Сражение в пустыне

роман

От автора

Не все произведения, написанные одним и тем же автором, пользуются одинаковым успехом. Судьба некоторых из них бывает ясной, а некоторых – туманной. Раскрыть секрет, понять причину этого не так уж и легко, и искать в этом какую-то случайность, или закономерность – абсолютно бессмысленно.

Роман «Сражение в пустыне» существенно отличается от всех моих предыдущих произведений. Роман писался с трудностью, я потратил на него намного больше времени, чем любое другое моё произведение, и в процессе работы мне не раз приходилось отказаться от написанного. Во многих же случаях я отказывался от определённых частей произведения, считая их противоречащими общему духу, языку, стилю и гармонии самого романа.

События, описанные в романе «Сражение в пустыне», происходят на фоне судьбы одного человека, однако здесь рассматривается судьба не отдельно взятого индивида, а всего человечества в широком смысле этого слова. Образ старика, движущегося в прошлое сквозь руины истории, влечёт читателя к раздумьям о судьбе всего мира.  Описываемые события раскрываются на фоне дилеммы человека и времени, жизни и смерти, прошлого и будущего.

Взгляд на историю в романе не согласуется с традиционным подходом. Хронология истории пролистывается в контексте времени и пространства. И хотя подобное отношение к истории – переход времени к пространству – далеко от реальности, оно позволяет увидеть и показать суть мира и человека. 

В произведении примечательно также то, что его язык не ограничивается информативным свойством, а несёт функцию, направленную на воссстановление истории, и превращаясь в символический образ, становится одним из неотъемлемых компонентов художественного текста.

Роман написан в условно-метафорическом стиле, в связи с чем искать непосредственную связь описанных в нём событий с реальностью совершенно бессмысленно. В произведении невидимыми узами связаны реальность с ирреальностью, иллюзии с явью. Однако, проблемы, выдвинутые в романе, исходят из горькой, жестокой реальности современного мира. События и ситуации сопровождаются описаниями, отражающими тончайшие оттенки скрытых слоёв человеческого духа, реализуемых в чувствах и мыслях, что обусловливает превращение невозможностей в возможность. 

С точки зрения жанра, роман «Сражение в пустыне» обладает своеобразными оттенками. На протяжении сюжета события, представленные в авторском описании, воссоединяются с внутренними мыслями героя, обеспечивая художественную полноту. В совокупности, сюжет романа раскрывается на фоне событий и происшествий, далёких от текущей, временной актуальности, происходящих на фоне вечных ценностей.   

По моему личному мнению, название «Сражение в пустыне» выбрано для романа весьма неудачно, и оно не совсем согласуется с описанными в романе событиями – однако, вынужден признать, что мне было трудно выбрать более подходящее для романа название.

Считаю, что каждый читатель, независимо от возрастной категории, листая роман, сможет найти себя в нём. Однако, непременно найдутся и читатели, которым будет трудно осознавать дух произведения и терпеливо наблюдать за ходом событий. 
Надеюсь, что читатели, взявшиеся за чтение романа, не пожалеют о времени, потраченном на прочтение этого произведения.   

Баку,

21 декабря 2012 г.


 
СРАЖЕНИЕ В ПУСТЫНЕ
(роман)

П Р О Л О Г

Не отрывая взгляд, старик просматривал безграничную пустыню, словно разыскивая в ней определённую точку, но осознавая тщетность этой затеи в песчаном океане, продолжал путь, безнадёжно держась за узду лошади.

Нестерпимая жара, подымающаяся с земли, словно из раскалённой печи, обжигала ему дыхание; но задыхаясь от жары и зноя, он продолжал путь, в надежде поскорее доехать до пункта назначения.

Поблизости, слева от дороги доносился дикий крик стервятников, раздирающих тушу громадного животного. Тёплое вечернее дуновение распространяло невыносимое зловоние трупа животного, при обонянии которого его словно выворачивало наизнанку. Он пытался плюнуть, чтобы хоть как-то избавиться от этого зловония, но тщетно; во рту окончательно просохло, от усталости, жажды и зноя язык и губы окаменели.

Смирившись с бесконечностью пустыни, неизвестностью предстоящего пути и гармоничным топытом лошадиных копыт, он искал ответ на неожиданно возникший в сознании вопрос. Но он был в неведении об источнике этого вопроса, выраженного не только в его сознании, но и во взглядах и чертах лица. Он не знал, есть ли ответ на этот вопрос, или он просто адресован в никуда, в неведенье… Возможно, это даже не вопрос, а абсолютное безмолвие, сознание продолжения жизни и стремление знать, узнавать, жить…

Порой вся жизнь казалась ему в облике вопросительного знака, и он считал, что сама жизнь, появление на свет само по себе является вопросом. И невозможность найти ответ на возникший вопрос и осознать его направленность он связывал с необъяснимостью, исходящей из самого вопроса. Если сам вопрос необъясним, то едва ли представляется возможным найти на него ответ, или раздумывать над ним месяцами и годами...

Один из докучающих ему моментов его долговременного странствия был связан именно с этим вопросом. Порой ему казалось, что этом вопрос имеет какую-то таинственную, необъяснимую связь с пунктом назначения, к которому он так тщательно стремится, и ответ, найденный на этот вопрос, откроет в его жизни новую страницу, и полностью изменит её.

Ничто не терзало его так сильно, как усталость, вызванная бесконечными раздумьями над вопросом, так глубоко впитавшимся в его сознание. Этот вопрос словно появился на свет вместе с ним, с момента его рождения, и независимо от него самого, закоренел в его душе, в его сознании, вырос и состарился вместе с ним, превратившись в вечный спутник его жизни. Временами он чувствовал о существовании этого вопроса, но желание найти на него ответ, или хотя бы задуматься над ним, никогда не занимало его мысль так сильно. Сейчас словно какая-то невидимая сила торопила его найти конкретный ответ на этот вопрос, призывая раз и навсегда избавиться от него, выкинув из памяти и сознания.
Лошадь, в неведении обо всём этом, подчинившись воле хозяина, продолжала идти вглубь пустыни, не замедляя шаги; зной, зловонье, жажда и неизвестность направления были ей не по чём.
Дорога длилась...

* * *

Солнце заходило, окрашивая землю необычным цветом, который, распространяясь по всей пустыне, наполнял его душу грустью и печалью, словно напоминая о бессмысленности и никчёмности жизни.   

Он не мог оторвать взгляды от неба; впервые за всю свою долгую жизнь он видел солнце в таком цвете и обличии. Наблюдая за закатом солнца, он чувствовал, что всё закончилось, осталось позади, и все его надежды, мечты уходят в небытие. Словно всё, что связывало его с этим миром, исчезало вместе с солнцем, оставляя его в одиночестве с оголёнными, беспамятными чувствами.

С наступлением темноты постепенно исчезал и шум, царящий в пустыне, и невыносимая тяжесть ночи оседала не только на этом безбрежном песчаном море, но и на его душе. В его сознании, словно тучи, стихийно бродили странные тени, и пробуждая заспанные чувства, настраивали его на доселе непережитое расположение духа.

...Пустыня, встав на ноги, глядела вслед исчезающему свету заходящего солнца. Царило ощущение, что солнце больше никогда не взойдёт, утро никогда не наступит, и весь мир навсегда покроется мраком.

Наблюдая за закатом солнца, которое, собрав весь земной свет в кучу, прятало его за горизонтами, старик ощущал, что непреодолимое смятение, воцарившееся в его душе, угнетает его сердце, и тщетно искал пути избавления от этих мучений, корчась от невыносимых терзаний.

С закатом солнца удлинялась тень всадника, изображая на земле странные черты. Привыкший к этому ежедневному изображению, он знал, что с исчезновением солнца исчезнет и его тень, и эта мысль вызвала у него неимоверную грусть. Он хотел ещё немного понаблюдать за своей тенью, чтобы хоть немного отвлечься от собственного одиночества в этой бескрайней пустыне.

Старик никогда раньше не был так сильно привязан к собственной тени, и не осознавал её существование так отчётливо, как сейчас. Видимо, именно поэтому в его памяти не осталось ничего, связанное с собственной тенью.

