Повесть по мотивам старых преданий и новых фантазий.
***
«Еще на четвертом году со дня вступления на престол государя… во внутренней проходной галерее [дворца] … сороки свили тридцать четыре гнезда, а вороны – сорок гнезд. Еще в третьем месяце [весной] дважды выпадал иней. В шестом месяце три дня волновались и взаимно боролись воды залива Чхам-пхо и воды моря. … в год земли-тигра залаял пес, нарисованный на стене…»
«Самгук юса» («Оставшиеся сведения о трех государствах»), Ирён, XIII в.
***
Узкое длинное лезвие меча, сверкнув, словно светлый луч, со свистом рассекло воздух…
- Кровь горячая, и потому, попав на ледяную корку, растопила ее… эти красные потоки на каменной площадке у подножия лестницы – растаявший, смешавшийся с кровью лед...
Ванби стоит и смотрит, словно не понимая, что это в самом деле голова ее отца скатилась с плеч на покрывшийся ночью хрупким тонким ледком, поблескивающим под лучами утреннего солнца, снег. И тело рухнуло рядом…
Теперь меч занесен над ее братом…
- Сестра, ты должна родить наследника нашего племени, он отомстит за нас!
- Хэй! – сразу за возгласом палача тот же свист. И еще одна голова…
Ванби по-прежнему смотрит прямо перед собой… Красных луж внизу стало больше…
- Из уважения к моему тестю и шурину, хотя и уличенным в измене, казнь была проведена на церемониальной площади перед дворцом, - произносит ван, но за мгновенье до этого ванби слышит, как ее муж глубоко вздохнул… с удовлетворением?.. да, конечно, как же иначе… давно, наверное, мечтал… - Тела будут похоронены с положенными почестями. Приказываю широко оповестить обо всем произошедшем все наше государство, не допуская домыслов и слухов… Начальник охраны! Отведите ванби в ее дворец.
Она стоит, все еще глядя перед собой, не отводя взгляд… думала, не выдержит, упадет, лишится сил, рассудка… скатится по ступенькам лестницы туда, к бездыханным телам, чтобы лежать рядом с ними такой же бездыханной… но нет, стоит и смотрит… стоит и думает о том, что пролившаяся кровь смешивается с растопленным ею льдом, разливается красными потоками… Потом ощущает крепкие руки стражников на своих локтях, вынуждена сделать шаг, и еще один... ноги все-таки слегка заплетаются, носочки башмачков цепляются за подол и путаются в нем… Стражники уводят ее, все кончено…
Обернувшись, она видит все ту же группу людей наверху парадной лестницы… от легкого ветра развеваются яркие атласные одежды, сверкают золотые побрякушки украшений… в центре - ван, который что-то говорит стоящему рядом убо, министру правой руки… ненавижу этого человека, ненавижу… хотя чвабо, левая рука, ничуть не лучше… рядом топчется наследник… бесчувственное сердце, даже ребенка притащил смотреть, закаляет будущего государя… вот, нагнулся, сам вытер дитятке нос, говорит ему что-то… назидательное? - так будет со всеми, кто посмеет… или просто – не реви, не позорься, ты сын верховного правителя, на тебя люди смотрят. Да и то сказать, малышу уже пять, пора из него делать мужчину, не так ли? Мужчину, воина, повелителя, который однажды, возможно, вот также поставит свою жену на верхней террасе дворцовой парадной лестницы и прикажет при ней отрубить головы ее родным.
(Или просто: «Сегодня холодно, не замерз ли ты?» И что хуже, еще вопрос.)
А что происходит внизу, у первых лестничных ступеней, отсюда уже не видно… как тела укладывают в гробы, как закрывают крышки, как уносят прочь… остаются только красные пятна на подтаявшем тонком льду…
День расходится на глазах… Весной день начинается рано и продолжается все дольше и дольше… Вот, опять послышался веселый звонкий перестук – начали таять сосульки, свисающие прозрачной искрящейся бахромой с черепичных крыш, загнутые края которых похожи на птичьи крылья. И – в лад капели – ликующая птичья песня. Небо чистое, голубое… солнце светит радостно и ярко…
- Отойдите, пустите меня… госпожа… - старшая служанка пытается оттолкнуть одного из стражников и поддержать ванби под локоть вместо него. Но ничего не получается, ее отшвыривают на обочину шествия и волокут опальную королеву под белы рученьки дальше. Однако вот и дворец, где находится резиденция первой светлейшей супруги. Двери, коридор, комната, залитая светом все более входящего в силу весеннего дня. Лучи ослепляют, переливаясь всеми красками… затем становятся вдруг зелеными: кажется, сознание наконец меркнет… какое облегчение…
***
Все-таки – как же это вышло? Казалось, сила семьи была незыблема. Столько земли, людей, влияния, богатства. Когда сделалось возможным то, что представлялось немыслимым еще вчера?
Да, победоносная война, конечно.
- Предоставим вану войско, - решил отец. - Он прав в том, что отпор соседям дать непременно нужно. Иначе на голову сядут и завоюют нас самих, чего доброго. К тому же всегда есть вероятность, что победа будет одержана, а ван назад не вернется. Сломит себе героически шею наконец-то, возведем на престол его сыночка… эх, жаль, что не нашей крови, что ж ты, дочка, так и не справилась с делом, сама не родила… но да уж ладно… у наследника нет поддержки родственников, его мать была никто и ничто, так что правителя из него сделаем мы, нам он и будет подчиняться… пока повзрослеет, пройдет много лет, а это именно то, что нужно… к тому же непременно женим его на нашей девушке, так что следующий наследник будет уже точно наш.
- Вы ведь не хотите сказать, что собираетесь убить моего мужа в удобный момент? – осторожно спросила ванби.
- Это ты правильно сказала – в удобный момент, - сказал ее собеседник, прищурившись.
- Подождите хотя бы, пока я рожу, - попросила ванби, сообразив, что, при новом юном правителе вдова правителя предыдущего станет тенью еще при жизни.
- Ждали уже, сколько можно. Теперь не вмешивайся.
