешительно, и с робостью поднял глаза на старика: - Простите меня, пожалуйста, если я ошибусь ... Вы Аввакум, протопоп Аввакум?
    -Я грешный есмь, - поклонился Иванову писатель- священник семнадцатого века в знак подтверждения.
Не сводя со старика восторженного взгляда, Владимир тоже поклонился и воскликнул:
    -Здравствуйте, Аввакум! Великая честь для меня говорить с Вами!... Я так восхищался Вами, так много думал о Вас, о Вашей судьбе и произведениях, когда писал роман о Вас...
    -То нам ведомо, и — благодарствую! То ж благодарствую за труд Ваш обо мне жалком: за Вашего «Гения»...
-От меня тоже спасибо, Володя, - за «Поэта»! — вставил Соломин. — Правда, я в твоем «Поэте» изображен этаким худосочным и несчастным... Между тем, земной Соломин был счастливым. Счастливым своим творчеством, духовными радостями, свершением своих интеллектуальных целей, а больше всего — предчувствием перехода после смерти в жизнь Высшего уровня... Оставим, впрочем, разговоры о прошлом, о нем скажу еще исключительно для тебя, Володя: ты и поэт хороший, и прозаик очень и очень приличный.
   -Спасибо, Игорь! Хотя хвалишь ты меня, писателя, зря: в моих сочинениях, на мой взгляд, преобладают скорее недостатки, нежели достоинства. Я... - Иванов вдруг умолк, и взглянул на собеседников с подозрением. — А откуда вам известно содержание моих повести и романа, ведь они даже опубликованы не были?... Да и во-обще, что это мы разговариваем о каких-то частностях, вместо того чтобы вы просветили меня, что происходит со мной настоящим? Где мы, и откуда здесь вы? Как возможно, что я беседую с людьми уже умершими? Каким образом мы, не имея реальных речевых аппаратов, общаемся?
    -Нам известно, Володя, что у тебя ум за разум заходит от вопросов к происходящему... Проще всего ответить на твой последний вопрос: общаемся мы посредством телепатии. Что касается других...
Соломин сделал паузу. Было заметно, что он колеблется, подыскивает слова. Владимир насторожился: прежде всегда честный, открытый, сейчас Игорь явно хотел скрыть что-то, или, возможно, сказать правду, но не всю.
Заметив недоверие друга, Игорь заговорил, но, совершенно очевидно, с осторожностью:
    -Видишь ли... Я имею право разъяснить тебе лишь некоторые детали происходящего. Цель разъяснения — избавить тебя от разрушительного страха, чтобы страх не помешал тебе наконец найти себя настоящего. Слушай. Во-первых, можешь быть совершенно спокойным, потому что происходящее с тобой не аномальные отклонения психики, а этапы, нормальный ход твоего поступательного движения к Знанию... Во-вторых, в своих недавних размышлениях о строении Вселенной ты, несмотря на ошибочность основной их линии, очень близко подобрался к истинному положению вещей. Но все еще оставаясь человеком, познать невероятность настоящего ты никак не мог. Правда откроется только в том случае, если ты, лично ты, без чьей-либо подсказки, вспомнишь, кем ты являешься на самом деле. Повторяю: воспоминание должно произойти естественным образом, и ни я, ни Аввакум повлиять на твою способность вспомнить не в силах. В наших силах было отвести тебя от самоубийства, и сделали мы это так: подсказали тебе, как открыть в себе экстрасенсорное восприятие, поскольку знали, что человека, в котором ты находишься, сочтут за его экстра зрение сумасшедшим, а дальше он и впрямь сойдет с ума, его привяжут. В этом случае ты, Иванов не человек, сможешь на некоторое время высвободиться из Иванова человека, побывать в реальности Отраженного мира и начать познавать себя истинного, и, возможно, вернуться в родной тебе мир... Ну а о том, откуда нам известно о содержании твоих повести, романа, размышлений о бессмертии, о решении свести счеты с жизнью, скажу лишь вкратце... Мир, как ты правильно догадался, Океан Информации. Он, и всё внутри него, единая система. По цепям системы со скоростью мига мчатся мысли. Численность мыслей — бессчётна, отделить и заострить внимание на какой-нибудь одной из них невозможно. Однако, если знать волну того, от кого исходят мысли, можно настроиться на нее, принимать, читать мысли источника, даже выходить на двустороннюю связь с ним... Сочиняя стихи, прозаические произведения, даже просто о чем-нибудь думая, ты, Володя, сам того не ведая, запускал свои мысли в закодированном виде в Единую Информационную Сеть Вселенной, из которой мы без труда могли ознакомливаться с твоими умственными построениями...
    -Нет, ну чувствовал же я, чувствовал. — перебив Соломина, воскликнул Владимир, - что я, - хотя ты, Игорь, чего-то не договариваешь, - не человек, а также — не ошибался, когда подозревал, что за мной наблюдают!... Эх, знать бы это наверняка — постарался бы быть лучше, трудолюбивее... Вел бы себя также стойко как ты, Игорь, и Вы, Аввакум, в своих таких достойных, в отличие от моей, жизнях. А я слабак. Сломался. Сдался да еще и запил, и допился до того, что свихнулся...
    Устыдившись собственных пороков, Иванов замолчал.
    -Выше голову, Володя. Не занимайся неоправданным самобичеванием, - сказал Соломин мягко. — По земному пути ты шел достаточно достойно. Ну а запил и сошел с ума не ты... Тот, кто настоящий ты, ни запить, ни сойти с ума не в состоянии в принципе. Пил, сошел с ума Иванов человек; несмотря на то что в популяции животных своего вида он — особь сильная и незаурядная, он не выдержал мощи просыпающегося в нем существа высшего порядка. ..
    -Опять говоришь загадками, Игорь. — Владимир тяжело вздохнул. — Я, Иванов, тот, кто неизвестно кто?!... А может, наш раз¬говор — мой сон, а то и — бред сумасшедшего, а? Если же нет, то сейчас-то я отделился от того Иванова, что лежит в дурке связанный ... Что мне тогда мешает «вспомнить», «познать себя» и очутиться в «родном мире»?
    -Препятствие в том, что, несмотря на умственное неприятие жизни в облике человека, ты, тем не менее, окончательно еще не разиндентифицировал себя с людьми. С «командированными» на землю (пусть понятие «командированный» станет для тебя еще од¬ной наводкой) такое, увы, случается нередко. Они свыкаются с человеческой оболочкой, с жизнью в облике гомо сапиенс и, скажем так, забывают о своем неземном происхождении.... У тебя, слава Вселенной, все не так запущено. Значительную часть земных привычек ты перебороть сумел. Это и позволило тебе, пока временно, отделиться от тела носителя, позволило даже преодолеть грань между реальностями, очутиться в Отраженном мире, первой ступеньке длинной лестницы в Тонкие миры и Высшую реальность. А вот поднимешься ли ты на верхнюю ступень, зависит от того, насколько бесповоротно ты сможешь отказаться от человеческого в себе. Не сможешь — навсегда вернешься в свой земной облик.
   -Спаси и сохрани меня от этого, Вселенная! — пробормотал Иванов. — Не хочу быть человеком, не хочу ни под каким соусом ...
   -Уже неплохо! — похвалил Соломин. — Хотя одного желания, к сожалению, не достаточно, мы с Аввакумом явились к тебе с надеждой услышать именно эти слова. Поддержать тебя и подсказать дорогу в преддверие нашего-твоего мира.. .Называется он Коэнус. Совершить восхождение ты обязан в одиночестве, полагаясь только на силу своего духа и ума... Если тебе удастся добраться до входа в Коэнус, там, в преддверии, решат, - кто не скажу, - очистился ли ты и достоин ли присоединиться к обитателям Коэнуса...
Заметив, что серебристые фигуры перед ним стали вибрировать и утрачивать четкость, Иванов забеспокоился...
   -Игорь, - воскликнул он. — может быть, можно, чтобы вы посопровождали меня хоть немного?!...
   -Я же тебе сказал: нельзя. Главное не робей, верь в себя и ты справишься. Ну, нам пора. Надеюсь, увижу тебя уже не в качестве Иванова. Я и Аввакум, кстати, имеем совсем другой облик, человеческий облик мы приняли для того, чтобы быть для тебя более понятными... Да, вот еще что: прежде чем ты последуешь за нами, ты должен, и это очень важно, мысленно внушить остающемуся в больнице Иванову человеку следующее. Убеди его, что он находится не в психиатричке на излечении, а приглашен на киностудию сниматься в декорации психиатрической больницы в массовке кинокартины о жизни психически больных. Так как ты и он все еще связаны энергетическими и духовными узами, часть твоих мыслей фиксируются в его мозге, и он может невольно выдать подслушанные обрывки из нашего разговора. За него не переживай — с твоим уходом он не погибнет. Теперь, Володя, запоминай, как последовать за нами, как перемещаться в Тонких мирах…Начали… Сейчас я и Аввакум мысленно приказываем себе свернуться в шарики энергии...
    Иванов с напряжением наблюдал, как голографии его посетителей все сильнее вибрировали и, теряя свои очертания, скручивались, вихрились вокруг невидимых осей, пока не приобрели форму ярких шариков, которые некоторое время назад предстали его взору в первый раз...
     - Ну вот, Володя, - «сказал» один из шариков голосом Соломина, - мы вновь такие, какие мы в действительности. Сейчас мы улетим. После нашего исчезновения сразу или спустя минуту, другую, можешь отправляться следом и ты. Сверни себя в шарик- молнию, затем прикажи себе телепортироваться на «скорлупу» яйца, прикрывающую Конструкцию (в одном из своих снов ты Ее видел). Это первая телепортационная станция — с нее телепортируешь себя на «валик» вокруг оси Конструкции, а уже оттуда стартуй туда, куда будут устремляться подобные тебе шарики... До свидания, Володя!...
     Заключительные слова Соломина донеслись уже из пустоты: оба ослепительных шарика мгновенно растаяли в воздухе...
     Иванов опять был один в полутьме отраженной комнаты отдыха... Он страстно желал и в то же время боялся превратить себя в шаровую молнию и... отправиться в неизвестность... Помня наставления Игоря, он сначала «сходил» в отраженную надзорку, посидел в ногах спавшего отраженного Иванова, внушая ему мысленно, что он не больной, а в роли привязанного белогорячечника по сюжету снимающегося фильма о психбольнице... При этом он с удивлением услышал, что реальный Иванов, спящий в реальной надзорной, вслух, но бессвязно и путаясь, кричит — повторяет речь его, Иванова прозрачного...