Но с момента начала этого странствия по безлюдной пустыне он принялся по-настоящему заглядываться на свою тень, чтобы хотя бы временно позабыть об одиночестве. А в последнее время он стал замечать в действиях своей тени какие-то странности, что не на шутку беспокоило его. Тень вела себя несколько по-другому, словно выражая усталость от своего хозяина. Он отчётливо осознавал, что его тени надоело быть связанной с его телом, и она всячески стремится избавиться от него. 

Теперь, заметив собственную тень, он вздрогнул, и независимо от себя потянул узду лошади, заставив её остановиться. Его тень совершала какие-то странные действия, словно пытаясь развязать какой-то узел, и скрывая от него что-то непонятное. Старик чувствовал, что тень всячески пытается оторваться, избавиться от него, освободиться от этой зависимости. 
По выражению лица, движению губ было видно, что тень пытается что-то сказать, что-то довести до него. Но её не было слышно, и он совершал тщетные попытки. Дабы удержать её, не дать оторваться от себя.   

– Постой, что с тобой? Что ты делаешь?

– ...

Тень безмолвствовала – но по её движениям было видно, что она услышала его. Это немного подбодрило его.

– Я с тобой разговариваю! Слышишь меня?

– ...

Тень молчала. Старик попытался повысить голос, но почувствовав, что губы словно заклинило, не на шутку испугался.

Тень продолжала упорно метаться, и с каждым его движением старик ощущал в отдалённых точках своего тела невыносимые боли. Он чувствовал, что внутри его что-то натянулось, и вот-вот оборвётся. Он не представлял себя без тени, поэтому все сонные клетки, пробудившись, трясли его тело, и он с трудом удерживался в седле, чтобы не упасть. Старик чувствовал, что уже поздно что-либо предпринимать –изменить что-либо было невозможно. Его тень постепенно отрывалась от него, покидая его тело.   

Внезапно старик ощутил, что какая-то сила покинула его душу, и в тот же момент его тело сникло – его тень покинула его.

В то же мгновение у него возникло желание развернуть лошадь, поскакать за тенью, догнать и удержать её, умоляя и уговаривая вернуться. Но ни конечности, ни другие части тела были неподвластны ему…

Немного отдалившись, тень остановилась, и помахав ему рукой в знак прощания, исчез в пустынной глуши. Впервые за время странствия старик ощутил одиночество.
 
«Что мне теперь делать без тени? Как я смогу пережить эту утёрю? Смогу ли я смириться с её отсутствием?».

Он взглянул на солнце, постепенно исчезающее за горизонтами, и ощутил в душе глубокую пустоту.

* * *

С закатом солнца далёкие широты пустыни укутывались в тайну, скрывая всё, что дырявило его память, сознания, мысли. Словно тьма садилась не на бескрайнюю песчаную пустыню, а на его тело, впитываясь в его душу.

Он хотел сорвать с себя эту тьму, и все следы, оставляемые ею в его жизни, и навсегда избавиться от них.

Тусклый лучик света, исходящий из глубин его памяти, двигаясь сквозь тьму, погас в далёких пустынных широтах.

Наблюдая за печальным отражением света, исчезающего за горизонтом, он чувствовал, как опустошается его душа, и хотел хотя бы на мгновение приостановить течение времени. 

Дуновение ветра пробуждала в его душе далёкую память, спящую на протяжении многих лет. Он чувствовал, как под тяжёлым грузом ощущений у него сгибается спина, и искал в себе силы, чтобы стряхнуть с себя это бремя, избавиться из этих тисков. Но тело его всё ещё ныло, словно терзаясь от исчезновения тени.   
Пустыня безмолвно стонала.

ГЛАВА 1

На своём пути старик преодолел горы, равнины, леса, луга, долины и склоны, очутившись вконец в серой, бескрайней пустыне, где он уже долгое время передвигался на лошади в неизвестном направлении, даже не зная пункт назначения. Вспоминая бесконечность преодоленного пути, он осознавал невозможность возвращения назад, и ощущал страх от предстоящих мучений и терзаний.

Осознавая, что навсегда покинул всё, что связывает его с этой жизнью – свой дом, свой очаг, своих родных и близких,  у него ныло всё тело, и единственным его утешением была уверенность в том, что всё произошедшее связано невидимыми нитями с неизбежной участью.

Окончально отрекаясь от будущего, он уверенно двигался в прошлое, и следовательно, в его душе не было никакого желания, никакой мечты. Он всего лишь хотел заново пережить всё прожитое; но не знал, сможет ли найти в разрушенной истории нечто, связанное с когда-то покинутым прошлым...

Пускаясь в путь, он ещё не знал, насколько кардинально изменится русло его жизни. Прошлое, к которому он стремился, было укрыто завесой, пробуждающей в его душе чуждые, непонятные чувства. Он столкнулся с совершенно иным зрелищем – его душа подвергалась безнадёжности с осознанием невозможности найти хоть какие-либо следы человечества, однако мысли о том, что пути назад уже нет, заставляли его продолжать свой путь.

В далёких глубинах своей души старик горько жалел, что пустился в этот пусть, но под влиянием какого-то чувства, впитавшегося в его душу, эта жалость тут же исчезала. Это чувство повторно кружилось в его сознании, окончательно нарушая его внутренее равновесие.

Ожидая скорейшего завершения своего пути, он бросал усталые взгляды на далёкие горизонты, но его взгляды упирались на бесконечную широту бескрайней пустыни.
Дорога длилась...

* * *

Он ощущал в своём окружении невидимые тени, безмолвно парящие вокруг него, словно дуновение ветра; чувствовал их запах, дух, гармонию их реяния. Тени, словно чувствуя грядущую на них опасность, спешили исчезнуть, панически паря в воздухе.  Но порой он ощущал, что тени никуда не спешат – они просто беспечно парят в воздухе. Ощущение присутствия вокруг него теней помогало его забыть своё одиночество в бескрайней пустыне.

Но это ощущение длилось недолго – немного спустя, тени незаметно исчезли, и он почувствовал, как в его душу оседает холод одиночества. Он вспомнил, как когда-то у него самого была тень – аж сердце заныло… Он потерял не просто собственную тень – он потерял свою опору, свою поддержку.

Дорога длилась...

Продолжая путь, он всё больше осознавал, что у него словно отобрали волю. Его чувства, годами замурованные в тесноте его души, отделялись от тела и разбрасывались по всей пустыне, постепенно срастаясь с пустынной землёй. Он чувствовал, как пустыня превращается в неотъемлемую часть его тела.
Устав от бескрайней широты, он хотел пристать к какой-либо ограде, границе, убежищу, где эта бесконечность прекращалась. Но всё вокруг него упорно тянуло его в бескрайнюю широту.

Однако эта широта привнесла в его душу умеренную свободу, отогнав страх тесноты, временами терзающей его душу. Теперь всё в его сознании металось внутри этой бескрайней широты.

С другой стороны, в лоне этой бесконечности он всё сильнее ощущал своё одиночество. Мысль о том, что он является единственным обитателем этой огромной земли, сильно беспокоила его, но он утешал тебя тем, что находится за штурвалом этой земли.

Он двигался по определённому пути, даже не зная, почему его упорно тянет именно в этом направлении. Ему было сложно отличать этот путь следования от других дорог в этой пустыне, так как все пути в ней исчезали в бескрайнем небытие. От бесконечной широты у него кружилась голова, и он продолжал путь, слепо подчиняясь его гармонии.

Дорога длилась...

ГЛАВА 2

Тот день, когда он решился отречься от будущего и вернуться в прошлое, вглубь истории, казался ему перекрестком мира, жизни, судьбы. «Как же так получилось, что я осмелился на этот шаг? Откуда у меня столько сил, столько упорства? Как я мог решиться на такое, не зная, что меня ждёт на этом пути?».

Его до сих пор изумляла собственная смелость, благодаря которой он, не колеблясь, решился на этот неожиданный, спонтанный шаг.