Но он вернулся. Покушение в тот самый удобный момент не удалось, хотя стрела просвистела, и урон нанесла. Говорят, так с не зажившей еще раной и воевал, под доспехом не видно, а сил и выдержки хватило… ужасный человек… И не погиб, и прошел через все трудности, и вообще – победил. И вот на гребне победы да с теми сведениями, которые добыло верное окружение… ненавижу этих людей, ненавижу…
- Вы не смеете так поступать с родными вашей супруги, - пыталась переломить ситуацию ванби. - Наш дом – ножки вашего трона. Выбьете их – и трон рухнет.
- Сейчас у меня достаточно сил, чтобы смести ваш дом с лица земли, - объявил ей ван, - но я не собираюсь поступать так жестоко и так опрометчиво. Мое войско стоит на землях вашего хугука, и следующий ху, князь, будет выбран мной. Среди ваших родственников можно найти вполне лояльных, которые не одобряли действия вашего отца, и на которых я могу положиться, по крайней мере, в большей степени, чем на ваших родных братьев.
- Я бы не плакала у ваших ног, если бы моя просьба не была обоснована настолько, что я не могу не повторять ее снова и снова.
- Можете делать что угодно, это ничего не изменит.
- Мне казалось, что ваше сердце бьется согласно моему сердцу, - не отступала ванби, используя все возможности, что было вполне оправдано в такой крайней ситуации. - Неужели ваша любовь ко мне не смягчит ваше решение?
Как он на нее посмотрел! Она никогда не забудет этот взгляд. Там была и злость, да, конечно, но еще – презрение… (- Ты думала, я тебе верю? Верю, что любишь, когда сама-то пыталась лишь подчинить своему влиянию да еще не останавливалась перед тем, чтобы уколоть побольнее, притворно сокрушаясь о смерти моей подруги? Ты думала, я не замечаю, не понимаю?..)
О, эта королевская жизнь. Можно спать вместе и оставаться чужими. Более того – оставаться врагами.
- Неужели вы хотите, чтобы я умерла от горя? – крикнула она тогда в отчаянии.
- На вашу жизнь я посягать не собираюсь, но, если вы умрете от горя, это дело ваше.
***
- Ни войти, ни выйти, - доложила старшая служанка. - Стража стеной стоит. Мы здесь взаперти, госпожа моя. Простите меня, но не время горевать. Потери невосполнимы, однако вы еще живы. Госпожа, взбодритесь. Надо бороться. Иначе вы станете еще при жизни сродни тени. Повелитель не покарал вас, пощадил.
- Это чтобы сочувствие ко мне, чего доброго, не пересилило вину покойного князя. Ведь одно дело, когда убивают мужчин, а другое, когда казнят женщину.
- Как бы то ни было, но используйте это. Вы ведь сумели однажды добиться благосклонности его величества, хотя вначале он был к вам совершенно холоден, так что вам приходилось сторожить пустую комнату. Вы еще молоды и очень красивы.
- Боюсь, что ты переоцениваешь силу моих чар, - вздохнула ванби. - Тогда у него еще не было наследника.
- Но даже после того, как ванху, вторая жена, родила, он не охладел к вам.
- Охладел, не охладел… Мужчинам нужны женщины. К тому же тогда мой отец еще не предоставил ему войско, которое он первым бросил в бой, сберегая отряды из собственных владений. Нельзя было давать ему наше войско. Кости наших воинов вымостили для него дорогу к победе. Мы сделали себя бессильными сами… Хотя иначе нам бы грозило стать жертвами иноязычных иноземцев. Это какой-то замкнутый круг…
- Попросите разрешить вам побывать на похоронах вашего отца, - посоветовала служанка. - Есть ведь люди, которые недовольны жесткими мерами, принятыми правителем. Вам нужно бы установить с ними связь, а для этого следует выбираться из этих стен.
- Кому нужна госпожа, не имеющая своего сына – возможного наследника? Кому нужна дочь казненного отца, чья семья лишена прежнего влияния? Я не имею никакой цены.
- Никто не может быть уверен, что завтра повелитель не вернется к вам, и вы не станете матерью его сына. Ведь вы все еще ванби, повелительница.
Ванби вызвала к себе начальника стражи и приказала передать его величеству ее просьбу относительно желания присутствовать на погребальной церемонии. Ответа не последовало, будто она кричала в пустоту.
***
Весна была в разгаре. Снег и лед растаяли, превратившись в звонкие ручьи, которые увлажнили почву, покрывшуюся свежей зеленью. Щедрое солнечное тепло разбудило почки на ветвях деревьев, и вот сады окутались изумрудным пухом первой нежной листвы, а дальше наступила сказочная пора цветения слив, вишен и яблонь. Так много красоты пришло в этот мир.
Ванби по-прежнему находилась под домашним арестом. К ней никто не допускался. Она могла выходить только в маленький дворик, примыкавший к зданию ее дворца. Здесь росли два дерева, и была разбита клумба с цветами. За деревьями и резными периллами ограды маячили спины стражников, неукоснительно заступавших на свой пост.
- Эти грубые мужланы портят всю прелесть сада, - сказала ванби своей главной служанке. - По этой причине я не хочу выходить из внутренних покоев.
- Но один из них не отказался передать записку, - шепнула госпоже служанка. - У нас еще остались друзья. Удача может быть совсем рядом, чи-чхок… Надо надеяться…
- Есть какие-нибудь новости? – спросила ванби. - Мы сидим здесь словно на острове, со всех сторон омываемом глубокими водами, которые невозможно преодолеть. Что происходит в мире, нам неведомо.
- Садовник, сажавший цветы под вашим окном, рассказал мне, что ожидается ымджи, пиршество по прибытии из военного похода. Один из военачальников выполнил приказ вана и разгромил войско той дальней северной области, куда ван не смог добраться зимой. Только когда на горных перевалах сошел снег, вторжение стало возможным. Теперь он привел свой отряд домой. Праздник готовят очень пышный, тем более что по прибытии из похода самого вана особых торжеств не устраивалось.
- Конечно! Когда занимаются казнями, не до застолий.