    Внушив отраженному и реальному Иванову, что им делать, Владимир вернулся в комнату отдыха собираться с духом для все еще страшившего его акта — телепортации.

    Ефим Ильич украдкой взглядывал на наручные часы. Не терпеливо ворочался в кресле. Не мог дождаться конца смены. Серьезно простудилась ненаглядная внученька, и он рвался домой, сменить у постели крошки дочь, которой нужно было бежать на работу. Да и подустал он сегодня — дежурство выдалось не из самых легких. С Ивановым под утро смотри-ка как пришлось повозиться! Правда, ему, как медику, эта возня принесла удовлетворение тем, что он вмиг распознал в с виду спокойном и здоровом пациенте признаки зарождения тяжелой психической болезни и принял самостоятельное решение перевести больного в первую палату. Постоянным, - и надолго, если не навсегда, - клиентом больницы будет этот бедняга. И не горячка у него, а что-то более серьезное с психикой. Эти «мы светимся», «у меня открылось другое зрение» Иванова говорили о многом. За пятнадцать лет работы в больнице Ефим Ильич опыта поднабрался... «Эк как его колбасит! — с сочувствием думал медбрат, когда жестко «ограниченный» Иванов сначала успокоился и уснул, а затем начал во сне звать Боброва, и разговаривать еще с кем-то... - Кошмары, видно, снятся... Господи, до чего водка доводит несчастных!» Потом Иванов опять успокоился, только бормотал что-то, будто разговаривал с одному ему видным собеседником. Ефим Ильич не вслушивался — какой толк слушать бред?... Сейчас, привязанный затих, более глубоким сном заснул, должно быть. И хорошо — спокойнее.
    Иванов и правда наконец-то заснул крепким сном счастливого, беззаботного человека. До этого он спал тревожно: снились всякие ужасы, что он, будто бы, был в запое, попал в психушку, успел там стать экстрасенсом, от чего сошел с ума с бзиком, что он будто бы находится один одинешенек в каком-то отраженном мире. Брр! Затем, слава тебе, Солнце, он все-таки вспомнил, что спит не в настоящем сумасшедшем доме, а в декорации, выстроенной для съемок фильма о психиатрической больнице... Посниматься в кино массовке в роли алкоголика, впадающего в белую горячку, он согласился и из любопытства, и из-за денег... И роль-то интересная: его привозят на «скорой» - приемное отделение — врач - осмотр — больничная одежда — декорация надзорной палаты, в которую его привели, уложили и привязали... А он, дожидаясь начала съемки, взял и заснул. Так что беспокоится не о чем, у него все замечательно: отснимется, получит за съемки деньги, накупит себе еды, в кино сходит...
     В то время как Иванов человек реального мира мечтал, на что потратит деньги за участие в киномассовке, инфо Иванов в Отраженном мире готовился отправиться в путешествие в неведомое. Он, как его учил Игорь Соломин, мысленно сконцентрировался... Приказал себе, состоящему из люминесцирующих энерго палочек, свернуться до размеров небольшого энерго шарика... Приказ по¬действовал: Иванов превратился в зависшую в воздухе комнаты отдыха крошечную шаровую молнию...
    В необычном для него облике ярко светящегося энерго шарика, Владимир, как ни странно, чувствовал себя человеком, сохранился в нем и его опыт, память и знания человека, только отошли они куда-то на периферию его сознания. Центральное же место в сознании заняло возникшее неизвестно как и откуда понимание того, что ему делать дальше, а также того, как устроена Материальная Реальность. Он каким-то чудесным образом обрел способность охватывать духовным зрением гигантские расстояния, без¬донные глубины и саму суть недоступных обычному человеческому глазу космических пространств.
     Материальная Реальность, одной из крохотных частиц Которой являлась Земля, имела четкие границы и была искусственным, «рукотворным» образованием. Ее окружала невидимая оболочка, имеющая форму граната. Диаметр «граната» равнялся триллионам световых лет. В «мякоть» граната, космическую пустоту, вкраплялись «ягоды»: звезды, планеты, звездные системы, галактики. Гранат еле заметно вращался, сидя на невообразимой по толщине оси, которая пронзала его точно посередине. Ось представляла собой чудовищной сил поток энергии, выливающейся через верх и вливающейся через низ граната. Изливаясь через верхнее отверстие граната, энергия фонтанировала. Часть струй этого огненного фонтана падала в пронизанный зигзагами молний океан энергии, океан, в котором как гигантский поплавок плавал «гранат». Другая часть струй фонтана стекала вниз, по бокам «граната», образуя его кожуру — стенки.
     Устойчивость-стабильность Материального мира, находящегося внутри «граната», поддерживалась как силами гравитации Его звезд и звездных систем, так и работой необычного сооружения, - назовем его: «Конструкция», - расположенного точно в центре сердцевины граната. Конструкция, как и «гранат», сидела на энергетической оси. Конструкция была защищена силовым полем, по форме напоминавшем куриное яйцо. Силовое поле было прозрачным, но из-за своей яйце образности казалось Иванову белым. Свой первый прыжок телепортации Иванов должен был совершить именно на стенку силового поля, скорлупу «яйца».
     Осмелев после успешной трансформации в шарик шаровой молнии, Владимир привычно, словно проделывал это не раз, приказал себе, шарику, телепортироваться на защитное поле Конструкции. Факт, что он занимается такой фантастической процедурой, как телепортация в пространстве, уже не вызывал у него ни удивления, ни волнения: в сказочном мире, в котором он сейчас пребывал, возможно, по-видимому, и невозможное...
     Телепортация прошла как по маслу... Не успел он додумать о перемещении на скорлупу «яйца», как он, энерго шарик, каким-то образом превратился в набор математических символов, промелькнул по каким-то инфоцепям и... материализовался опять в виде шарика молнии уже на стенке, но не на внешней, а вогнутой внутренней "яйца". Стенки силового поля расходились от того места, где он очутился, во все стороны и - бесконечно далеко в пространство. Охарактеризовать огромность силового яйца, - да и то это не выразит невообразимых величин и расстояний здешней реальности, - можно было, например, так: он, Иванов-шарик - комар, сидящий на куполе, который прикрывает, скажем, половину земного шара...
     И вдали, и рядом с Владимиром на "скорлупу", то тут, то там, прибывали и, не задерживаясь, тут же отбывали такие же, как он, только меньшего, или чуть большего размера шары-молнии. Стартуя со "стенки", они устремлялись в сердцевину "яйца", к сверкающей всеми цветами радуги Конструкции, которая плавно вращаясь на бушующей огнём оси - потоке энергии, парила в пространстве, замкнутом силовым полем.
     Во сне Иванов видел Конструкцию в общих чертах, без многочисленных деталей. Сейчас Она предстала ему во всей Её огромности, загадочности, захватывающей дух красоте. Ее размер равнялся приблизительно трети объема силового "яйца". Если само "яйцо", наверное, вместило бы в себя всю солнечную систему с ее солнцем и всеми планетами, становилось очевидным, как Конструкция велика. Состояла Конструкция из трёх частей: двух одинаковых по величине, круглых усечённых пирамид, обращённых друг к другу основаниями и расположенного в зазоре между основаниями гигантского диска, диаметром раза в полтора больше, чем диаметры оснований пирамид. Диск и пирамиды сосуществовали порознь, единым целым их делала энергетическая ось, на которую они были насажены и вокруг которой медленно вращались, причем вращались в разных направлениях: пирамиды - по часовой стрелке, диск - против.
    Материал, из которого были сделаны пирамиды и диск, напоминал воду, прозрачную, но подкрашенную всеми главными красками с сотнями их оттенков. Многокрасочная, Конструкция, подсвеченная изнутри огненно-белым сиянием бушующей энергии оси, сверкала словно миллиарды собранных вместе редких драгоценных камней.
    Особенно волнующую таинственность Конструкции придавало то, что Она казалась не неодушевлённым предметом, а живым организмом. Такое впечатление создавалось из-за того, что Конструкция "дышала", изменяя при "дыхании" свои размеры и цвет. На "вдохе" объем Конструкции чуть увеличивался, цвет же приглушался. На "выдохе" - объем сокращался, цвет усиливался до ослепительности, а на пике "выдоха" из Конструкции исторгались, устремляясь во все стороны ярко-золотистые лучи-стрелы, которые на огромной скорости уходили в пространство за пределы "стенок" силового поля.
    Эзотерическое Знание, пришедшее к Иванову, как только он стал сгустком шаровой молнии, позволяло ему охватывать духовным зрением невообразимые расстояния и размеры объектов. Это же Знание позволило ему догадаться о назначении Конструкции. Назначением фантастического сооружения было подпитывать, поддерживать стабильность и равновесие всех объектов Материальной Реальности. Подновлять память вещей, живых существ: атома и песчинки, навозного жука и солнца, планет, звёзд и звёздных скоплений, и даже - межзвёздной пустоты. Лучи, исторгаемые Конструкцией, напоминали всему живому и неживому, какими они должны быть по строению, по содержанию, по облику... Без непрерывных инфо-энерго посылов Конструкции все предметы, от крошечных до гигантских, все живое, потеряв свою инфопамять, распались бы. В Материальной Реальности воцарился бы Хаос, захламленное пространство с плавающими в его пустоте бесформенными обломками взорвавшихся звезд, распавшихся планет, мертвых, потому что все живое и неживое забыло положенные им инфообразы.
    Ось, столб бушующей, мчащейся вверх энергии, окружал, помещаясь в зазоре между верхней плоскостью диска и основанием пирамиды над ним, сходный с баранкой, валик. Валик люминесцировал перламутровым свечением и пульсировал. Именно на него телепортировались прибывающие на стенку "яйца" силового поля с разных концов Материальной реальности шарики-молнии. Материализовавшись на валике, они тут же отправлялись дальше: в стремнину потока энергии оси, и - вверх. Последним пунктом назначения был для них - как Иванову говорило Знание — подстанция- валик, находившийся уже за пределами "граната", Материальной реальности. Эта подстанция-валик парила в пространстве иной, нематериальной Реальности, парила зависнув над "цветком" фонтана, вырывающегося из "граната" потока Энергии...