…С закатом солнца он внезапно почувствовал, как охладевает, опустошается его сознание. В его душе происходило какое-то непонятное изменение, и он ощущал собственное отчуждение; в его глазах всё вокруг теряло собственную ценность с неимоверной быстротой. Он ощущал бессмысленность своего окружения, и терзающие его временами горести, боли и мучения покидали его, превратившись в ненужные, бессмысленные чувства. Он оглядывался вслед уходящим терзаниям, не понимая причину их появления. Чувствовал, как какая-то необъяснимая сила в его душе стремится избавить его от мучительной неволи собственных воображений. 

Эти изменения, взбудораживающие его душу, пугали его. Ему казалось, что эти изменения, происходящие в его душе, впитываются также в его внешность. Он менялся, превращаясь в совершенно другого человека – возможно, в совершенно иное существо. 

Его лицо, щёки, конечности, различные части тела словно были неподвластны ему. Осторожно провёл рукой по щекам, горлу и шее, щупая пальцами всё тело сверху вниз. Все части тела были на месте; ничего не изменилось.

Он чувствовал, как всплеск, царящий в его душе, постепенно распространяется по всему телу, и он начинал осознавать всё происходящее в более ясном свете. 
Он искал пути избавления от смятения, царящего в его душе, памяти и теле – однако, контролировать свои чувства и ощущения ему не удавалось; они словно были неподвластны ему, и управлялись какой-то невидимой рукой, заставляя его безмолвно выполнять команды. Он пытался изменить походку и поведение, но ничего у него не получалось, и он, независимо от себя, подчинялся воле невидимой силы.

* * *

В последнее время он чувствовал такое безразличие к своему окружению, что ощущал полное одиночество, как на необитаемом острове. Он никак не мог понять, о чём говорят окружающие его люди, о чём они думают, что они хотят. Люди, с которым ежедневно встречался, сталкивался, внешне были похожи на него, и никакого различия в их внешности, походке, поведениях не было. Они питались, гуляли, отдыхали, как все другие живые существа. Но всё это было внешне – в душе они стали совершенно иными людьми. Словно душа у людей была вызволена из тела, они превратились в какое-то непонятное существо. Он чувствовал, как его душа притесняется среди этих бездушных, бесчувственных, отчуждённых людей, пытается вызволиться из его тела раз и навсегда.

Время притесняло его, как тиски. Старик чувствовал, что его притесняют не месяцы и года, а века и эпохи, что он уже не умещается в границах времени.
Он желал опустошения гнезда своей памяти – был уверен, что это немного облегчит его состояние.

Жизнь завяла, как цветок под палящим солнцем, полностью потеряв свою красоту и благоухание. Он всеми жилами мечтал, во что бы то ни стало, избавиться от всего происходящего, от подобного течения жизни. Он чувствовал, что его годами угасающая жизнь направлена на неизбежное русло, и он приговорён прожить эту монотонную жизнь до конца – эти мысли беспощадно угнетали его.

Ему осточертело бесцельно копошиться среди бессмысленных реалий этого мира. Он сам удивлялся себе – как можно терзаться одиночеством среди беспрерывно бродящей человеческой толпы, напоминающей муравьиное гнездо?! Страх бесконечной пустоты и бессмыслицы, разъедающий его душу изнутри, распространялся по всему ноющему телу.

Вокруг него веяло одиночеством, и чувствуя собственное превращение в пленника этих неизбежных ощущений, он сильно нервничал, его руки, пальцы тряслись от взвинченности.

Беззвучные волны безразличия упорно выталкивали его на берег, пытаясь отдалить его от человеческого океана. Барахтаясь между берегом и океаном, он пытался выяснить для себя дальнейшее течение жизни, но бессмысленность этой затеи ещё больше угнетало его.

Он чувствовал, как мутнеет душа, вокруг него, словно камнепад, сыпятся воспоминания и заботы, годами впитавшиеся в его память. Раньше он никогда не оглядывался назад, осматривая прожитую жизнь, не обращал внимание на исчезновение годов, отрывающихся от его жизни невидимой рукой времени. Но теперь, оглядываясь назад, он с изумлением осознавал, что прожитая жизнь не оставила в его памяти никакого задушевного, сладкого чувства.

Постепенно ему было всё сложнее понимать язык окружающих его людей. Они разговаривали на непонятном ему языке, употребляли какие-то странные слова и выражения – словно принадлежали какой-то иной национальности. Вокруг не было никого, с кем он мог бы пообщаться, поделиться мыслями – это ещё больше угнетало его, и он не находил себе места.

Чем глубже становилась бездна между ним и окружающими его людьми, тем больше людская масса отталкивала его, заставляя ещё больше отрекаться, замыкаться в себе.

Между тем он осознавал, насколько будет тяжело жить вдали от привычной обстановки, к которой он привязался на протяжении долгих лет. Поэтому он вначале пытался найти общий язык с окружающими его людьми, но удостоверившись в бесполезности этой затеи, передумал. Понял, что отныне ничто не связывает его с обществом, в котором он живёт, и жить среди этих людей невозможно.

Таким образом, незаметно для себя, он изменил русло жизни и повернул её в другом направлении, и его внутреннее беспокойство заметно ослабло, с мыслью о том, что все его связи с привычной средой окончательно оборвались.

Жизнь давно уже потеряла своё было значение, весь мир полностью опустошился в его глазах.

* * *

Внезапно он услышал какой-то странный звук, и вздрогнул.
Словно где-то что-то треснуло от сильного, неожиданного удара. Затаив дыхание, он прислушался, чтобы определить источник этого звука, доносящегося из недр земли.

Звук треска продолжал раздаваться глухим, бесконечным эхом. Словно где-то, в огромном, безбрежном океане треснула огромная льдина, и расколотые льдяные глыбы, отдаляясь друг от друга, плыли в противоположном направлении, и трещина между ними постепенно превращалась в глубокую, бездонную, непреодолимую бездну. Он чувствовал, что под ногами трещит земля, небо над головое раскалывается вдвое.
Трещины продолжали трещать внутри себя, распространяя усиливающийся треск по всему миру. Он чувствовал, как всё вокруг раскалывается под этим треском, и разбиваясь вдребезги, превращается в бесчисленные частицы и исчезает в бездонной пустоте времени.

Его сознание и память, разбиваясь вдребезги, сыпались в его душу.
Под звуком треска он чувствовал, что очутился лицом к лицу с расколотым миром. Он был словно на пересечении эпох; прошлое осталось в этой стороне от трещины, а будущее неизбежно упывало в той. Ему предстояло быстро решить, пока трещина окончательно не расширилась: он должен был перепрыгнуть в другую сторону и воссоединиться с будущим, или же вернуться назад, вглубь истории, по пути следования человечества, навсегда отрекаясь от будущего.

Старик ощущал опустошение души, исчезновение из памяти всего, что годами связывала его с будущим, увядание всех его надежд и мечтаний, связанных с будущей жизнью.

Он также чувствовал, что с неожиданным треском времени между пробшлым и будущим созаётся некая грань, глубокая бездна. Теперь ему предстояло проявить силу волы, дабы не провалиться в эту бездну расколотого времени.
«Если дороги прошлого и будущего разделяются, то по какому пути отныне направится течение жизни? Неужели прошлое останется без будущего, а будущее будет течь без прошлого? Будет ли возможно продолжение жизни по привычному пути на фоне раздельного существование времён? Или мир войдёт в новую колею, и всё начнётся сначала?».

Он чувствовал, как из-под ног уходит земля, и мир трещит вместе со временем. 
Треск распространялся, уничтожая все звуки, раздающиеся на его пути. На его пути всё рушилось, разбивалось вдребезги...

Вокруг чувствовалось невиданное движение; словно всё – деревья, камни, обломки скал покидали свои места и уходили.

Он уже не мог узнавать привычный ему мир, в котором он провёл всю свою жизнь. Всё, что попадалось под его взоры, полностью изменилось и предстало в абсолютно ином обличии.

Ему захотелось вскрикнуть, стонать, позвать кого-то на помощь, но собственный голос ему показался чуждым, так как и голос его треснул и разломился вдвое.
Подняв голову, он разглядел небо. Оно было всё трещинах, растеряло свой привычный облик.