- Будет молебен на алтаре предков, потом пир во дворце. Приедет много гостей. Для простонародья устроят щедрое угощение.
- Вот это он любит, заботиться о народе, - саркастически усмехнулась ванби. - Помнишь, когда был неурожай, наши кладовые вконец опустели из-за того, что почти все было роздано голодным. Можно подумать, будто он сам из этих бесфамильных ничтожеств и родился где-нибудь в чхон – деревне, а вовсе не во дворце… Как это он говорил… народ – это корни, если позволить им высохнуть, упадет все дерево… - она слегка усмехнулась и продолжила, покачивая головой, - Ах, да, кажется, это называется «следовать по стопам единорога», который суть символ благополучия и гуманного правления. И тогда люди откликнутся своему государю подобно эху, а государство будет стоять прочно подобно треножнику. Впрочем, по этому поводу сказано столько красивых слов… Стало быть, он готовит торжество? Но какое нам-то дело до его ымджи!
- Думаю, без вас праздник будет не праздник, - сказала служанка. - Как ван появится на церемонии без своей ванби? Люди этого не поймут. Иначе нарушится гармония. Даже ванху, если бы имелась в наличие, не смогла бы вас заменить.
В самом деле, ванби была уведомлена о дне торжества официально, что равнялось приглашению на пир – или приказу на него явиться. Ванби очень нервничала, ведь на празднике она могла составить более ясное представление о том, какова будет ее дальнейшая судьба, и даже повлиять на течение событий.
- Вы должны быть ослепительны, - говорила ей старшая служанка. - Ван не видел вас несколько месяцев, поразите его своей красотой и своим благородным достоинством настоящей госпожи. Все еще возможно.
- Как я смогу быть любезной с человеком, чьи руки в крови моих родных? Как я смогу продолжать быть его женой? Я думаю только об одном – о мести. От этих мыслей мне тяжело дышать.
- Женщины мстят не так, как это делают мужчины. Их оружие – покорность и ласка. Но их месть страшнее любой другой. Улыбайтесь тем нежнее, чем больше болит ваше сердце. Копите яд, которым отравите свой кинжал… Не так ли вы устранили ванху, госпожа? Терпели и ждали, пока стало возможным убрать эту девку с вашей блистательной дороги, словно камешек отбросить на обочину…
Ванби одернула служанку (- Не болтай, вдруг кто услышит…), но ей понравились эти слова, напомнившие ей об одержанной однажды тайной победе, и она горделиво усмехнулась. В самом деле, скорее всего еще не все потеряно.
Однако все треволнения и приготовления пропали впустую. Долгие часы праздника ванби продолжала чувствовать себя в изоляции. Окружающие не смели не только обратиться к ней, но даже и взглянуть избегали. Супруг, находясь рядом, смотрел куда угодно, только не на свою супругу. Впрочем, он все же один раз снизошел до нее, спросив, как она поживает.
- Мне бывает одиноко, дни тянутся очень долго, - сдержанно отвечала ванби, с трудом не вспылив в ответ. (- Как я поживаю! Держит взаперти да еще издевается, спрашивая о том, что знает лучше меня!)
- Вам следует чем-нибудь заняться. Женскими рукодельями. Вышивайте жаворонков и магнолии. Госпоже это вполне пристало.
- Когда пальцы заняты иглой, мысли не заняты ничем. Это также утомительно, как и полное безделье.
- Тем не менее это лучше, чем постоянное безделье, - не согласился ван, оборвав на этом диалог.
***
Впрочем, хотя никаких положительных сдвигов во время праздничных дней не произошло, ничего плохого помимо того, что уже случилось ранее, они также не обещали. Во всяком случае, ванби никак не ожидала того, что приключилось дальше. Однажды проснувшись утром, она позвала старшую служанку и вместо нее увидала перед собой незнакомую девушку. На вопросы, куда делать прежняя, новенькая ничего не могла ответить и только кланялась, и предлагала свои услуги.
Ванби рассвирепела. Отхлестав новенькую по щекам, она выгнала ее за дверь, потом выбежала сама и, не останавливаясь, попыталась миновать посты стражи, находившиеся за пределами дворика, за резной балюстрадой. Какого же было ее негодование, когда стражники схватили ее под руки и притащили обратно во дворец силой, втолкнув внутрь помещения и захлопнув за нею дверь.
- Приказ повелителя – вам нельзя выходить за пределы усадьбы, - произнес через дверь один из них. - Мы только выполняем то, что нам велено. Проявите понимание, госпожа.
Госпожа буянила еще несколько часов. Она кричала, требуя, чтобы ей объяснили, куда делать ее служанка, стучала в дверь, вопя, чтобы ее выпустили, рыдала на пороге у двери, требуя сообщить повелителю ее просьбу прийти к ней лично, выслушать ее претензии и жалобы и удовлетворить их в полной мере, как и полагается в отношении столь высокой особы, каковой она все еще является… Но пришел только начальник охраны, да и то не сразу, но под вечер, когда ванби совсем выдохлась, поневоле присмирев, и сказал, что прежняя служанка не заслуживала доверия, поэтому прислали новую… но, если госпоже она не нравится, то ее заменят на другую – во дворце много служанок, какая-нибудь наконец подойдет.
- Кроме того, повелитель приказал передать вам подарок.
В комнату внесли сундучок и поставили на стол. Не сомневаясь, что в сундучке –отрубленная голова старшей служанки, ванби открыла его, но внутри увидела отрезы ткани, мотки цветных ниток и пяльцы.
- Он в самом деле хочет, чтобы я занялась рукодельем! Чтобы я сидела и вышивала жаворонков и магнолии! Это и должно стать отныне моим времяпрепровождением! Думает, если я уйду в какое-нибудь занятие, увлекусь чем-нибудь, то постепенно успокоюсь, а там смирюсь и перестану быть опасной? Хочет, чтобы я жила так тихо, словно меня нет на свете. Но когда же вышивки решали такие проблемы! Это просто смешно! Впрочем, возможно, все дело как раз в издевке…
Она расшвыряла по комнате все вещи из сундучка, грохнув об пол и сам сундук, так, что крышка отлетела, и снова расплакалась от бессилия и гнева. Но на другой день ей принесли новый сундучок с тем же самым содержимом.