     И стенка, "скорлупа" яйца, силового поля, защищающего Конструкцию, и эти валики служили Шарам остановками и стартовыми площадками для телепортации - мгновенного перемещения по чудовищным расстояниям Материальной реальности. Неясным для Иванова оставалось: кто и для какой цели создал эту фантастическую, грандиозную систему.
     Как бы там ни было, валик-подстанция за пределами "граната" являлся пунктом назначения и для него, Иванова... И, отбросив колебания и сомнения, он телепортировал себя на валик над диском Конструкции, а с него в огненную стену оси и - вверх, на находящийся в его воображении валик-"баранку", над огненным "цвет-ком" струй энергии, бьющих из гигантского верхнего отверстия "граната"...
     Мгновение, и он материализовался в форме шарика-молнии на матовой поверхности "баранки", висящей в пустоте, за пределами «граната»... Внизу под ним, фонтанировала огненными струями энергия. Её струи, взметнувшись вверх к валику, но не достигнув его, падали, и стекали: частью - на стены "граната", частью - в слабо заряженный океан энергии. Океан - видел Иванов внутренним взором - имел сплюснутую форму, то есть не имел, как земной водный океан, опоры в виде земной коры: небом над его верхней и нижней плоскостями была космическая пустота...
    Перед Владимиром простирался фантастический, загадочный мир...
    В чёрной пустоте над мерцающим слабыми огненными вспышками "океаном" везде, как бы далеко ни проникал духовный взор Иванова, плавали на разных высотах от поверхности океана энергии ослепительно белые, чуть искрящиеся шаровые молнии. Одинаковые по форме Они разнились своими диаметрами: кто - с теннисный мяч, кто - с футбольный, некоторые - диаметром в метр, а примерно в середине этого удивительного мира парил, окруженный, словно спутниками, маленькими, Шар диаметром в десятки километров. Образно, картину раскинувшегося перед Ивановым чужого мира, можно было выразить так: океан энергии — бес¬крайнее поле, бледно-голубое, испещренное бесчисленными огненно-оранжевыми ручейками-молниями, вспыхивающих в местах их пересечений. Над «полем», на расстоянии в сотни световых лет друг от друга возвышаются верхушки двух «Гранатов», вместилищ Материального и Антиматериального миров. Из «Гранатов», будто гигантские огненные цветы, тянутся вверх и опадают струи бушующей энергии... А между «Гранатами» над «полем» висят в темной синеве, - одни близко к «земле», другие — далеко от нее, - миллионы миллионов маленьких, больших и большущих искрящихся воздушных шариков одинакового серебристо белого цвета...
    На каждый кубический километр пространства Шаров приходилось от двух до нескольких десятков единиц, в целом же Их было, наверное, много миллиардов...
    Иванов заворожено смотрел на необычный, явно разумный, но ни на что не похожий с позиций человеческого опыта, Мир Шаровых молний...
    Шары не стояли на месте, они двигались и их перемещения казались осмысленными... Они жили, жили какой-то особой жизнью, чуждой, непостижимой для людского сознания жизнью...
    Перемещались обитатели фантастического мира по-разному: и очень быстро, почти мгновенно, и медленно, по одиночке, парами и большого числа группами... Будто прогуливались.
    В чёрных пространствах Шарового Мира властвовала абсолютная тишина. Если Шары и общались, то, вероятно, либо духовно, либо телепатически, либо каким-то другим, неизвестным Иванову способом.
    Иногда Шары то тут, то там объединялись в скопления от десяти до сотен единиц. Эти объединения, по-видимому, имели важное значение. Поведение Шаров внутри скоплений менялось: Они начинали как-то очень своеобразно двигаться, так, словно затеяли танец... В причудливом напряжённом ритме яркие шарики составлялись в звёздочки, в кружочки, спирали, прямоугольники, треугольники, тетраэдры, октаэдры, другие геометрические фигуры... Скорость их движения то замедлялась, то ускорялась, переходя на бешеный темп, то опять падала.
    И объединение Шаровых молний в скопления, и "танец" служили какой-то вполне определённой цели. Целью, похоже, были обмен информацией и обсуждение выставленных на обсуждение данных, потому что образующиеся в "танце" геометрические фигуры порождали в пустоте ядра скопления картинки-миражи, отда-ленно схожие с бегущими рядами картинок земных электронных табло. Содержание картинок состояло в основном из стремительно чередующихся рядов каких-то символов и значков. Ряды символов перемежались графически стройными, математически упорядоченными вереницами похожих на цифры знаков. Их вереницы можно было с большой натяжкой сравнить со сложнейшими дифференциальными уравнениями высшей математики землян. В картинки рядов символов и "уравнений" нет-нет вклинивались и видеоотрывки: "телепанорамы" (в прямом эфире) каких-то необычного строения звездных систем, фантастических планет и невообразимо странной жизни на них...
    Проходило несколько минут, скопления распадались. Шары возвращались на свои места, и в Их мире воцарялся относительный покой, относительный потому, что незначительное движение Шаров в окружающем их пространстве, плавное, неспешное, продолжалось. Однако случались и такие мгновения, когда на секунды все без исключения обитатели этого загадочного мира вдруг замирали. В эти моменты обездвиженности Шары на всём протяжении Их мира соединял тонкий, как швейная нить, световой луч. По лучу от одного Шара к другому бежали, искрясь и помигивая, разноцветные огоньки. Луч исчезал, и Шары возобновляли своё движение.
    Всматриваясь в таинственную жизнь, Владимир чувствовал в ней что-то знакомое ему, близкое и ... родное?.. Его неудержимо тянуло присоединиться к состоящим из плазмы существам, ведь внешне он был сейчас таким же как они... Пару раз он делал попытки "слететь" со своего места на "валике". Концентрировался, мысленно приказывал себе телепортироваться хотя бы в самую ближнюю точку Шарового мира. Ничего не получалось, что-то удерживало его на месте...
    Осознав, наконец, что не преодолеет преграду, незримую, но прочную, между ним и миром Шаровых молний, он мысленно взмолился: "Э-э-эй, я такой же, как Вы, Шары. Пожалуйста, разрешите мне остаться с вами!..".
    Его, кажется, услышали: Шары, и ближние, и дальние, замерли. Последовала короткая пауза, затем, будто включили электросеть, появился, в мгновение ока связав всех обитателей Шарового мира, мигающий бегущими огоньками световой луч-нить...
    Шары совещаются, - расценил Иванов происходящее... - Обсуждают его просьбу?.. - Лучик погас также быстро, как зажёгся, Шаровой мир опять пришёл в движение, а на него по-прежнему не обращали внимания...
    Он безнадёжен, чужой, поэтому отвергнут, - констатировал он с горечью... И тут, ближние к фонтанирующей из "граната" энергии Шары начали собираться над парящей над фонтаном "баранкой" - подстанцией.
Шары, сотни шаров, сгруппировались над "головой" Иванова в четко упорядоченное скопление и закружились в своём "танце" геометрических фигур...
    "Танец" предназначался для Иванова, и он жадно всматривался в сердцевину скопления, где, как он уже знал, на "электронном табло" проявляются мыслеобразы танцующих.
    Он не ошибся: "танцевали" для него... На "табло" скопления возникали, последовательно и быстро сменяясь: Иванов — человек, Иванов, состоящий из светящих палочек, Иванов - шарик молнии, шарик распадается на две половины... "Ему показывают, - дошло до Владимира, его, Шаровой молнии, строение! ".. Внешнее "тело" шара состоит из тонкой плазменной оболочки, внутреннее, на вид пустое, из спрессованной до чудовищной плотности информации, из миллиардов битов которой он, Иванов еще человек, имеет доступ лишь к небольшой их части: сведениям о знаниях и опыте человека. .. Содержание другой, бесконечно большей части его инфопамяти, закрыто..."
    Проникнуть в глубины себя, восстановить свою прапамять и ... вспомнить(!), - вот что от него требовалось...
    Шары, словно услышав его мысли, прекратили танец и, видимо, посчитав свою миссию выполненной, разлетелись.
    Вспомнить?! Но как это сделать?.. Умственные усилия проникнуть в суть себя, волевые посылы, концентрация ничего не давали... Нужен какой-то особый приём, или - пароль, как для входа в компьютер?.. А как его найти? - ломал он "голову"...
    Его озарило, когда он уже был готов "махнуть рукой" на всё: ошибка в том, что он пытается вскрыть прапамять с позиций себя, ещё человека! А ведь «он - не человек», - говорил ему Соломин. Да и сам он в далёком земном прошлом высказал однажды такое же предположение...
    "Танцующие" Шары подсказали, что ему нужно искать ответы внутри себя шара... Ну, он смотрит, старается... И что видит? Его плазменная оболочка, светясь, наполняет внутренний объём шара слабой подсветкой... В полом полутёмном пространстве этого объёма время от времени возникают какие-то неясные картинки... Их сменяют другие, и тоже исчезают... Изредка пустоту пронизывают перекрещивающиеся, переплетающиеся друг с другом паутинки электрических(?) лучиков... Спрессованная ли Информация или нечто другое, недоступное его, Иванова, взору, но в этой "пустоте" что-то есть. Ясно, что человеческим зрением ему это "что-то" не увидеть... А что если представить себя не человеческим существом, а этаким Нечто, аморфной безэмоциональной Сущностью, неподвластной ни времени, ни пространству, безмятежной, бездумной, равнодушной и по ледяному холодной?
    Мысль понравилась, но не представляя, как её осуществить, Владимир решил просто максимально расслабиться, выкинуть из "головы" все знания, чувства, эмоции, мысли и вообразить себя ничем, микроскопически маленьким атомом вне времени- пространства, там, где нет ни света, ни тьмы, ни движения, ни даже пустоты, там, где нет ни - че - го!.. Миг, и его сознание погасло, он, Иванов, перестал быть...
    Сколько длилось небытие, секунды или годы, Иванову было не известно... Мыслить, осознавать себя - себя? Нет, не себя: тот, кого он сейчас осознавал, как свою сущность, не являлся человеком "Иванов".. .Вообще не был человеком, хотя напрочь памяти о пребывании в облике человека на планете Земля он не утратил... Он - сгусток Информации, защищённой от рассеивания плазменной оболочкой шаровой молнии... Однако в чём смысл его существования в новом облике, он по-прежнему не знал... Сведения, заключённые внутри него, оставались загадкой...