Земля, на котором он находился, безвозвратно вышел из памяти его ног – он стоял как истукан, не соображая, куда держать путь, в каком направлении идти.

* * *

Растерянный столь резким изменением судьбы, старик вернулся домой, и начал готовиться на дорогу. Брать с собой много вещей ему не хотелось – поэтому он долго думал над тем, что же положить в сумку. Наконец, собрав сумку, он закинул её в седло лошади.

Вначале он думал выспаться на ночь и выехать уже к утру, но тут же передумал, решив выехать прямо сейчас, засветло. Подумал, что если сейчас же не выедет, то по какой-то причине его судьба направится по иному пути. Словно какая-то таинственная, неведанная сила торопила его, заставляя пуститься в путь ничуть не медля. Ему казалось, что если опоздает, то навсегда потеряет эту возможность, появившуюся по притяжению судьбы, и впредь у него не будет никаких шансов реализовать свои намерения.

Усевшись в седло, он на мгновение оглядел своё окружение, свой дом, в котором он родился и прожил на протяжении многих лет, и с которым были связаны самые незабвенные воспоминания, маленький двор, мощёный плоскими булыжниками, и грабины с золотистыми листьями, посаженные вдоль забора. Он пытался собрать всё в своей зрительной памяти, словно прощаясь не с будущим, а с целым миром, и боясь что-то забыть. 
Время возвращалось вспять, и он видел, что весь мир, вся жизнь облачается в совершенно иное отражение. Его беспокоили мысли о дальнейшей жизни, о том, в каком русле будет двигаться его дальнейшая судьба.

Старику казалось, что возвращение времени вспять сотрёт с его памяти всё, что беспокоило его на протяжении многих лет. Он ждал, когда полностью протечёт время, в надежде избавиться от этого невыносимого бремени, притесняющего его душу.

От мира, представшего в цвете заката, веяло горестью, печалью, невыносимостью. Он чувствовал, что всё, что касается его взор, постепенно теряет свою былую свежесть и обретает доселе не пережитый, непривычный цвет – мир казался незнакомым.

Он потянулся к далёким горизонтам, словно желая примкнуть к исчезающему солнцу и исчезнуть вместе с ним.



* * *
Он не мог взять себя в руки – словно одурманенно развевающаяся земля уходила у него из-под ног; от вращения земли у него кружилась голова, терял равновесие. Он не чувствовал исчезновение дней, месяцев, годов, вращающихся вспять.

Отрывая его от старости, течение времени вело его в молодые годы, и на этом пути его душу теребили знакомые зрелища прошедших дней, которых он когда-то торопился пережить, оставить позади. Заново переживая бурные моменты прошедших лет, теребящих ему душу горькими воспоминаниями, он хотел оторваться от себя, от своего тела и души. Воспоминания тех дней, которых он всегда вспоминал с трепетом души и даже не надеялся когда-либо вернуть, превращались в листву, и теряя свежесть и благоухание, сыпались в пустоту измененного времени.

В прошлое его вели не только ноги; какая-то таинственная сила в его душе упорно вела его за собой, волоча его назад, вглубь истории. Но обратное течение времени было таким быстрым, что он никак не мог адаптироваться к его скорости, даже не имея возможности остановиться на мгновение, подумать, проанализировать превращение жизненных воспоминаний в возвращенную реальность. Подчиняясь внутреннему сопротивлению, он осознавал, что никакого выбора у него нет, и ему ничего не остаётся, кроме как смириться со своей участью.

Больше всего его беспокоили предательства, с которыми он столкнулся за прожитую жизнь, а также собственные ошибочные шаги, подвергшие его в будущем невыносимому угрызению совести. Он прекрасно осознавал ошибки, допущенные им на перекрёстке дорог, способных украсить его жизнь и ведущих к счастью, и никак не мог переварить собственную наивность и безрассудство, подвергшие его неудачам. И теперь, когда ему ничего не оставалось, кроме как слепо смириться с прошедшим, он вспоминал всё прожитое с горьким сожалением. Порой ему даже было некогда жалеть, в рутине бесконечно чередующих друг друга горестных страниц, сплетённых как звенья длинной цепи.

С вращением времени вспять, он незаметно вернулся из старости в молодость, затем превратился в маленького ребёнка, затем в новорождённого младенца и исчез, вернувшись в материнское чрево.

В чреву матери он очутился в головокружительной пустоте безвременности, окончательно потеряв память. В этой пустоте, состоящей лишь из огненно красной глубины, он потерял не только направление безграничного течения времени, но и знакомое ему временн;е понятие. Красная глубина постепеннно превратилась в пустоту, а затем – в кристальную прозрачность, и растаяв, исчезла в невидимости.

* * *
Первым в пустыне он встретил старого веснушчатого дервиша , облаченного в ветошь. Дервиш чертил на песке железным посохом какие-то непонятные линии, затем, упав на колени, что-то неслышно шептал, словно беседуя с этими линиями. Немного спустя, он стирал с песка начерченные линии, и чертил новые. Действия дервиша напоминали какой-то таинственный обряд.
Старик подошёл к дервишу и вежливо поздоровался:

– Добрый день! 

Дервиш не промолвил ни слова.

Подумав, что дервиш не услышал его, старик повысил голос:

– Здравствуй, почтенный дервиш! – повторно поздоровался он.
Не получив ответа от дервиша, старик подъехал к нему ближе, и начал наблюдать за его действиями. Но дервиш не поднимал голову, словно не слыша его, не чувстуя его присутствие.

На самом деле, стариком двигало не столько желание выяснить значение этих непонятных линий, начерченных дервишем на песке, сколько намерение расспросить этого человека, встретившегося на его пути в этой бескрайней пустыне, получить сведения о том, что его ждёт на этом пути. Ему ничего не оставалось, как подождать, пока дервиш завершит свой странный обряд, и он слез с лошади.
Но ждать долго ему не пришлось; немного спустя, дервиш стёр своими тонкими, длинными пальцами с поверхности песка начерченные линии, и привстав, как ни в чём не бывало, вежливо ответил на его приветствие.
Старик вздрогнул. Хриплый голос дервиша слышался не изнутри его, а откуда-то издали, из глубины времени. Этот хриплый голос никак не соответствовал высокому росту и стану дервиша.

– Не сочти за неуважение то, что я не ответил на твоё приветствие – просто я не мог прервать обряд.

– А что за обряд, в чём его смысл?

– Я пытался прочесть твою судьбу.

Старик не поверил своим ушам:

– Мою? Мою судьбу?

– Да, твою судьбу...

– А откуда ты знал, что я проеду отсюда?

Покачав головой, дервиш глубоко вздохнул:

– Ты помнишь, как треснуло время? С тех пор я все глаза себе проглядел, ожидая твоего появления, - сказал он.
Слова дервиша показались ему странными.

– И как, смог ли прочесть мою судьбу?

– Конечно, смог...

– Очень интересно... И какая судьба меня ждёт?

Дервиш оглядел краем глаза широту пустыни:

– Ты пока в начале пути. Ничего не могу сказать, - ответил он.

Лицо старика озарилось любопытством:

– Куда бы я ни глядел, всё кажется мне укутанным тайной... Ничего не могу понять... Очень тебя прошу, скажи – что меня ждёт на этом пути?
Промолчав некоторое время, дервиш уставился на взгляды старика, полные страха, волнения, безнадёжности и смятения:

– Сперва ты окажешься на рынке времени, - сказал он, и погрузившись в мысли, добавил: - помни об этом.
– Ясно, а дальше?
– Дальше ты встретишь стаю змей, а в разрушенной мельнице тебя ждут испытания... 

– А потом?

– А потом у тебя на пути окажется илистый водоём, и тебе придётся преодолеть его. Дальше ты очутишься в царстве духов, а затем – в окружении черепов, и тебе придётся противостоять им. – дервиш погрузился в мысли, словно пытаясь что-то вспомнить. – Больше ничего сказать не могу. – промолвил он.