***
В разгаре лета ванби сообщили, что она должна будет присутствовать на пиру в честь важного гостя, союзника вана.
- Сидеть и вежливо улыбаться? После того, как моя семья уничтожена, меня лишили всякой власти, а мое существование стало невыносимым по причине унижений, которым я подвергаюсь каждый день?
Ванби хотела сходу отказаться – в ней в полный голос заговорила оскорбленная гордость, но затем сумела остановиться, чтобы подумать. Она представила себе, что сказала бы ей прежняя старшая служанка, преданность которой была сочтена опасной… (Что с нею сделали, узнать бы… Допрашивали, казнили, продали в рабство, просто вышвырнули из дворца на улицу, чтобы пропала там от голода и холода?.. – Я ведь думала, что ты навсегда останешься со мной, будешь моими глазами и ушами, моими руками и ногами, проживешь со мной мою жизнь и последуешь за мной в мою могилу, когда придет мой час, чтобы продолжать служить мне и в загробном мире…)
- Если вы воспротивитесь приказу правителя, - прозвучал в воображении ванби голос служанки, - если проявите такое неуважение, то у него появится повод наказать вас. Если вы явитесь на пир, но поведете себя недостойно, разразившись упреками на людях, вас уведут и скажут, что вы больны, объявят сумасшедшей. Если вы снова попытаетесь связаться с кем-то из людей, кто недоволен нынешней властью, вы навредите эти людям и себе. Не думайте, что вас не смогут примерно наказать только потому, что до сих пор этого не сделали. И тогда вы потеряете надежду однажды свести счеты со своими врагами. Нельзя оступиться даже на такую малость, как осенняя пушинка.
- Что же мне делать? Вышивать жаворонков?
- А также магнолии, госпожа.
Торжества провели с размахом. Заключение договора состоялось согласно старым обычаям. Был воздвигнут алтарь духам земли и воды, рядом с ним зарыта в землю шелковая ткань, а также убита белая лошадь, и оба правителя, смазав уголки рта кровью жертвенного животного, произнесли слова своей клятвы друг другу.
Во все время продолжения пира, увенчавшего затеянное мероприятие, ванби, явившаяся присутствовать на нем согласно приказу в назначенный день и час, смотрела прямо перед собой, как в то ужасное утро, когда на площади перед дворцом с плеч летели головы, и от потоков горячей крови таял лед.
- Кажется, вам не пришелся по душе мой подарок? – спросил, обратившись к ней, правитель, когда они восседали за пышно накрытыми столами во всем блеске церемониальных одеяний среди таких же разнаряженных господ и целой толпы слуг и служанок.
- Я странная женщина, я не люблю вышивать, - отвечала ванби. - Прошу прощения.
- Я знаю ваши вкусы, но не смогу удовлетворить их. Однако я также не могу не позаботиться о вас, ведь это мой долг. Уверен, что найду для вас занятие, которое понравится вам и заполнит ваш досуг.
(- Потому что этот досуг будет бесконечным, - словно услыхала ванби его невысказанную мысль. - Я тебе это обещаю.)
- Благодарю вас… Как будет угодно вашему величеству, - слегка запнувшись, договорила она, больше в ответ на то, что уловила, чем на то, что прозвучало вслух.
(- Неужели ты думаешь обмануть меня своей показной покорностью?)
Ванби покосилась на мужа, вздрогнула и потупилась.
***
В течении нескольких следующих дней, последовавших после недавнего эмоционального взрыва, когда ванби ломилась в запертую дверь, грозила стражникам страшными карами и затем пережила необходимость присутствия на людях с маской благополучия на лице, она чувствовала себя усталой и подавленной. Безразличие овладело ею, и она целыми днями сидела, глядя перед собой и почти ни о чем не думая.
- Подарок от повелителя первой супруге, - объявили ей, занося в комнату очередной сундучок.
- Вон туда поставьте, - велела ванби, указывая место. - Передайте мою признательность.
- Госпожа, - сказал посланник, поклонившись, - я обязан сообщить вам, что в этой коробке находятся некоторые старые рукописи из дворцового хранилища. Они настолько старые и ветхие, что нуждаются в том, чтобы быть переписанными на новую основу. Его величество просит вас заняться этим, поскольку вы владеете искусством трех совершенств, между тем сохранение наследия предков - важное государственное дело, и оно как нельзя более соответствует сану вашего величества. В ларец также вложены новые свитки и все необходимые принадлежности для письма, для полного вашего удобства. Его величество поручил передать вам, что высоко оценит ваше усердие. Плоды вашего труда станут важным вкладом в укрепление государства, поскольку сохранение памяти необходимое условие его существования.
Выходя, посланник услыхал за собой смех, но не стал оборачиваться и задерживаться в этом месте, которое для придворных, хорошо улавливающих обстановку близ трона, уже превратилось в подобие зачумленного, так что лучше было находиться отсюда подальше.
- С тех пор, как я по сути перестала быть ванби, он пытается сделать из меня что-нибудь противоположное… сначала швею, теперь писца… Древние рукописи… И я должна копаться в этой трухе, в этом тлене, когда мой титул сделался пустым звуком, а я сама рискую стать тенью еще при жизни!.. Но в остроумии ему не откажешь… Догадался сам или кто-то подсказал? Тэбо, наверное, он человек высокообразованный, этого у него не отнять… ненавижу…
И она продолжала горько смеяться.
Однако заняться ей было совершенно нечем, даже поговорить по душам и то невозможно, ведь прежнюю старшую служанку, находившуюся при ней многие годы, у нее отняли, а новым она не доверяла. Однажды она, медленно и нехотя, но все же приподняла крышку сундучка с рукописями, бросила внутрь презрительный взгляд и брезгливо дотронулась до первого круглого футляра.
Бамбук не впитывает влагу и потому почти не подвержен гниению, но его древесина высыхает, становится все более ломкой и со временем приобретает серый цвет. Когда она открыла футляр и потянула из него содержимое, то посыпалась легкая тусклая пыль… словно рассыпавшиеся крылья ночных бабочек, заснувших однажды мертвым сном.