    Он так и не вспомнит: кто он и для чего существует? - думал он, вглядываясь в полый объем своего круглого "тела"...
    Но вот в полумраке его, Шара, объёма проступили сначала очертания, затем - со всеми чёрточками и деталями широко открытые глаза... Без лица, без носа и переносицы, надбровных дуг и висков - только неподвижные веки и глазные яблоки в глазных впадинах... Строение, конфигурация их главных составляющих, разрез этих каких-то потусторонних, что ли, Глаз имели некоторое сходство с глазами людей... Сходство тут же перечёркивалось не матово-белыми, как у людей, а сияющими серебряным светом живой плазмы глазными яблоками и закрывающими глазные яблоки почти полностью, огромными, фантастическими своим строением зрачками, которые представляли собой суживающуюся вглубь глазных яблок, раскалённую до синего цвета концентрическую спираль. И всё-таки, от человеческих глаз "Глаза" отличал не Их необычный вид... Главное отличие приходилось на Их выражение, точнее сказать, на отсутствие вообще какого-либо выражения... Безучастные, отрешённые, не по человечески не мигающие, бесстрастные, ледяные и равнодушные, нет, даже не равнодушные, а какие-то бездушные, Они смотрели без эмоций, без интереса, без недоброжелательства, но и без злобы или ненависти - смотрели ни-как!
    Иванов, тогда ещё человек, однажды уже видел "глаза" в далёком прошлом, видел во сне. В том сне он якобы был заперт в какой-то стеклянный ящик, испуганный рвался из ящика наружу, а вдали в тот момент виднелся кусочек Шарового мира и ... этот "глаз"... Тогда, во сне, "глаза" напугали его даже больше, чем замкнутое пространство "стеклянного ящика"...
    Сейчас страха у Иванова не было. Не было у него и любопытства, интереса, сочувствия, доброжелательности-недоброжелательности. Не было вообще ничего того, что называется чувствами, эмоциями. Ивановым управляла одна, основанная на сухой логике, необходимость: посмотреть в эти странные, направленные на него "Глаза". И он посмотрел (хотя понятия не имел, есть ли у него, Шара, то, чем смотрят).
    Взгляды Владимира и немигающих Глаз встретились...
    Ни Глаза, ни Иванов не изучали друг друга. Не старались дать знать о чём-нибудь, охарактеризовать или понять один другого. Не рассматривали каждый своего визави, как рассматривают приятное или неприятное, или никогда невиданное, диковинное существо... И Владимир, и Глаза смотрели, как смотрели бы вращающиеся, попавшие в поле зрения и уставившиеся один на другой объективы автоматических камер слежения.
    Текли мгновения - ничего не происходило. Иванов уже собирался отвернуться, сочтя, что занятие глазеть в ничего не выражающие, ничего не объясняющие Глаза, ничего ему не даст... И тут, словно поняв его мысли, Глаза стали видоизменяться... Зрачки и глазные яблоки заволокло серебристой плёнкой, которая затем превратилась в зеркальную...
    Глаз больше не было. Имелись два зеркала, сохранивших удлинённую форму глаз.
    В зеркалах стояло отражение... немигающих Глаз: те же плазменные белки, та же спираль зрачков... Иванов понял, что видит собственное отражение, что Глаза, преобразовавшись в зеркала, дают понять, что и Они и Иванов Шар - одинаковые, идентичные во всём существа, и - не люди. Увидев в "зеркале" свои "глаза", он понял также и то, чем отличается от человека: у него нет, и не может быть того, что у людей называется душой... Он, Шар, и все Шары Шаровой реальности - другие существа, не биологические ...
    Как только по его внутренним цепям промелькнули эти соображения, Глаза, сейчас зеркала, которые он видел внутри себя, будто сделав свое дело, исчезли, а Иванов, наконец-то вспомнив то, что должен был вспомнить, погрузился в изучение прапамяти, своей и Вселенной.
    По земной системе времяисчисления ему триллионы триллионов лет. Он, единица информации, ми-чеон, дрейфует в вакууме Предправселенной ... Собственное название , название окружающей его в то время реальности и первоначальное осознание самого себя появятся ещё не скоро, через миллиарды миллиардов лет...
     А пока он - просто какая-то крохотная, с практически нулевой массой, неразумная сущность с мелькающими внутри неё обрывками расплывчатых образов и прерывистыми рядами непонятных закорючек-значков. Однако в его аморфной сущности гнездится какая-то убежденность, жёсткая необходимость, заставляющая его двигаться вперёд...
     Он одинок, хотя откуда-то знает, что как бок о бок с ним, так и вдали от него, дрейфуют такие же одинокие как он, мириады ми-риадов и мириады мириадов других ми-чеонов... Предправселенная - бессветная, безбрежная Великая Пустота, безжизненные пространства которой заполнены неисчислимыми по количеству, хао-тично дрейфующими в разных направлениях невидимками ми-чеонами информации.
     Направление неспешного дрейфа ми-чеонов диктуется имеющейся в каждом из них смутной собственной необходимостью...
     Количество необходимостей, гнездящихся в ми-чеонах, в отли¬чие от неисчислимого множества ми-чеонов, ограничено. То есть, лишь миллиарды миллиардов из неисчислимого множества ми-чеонов, близко ли далеко они находятся один от другого, обладают одинаковой внутренней необходимостью. У других миллиардов миллиардов — своя, и иная необходимость. Похожие ми-чеоны, случайно сталкиваясь, узнают друг друга и уже не расстаются, обра¬зуют всё увеличивающиеся числом и уплотняющиеся колонии- скопления. Скопления разрастаются, притягивают к себе ми-чеонов, им подобных ...
     Через миллиарды миллиардов лет океан разрозненных единиц информации преображается в океан плавающих в нём "островов", образованных намертво слипшимися миллионами одинаковых ми-чеонов... Так на смену эры Предправселенной приходит новая, только начинающаяся эра Правселенной...
     Правселенная - всё та же Великая Пустота, но теперь заполняющий её океан аморфной информации сильно разряжен . Количество дрейфующих в нём свободных ми-чеонов сократилось во много раз. В сильно разряженном содержимом океана информации плавают на разных высотах, тут, там, везде, камешки, глыбы и горы из камня, шарики, шары и озёра из воды, облачка и огромные облака, образованные различными, в сжиженном состоянии газами, клочки и многокилометровые поля разнозаряженных токов, при сближении которых вспыхивают молнии, пушечным грохотом гремит гром. Молнии, попадая в кислородно-водородно-гелиевые об¬лака, зажигают вспыхивающие ненадолго крошечные солнца. Жар недолговечных солнц растапливает и испаряет глыбы смёрзшейся до состояния льда воды ... Камень, вода, газы - это праматерия, токи - праэнергия, которые образовались путём слияния в колонии- скопления миллионов и миллиардов одинаковых по своей внутренней необходимости ми-чеонов информации ...
    Дрейфующий в хаосе обломков и солнц праматерии, он тоже уже не одинок. Он нашёл в пространствах пустоты и объединил вокруг себя родственные ему частицы информации. Необходимость у них всех одинаковая, и она существенно отличается от необходимостей других объединений ми-чеонов. Его-их необходимость обмениваться опытом, сравнивать имеющиеся у каждого разные образы, колонки и ряды значков-символов. Обмен, сравнивание идут пока спонтанно. Ясности осознания себя, единого мнения у членов их сообщества ещё нет... Но, хотя и смутно, они уже знают, в чём, кроме необходимости, заключается их отличие от сообществ других ми-чеонов. Ми-чеоны газов, камня, воды и даже токов - слабо активные: в них почти отсутствуют образы и наборы символов, по¬этому, объединённые в группы, они "безмолвствуют", то есть, не ведут обмена опытом. А он и присоединившиеся к нему ми-чеоны - сильно активные, и они уже начинают не только сопоставлять об¬разы друг друга, но и делают робкие попытки придумывать из уже имеющихся новые образы, комбинировать и выстраивать ряды сим¬волов по-новому ...
    Между тем, их дрейф по Правселенной продолжается. По ходу движения, лавируя между водяными гроздьями, каменными обломками, электроразрядами и пылающими кружочками маленьких солнц праматерии, он-они встречают множество одиночных, ещё не присоединившихся ни к кому ми-чеонов, несущих в себе самые разные необходимости. Он-они уже научились распознавать их. Поняли, что ми-чеоны помимо определённой необходимости обладают ещё и разной массой... Вообще, все ми-чеоны информации имеют практически нулевую массу, но она у них тем не менее есть. У ми-чеонов его сообщества масса самая маленькая... По этим признакам - масса, активность, необходимость - он-они ищут похожих на них, а, встретив, присоединяют к своей колонии.
    Помимо уже известных ему-им ми-чеонов одиночек и ми- чеонов, успевших образовать определённый вид праматерии, на его-их пути изредка встречаются резко отличные по внутренним характеристикам ми-чеоны, как одиночные, так и целыми колониями. Эти ни на что не похожи ни по своей массе, ни по активности, ни по необходимости, ни по конфигурации образованных ими скоплений. Одни из них как-то странно пульсируют - вздуваются - лопаются и излучают в пространство токи враждебности ... Другие - это полупрозрачные объекты с причудливо изломанными оболочками, из которых наружу тянутся шевелящиеся нити. Эти агрессивны, нападают и пожирают одиночных ми-чеонов ... Третьи имеют отрицательно заряженную массу и, столкнувшись с ми-чеоном или скоплением с положительно заряженной массой, взрываются. Эти - праантиматерия ...
    В общем, информация, заполняющая пустоту Прамира, непредсказуема, бесконечно многообразна по своему составу и содержанию.
    Несколько раз едва избежавшие столкновения с разрушительными сгустками антиматерии, он-они принимают своё первое осмысленное коллективное решение: обзавестись защитной оболочкой.
    Среди ми-чеонов одиночек, дрейфующих по Правселенной, встречаются особи, имеющие внутреннюю необходимость пребывать в состоянии плазмы ... Он-они, пользуясь гравитационной силой массы их скопления, притягивают "плазменные ми-чеоны" по одному и выстраивают их в окружность, которая закрывает их скопление со всех сторон. Плазменные ми-чеоны сливаются друг с другом, и по прошествии сотен тысяч лет окружают скопление тонкой, но прочной оболочкой плазмы. Он-они теперь в безопасности, и его-их дрейф продолжается. Совместная работа по созданию защитной оболочки приносит ему-им понимание, что он-они обладают волей и силой, позволяющими ему-им пока незначительно, но всё же манипулировать окружающими их праматерией и пра-информацией ...