–...

– А теперь поторопись, продолжай путь! Впереди тебя ждут серьёзные испытания.

Старик хотел ещё что-то спросить у дервиша, но позабыв, что именно хотел спросить, промолчал.

Вместо того, чтобы прояснить сознание старика, слова дервиша ещё больше одурманили его, и он стоял как истукан, не соображая, как поступать дальше. Возможно, не встреть он дервиша, продолжил бы свой путь как ни в чём не бывало, и такого беспокойства у него не было бы. Но он прекрасно понимал, что дервиш очутился на его пути неслучайно, и что эта встреча была предписана свыше – эти мысли утешали его.

Немного придя в себя, он понукал лошадь и продолжил путь, но отъехав на несколько шагов, почувствовал на спине пронзительные взгляды дервиша, и остановился.

Повернув голову лошади, он увидел, что дервиш следует за ним медленными шагами. Подойдя к нему, дервиш протянул ему узелок:

– Чуть не забыл... Возьми! – сказал он.

Забрав узелок, старик удивлённо спросил:

– А что это? – и попытался развязать узелок, но дервиш поспешил вперёд:

– Не развязывай, это тайна, - сказал он.

– И что мне с ним делать? – недоуменно спросил старик.

– Как я уже говорил, ты окажешься на рынке времени. Расспросишь и отыщешь на рынке Светлого дервиша. Скажешь ему, что этот узелок передал Веснушчатый дервиш, и он поможет тебе всем, чем нужно, - ответил дервиш, и переведя дыхание, продолжил:

– Тебя придётся сделать покупки на рынке, так как для того, чтобы достичь намеченной цели, одной жизни не хватит, тебе нужно запастись временем. Но не торопись – не принимай необдуманных решений; ни в коем случае не покупай фальшивое время, - ещё раз предупредил дервиш.

– А как мне отличить фальшивое время от настоящего?

– Я же сказал тебе – отыщи Светлого дервиша. Дальше – не твоё дело, он сам всё сделает так, как нужно.

Взгляды старика плыли по лицу Веснушчатого дервиша, но уловить взгляды дервиша было невозможно. Его взгляды словно рассыпались по бескрайности, бесконечности времени, окончательно растеряв своё направление.

– Не поддавайся на уговоры торгующих на рынке. Кроме человека, которого я тебе назвал, никому не доверяй, никакую тайну никому не раскрывай. Понятно тебе?

– ...

Дервиш продолжал ещё что-то говорить, но старик уже его не слышал. Мысли увели его куда-то вдаль, оставив наедине с воспоминаниями, превратившимися в руины в его памяти. Даже не понимая суть слов дервиша, старик чувствовал у себя в ушах ритм и гармонию его голоса. Этот голос давил, утомлял его. Внезапно, отрываясь от воспоминаний, старик пришёл в себя, и перебив дервиша, спросил:

– А кто ты такой, почтённый дервиш?

Услышав этот вопрос, дервиш понял, что старик всё это время не слушал его, и все его слова по поводу рынка времени были тщетными. Но не подал виду.

– Ты кто? – повторил старик свой вопрос.
Улыбка на лице дервиша внезапно исчезло, и он промолвил холодным, командным голосом:

– У меня нельзя спрашивать, кто я такой! Ступай дальше! 

Терзаясь в сомнениях, теребящих его душу, старик расстался с дервишем и отпустил узду лошади. Однако, через некоторое время он вновь был вынужден остановиться под воздействием какой-то невидимой силы, и оглянуться. Остановив коня, старик огллянулся.

На том месте, где он только что забрал у дервиша узелок, никого не было.
Дервиш исчез.

* * *
Он не помнил, насколько долгим был преодоленный путь. Монотонные дни чередовались, и впереди не было видно ничего, кроме безбрежного песчаного моря.
С рассвета до самого заката его взгляды были уставлены на далёкие горизонты. Однако это было бессмысленно – не было видно ничего, что изменяло бы облик пустыни. Изо дня в день он терял надежды очутиться на рынке времени, указанном дервишем, и эта безнадёжность ещё больше усиливала его усталость. Иногда ему казалось, что он перепутал путь, и он движется совершенно в ином направлении, и таким образом, никогда не достигнет намеченной цели. В такие моменты он останавливал лошадь, и оглядываясь назад, долго просматривал преодолённый путь, а затем вынужденно продолжал путь.

Ежедневные раздумья и грёзы, связанные с дальностью его пути, угнетали его душу ещё до того, как он встретил Веснушчатого дервиша. Но тогда этот путь не казался ему таким нудным и угнетающим, как сейчас, и терпение у него постепенно иссякало.

Его глаза сильно устали от монотонности окружающего его зрелища.
Узелок, переданный Веснушчатым дервишем, старик положил в свою сумку. Всю дорогу узелок утешал его, не позволяя ему терять надежду даже в самые тяжёлые моменты. Порой он вынимал узелок из сумки и прижимал груди, словно пытаясь ощутить его сердцебиение. Ему казалось, что если потеряет узелок, но окончально растеряет направление своего пути. По ночам, когда он ложился на песок, чтобы поспать, вынимал узелок из сумки и подкладывал под голову, словно опасаясь, что в этой безлюдной пустыне, где не было ни души, узелок могут украсть. После предупреждения Веснушчатого дервиша он опасался развязывать узелок, и не знал, что у него внутри.

Наконец, однажды днём, ближе к полудню он услышал шум и человеческие голоса, и поняв, что рынок времени уже близок, вздохнул с облегчением. С приближением к рынку шум становился ещё громче. Он подъехал к толпе, собравшейся возле старого строения, напоминающего старую мельницу, и обратившись к рябому мужчине, сидевшему на камне, спросил, что тут происходит, почему эти люди собрались тут. Мужчина ответил, что эти люди пришли на мельницу, чтобы молоть время.

Старик спросил Светлого дервиша. Услышав это имя, рябой мужчина встал с камня, и подойдя к старику, смерил его взглядом с ног до головы, словно пытаясь понять, для чего этому старику понадобился Светлый дервиш. Старик понял, что Светлый дервиш пользуется на этом рынке большим влиянием.

Не теряя времени, старик направился туда, куда ему подсказал рябой мужчина. Дом Светлого дервиша находился в западной стороне от рынка. Дорога туда вела сквозь рынок, где шумно велась торговля. Увиденное вокруг сильно изумляло его, и он волей-неволей останавливался, чтобы разглядеть посетителей рынка.

Несколько дервишей, облачённые в ветошь, со старой шалью на голове, сидели возле деревянного лотка, и расхваливая свой товар, зазывали покупателей. Лотки были покрыты старой бязью, отчего не было видно, чем они торгуют. Не поборов любопытство, старик подошёл к одному из них и спросил, что он продаёт.

– Я продаю время, - ответил дервиш.

– И почём? – спросил старик.

– Совершенно бесплатно!

Старик обратился к другому дервишу:

– А ты что продаешь? Тоже время?

– Конечно, - ответил дервиш в чалме. – Это рынок времени.

– Но почему вы продаёте время?

Один из дервишей вздохнул:

– Потому что отныне время нам не нужно, - с горестью промолвил он.

– А ты почём продаёшь?

– Совершенно бесплатно!

Голоса дервишей раздавались по всему рынку:

– На этом рынке все знают, кто я такой.

– Я ко времени не притрагивался.

– Заберите, унесите, пользуйтесь, как вам заблагорассудится.

– Я хочу умереть, но время мне мешает! Если бы кто-то забрал его, то я спокойно покинул бы этот мир...

– Ну когда же продастся это время? Уже терпения не хватает...

– Я хочу избавиться от времени.

– Вовремя не продал это время, теперь оно никому не нужно. Даже не знаю, что делать!

Голоса, раздающиеся отовсюду, смешивались, создавая странную гармонию хора.
Он хотел увидеть продающееся время. Подойдя к одному из лотков, он попытался поднять с него покров, чтобы увидеть содержимое, но пожелой дервиш резко оттолкнул ему руку:

– Время трогать нельзя, - сказал он – иначе оно улетучится.