«Повесть о том, как основывались царства. Здесь говорится о высоком племени, господствовавшем на северных землях», - прочитала она, скользя глазами сверху вниз, когда приоткрыла сшитую крученой бечевкой из деревянных узких планок страницу. Знаки, нанесенные черной тушью, казались полустертыми. Сколько же прошло времени с тех пор, как эта страница была написана и вложена в свой футляр.
Ванби читала до вечера. Перед ее глазами словно вставали картины настолько далекого прошлого, что это казалось нереальным, сродни сновидению. Она читала о том, как люди в поисках лучших мест для проживания приходили на новые земли по бездорожью, следуя звериными тропами среди лесных зарослей, где до них ступали только пугливые лани да охотившиеся на ланей свирепые тигры… переселенцы шли ущельями в горах, и обитавшее здесь эхо в первый раз подхватывало звуки человеческой речи… они находили удобные равнины и холмы на берегах быстрых рек и строили свои первые жилища…
Позднее здесь вырастали города, обнесенные крепкими стенами, где был и дворец вана-правителя, и непременно куксадан, храм, в котором вещая мудан, та, кто знает о воле небес и умеет истолковывать ее, проводила свои молитвенные бдения и говорила о влиянии небесных звезд на судьбы и дела людей. Людской поток вливался в распахнутые ворота, охраняемые стражей. Приводили караваны торговцы, чтобы удивить товарами из далеких мест, рассказывали о том, что там происходит.
Где-то звенело оружие, где-то гремели по степным просторам копыта коней. Все менялось и все оставалось неизменным, потому что человек может изменить лицо мира, но не может изменить себя.
***
Некоторые наборные бамбуковые страницы были свернуты и уложены в футляры или перевязаны бечевками, некоторые сшиты между собой по одному краю, составляя квон - книгу. Соответственно рассказ шел либо последовательно, либо представлял собой отдельные, разрозненные фрагменты. Некоторые записи дублировались, либо в точности, либо с дополнениями и отклонениями, в связи с чем общий объем информации оказался меньше, чем это можно было предположить вначале. Вероятно, в ларце, который принесли ванби, хранились свитки, содержащие сведения о совсем седой старине. Здесь повествовалось о таких давних событиях, что они обросли легендами, ставшими также сюжетами для хянга, песен, странных и красивых.
Девушка, бродившая по речному берегу и встретившая своего суженого, оказавшегося сыном небесного царя… Чудесный мальчик, родившийся из яйца… Красавица, пожелавшая получить азалии, принадлежавшие морскому чудовищу, и похищенная им, вследствие чего ее молодому мужу пришлось очень постараться, чтобы конец повести получился хорошим… Громкое кваканье на удивление расплодившихся лягушек, что было растолковано мудрой правительницей как предвестие нападения врагов… Сын дочери реки, обратившийся к родной стихии своей матери в минуту опасности, вследствие чего река прислала ему на помощь черепах, образовавших для него мост… видно, юноша, спасаясь от врагов, переправился на другой берег настолько удачно, что люди сочли это чудом… А вот история о волшебном котле, позволявшем полководцу кормить своих воинов во время похода досыта, но затем – какая неосторожность – потерянного в каком-то горном распадке, что плохо сказалось на военных успехах – поди повоюй с голодным войском… Описание подвига еще одного полководца, вынужденного под напором врагов отойти в болотистую труднопроходимую местность, но обратившего на пользу все обстоятельства, добыв свою победу там, где, казалось, не ожидалось ничего, кроме поражения… Сказка о желтом драконе, спустившемся с заоблачных высот в урочный час и унесшего великого правителя на небеса, когда померло солнце, и упала звезда, и осиротела земля…
Читать было не очень удобно – часть символов плохо сохранилась, часть планок, на которые они были нанесены колонками сверху вниз, сломалась и раскрошилась. Бечевки, скрепляющие планки, часто оказывались истлевшими, рваными, и дощечки перемешивались между собой, так что нужно было искать начало и конец некоторых фраз, разбираясь в этой горстке щепок.
Кроме того, было очевидно, что переписчики, вероятно, не все одинаково хорошо знавшие ханмун, допускали ошибки, неверно воспроизводя некоторые сходные по начертанию, но различные по значению иероглифы, что делало текст невнятным.
Ванби долго не хотела приниматься за переписку доставленного к ней архивного хлама, не желая подчиняться придумавшего ей эту обязанность вану, но ее все больше тянуло в самом деле привести в порядок эти трухлявые раритеты.
- Перепишу только вот эту легенду о золотом лягушонке, - решила наконец ванби, нащупав возможность некоего компромисса. - Для себя перепишу, чтобы потом прочитать целиком и без помех. Этот текст весь в отрывках, где-то начало, где-то конец…
Она разложила на столе письменные принадлежности, развела тушь, оценив ее высокое качество, развернула первый новый свиток из лоснящихся дощечек, сшитых между собой новыми крепкими бечевками, и взялась за кисть, сделанную из упругой волчьей шерсти. Ровные столбики искусно выписанных умелой рукой символов, изящное начертание которых вызвало бы восхищение знатока… соединенные вместе слова, воссозданные фразы…
«Горевавший о том, что не имел ребенка, царь отправился охотиться… (- К жене надо отправляться с такими проблемами, а не на охоту…) …его лошадь споткнулась о камень, камень перевернулся, под ним сидел чудесный золотой лягушонок, когда же царь привез его во дворец, лягушонок превратился в прекрасного юношу и стал сыном и наследником одинокого правителя… (-Неужели у царя была связь с лягушкой?)…»
Впервые за долгие месяцы ванби улыбалась, перечитывая текст сказки, переписанный ею на бамбуковых дощечках красиво и без пропусков.
***
За работой время бежит быстро. Ванби и сама не заметила, как вся ушла в переписывание старых текстов. Сначала ей стало от этого легче. Отступили терзавшие ее мысли, стало свободнее дыхание, даже незаметно вернулся спокойный сон, восстанавливающий силы… Но затем она испугалась, словно вдруг очнувшись.