    В продолжающемся миллионы лет дрейфе выясняется, что сообществ ми-чеонов с такими же качествами, как у его-их сообщества, на просторах Правселенной много. Образ существования, поведение у всех них настолько одинаковые, что большая их часть тоже обзавелась защитной оболочкой. Встретившись, Шары узнают друг друга и уже не расстаются. Дрейфуют вместе. Если на их пути попадаются более слабые сообщества, которые не сумели окружить себя плазмой, сильные втягивают их в себя. Через еще миллионы лет по Правселенной летит сверкающая ярко-белыми поверхностями оболочек армада, состоящая из сотен тысяч больших и маленьких Шаров.
    Движение армады Шаров, летящих вначале в виде беспорядочного скопления, начинает походить на осмысленное: чтобы избежать столкновений с обломками и полями праматерии, армада учится перестраиваться. Шары летят то клином, то выстраиваются в длинную цепь, а встретив чистое пространство, объединяются в рой.
    По ходу дрейфа уже с момента встречи первых десятков, Шары устанавливают между собой телепатическую связь. Обмениваются познанным, имеющимися в Них образами, уже упорядоченными и ещё нет, рядами символов-значков. Чем больше становится объединение Шаров, тем быстрее идёт обмен, а объём их общего знания стремительно увеличивается...
    Знания обобщаются, требуют систематизации, которая невозможна без общего для всех языка. Осознав это, Шары на основе общего опыта, путём комбинирования наличествующих у Них символов-значков разрабатывают язык для общения. Язык заменяет собой бессистемный обмен Шаров образами... И происходит рождение Мысли! Связанные и просветлённые Мыслью, Шары обретают Самосознание. Самосознание приводит Шары к пониманию себя как единого целого, как Высшей Сущности Правселенной - Разума. Разум Вселенной - не что иное как самоорганизовавшаяся из неорганизованной на стадии Правселенной информации.
     Цель Разума Вселенной - созерцание, самопознание и познание окружающей Его реальности; обработка полученных знаний, приведение их в системы с последующим разрушением этих систем и создание из обломков разрушенных систем новых, всё более со¬вершенных, всё более невероятных и фантастических. Уничтожение последних и воссоздание из них новых, новых и новых. Это и есть главное занятие Разума: постоянная, ни на миг не прекращающаяся игра Ума.
     В процессе этой игры Им открываются математика, геометрия , химия, физика, другие науки, которые Он включает в игру Своего Ума ... Знания Разума множатся. Вместе с ними растут Его Воля и Сила.
     На практике Разум применяет Свои Силы и Способности только для одного: устраняет всё то, что мешает или может помешать Его занятию - игре Ума. Первым практическим делом на этом пути становится прекращение дрейфа Шаров. Шары заселяют наиболее чистую от праматерии область Правселенной. Вторым - решение собрать в одно место все Шары, дрейфующие даже в самых далёких уголках мира.
     Эта вторая задача потруднее: её решению мешает как будто непреодолимое препятствие - огромные, в миллиарды световых лет расстояния Правселенной. Скорость же Шаров ограничена. В простом пространстве она вообще невелика, в искривлённом может приближаться к скорости света. Но, во-первых, искривлять про-странство Разум способен на расстоянии не больше чем в тысячу световых лет. Во-вторых, даже скорости света недостаточно, чтобы за сравнительно короткое время переместить часть Шаров в отдалённые области Правселенной, собрать там родственные Разуму ми-чеоны и перебросить их в Шаровой мир. Такое предприятие осуществимо при одном условии: скорость должна равняться ско¬рости мысли, другими словами - быть мгновенной.
     Не скоро, но решение проблемы было найдено: пространство искривляется на максимально возможную дальность... Тысячи Ша¬ров перемещаются со скоростью света в крайнюю точку искривления, строят там из своих "тел" и дрейфующих поблизости родственных ми-чеонов станцию телепортации в виде, например, круг-лого валика. Из Шарового мира на этот "валик", сбросив свои плазменные оболочки, мысленно телепортируют себя уже сотни тысяч Шаров. Шары на "валике", приняв информационную составляющую каждого Шара, "монтируют" точную копию телепортировавшегося. Когда Шаров вокруг станции становится так много, чтобы Они смогли произвести следующее искривление, это делается, и часть Шаров устремляется вперед строить новую станцию, а другая часть возвращается домой... Так, этапами продолжается продвижение в глубины Правселенной...
     Через миллиарды лет работа была завершена: большую часть Правселенной покрыла сеть из сотен тысяч телепортационных станций. В окружающих их областях были собраны, объединены и телепортированы в мир Шаров миллиарды новых Шаров, и Разум Вселенной, распространившись по пространству в тысячи световых лет, принял свой окончательный облик.
     Погруженный в созерцание и в игры Ума, Он был совершенен и всеведущ.
     В Его знаниях оставалось лишь одно белое пятно: как же все-таки началась история Мира, откуда пошли первоначала: Великая Пустота и наполнявшая Пустоту праинформация?.. Впрочем, и эту загадку Он в ближайшие миллионы лет надеялся разгадать. В Правселенную все дальше углублялась группа в миллион Шаров, посланная Разумом с целью выяснить, есть ли у Правселенной конец или какая-нибудь граница. Разгадка, откуда пошел Мир там, где заканчивается Правселенная. Если же конца у Нее нет, тогда первоначала Мира — Великую Пустоту и Праинформацию — Разум примет просто как данность и включит эту данность в игры Своего Ума как исходную. Хотя, не исключена и третья вероятность: ответ, откуда начинался Мир, кроется где-то в самой необъятной, не изученной Им полностью, Праинформации...
     В созданной Им реальности у Разума было еще одно требующее незамедлительных действий практическое дело... Раздавшемуся вширь и вглубь Шаровому миру мешали плавающие в Правселенной маленькие и гигантские скопления праматерии. Их присутствие, гравитационные возмущения, производимые ими, нарушали стабильность четкого, математически выверенного устройства Шаровой реальности. Поддержанию стабильности также угрожала возросшая масса самого Шарового сообщества. Помимо гравитационного сцепления, существовавшего за счет точной расстановки миллиардов Шаров, необходимо было создать на границах Их реальности дополнительные векторы силы, которые сдер¬живали бы как взаимопритягивание, так и расползание Шаров по окружающему Их реальность пространству...
    Для стабильного, спокойного существования Шарового мира — проискав тысячи лет, нашел Разум выход - нужно расчистить Правселенную. Отбуксировать и складировать всю праматерию в какое-нибудь одно место. Проще говоря, отправить хлам праматерии на свалку. Даже на две свалки, а мир Шаров расположить между ними, чтобы масса материи, складированная на них, стала теми дополнительными векторами силы, в которых нуждалась Шаровая реальность... Одна свалка будет предназначена для материи, другая- для антиматерии.
    - Вон оно как! — думал вспоминающий свое прошлое он, Иванов-Шар-Разум. — Заключенный в «гранат» Материальный мир
—это свалка отбуксированной Шарами материи в одну точку Правселенной ... А немыслимая по масштабам работа началась с постройки «граната», а позднее, после возникновения современного устройства Материальной реальности, Конструкции в центре «граната», чтобы Ее работа уравновешивала существование Материального мира внутри «граната»... Эту систему — звезды, планеты, галактики — Разум создавал не по частям: звезды отдельно, планеты, созвездия — отдельно...Методом уникальных по количеству и объему расчетов, прогноза поведения уплотненной до максимально малой величины праматерии Разум сотворил современную Материальную (и Антиматериальную) реальность одним махом. Он правильно рассчитал, что отбуксированная в одну, ограниченную по размерам область, материя начнет сжиматься, коллапсировать, сворачиваясь внутрь себя. Коллапс продолжится до тех пор, пока она не достигнет состояния критической плотности, после наступления которой материя самовзорвется, то есть - произойдет Большой взрыв (значит, ученые земли правы в своей гипотезе, что вселенная образовалась в результате Большого взрыва, последовавшего за Ним разбегания отброшенной в разные стороны материи и образования из разбегающейся материи звезд, звездных систем, галактик и планет...).
     Итак, Правселенной больше нет. На Ее месте — современная, сотворенная Разумом Вселенная. Она состоит из трех Реальностей: Материальной, Антиматериальной и Шарового мира, названного Разумом Коэнусом.
     Устроено прочно и логично!
     Неожиданностью для Разума стали неучтенные Им свойства и виды самовыражения Праинформации... Ему было известно, что Праинформация необъятно велика, и сколько бы Себя не раздавала и не проявляла, все еще полна тайн. Что Она до сих пор пронизывает Собой все реальности. Праинформация как была, так есть и будет всегда и везде. А содержание Праинформации не исчерпывается наличием в Ней ми-чеонов с уже выразившими себя необходимостями: образовывать материю, антиматерию и разум. Праинформация непредсказуема, а Ее многообразие не поддается учету. Эти-то огромность, многообразие и непредсказуемость про¬явлений Праинформации и показали себя в Материальной и Антиматериальной реальностях. В Них, на некоторых планетах, не рас¬познанные Разумом, праинформационные ми-чеоны с необходимостями создавать слабо интеллектуальные организмы образовали биологические (растения, животные), а кое-где — не биологические, формы жизни.
     О существовании в Анти- и Материальном мирах слабо разумных, малоинтеллектуальных форм жизни Разум Вселенной узнал лишь спустя миллион лет после их появления... Праинформация, помимо Ее многочисленных свойств, обладает еще и свойством быть проводником Мысли, сама по Себе является Единой Системой мыслесвязи. Способный улавливать мыслесигналы, идущие по этой Системе, Разум начал принимать обрывки мыслей, картинок-образов, понятий и представлений, которые исходили от единичных в сообществах животных талантливых особей.

    Разум остался безразличен к примитивной умственной деятельности не био- и биокозявок. Безразличен Он к ним и в настоящее время, хотя около трех тысяч лет назад Его внимание привлекли постепенно совершенствующиеся системы общения козявок — языки, обозначения и названия в этих языках явлений природы, предметов окружающего животных мира, их науки, отдельные гипотезы, пусть и ошибочные, о Вселенной, о сотворении мира. Расшифровать даже самые сложные из языков животных было нетрудно, поскольку любой язык — это мыслеобразы, а их построение подчинено логике.