– Но я же не могу купить товар вслепую, - возразил старик.

– Ты не можешь видеть время, - ответил пожилой дервиш с более мягким голосом.
Один из дервишей подозвал его:

– Иди, покупай у меня! Время, которого продаёт он, не стоит и выеденного яйца.

– Отчего же?..

– Потому что он никогда не ценил прожитую жизнь, и всю свою жизнь время убивал... Время, продаваемое таким человеком, и гроша ломаного не стоит. А время, которого продаю я, на вес золота...

– Он всё врёт, не верь ему! На этом рынке все знают, какой товар продаю я, - вмешался в разговор низкорослый, седой дервиш.

Старик вспомнил наставления Веснушчатого дервиша, который увещевал ему быть осторожным и внимательным, не поддаваться на уговоры продавцов фальшивого времени и довериться только Светлому дервишу. Поэтому он решил не терять времени на рынке.

Покинув шумный рынок, он пришёл к дому Светлого дервиша, и застал его беседующим с толпой людей под камышовым навесом. Постояв в сторонке, он стал ждать, когда дервиш закончит беседу. Но почувствовав присутствие старика, дервиш тут же приостановил беседу и пригласил его к себе. Поздоровавшись, старик протянул ему узелок, переданный Веснушчатым дервишем:

– Это передали вам, - сказал он.
 
Забрав узелок, дервиш кивком поблагодарил его, и предложил ему сесть.

– Ты на эту ночь мой гость. Отдохни с дороги как следует, завтра я провожу тебя.
Скрестив ноги, старик уселся на старом циновнике. Воцарилась тишина. Старик поднял голову и посмотрел на дервиша, и увидел, что тот развязал узелок и осматривает его содержимое.

Дервиш вытащил из узелка нечто, похожее на плоский камень, и некоторое время перевернув в руке, подул на него, завернул в белую ткань, и положив в узорчатый узелок, протянул старику:

– Держи, - сказал он, и заметив удивлённые взгляды старика, добавил: - этот узелок понадобится тебе, чтобы встретиться с Седым дервишем.

– А где находится Седой дервиш? Когда я встречусь с ним?

– В царстве духов... Разве Веснушчатый дервиш не предупреждал тебя?

– Он мне сказал, что мой путь пройдёт через царство духов, но про Седого дервиша ничего не говорил...

– Я тоже ничего не могу сказать про Седого дервиша. Но если не сможешь встретиться с Седым дервишем, то твоё посещение царства духов не будет иметь никакого смысла...

Забрав узелок, старик привязал его к поясу. Узелок был горячим, как тлеющий уголь.

Вспомнив что-то важное, Светлый дервиш добавил:

– Ворота в царство духов открываются для посетителей лишь один раз в тысяча лет. Если ты не успеешь, или же по какой-либо причине упустишь эту возможность, то все твои старания пойдут насмарку.

Лицо у дервиша светилось, как у ангела, ослепляя старика. Он чувствовал, как усталость, впитавшаяся в его душу и тело, постепенно исчезает под воздействием лучей этого света.

– Я не знаю ни вас, ни Веснушчатого дервиша, - робко промолвил старик... – Можете мне сказать, кто вы такие?

Светлый дервиш молчал, озаряясь в собственных лучах.

Старик перефразировал свой вопрос:

– Вы не могли бы раскрыть мне тайну этих узелков, почтенный дервиш?

– Ты мой гость, свет моих очей, но не настаивай – я не могу раскрыть эту тайну кому-либо...

– ...

– Если я что-то скажу, то всё пойдёт насмарку.

– ...

– Нельзя просить у дервишей раскрытие тайны.

Поняв, что упрашивать бесполезно, старик поменял суть разговора:

– Я не могу понять – почему я должен покупать время?

– Время необходимо для тебя, так как тебя ждёт долгий путь. Если у тебя не будет достаточно времени, то ты не сможешь достичь намеченного времени.

– А почему в этой странной местности повсюду продаётся время?

– А тебе не следует поддаваться на их уговоры – время, которое они продают, фальшивое. Я сам подскажу, где и как тебе нужно покупать время.
Светлый дервиш подозвал к себе юношу, покорно стоявшего рядом с ними, и что-то шепнул ему. Не промолвив ни слова, юноша удалился, и вернувшись через некоторое время, протянул дервишу какой-то узелок.

Отложив в сторону узелок, принесённый юношей, Светлый дервиш обратился к старику:

– Протяни руки, - сказал он.

Старик протянул к нему руки. Взяв руки старика в ладони, дервиш велел ему закрыть глаза, и принялся читать молитву.

Старик чувствовал, как дрожит тело, как в жилы впитываются какие-то частицы. Словно его память отгонялась прочь. Всё, что было в его сознании, возвращалось вспять, заходило за горизонты его воображений и оборачивалось в туман. Мышцы обретали полное бессилие. Постепенно всё тело у него стало невесомым, и он, потеряв сознание, упал на циновку и остался лежать.

* * *
Открыв глаза, он обнаружил себя лежащим посреди пустыни. Вокруг не было ни шума рынка времени, ни Светлого дервиша. Словно всё произошедшее он увидел в глубоком, таинственном сне.

Сразу же нащупал пояс; узелок, врученный Светлым дервишем, был на месте.
Он вытащил с пояса узелок и направился к лошади, стоящей чуть вдали.

Пустыня утонула в серости – горизонты словно утонули в пепле.

Дорога длилась...
 
 ;   ;   ;
Он не помнил, сколько времени прошло. Это могло быть тысяча, десять тысяч лет, или ещё больше – он не знал. Всё прошедшее протекло сквозь пустоты времени, как тайинственный сон, и всё было скрыто за густым туманом на дальних горизонтах этого сна.
 
Впереди открывался обзор безбрежной песчаной пустыни. Этот обзор был настолько бескрайним, словно весь мир состоял из безбрежности и пустоты. Он раньше никогда не оставался один на один с такой громадной пустотой, поэтому он изредка останавливал лошадь и с изумлением оглядывал пустыню. Его сознание ясно воспринимала громадность мира, но от этого его изумление не ослабевало. Перед этой громадной пустотой он чувствовал себя единственным жителем земли, и чувствовал, что всё протекает по его воле и желанию.

...Дорога вела в пустоту, в бесконечность.

Ему казалось, что всю свою сознательную жизнь он провёл верхом на лошади. Порой он даже чувствовал, что вся его жизнь связана с этим путём, где не было ни дороги, ни направления, он родился именно на этом пути, и с тех пор, как начал ходить, шагал по этому пути в прошлое, и когда-то именно на этом пути он завершит свою жизнь – также, как когда-то его жизнь началась именно на этом пути.

Время, потерявшее былую значимость, уже не занимало его сознание как раньше. За старостью, облачённой в темноту и неизвестность, он потерял счёт времени. В пустыне, где не было ничего, кроме безбрежного песчаного моря, не имели значения ни вечера, ни утра, и года, чередующие друг друга. А порой он чувствовал, как путает прошлое с настоящим, и на мгновение приостановив течение мыслей, пытался упорядочить всё то знакомое, что имелось в его памяти.

Путь, ведущий в прошлое, словно длился не по прямой, а по кругу, повторяя всё прожитое, заставляя его заново пережить всё, что было прожито в прошлом.
Он чувствовал, что его душа, томящаяся в толчеи времени, теперь обретает определённое спокойствие, и ощущал некоторую внутреннюю свободу.

 * * *

Шёл желтый пустынный дождь. Передвигаясь на лошади под этим продолжительным дождём, он ощущал себя полностью отчуждённым, одиноким человеком с оголённой душой, не имеющим ни прошлого, ни воспоминаний. Словно всё его сознание, вся его память была утеряна в прожитых годах, пройденных путях. Дни, когда-то прожитые им в притяжении грёз, нынче стали недоступными; границы, отделяющие его от мира человечества, превратились в неприступные стены.

Беспамятство длилось слишком долго. 