- Что, если это не временно? Что, если такова будет теперь вся моя жизнь? Я убеждаю себя, что коротаю часы и дни в ожидании лучшего, в предвкушении событий, которые принесут изменения, благотворные для меня… но если ждать придется слишком долго? Время необратимо. Оно уносит молодость и красоту, лишает бодрости и сил, но, что еще хуже, - желаний. Неужели я так и проведу долгие годы за перепиской старых книг? Буду беседовать с тенями прошлого, не заметив, когда сама стану тенью еще при жизни? Перестану чувствовать вкус сегодняшнего дня, перестану заглядывать в день завтрашний, найдя прибежище во дне вчерашнем, посвятив себя некогда отбушевавшим событиям, чьим-то чужим, уже исчерпанным жизням? А как же я? Мои чувства, мои потребности? Я не хочу умереть раньше смерти!
Пометавшись, ванби села писать письмо супругу, которого снова не видела уже несколько месяцев. В конце концов, что бы там ни было, но они были близки. Она вспомнила дни, когда ее готовили к ожидавшемуся государственному замужеству, давая самые исчерпывающие рекомендации относительно того, как должно себя вести, чтобы добиться желаемого… собственно, желаемого ее сватами, о ее чувствах речь вообще не шла… но ей было приятно смотреть на молодого мужчину, предназначенного ей в мужья, он ей нравился… и разве же она никогда не нравилась ему?
(- В конце концов, я перед ним не слишком виновата из-за его ванху. Очевидно же, что они родились не под одним небом, но под пересеченными звездами. Это судьба, я только ее орудие… А к нему самому я всегда относилась хорошо. Правда, я не сообщила ему, что его собираются убить… но это не потому, что желала ему смерти, а потому только, что была уверена – он сильный человек, непременно справится сам, иного и быть не может, и так оно и вышло, мне же не подобало противодействовать отцу.)
Ванби так распалилась, что без устали представляла себе новые любовные свидания, вспоминая прежние. Ведь были же у них минуты, когда она была готова поклясться, что он забывал эту свою ванху… или хотя бы временно ее не вспоминал. Какая разница, что они враги, перемирия придуманы и практикуются недаром.
Она писала…
- Осенью ветер приобретает холодное дыхание и выдувает из мира тепло. Отчуждение способно стать сродни осеннему ветру, который может выстудить добрые чувства, находящие приют в сердечной глубине. Государь мой, не позволяйте прежним обидам впустить в наш дом холод преждевременной осени, не дайте злому ветру развеять душевное тепло. Согрейте своей благосклонностью и лаской мое замерзающее в разлуке с вами сердце.
(- Если я верну его – я верну себе всё. И тогда у меня появится будущее, в котором хватит места для всего, что сейчас стоит поодаль и ждет своего часа.)
Но пустота, в которую она кричала, не откликнулась.
Ранней весной для ванби наступили дни траура, когда она поминала своих погибших родных. В ее дворце была молельня с алтарем предков. Ванби одела платье из простого некрашеного холста, распустила волосы и долго, сидя перед алтарем, возносила к небу свои молитвы. Курильницы распространяли ароматный дым по всему помещению, заволакивая легкими полупрозрачными клубами поминальные таблички.
- Не пора ли поставить здесь также табличку с моим именем? – подумала ванби, усмехнувшись.
***
Она то внутренне бунтовала, впадала в отчаяние, то снова затихала, заставляя себя избегать остроты страданий, так как не могла больше выносить боли, в поисках забвения вновь обращаясь к навязанному ей труду, который захватывал ее, подчиняя себе, во все большей степени… и она уже все меньше противилась этому. Чем мучиться напрасно – лучше жить вот так, словно во сне, не позволяя себе просыпаться. Ведь сновидения этого сна так невероятно, завораживающе увлекательны.
Следующие записи, которые ей доставили из дворцовых кладовых, представляли собой более поздние тексты, где все меньше встречалось ссылок на сверхъестественные вещи и все больше освещалось событий, видимо, в самом деле произошедших однажды, пусть и очень давно.
Описывались деяния видных военачальников и сановников. Рассказывалось о верховных правителях, лично вникавших в тяготы своего народа и заслуживших всеобщее уважение и любовь, а также о тех из них, гнев которых был настолько страшен, что даже шерсть на шкурах тигров, устилавших их троны, вставала дыбом, помимо же этого о таких, которые проявляли жестокость, доходившую до того, что, когда они садились, люди служили им сидением, и тогда их участь решал спрятанный в рукаве вынужденного убийцы нож, ибо, как говорили древние мудрецы, «кто любит меня, тот государь, а кто притесняет меня, тот - враг»…
Некоторые находились у власти долго и оставляли по себе не стираемую память, будь то добрая либо злая, а некоторые мало или же настолько незаметно, что их имена затем путались между собой, так что было непонятно, кому из прежних владык они приходились сыновьями или братьями.
Погрузившись в перипетии биографий значимых лиц прошлого, ванби порой удивлялась, встречая аналогии с судьбами известных ей современников и своей собственной судьбой также.
Другие случаи побуждали ее размышлять о побудительных мотивах тех или иных поступков, а также о том, как бы она поступила на месте того или иного персонажа давних лет.
Вот перед царем обвиняют его старшего любимого сына, но царь колеблется, подозревая, что юношу оговорили, и предлагает ему оправдаться, однако тот отказывается и, признав вину, кончает с собой, упав на меч… почему не захотел бороться? слишком устал от людской подлости? хотел наказать своей смертью отца? за что же? составитель мог не знать о том, что происходит в царских чертогах за дверями, которые закрыты…
Вот молодая царевна, страстно влюбившись в прекрасного царевича, сына правителя враждебного государства, уничтожила доспехи воинов своего отца и тем самым помогла мужу завоевать свою землю… предала свою семью и свое племя… погибла, конечно, от отцовской руки… любовь толкает человека на великие свершения, и она же низводит его в пропасть безысходности… не странно ли это? что только не способно вместить человеческое сердце…
В промежутках между записями о том, что произошло в такой-то год и такой-то месяц правления того или иного государя, летописцы уделяли внимание природным явлениям, будь то наводнения, горные обвалы или особенно сильные бури, вырывавшие деревья с корнем, вьюжные или, напротив, бесснежные зимы, а также пылающие звезды с огненными хвостами, вдруг появлявшиеся в небе и исчезавшие после нескольких удивительных и страшных ночей, пророча нечто необычное.