    Языки, некоторые названия, обозначения понятий и представлений животных можно было включить в язык Шарового мира, использовать в умопостроениях Разума. Возник вопрос: как собрать, доставить в мир Шаров, складировать, чтобы отобрать наиболее пригодные для их рассмотрения сведения из знаний животных?
     Как? Самое оптимальное — спуститься в миры животных, слиться с ними, жить их жизнью, чтобы не ускользнул ни один нюанс их языков, речи, слов, логики их умопостроений... И Разум начал командировать на планеты со слабо разумными формами жизни частички Себя: микроскопически малые Шары.
     Со времени постройки Анти- и Материальной реальностей и стабилизирующих их устойчивость Конструкций внутри них, остались тысячи «валиков», станций телепортации. Используя эти станции, командированные Шарики добирались до планет с разумными обитателями. Внедрялись в эмбрион беременной самки и появлялись на свет вместе с ее детенышем. Вместе с ним росли, развивались, учились, проникаясь знаниями и опытом ему и ему подобных. Когда их особь-носитель достигала преклонного возраста, Шарики покидали ее и возвращались в мир Шаров с накопленной внутри Них информацией.
     План работал и казалось был идеальным. Тысячу лет командированные на сотни планет Шары возвращались благополучно и в полном составе. Исключением из этого правила стала только одна планета, та, которую ее обитатели называли «земля». С этой планеты возвращались не все Шары. Анализ показал, что домой возвращаются лишь те из Них, кто внедрился в человеческого ребенка, от природы незаурядного и с высокой степенью нравственности.
     Незаурядные особи в популяции «люди», - одна на десять тысяч заурядных, - повзрослев, сами, без подсказки или давления со стороны «своего» Шара, постигали безнадежную, навсегда, животность большинства себе подобных. Страдали как от этого, так и от бессмысленности существования в телесном облике вообще. Одни из них, не видя выхода из глухого тупика, становились мизантропами и замыкались в уединение. Другие, отказавшись от светской жизни, ввергали себя в религии. Третьи глушили духовные муки алкоголем и наркотиками. Четвертые уходили из жизни через самоубийство. Богатые, - раздав, иногда честно, нажитое, - кидались в другую крайность - нищету... Понимание бессмысленности жизни в облике двуногого такими носителями частички Разума Вселенной не давало вросшим в их тела Шарам возможности привыкнуть к существованию в физическом облике, помогало Им высвободиться из носителя и вернуться в свой мир.
   Что касается Шаров, внедрившихся в особей заурядных или средних способностей, Они, - поскольку Их носители не утруждали себя поисками смысла, были довольны своим существованием, наслаждались им, - заражались радостями телесной жизни, за-бывали о Своем неземном происхождении, оставались в людях до конца и умирали вместе с ними...
    Хуже всего было то, что забывшие Себя, и поэтому ассоциирующие Себя с человеком, Шары, обладая космическим интеллектом, Искоркой Разума Вселенной и, хоть и незначительной, частью Его знаний, передавали Свои знания и качества носителю. Усовершенствовали его таким образом, превращая посредственное существо в незаурядное. И эти люди, становясь — не по своей заслуге — учеными, инженерами, писателями средней руки, крупными политиками, большими предпринимателями, «своими» неземными энергией, волей, упорством продвинули популяцию двуногих на пути социального и технического прогресса до такого уровня, который - из-за природного несовершенства, неистребимой алчности и аморальности людей - в уже недалеком будущем приведет их к полному самоуничтожению.
    Справедливости ради следует сказать, что не все из этих, случайно наделенных Искоркой Разума Вселенной, человеческих особей, пребывали в заблуждении до самой смерти. Надо отдать должное этим не всем, кто, завоевав высокое положение, к концу жизни все-таки прозревал, начинал видеть тщету своих усилий, тщету существования человека.
    В людях, пришедших к такому взгляду на окружающую их действительность, Шары выходили из спячки, вспоминали Себя и возвращались в мир Разума. Но таких людей было немного, в остальных же, так и «не пришедшие в себя» Шары погибали...
    «Поэтому, - думал Шар Иванов уже с позиции Разума, - проект «изучение мыследеятельности землян» нужно срочно закрывать. Человечество, саморазрушителя, не жаль — жаль терять, расходовать впустую пусть и малое число единиц Шарового мира».
    Итак, никакой он не Иванов Владимир Никитич. Он — Разум Вселенной, одна Его частичка. Ему повезло: Его носитель оказался особью среди себе подобных незаурядной и с такими моральными качествами, которые позволили присутствовавшему в нем Шару высвободиться...
    Теперь Ему ничто не препятствовало стартовать с «валика» над фонтаном энергии, вырывающейся из «граната», и воссоединиться с Себе подобными.
    Перед стартом, Он в последний раз, но уже по-новому, не по-человечески, всмотрелся в себя. Опыт Иванова человека скрылся где-то в глубинах Его сознания. Его не человеческий, лишенный эмоций, холодный ум, Его насыщенную неисчислимыми знаниями память, заполняли миллионы цифр, ряды математических уравнений, формулы, геометрические фигуры, сведения из других наук. В массе этих многообразных сведений встречались картинки планет и их обитателей, на которых и в которых Он побывал до командировки на землю. Его работа — обрабатывать полученную там и на земле информацию. После чего можно предаваться бесцельным игре Ума и Созерцанию. Это Его бытие, смысл Его существования. Перспектива жить в холодном Созерцании, существовать в образе Мысли, внутри Мысли и ради Мысли наполнила Его равномерным спокойствием. Это спокойствие, наверное, немного сродни людскому понятию «счастье».
    Да и как не быть «счастливым», если Мир гармоничен, пронизанная Информацией Вселенная и Разум Вселенной мудры, прекрасны и вечны... Мир существует во имя Мысли и Она - единственная и непреходящая ценность Вселенной. Она, а также те, для кого Мысль и Игра Ума - главный смысл, бессмертны.
    Счастливый по меркам Своего мира, Он в последний раз «оглянулся» на лежавшее на койке в земной психбольнице существо, в котором провел тридцать шесть лет... Их еще связывала паутинка ментально-энергетической связи, которая, как только Он покинет станцию-«валик», порвется навсегда. Пока же, благодаря этой связи, спавший Иванов сумасшедший, должно быть, воспринял и запомнил некоторую часть из знаний, которые вспомнил Он, Шар. Пусть: сумасшедшему, если он и проговориться, все равно никто не поверит.
    Было ли Ему жаль Иванова? Нет. Мыслившему исключительно рационалистически, ему было неведомо, что такое «жалость», как неведомы были любые другие чувства или эмоции. Разумом Разум осознавал, какая это, наверное, трагедия быть двуногим, обладать, пусть небольшим, разумом и при этом знать, что ты смертен.
     Учитывая это, а также то, насколько тяжела участь двуногого с усиленными чувствами чести и справедливости, с высокоразвитым интеллектом в безобразно лживом, жестоком и несправедливом человеческом мире, Разум просчитал, что для Иванова нет судьбы лучше, чем стать сумасшедшим.
     Когда Он наконец стартовал с «валика» и уже подлетал к довольно большому Шаровому скоплению, по ментальным инфоцепям внутри Него промелькнула неожиданная мысль о землянах... «Да, проект «люди» надо закрывать. Но рационально ли пренебрегать, отказываться от инфотел, инфоматриц лучших людей, тех, кто предпочел духовную, умственную жизнь (назовем таких: Информа- ционники)? В какой-то степени Иванов человек, когда пришел к выводу, что его инфотело бессмертно, был прав. Ошибся он в том, что продолжит жить, сохранив свое Я, в какой-то неизвестной Информационной реальности. Увы, Иванов, подобной реальности не существует. Что касается бессмертия сильных инфоматриц, да, оно есть. Но эти инфотела лишь плавают, обособлено, бездеятельные, в необъятном Океане дремлющей Праинформации, пронизывающей Вселенную...
    А стоит ли Разуму Вселенной терять эти сильные инфотела мыслящих животных? — думал Он. - Не разумнее ли, отыскать их в информационном Океане, снабдить плазменной оболочкой и переместить в Шаровой мир?
    - Предложение, не лишенное рационального зерна, - раздался внутри Него спокойный, без каких-либо интонационных оттенков голос.
    Он «осмотрелся».
    Перелет закончился, и Он находился внутри намеченного Им скопления Шаров. Больше того, не ведая, когда и как, включился в Их «танец»... А «танцуя», понял, почему стремился именно к этому скоплению. Оно состояло из тех Шаров, которые побывали и вернулись с земли. Тут были «Данте», «Шекспир», «Петр Первый», «Эдиссон», «Эйнштейн», «Аввакум», «Игорь Соломин», многие другие из прошлого земли «люди». Кавычки Он поставил потому, что Они не являлись людьми. Они были Шарами, побывавшими в этих людях.
    Только «вспомнив», Он узнал, что явившиеся в психбольницу поддержать Его протопоп Аввакум и Игорь Соломин, приняли голографические облики людей только для того, чтобы выглядеть привычными для Него тогдашнего.
    Шары «танцевали». Он тоже. «Танцевать» в скоплении Себе подобных, оказывается, было для Него делом хорошо знакомым. В центре Их скопления возникали, быстро сменяясь, голографические изображения: ряды цифр, различные геометрические фигуры, картинки мира Шаров и каких-то незнакомых миров, - так Шары «разговаривали». Собравшиеся в скопление, Они напоминали людей, прибывших на конференцию обсудить земные проблемы.
    До Его прибытия в скопление Шары решали какую-то сложную математическую задачу. Но уловив Его последнюю мысль, переключились на ее обсуждение. В центре скопления замелькали портреты знакомых Ему по книгам выдающихся людей из земной истории... Соломон, Сократ, Платон, Юлий Цезарь, Будда, Магомет, Александр Македонский, персидский царь Кир, Джордано Бруно, Кеплер, американский президент Джефферсон, Александр Пушкин, Гёте, Байрон, Уинстон Черчилль, миллиардер Форд, и еще, и еще — художники, композиторы, поэты, ученые, - все те из великих людей, которых помнил и ценил тот или другой Шар Их скопления. Проецируя образы одного или сразу нескольких человек, Шары тем самым предлагали кандидатуры на включение их инфотел в сообщество Шарового мира. Таким образом, члены их скопления одобрили Его предложение. Дальше последует теле- энергетическая связь со всеми обитателями Их реальности, и - общее решение Шаров-Разума, судя по всему, будет положительным... Но особенно быстро — что было равноценно людскому понятию «удовлетворение» - внутри Него замелькали ряды цифр, когда Он увидел в «списках» покойного поэта Степана и «своего» Иванова, которого, после его физической смерти, удостоят принятием в Шаровую реальность...