Позади выглядывало давно забытое, теребящее его душу благоухание минувших, недоступных дней, полных страха и волнений. Редкие  изображения этих дней, словно молния в тёмном небе, на мгновение блестели в его памяти, освещая его прошлое и повторно возвращая его в прожитые дни. Порой он с изумлением оглядывал мир, словно видя его впервые. Отчего же так приятно благоухали эти дни, полные страха, волнений и ужасов? Причину этого он не понимал.

Между его настоящим и будущим образовалась устрашающая глубина громадной бездны. С течением времени у него постепенно прояснялось сознание, и он пытался выяснить для себя всё происходящее. Его покинули все задушевные запахи, имеющеся в его памяти, заставив его позабыть все знакомые вкусы. Но теперь, с прояснением сознания, вместе с этими запахами пробуждались воспоминания, разбросанные по долине времени, и он чувствовал, как меняется, обновляется душа. Он тоскливо глядел за исчезнувшим прошлым, воспоминаниями, оккупированными временем, и мечтал вернуться назад и подобрать всё утерянное, но осознавая невозможность этой затеи, терзался собственной беспомощностью.

...Постепенно ослабевая, течение времени обрело свою былую скорость. И хотя всё двигалось наоборот, чередование вечеров и дней происходило в пределах сознания.
Двигаясь по пустыне, старик даже не понимал, какую по счёту жизнь он проживает, и обречён увести с собой всё, что пережито в памяти всех его жизней. Даже не представляя, что именно скрывается за этой обречённостью, он продолжал путь.
Старик не знал, что несёт в себе память веков, воспоминания всех прошедших жизней. Он не чувствовал, что сторлько времени, столько жизней объединились в судьбе одного человека. Его памяти было тяжело таскать прожитое. Он ощущал, что прожил целую жизнь, но не мог определить, к какой по счёту жизни относится всё происходящее. Словно во всех своих жизнях он жил одинаково, наблюдая за миром из одного и того же окна. Прошедшие века и эпохи ничуть не смогли изменить суть мира, человека и человечества. Так, с того времени по сей день он безостановочно продолжал путь, даже не задумываясь об отдыхе и покое.

Дорога длилась...

ГЛАВА 3

...Услышав человеческий голос, всадник вздрогнул. Поначалу он не поверил своим ушам. Желание узнать, откуда раздался этот голос и действительно это голос человека, заставило его остановить лошадь. Всё произошедшее до сих пор казалось ему каким-то таинственным сном. И этот человеческий голос, донесшийся до него впервые на протяжении всего этого времени, утешал его память сквозь его застывшие, окаменевшие чувства. Ему казалось, что услышав человеческий голос, этот таинственный сон развеется в мгновение ока, всё произошедшее прояснится, и жизнь вернётся в былое, естественное русло.

Однако миновали секунды, превращались в минуты, но ничего не менялось, и время текло по собственному руслу. Всё вокруг было облачено в серый цвет, и из-за этого он не мог определить – человек это, или нет.

Наконец, не выдержал:

– Кто здесь?

По ту сторону серости услышалось нечто вроде бурчания, и этот звук, поглотив все другие звуки, создал у него ощущение внутреннего трепета. Не получив ответа, он повысил голос:

– Ответьте мне, кто здесь? – спросил он.

– ...

В надежде получить ответ, старик захотел ещё раз повторить вопрос, но постепенно завеса между ним и человеческим голосом приподнялась, и картина начала проясняться. Увидев перед собой похожего на себя всадника примерно своего же возраста, он застыл на месте. В воздухе всё ещё висело помутнение, и это мешало ему отчётливо разглядеть черты лица этого всадника.

В его сознании образовалась глубокая, бездонная пустота, и всё, что зависло в его памяти, кружилось внутри этой пустоты. Вся его жизнь собралась воедино, образовав кучу. Он словно смотрел не на всадника, похожего на него самого, а на увядающую красоту мира. Тело стало дряблым, уши не слышали никаких звуков – он лишь слышал слабое журчание крови, текущей в сосудах.

Взглянув на лицо стоящего перед ним всадника, он вздрогнул – на лошади сидел он сам.

В какой-то момент он подумал, что перед ним стоит не живой человек, а дух, и его тело охватила дрожь. Этот всадник олицетворял для него конец его жизни.
Он недоуменно разглядывал всадника, пытаясь понять тайну этой необычайной схожести. У него складывалось ощущение, что перед ним стоит не человек, а огромное зеркало, в котором он смотрел на своё отражение. «Что за чудеса, господи! Если я сам здесь, то кто это передо мной? Я двигаюсь по своему пути, а он следует в другом направлении. Может, это всё мне всего лишь снится?».

«Ты кто?» - этот вопрос невольно прозвучал из его уст.

Старику захотелось убежать, уйти от этого человека, стоявшего перед ним – от себя самого, но сколько ни старался, двинуться в места ему не удалось; он стоял, как впоканный в песок вместе с лошадью. Взгляды всадника словно околдовали его, лишив возможности двигаться.

«– Разве ты не искал себя, старик?» – то ли эти слова произнёс всадник, то ли этот голос раздался из небытия, этого он понять не смог.

«– Ты что, не узнал себя?».

«– Неужели ты так сильно боишься себя, старик?».   

Не промолвив не слова, всадник повернул голову лошади, и она, поднявшись на дыбы, ускакала и исчезла в глубине пустыни.

После того, как всадник исчез, старик, словно очнувшись от сна, вздрогнул, и пришёл в себя. Некоторое время он стоял как истукан, не соображая, что ему делать дальше, затем, оглянувшись назад, посмотрел в направлении, куда ускакал таинственный всадник. Но было уже поздно; в дальних широтах пустыни, соединившихся с горизонтам, не было видно ни души. «Кто же это встретился мне в моём же обличии? Может, это был вовсе не человек, в дух, иллюзия? Ведь он же искал себя? Неужели этим всадником был он сам, представшим перед ним в его же обличии? Тогда почему он не понял этого в момент встречи?».

На протяжении всего пути в его ушах звучали слова всадника:

«– Разве ты не искал себя, старик?»

Внезапно он подумал, что на свете у него тысячи, миллионы двойников, похожих на этого всадника, и эти двойники наблюдают за ним, за его действиями сквозь этой серости и мутности. Он чувствовал это, хоть и глаза не видели ни души.

Внезапно он почувствовал обеспокоенность от собственного повторения в бесчисленном количестве. Но это длилось всего мгновение – одиночество вновь заключило его в таинственные объятия.

Солнце, опускающееся за горизонт, сыпало свои тусклые лучи на безбрежное песчаное море.

ГЛАВА 4

Годы, осыпавшиеся с его жизни словно листопад, отняли у него многое, изменили его судьбу, превратив его в соверешенно иного человека, кажущегося таинственным даже для него самого. О существовании мира ему напомнало лишь вечное, неизменное, бесконечное течение жизни, повторяющееся чередующимся восходом и закатом солнца. Больше ничего не имело общего с егно миром. Возможно, именно осознавая это, относился ко всему прошедшему с безразличным хладнокровием.

* * *

Всё, что было связано с его жизнью, с его судьбой, было воссоединено в бесконечной цепи бессмыслицы. Но он стремился найти смысл в каждой бессмыслице, осознавать её тайну, раскрыть секрет. Порой он считал, что существование в мире чего-либо бессмысленного невозможно, а иногда пытался определить, откуда начинается и где заканчивается грань между смыслом и бессмыслицей, и понять, почему то, что имеет для кого-то большой смысл, для другого является полной бессмыслицей.

На самом деле, смысл и бессмыслица полностью перемешались, окончательно растеряв грань между собой, и он никак не мог определить, что в его жизни имеет смысл, а что является полной бессмыслицей.

На протяжении времени история превратила всё, что имело смысл, в бессмыслицу, а то, что являлось полной бессмыслицей, обрело смысл. И именно из-за этих превращений изменялась судьба мира, направившись на абсолютно иное русло, чуждое её сущности.

Странным и таинственным было также вращение мира вокруг оси бессмыслицы. При этом было странно, почему человек за всю свою сознательную жизнь ищет во всём увиденном и осознанном какой-то смысл, избегая всего того, чего он считает бессмыслицей...