- Однажды весной верховный правитель перенес столицу на новое место, - писала ванби, то и дело заглядывая в разложенные перед нею старые страницы. - Он приказал построить крепость, в которой не было изъянов, что еще более упрочило славу и могущество его государства. Зимой во двор большого дворца слетелись диковинные птицы, и были приглашены мудрецы и ясновидящие, растолковавшие это происшествие как весьма благоприятное…
***
Известия о том, чем жил мир за стенами ее маленького обиталища, доходили до ванби редко и часто куда позднее произошедших событий, иной раз через много месяцев, даже лет, но все же она узнала, что владения ее рода были переименованы и названы Тамуль – Возвращенные исконные земли, будто речь шла о тех областях, которые в ходе военных походов освобождались от власти тайшоу, а часть этих земель вообще стала казенным имением, и теперь ими управлял специально назначенный чиновник-кванвон.
Ванби расстроилась, снова вспомнила гибель родных и последний возглас брата: «Роди наследника-мстителя, сестра!» Она не выполнила этого завещания. Вероятно, это и вовсе было невозможно, хотя прежде она долго не желала сдаваться.
Еще ей рассказывали о новых военных походах вана, о том, как некоторые из соседних племенных вождей, опасаясь быть завоеванными, сами признали власть сильного соседа… то есть дела в государстве шли хорошо… но это ее заняло куда меньше, хотя именно в этом крылась причина того, почему с могуществом ее рода было покончено, она же по-прежнему оставалась в том же жалком положении без надежды на изменения к лучшему.
Выполняя свою обязанность по созданию впечатления целостности династии, она временами присутствовала на пирах по случаю побед и приезда важных послов. Иногда, с той же целью, ради презентации, ее также извлекали из почетного заточения для участия в новогодних празднованиях, причем со временем она все больше тяготилась тем, что должны была отбывать время торжеств, хотя, казалось бы, эти дни могли стать для нее отдушиной среди повседневного рутинного однообразия, в которое превратилось все ее существование.
Прежде эта обязанность, оставленная за нею в качестве единственной и состоявшая в том, чтобы номинально возглавлять праздники, унижала ее, теперь же утомляла, не развлекая, как пустая трата времени. Сидя в золоченых носилках во время шествия или на возвышении в пиршественной зале, в красном роскошном платье, с обильными золотыми украшениями в волосах, уложенных в сложную прическу с добавлением накладных кос, она скучала и мысленно обращалась к своим рукописям, вспоминая и переосмысливая то, что сумела прочесть на крошащихся бамбуковых страницах и представляя себе, как лучше скомпоновать и переписать текст.
Порой ей хотелось бы обсудить свою работу с кем-то, кто был бы также увлечен подобным занятием, кто знал о том, что она переписывала, хотя бы столько же, сколько знала она, но такой возможности у нее не имелось, ее уделом по-прежнему оставалась изоляция от внешнего мира, и она привыкла мысленно беседовать сама с собою… собственно, с голосом своей давно отнятой у нее служанки, временами отчетливо звучащем в ее мозгу.
Иногда ей вообще начинало казаться, что давнее прошлое, которому она посвящала свои дни, значительно более реально, чем настоящее, протекавшее мимо нее, не давая никакой пищи для ума и души, поскольку так получалось, что оно отступало куда-то на задний план, вперед же выходило то, что было когда-то давно, но занимало и волновало, принося те впечатления, на которые не желала больше расщедриваться ее жизнь. Ее маленький мир словно раздвигался до огромных размеров.
***
Как-то раз ей случилось присутствовать на устроенных по какому-то поводу состязаниях, в которых помимо других молодых людей участвовал наследник престола.
- Он сильно вырос и стал похож на мать, также хорош собой. Жаль, что она не увидела его таким, - сказала ванби, и только красноречивый взгляд вана заставил ее сообразить, что ее слова могут быть растолкованы как в лучшем случае бестактные, а в худшем лживые и содержащие скрытую издевку. Она хотела пояснить, что имела ввиду лишь только то, что произнесла, никак не больше, но почувствовала апатию и промолчала, снова устремив взгляд на ристалище, где юные воины мерялись силой и демонстрировали свою сноровку.
- Вероятно, теперь мне ужесточат режим, - мелькнуло у нее в мыслях.
- Да куда же еще, госпожа, - эхом откликнулась жившая у нее в голове служанка.
- Может быть, мне извиниться?
- Повелитель вряд ли поверит, что вы говорили простосердечно, безо всякого умысла.
- Да, вряд ли он поверит, - и вдруг она ясно ощутила ту огромную разницу в восприятии мира, которая существовала между нею, проводящей время в одиночестве и погруженной в исторические записи, и всеми остальными, живущими страстями не прошлого, но сегодняшнего дня. Как будто она видела все издалека…
Что-то слегка укололо ее в сердце… словно потянуло каким-то забытым, некогда привлекательным запахом…
- Как можно было выкинуть меня на обочину жизни и даже не думать о том, что наказание уже давно превысило вину? Или им все еще кажется, что я, как прежде, готова к действию, чуть только представится повод, и потому все еще опасна? Хотя, с другой стороны, даже не желая больше участвовать в каких-либо предприятиях, я представляю собой персону, с которой могут быть связаны надежды окружающих, желающих в этих предприятиях участвовать.
Ванби еще какое-то время помнила о происшествии, которое немного вывело ее из равновесия.
- Узнал ли в конце концов ван о моей причастности к тому, что судьба матери его единственного сына оказалась так печальна? – думала она. - Его окружение наверняка что-то проведало, но ему могли не рассказать, чтобы не спровоцировать раскол в правящей династии, в то время нежелательный и опасный, хотя это и случилось в конце концов, только уже по другой причине и в другое время. Короли так часто не вольны не только в своих поступках, но даже и в том, чтобы знать правду о вещах, которые касаются их напрямую.