   - Восемьдесят восемь, восемьдесят девять, - считала в коридоре больных заступавшая на смену Мария Осиповна.
   — Петр, марш в палату, считать мешаешь. Чуть не сбилась, такую мать!.. Девяно-сто... Эй, в туалете, сколько вас там? Ага... Девяносто один, девяносто два, девяносто три... Ефим Ильич, - подошла она к первой палате, - а в надзорной у нас сколько?
Шестеро, - сказал стоявший у сестринского кресла медбрат. — Пересчитывайте.
   -Так... Славик — девяносто четыре, - загибала пальцы медсестра, - Огурцов — девяносто пять, Феоктистов, Тимоша, Крутиков (спит как всегда!) — девяносто восемь... А там кто, новенький?
   -Нет, - ответил Ефим Ильич. — Это Иванов. Пришлось сегодня опять в первую поместить, чудил он утром, кричал: «Светимся, мы светимся...»
   -А-а, понятно. Ох, бедняжки!.. Ну, все сошлось: с Ивановым
—девяносто девять. Можете идти, Ефим Ильич, отдыхайте. А мы... Ну-ка, мальчики, разоспались — завтрак! Готовимся к завтраку!
   Проснувшийся минуты три назад Иванов слушал разговор «медиков» не открывая глаз. Актеры вели себя, на его взгляд, не очень естественно: многословно как-то... «Мы светимся» - это явно о нем... Почему Ефим Ильич это сказал? Так нужно по сценарию? Тогда почему ему не дали сказать этих слов, в то время как такую сцену снимали? Да этих киношников разве поймешь?..
   Ему уже стало наскучивать валяться привязанным к койке, изображая из себя «пораженного белой горячкой», и по этому поводу доставленного в психушку. И зачем он подписался на эту чертову массовку? За три-то рубля! И ведь не откажешься теперь... А актриса в роли медсестры Марии Осиповны неплохо все же играет... Так снимают они или нет? Он приоткрыл один глаз (кадр бы им не испортить). Обежал взглядом декорацию «Надзорная палата»... А камеры-то нет! Так какого... они тогда?!.. Он открыл второй глаз и приподнялся на локтях, при этом петли на его запястьях впились в кожу... Да, декорацию здорового сделали! — восхитился он про себя.—Натурально. Даже слышно, вон, как на кухне «отделения» звякают бачки с пищей, железные миски и ложки...
   Завтрак задерживали, и Мария Осиповна присела на сестринское кресло.
   Наблюдавший за ней краем глаза Иванов продолжал восторгаться, как правдиво все выглядит... «Больные», койки, решетки на окнах, - все, будто и впрямь, настоящее. Но где же кинокамера? Или ведется скрытая съемка, а объектив камеры где-нибудь в стене спрятан?.. Как бы там ни было, в настоящий момент, похоже, перерыв...
    -Мария Осиповна, - обратился он от нечего делать к «медсестре», - а как Ваше настоящее имя, я имею ввиду - актрисы?
    -Какой еще актрисы, ты что мелешь, Иванов? — выпав из задумчивости, воззрилась на него Мария Осиповна.
    «Выпендривается!» - констатировал Владимир.
    -Да ладно Вам! — бросил он сердито. — Съемки же сейчас нет. Не хотите называться — так и скажите. Только позовите — кто тут за это отвечает — чтобы меня отвязали: мне в туалет, и покурить... Как съемка начнется — пусть опять привяжут, а?
    -Съемка? — перепросила Мария Осиповна. Встала и двинулась по проходу между койками. — Что еще за съемка, не пойму что-то?
    -Шутите?.. Съемки фильма про сумасшедший дом, я — массовка, Вы — актриса. А, может, Вы сами меня развяжете?
    -Ты это серьезно, Володя, ну, про съемки?... По-твоему, где мы сейчас находимся?
    -Да бросьте! — отмахнулся он. — Вы прекрасно знаете, что мы в декорации «отделение психиатрической больницы», что снимается кинофильм под названием «Приемный покой — три ступеньки вниз»... Огурцов, вон, и Славик, и Тимоша Кузякин — актеры, изображающие психически больных людей. Я играю алкоголика, допившегося до горячки...
    -Володенька, бедненький ты мой!.. — запричитала Мария Осиповна. Добрая, отзывчивая, она чуть не заплакала, так ей стало жалко этого чудаковатого парня, похоже, серьезно повредившегося умом. Однако она взяла себя в руки и, ничего больше не сказав, вернулась на свой пост.
    -Что же Вы ушли, «сестричка»? Дайте сходить покурить...
    -Нельзя, Володя, - уже будничным тоном сказала медсестра. — После завтрака тут покуришь, в палате.
    -А как я есть буду, связанный? Развяжите, слышите?!
    -Не могу сказала. Будет обход — у врачей проси. А покормить — покормим тебя... О, вот и завтрак везут!.. Крутиков, Феоктистов, подъем, завтрак! — Мария Осиповна вскочила с кресла, чтобы дать проехать в палату двухэтажной тележке, на верхней и нижней полках которой стояли миски с манной кашей, кружками с кофе и ломтиками булки.
    Вез тележку Паша. Белый халат, напяленный на пижаму, был ему короток и узок в плечах. Комичности своего вида Паша не замечал. Преисполненный ответственностью порученного ему дела, он двигался торжественно, говорил с достоинством, важно.
   -Шесть порций, Мария Осиповна, правильно? — вкатив тележку в надзорку, спросил он.
   -Правильно, Пашенька, молодец, помогаешь! — Медсестра подхватила одну кашу, кофе и два куска булки и понесла Тимоше, но на ходу обернулась: - Пашенька, покорми, пожалуйста, Славика... А Тимошенька у нас, слава богу, сам кушает, правда, Тимоша? — пристраивая миску и кружку на край койки Кузякина, приговаривала она. Тимоша что-то буркнул, но Мария Осиповна уже шагала обратно к тележке с пищей. — Огурцова я покормлю сама, а вот Иванова кто?..
    -Да я сам поем, - подал голос Владимир, следивший за перемещениями Паши и дежурной. — Развяжите, хоть позавтракать, я не сбегу...
    -Правда?.. Ну, смотри у меня! Паша, отвяжи ему одну руку — как поест, опять привяжешь.
    -Сделаем! — отложив кормление Славика, бросился Паша исполнять новое поручение.
    Когда поднадзорные поели, медсестра раздала курящим по сигарете, давая прикурить от своих спичек. Как только Владимир покурил, его вновь привязали. Он не возражал. Откинулся на подушку и некоторое время лежал спокойно. Съемка все не начиналась... Бессмысленная трата времени возмущала, и он стал требовать, чтобы ему дали бумагу и авторучку, записывать приходящие ему на ум мысли, раз уж все-равно не снимают... На «не имею права» Марии Осиповны он возмутился и начал кричать:
    -Режиссера позовите, или администратора, или - кто тут у вас главный...
    -Главная - Юлия Григорьевна, должен бы уже знать, - раздражилась Мария Осиповна. — Будет обход, у нее спрашивай. Надоел!
    Медсестра взглянула на часы на руке и всполошилась:
    -Божешь ты мой, совсем голову задурили — обход сейчас начнется... — и она забегала по палате, хватаясь то за плохо застеленную постель, то за мусор на полу.
    -Мальчики, - квохтала она, - постельки свои перестелите, как положено. Лишнее все уберите под подушечки... Славик?!.. Ох- хо-хо, описался!.. Паша, Петр, эй, кто там есть в коридоре?
    В проеме входа на зов медсестры возникли Петр и Паша.
    -Петенька, - обрадовалась суетящаяся Мария Осиповна, - на ключ, притащи из бельевого шкафа чистую рубашку для Славика... Паша, пройдись, пожалуйста, под кроватями мокрой шваброй. Пыли-то, пыли!.. Феоктистов, хватит лежебочничать, поднимайся, коечку свою прибери... Вот, молодец!.. Тимошенька, миленький, ты- то у нас какой взлохмаченный!..
    -Я чаво, я ляжу, - бездумно откликнулся Кузякин, лежавший в своей обычной позе «философа».
    Мария Осиповна пробралась к койке «мыслителя», быстро причесала его жидкие волосики, потом кинулась переодевать Славика.
    Паша елозил по линолеуму пола шваброй, обернутой мокрой тряпкой.
    Владимир волновался: раз обход — значит съемка. А съемка дело ответственное, хотя и лично он — простая массовка. Что играть: биться в путах, якобы в горячке, или лежать неподвижно, изображая тихо помешанного?
    Когда стена белых халатов подошла к надзорке и загородила дверной проем, беспокойство Иванова достигло апогея... Процессия врачей как всегда выглядела внушительно. Впереди шла Юлия Григорьевна, за ней — врачи, медсестры (сегодня еще и группа юношей и девушек — практиканты). Позади медиков толпились любопытствующие больные. У входа Юлия Григорьевна задержалась. Слушала, чуть наклонив голову, доклад говорившей в полголоса Марии Осиповны. Заведующая задумчиво кивала на слова медсестры и поглядывала в его, Иванова, сторону.
    Дослушав дежурную, Юлия Григорьевна вошла в палату и повернула налево, к постели Славика Ивлева. Свита тронулась следом, и койка со Славиком скрылась за стеной из белых халатов... Медленно текли минуты, из-за спин медиков доносились обрывки объяснений заведующей...
    Владимир нервничал: ему было больше невмоготу терпеть неизвестность, и он не выдержал...
    -Юлия Григорьевна?! — рванулся он из веревок. — Я устал!.. Когда мне наконец объяснят, что происходит: репетиция или съемка? Возможно, я вам кадр сейчас порчу, так все равно же испорчу, если не знаю, что мне играть...
    Заведующая, прервав рассказ о Славике, оглянулась.
    -Минуточку, Иванов, - сказала она спокойно. — Вот договорим с Ивлевым, и подойдем к Вам.