Хотя теперь это уже дело прошлое. Думать и переживать вану теперь следует о другом. Сын подрос. Нередко взрослые сыновья становятся соперниками отцов. Хватит ли отцовской любви на то, чтобы справиться с такой ситуацией? Хватит ли мудрости правителя на то, чтобы понять – не новое поколение виновато в том, что отбирает инициативу у поколения предыдущего, но только одно время… Это может быть сложно для человека, который всегда видел себя на коне и в доспехах перед своими воинами и слышал их приветственные крики, сотрясавшие небо и землю так долго, как не гремит даже гром в грозовых облаках…
И ванби вспомнила ту леденящую сердце историю, встретившуюся ей среди других по мере ее работы переписчика, где говорилось о царе, перед которым оболгали его любимого сына… а сын не стал оправдываться… И ей захотелось, в самом деле захотелось со всей искренностью, чтобы человеку, который все еще считался ее мужем, не пришлось пережить ничего подобного.
- К тому же того царевича погубила своей клеветой мачеха, - подумала она. - А он такую возможность устранил, отправив меня в заточение. Иначе кто знает, как бы действовала сейчас я, будь у меня возможность действовать. Один из нас неминуемо стал бы жертвой. Не к лучшему ли, что мою душу не придавит груз еще и этой вины? Да, но как же царевна, решившаяся на предательство ради любви?.. Разве я не любила, когда совершила то, что совершила? Разве это была только ревность, только ущемленное самолюбие? И разве я раскаялась в содеянном? Пожалуй, нет, что сделано, то сделано, но продолжать бы не желала даже ради мести… Может быть, я наконец научилась любить? Но что это за любовь, без страсти, без огня, подобная аромату высохшей магнолии? Не превратилась ли я уже в ту самую тень, раз чувствую и рассуждаю таким образом? – с этим вопросом она обратилась к самой себе, но ответил, как всегда, голос служанки:
- Не легче ли вам стало с тех пор, как вы начали рассуждать и чувствовать таким образом?
- Легче? Пожалуй, это так. Но ведь цена этого – жизнь. Вот на что ушла моя жизнь.
- Иначе она ушла бы на интриги и преступления. Конечно, все осложнялось отсутствием у вас ребенка, но можно было бы выдать наконец за своего какого-нибудь подкидыша… Как в той истории, которую вы переписывали, про золотого лягушонка, найденного под камнем…
- Что ты себе позволяешь, как смеешь!
- Простите, госпожа, простите…
- Смотри, накажу!.. – но на этом месте вымышленного диалога ванби чуть не рассмеялась. Кого она собиралась покарать? Самое себя? И как бы у нее это получилось?
Ванби попыталась размышлять на поднятую тему дальше, однако почувствовала себя утомленной. Вскоре она вновь обрела душевный покой, углубившись в ставший для нее привычным труд, поглощавший теперь уже без остатка все ее внимание, все ее мысли. И снова прошло время… Много времени…
***
- Так она умерла? А мне казалось, что это произошло уже давно, - сказал молодой ван, когда ему доложили о смерти его мачехи. - Последний раз я видел ее на похоронах отца. Жила так тихо, словно ее не было на свете… Тело еще не вынесли? Хочу поглядеть на нее, - вдруг объявил он, стремительно направляясь к выходу из покоев. - Интересно, как она выглядит теперь, когда вся внешняя шелуха уже спала. Может быть, обнажилась ее истинная сущность?
Свита, слегка сбитая с толку странным желанием повелителя, тем не менее поспешила за ним следом, стараясь поспеть за его размашистыми упругими шагами.
- Похожа на высохшую магнолию, - произнес молодой человек, мельком глянув на то, что осталось от прежней ванби, и в его голосе прозвучало разочарование. - А в ранние свои годы она была прекрасна, словно небесная фея. Я был тогда ребенком, но помню это. Однако отец все равно не любил ее и никогда не доверял ей. Говорят, она убила мою мать, - он вздохнул и собирался покинуть комнату, бросив на прощанье рассеянный взгляд по сторонам. - А это... что это такое?
На столе лежали развернутые страницы из узких бамбуковых планок, скрепленных между собой бечевками, и стояли тушечница и подставка с кистями для письма.
- По приказу вашего покойного родителя госпожа ванби занималась перепиской старых хроник, - отвечал один из саджа, чиновников.
- Но его уже несколько лет нет в живых, почему же она не прекратила это делать?
Ван взял в руки страницу, оставшуюся недописанной:
- Похоже, она не оставляла свое занятие до самого конца. И много она успела переписать?
Ему сказали, что много, несколько коробов старых искрошенных временем рукописей. Основная часть уже в архиве, но два сундучка еще стоят здесь, поскольку она работала над их содержимым в самое последнее время. Вот они… Да, ваше величество, здесь всюду ее почерк.
- Это ведь память поколений, память предков… Она занималась важным делом, которое можно счесть государственным. Я даже и не знал. Такой труд… Достойно уважения… Может быть, так искупаются грехи, кто знает… Должен сказать, я поражен. Будет правильно, если история об этом сохранится для потомков, - подводя итог, произнес ван решительно. - Пожалуй, я сам напишу предисловие для этих квонов и упомяну в нем о ее вкладе в дело сохранения нашей старины. Да, так и сделаю.
Вероятно, молодой правитель и не думал лукавить, однако у него было много дел, касающихся многих вещей, среди которых, помимо взаимоотношений с соседями и аристократией, не должна была забываться и необходимость заботы о народном благосостоянии, поскольку народ - это корни и, если они высохнут, упадет все дерево.
К тому же, как и его отец, он был человеком по преимуществу военным, лучше всего чувствовавшим себя на коне и в доспехах перед своими воинами, когда пространство вокруг оглашалось их приветственными криками, сотрясавшими небо и землю так долго, как не гремит даже гром в грозовых облаках.
В связи с чем обещанная заметка написана им так и не была.
***
23.08.2019