    Врачи еще какое-то время переговаривались около койки Славика. Затем Юлия Григорьевна развернулась и, минуя постели других поднадзорных, повела свою свиту к койке Владимира.
    - Какой Вы нетерпеливый, Владимир Никитич! Здравствуйте, - остановившись рядом с ним, поздоровалась она, и ласково поинтересовалась: - Чем вы так обеспокоены?
    Сначала поздоровавшись, Владимир стал сбивчиво, с жаром объяснять:
    -Я понимаю, Юлия Григорьевна, Вы — актриса, так что претензии нужно предъявлять не к Вам. Но как быть, если никто из администрации не является? Так же нельзя, пригласили сниматься и, не сказав, что играть, привязали и бросили... Хотя, репетиция это или съемка, неважно: в любом случае, играете Вы здорово, Вы — вылитая врач, заведующая...
    -Хм. — На непроницаемом лице Юлии Григорьевны мелькнула тень улыбки. — Спасибо за комплимент, Владимир Никитич... Значит, по-вашему, это — декорация к кинофильму о психиатрической больнице?.. Понятно. А Вы помните, какое сегодня число, и как Вы здесь очутились?
    -Число?.. Ну-у, декабрь, вроде... Год? Год не припоминаю. А попал сюда... Представляете — на улице подошли, пригласили поучаствовать в массовке, я и согласился сдуру.
    -Так-так, - покивала заведующая. — Вот еще что, Владимир Никитич. Говорят, сегодня ночью вы утверждали, что видите «свет», что «люди светятся». Помните такое? Вы нам не объясните, почему вы так говорили?
    «Опять это «светимся», вот привязались!»
    -«Светятся?» - переспросил он морща лоб, подумал и сказал: - Не знаю, не помню. Может и говорил... Так съемка же! — обрадовался он, найдя объяснение. — Наверное, говорил: мне ведь белую горячку алкоголика приказали играть...
   -Приказали? Кто? — быстро спросила Юлия Григорьевна. — С Вами кто-нибудь невидимый разговаривал, и Вы его голос слышали?
   -Голос?.. Да, «голос», вроде, был... — В голове Иванова заворочалось смутное воспоминание, о том, что с ним действительно кто-то беседовал. Двое или трое? — Голос, голоса, кажется, говорили со мной... Сказали, что я снимаюсь в кино, еще что-то... — На лбу Иванова от попытки вспомнить выступили капельки пота.
   -Не напрягайтесь, Владимир Никитич, - заметив это, поспешила успокоить врач. — Вам нельзя напрягаться, потом вспомните. Лежите, отдыхайте. Днем Вам поставят капельницу, на ночь — укол...
   -Согласен, если так нужно по сценарию... А пока, Юлия Григорьевна, раз идет обычная репетиция, скажите, чтобы меня развязали.
   -Развязать... А вы хорошо будете себя вести, не будете драться?
   -Конечно. Обещаю... И еще, Юлия Григорьевна, разрешите мне пользоваться ручкой, и - писчую бумагу... Понимаете, я писатель, я должен мысли свои записывать, в перерывах между съемками, разумеется. Скажите, кстати, сколько дней съемки продлятся?
   -Бумага и ручка у нас не положены, но раз уж Вы обязались себя хорошо вести, сделаем исключение... Что касается того, сколь¬ко продлится ... лечение, то трудно сказать. Может быть, месяц, может быть, год...
   -А-а, это ничего, год я потерплю.
   -Видите, какой Вы молодец, - подхватила заведующая и повернулась к дежурной медсестре. — Мария Осиповна, Иванова можно отвязать, и ... найдите ему листочек бумаги, а также что-нибудь пишущее, карандаш неострый, а лучше - фломастер.
   Юлия Григорьевна величаво разворачивается, сопровождающие ее медики расступаются, и заведующая идет к койке, на которой лежит в своей безучастной позе Тимоша.
   -А это у нас Кузякин Тимофей Панкратович, - не сдержав улыбки при виде оригинального больного, говорит Юлия Григорьевна. — Давнишний пациент. Здравствуйте, Кузякин. Как вы сегодня себя чувствуете?

   Четвертый час дня. На отделении «Тихий час». Большинство больных соблюдает режим старательно. Им сказали, что после обеда нужно отдыхать, и в три больные забираются под одеяла. Сила внушения и сила выпитых таблеток таковы, что они действительно засыпают, как заснут и ночью, после того как примут в девять часов обязательные для каждого успокоительные лекарства. На отделении тишина. По коридору время от времени прошмыгивают упорно бодрствующие. В кресле у надзорной палаты полудремлет Ефим Ильич. Лицо у медбрата осунувшееся. Резче и глубже стали морщины. Постарел. А ведь не так много прошло времени. С пожилыми подобное случается: свеж, бодр и вдруг за какие-нибудь полгода год сдал, превратился в старика.
   Тишину взрывает звон ключей, поворачиваемых в замочных скважинах входных дверей, и Ефим Ильич сбрасывает с себя дремоту. Дверь в противополжном конце коридора распахивается — на отделение сопровождаемый медсестрой Ритой входит Петр. Вид парня оставляет желать лучшего... Сразу видно: пил человек. Лицо синюшное, под глазами темные круги... Однако Петр бодрится и весел. В руках у него две сетки, с вещами из дома.
   -Сам теперь дойдешь, - поворачиваясь обратно на выход, напутствует Рита вновь поступившего. — Дорогу знаешь: не в первый раз, чай, и не в последний, полагаю. Шагай в надзорку, а мне надо в бухгалтерию сбегать.
   -Не в первый — это уж точно, - смеется Петр, и двигается вперед. — Ефим Ильич, - издали, на ходу, кланяется он медбрату, - мое почтение Вам!
   -Здравствуй, здравствуй, Петенька, - улыбается тот на витиеватое приветствие завсегдатая больницы. — Опять к нам. Проходи. Коечка свободная одна, уж извини. Вот эта, рядом со мной.
   -Мне без разницы, Ефим Ильич, Перекантуюсь денек, другой, и в общую переведут. Вы же знаете: я в надзорной не задерживаюсь, отходняк у меня не долго длится, - приговаривает Петр, сев на указанную койку и начав складывать под подушку и под матрас вещи из сеток.
   -Долго тебя, Петя, не было на этот раз, - проговорил медбрат с благосклонностью к нравившемуся ему своей рассудительностью пациенту.
   -Ага, Ефим Ильич, сам удивляюсь: год почти не «прикладывался».
   -И «сорвался» все-таки?
   -Ну, — кивнул Петр. Закончив с обустройством, он обернулся и оглядел палату: - Коробочка, смотрю, полна... «Огурец», Феоктист, Тимоша, - все те же...
   Перечисленные Петром и другие поднадзорные спали. Диссонировал с этим сонным царством больной, сидевший на второй от окна койке. Диссонировал не тем, что бодрствовал, а своим неухоженным видом: спутанные волосы до плеч, взлохмаченная борода по грудь. Волосатик, сгорбясь над листком бумаги, положенном на истрепанный журнал, нервно писал что-то огрызком карандаша.
   Петр присмотрелся к пишущему и воскликнул:
   -О, да это же «писатель»!.. Так и не пришел в себя с той поры, когда утверждал, что он актер массовки кино о психушке... Д-да! А почему вы разрешили ему так обволосатеться?
   -Не дается стричься, истерикой заходится. Завшивел однажды — насильно остригли наголо, так он слег, перестал есть и чуть не умер. Решили больше не трогать. Моем его почаще, гриву исподтишка подравниваем.
   -Ясно. А пишет-то он что?
   -Каракули какие-то — не разобрать. Слова, которые все-таки можно с трудом прочесть, повторяются изо дня в день — «коэнус», «шары» какие-то. Дребедень всякая, словом. Бумажки ветшают, он даже не замечает, что пишет по уже написанному... Новые листки бумаги ему подсовываем. Пусть развлекается: он спокойный, когда пишет.
   -Ходит к нему кто-нибудь, и почему вы его в надзорке держите?
   -Держим здесь потому, что буйствует, бывает. Ходит к нему мама, а месяца два как явился редактор какого-то издательства. Сказал, книжку его стихотворений и рассказов будут издавать. Он их, якобы, до того как заболел, в издательство по почте послал.
   -Ух ты, здорово!.. Ефим Ильич, так он навсегда «съехал», или оклемается когда-нибудь?
   -Кто знает? Психиатрия вещь туманная — всякое случается. — Ефим Ильич встал. — Петенька, ты у нас больной опытный, присмотри тут минут десять: мне надо в сестринскую, позвонить. Крикнешь, если что...
   Петр заверил медика, что все будет «хоккей», и Ефим Ильич удалился.
   Оставшись в качестве замдежурного, Петр поднялся с койки. Расправил плечи, потянулся. Потоптался вокруг сестринского кресла. Хозяйским взором оглядел надзорную палату.
   В окно сквозь решетки и стекла проникали лучи майского солнца. Падая под углом на вторую койку, лучи освещали спину Иванова с нездоровой сосредоточенностью выводящего что-то на бумаге тупым грифелем огрызка карандаша...
   В глубоко посаженных хитрых глазках практичного Петра на долю секунды вспыхнуло сочувствие к повредившемуся умом писателю.
   -Эх-хе-хе, «писатель»! — покачал он головой. Однако сочувствие в нем быстро уступило место заботе о собственных нуждах и, забыв об Иванове, Петр деловито пробормотал: - Ну, лады!.. Чем заняться: покемарить, похавать или покурить? Пожалуй что — похавать. Что там мамашка мне пожрать снарядила в дорогу? — и он потянулся к засунутому под подушку пакету, принесенному из дома.

                *  *  *

                Александр Ефимов


                Немигающий взгляд Разума Вселенной





Все действующие лица романа вымышлены, любое сходство с реальными людьми — простая случайность. А.Ефимов.



Книга издана на средства автора при финансовой поддержке
                Н.М. Борисовой



Редактор А.Ефимов.


Компьютерная верстка Н.Борисова


Подписано в печать 20.04.2010.
Формат 60X90 1/16. Гарнитура Garamond.
Печать офсетная. Бумага офсетная. Печ.л. 28,5.
Тираж 200 экз. Цена свободная.



Отпечатано в типографии OOO «АНТТ-Принт»,
190005, С.-Петербург, Измайловский пр., 29