Но сейчас, посреди этой монотонной пустыни, на пути к прошлому ворошить всё это не имело никакого смысла. Старик не понимал, почему, когда всё уже позади, эти мысли так занимают его сознание.

* * *

Вдали виднелось какое-то странное зрелище, не соответствующее цвету и гармонии пустыни. Словно печсаное море было воодушевлённым существом, и его грудь поднималась и опускалась со вдохом и выдохом. Приглядевшись внимательно, цвет пустыни также казался странным.

Приставив руку ко лбу, он принялся осматривать даль, но ничего не поняв от этого зрелища, понукал лошадь и продолжил путь. Ему предстояло преодолеть долгий путь, чтобы понять, с чем связано это странное зрелище, почему пустыня растеряла свой былой облик, так как установить причину всего этого издали было невозможно.

Постепенно зрелище прояснялось, и интерес и волнение в его душе ощущалось ещё сильнее.

Лошадь тоже, словно почувствовать какую-то странность, изменила свою походку. Старик видел, как животное, навострив уши, стучит копытами, фыркает и наотрез отказывается идти вперёд, словно опасаясь чего-то.

Наконец, подъехав ближе, старик увидел, что цвет пустыни изменился из-за бесчисленного количества змей, которые копошились огромной, бескрайней стаей. Он понял, почему лошадь боялась и не хотела идти вперёд.

Обвиваясь вокруг друг друга, змеи создавали в пустыне устрашающее зрелище. Между ними не было ни пяди свободного места, чтобы продолжить путь, поэтому старик потянул узду лошади и остановился.

Сначала он вспомнил Веснушчатого дервиша, который предсказал его встречу со стаей змей, а затем – свой вчерашний сон. В последнее время он по какой-то причине не мог вспомнить свои сны, и теперь, когда всё в его памяти отчётливо прояснилось, он очень обрадовался этому.

Ему приснилось, как его дух, отделившись от тела, покинул его. Он изо всех сил гнал лошадь, но догнать свой дух ему не удавалось. Дорога проходила через обрывистые скалы, и местность под названием Змеиное ущелье. Змеи полностью заполонили ущелье, дороги и тропы, обвились вокруг скал и ветвей деревьев.
Старик звал свой дух, но чувствовал, что голос не доходит до него. Дух издали махал ему рукой, улыбался. Ему казалось, что дух радуется избавлению от его тела.

Ему нужно было преодолеть ущелье, чтобы догнать свой дух, но это было невозможно, из-за змей, заполонивших ущелье.

Он проснулся посреди ночи весь в поту, и не мог прийти в себя до самого утра.
И вот, вчерашний сон оказался вещим; держа узду, он наблюдал за устрашающим зрелищем, созданным змеиной стаей по всей пустыне, пытаясь найти выход из этой ситуации. Но везде было покрыто змеями, и не было видно ни одной тропы, по которой можно было бы преодолеть эту опасность. А возвращение назад после столь долгого, изнурительного пути, не достигнув намеченной цели, было равнозначно поражению и смерти.

От стаи змей отчетливо слышалось сопение, которое то усилялось, то ослаблялось, то становилось абсолютно неслышным. Он не решался двигаться вперёд, опасаясь спугнуть змей. Учуяв его присутствие, они всей стаей окружили бы его и сожрали бы вместе с лошадью. Он слышал немало историй о змеях, которые живьём проглатывали животных намного крупнее себя. Для него не было ничего страшнее, чем стать жертвой змей.

На мгновение он представил себя посреди этой страшной стаи, в окружении копошащихся рептилий. Змеи со всех сторон обвивались вокруг его тела, и он не мог никак избавиться от них. Одна из змей обвилась вокруг его шеи и начала душить его. Он не мог дышать, пытался крикнуть, позвать кого-то на помощь, но издавать голос ему не удавалось. Наконец, он потерял равновесие и упал на землю, как срубленное дерево. Окончательно обессилив, решил отдаться на произвол судьбы. Змеи, набросившись на него, принялись бороться за его зрачки.
От представленного ужаса его тело охватила дрожь. 

Вскоре змеи проснулись, и начали двигаться. Вначале он испугался, подумав, что змеи учуяли его присутствие, но немного спустя понял, что эти движения связаны лишь с мероприятием пробуждения, и успокоился.

Змеи, обвиваясь вокруг друг друга, превращались в одно целое, и покрывали поверхность пустыни как живой слой. Но порой они одновременно становились на дыбы, меняя облик стаи. Ими словно кто-то управлял.

Иногда ему казалось, что змеи исполняют какую-то церемонию, так как в их действиях ощущалась странная упорядоченность. В отдельных частах стаи замечались змеи, исполняющие коллективные танцы.

Наблюдая за этой сценой, старик невольно вспоминал детство. Он до сих пор не смог забыть воспоминания, связанные со змеёй, обитавшей в туманных горизонтах далёкого прошлого. Его детство прошло на горячей низменной земле, где кишели змеи и скорпионы. В жаркие годы, во время посева и жатвы, выходить на поля было опасно из-за огромного количества змей, которые встречались на каждом шагу. Старое кладбище близ села превратилось в настоящее обиталище змей. Шагать посреди старых могил нужно было с особой осторожностью, дабы не наступить на змей, иначе они могли тут же ужалить.

В село приходили в городском одеянии змееловы, с брезентовым мешком на плече. В детстве, невзирая на смертельную опасность, он часто ходил на кладбище, и бродил среди родных и чужих могил, словно пытаясь разъяснить для себя какую-то тайну. Ещё с детства он не мог представить кладбище без змей.

Наряду с этим, среди детских воспоминаний, связанных со змеями, ему на всю жизнь запомнилась волшебная сказка, которую рассказала бабушка. Позднее, когда он научился читать и писать, переворошил несметное количество книг, но нигде не встретил эту сказку. Сказка была о том, как один юноша спас от смерти змею. По настоянию змеи он отправился в Царство Змей, и встретился с правителем. В знак благодарности за спасение жизни его сына правитель вынул из-под языка перстень из чёрного алмаза, подарил его юноше и сообщил, что человек, надевший этот перстень, обретёт необычайную силу, и навсегда останется молодым.

Повзрослев, он, разумеется, понял, что рассказы бабушки – это всего лишь выдумки, но впечатление, созданное этой сказкой в его детском воображении, осталось в нём раз и навсегда. Эта сказка навсегда запечатлилась в его памяти, как прожитая страница его жизни, и запомнилась на всю жизнь.

* * *

Старик провёл ночь в седле; возвращаться обратно он не мог, а ехать вперёд не решался. Переступать через стаю змей было очень опасно, и ему ничего не оставалось, кроме как ждать.

Ближе к утру, на восходе солнца, когда начало светлеть, он не поверил своим глазам. От змеиной стаи, заполонившей всю пустыню, не было и следа – они ночью куда-то уползли. На пустыне остались только куски змеиной кожи.

На небе, над тем местом, где вчера копошились змеи, безмолвно кружили вороны. На мгновение ему показалось, что эти вороны, беспечно порхающие на небе – не птицы, а эти же змеи, которые, окрылившись, взлетели ввысь.

Невзирая на ночную бессоницу, старик поспешно понукал лошадь, и с желанием поскорее покинуть это проклятое место, продолжил путь. Проехав немного, оглянулся назад – вороны всё ещё порхали на небе. Он ослабил узду лошади.

Дорога длилась...

ГЛАВА 5

Эта длящаяся дорога бороздила его сознание, и мутные воспоминания прожитой жизни, прояснясь как прозрачная вода, лились в эту борозду, нарушая покой в его душе. Чуства, охлаждённые годами, обретали теплоту, и он ощущал горечь воспоминаний. Всё, что он видел, обонял, осязал, было полно чуждого смятения, горести и печали. Луч света, изредка блестящий в его душе, ослеплял его память, скатывал все произошедшее в невидимость, и всё возвращалось в своё русло.
Он шёл, держась за руку времени. Воспоминания волочили его за собой, и он чувствовал, как постепенно теряет силу воли. Тёплые, задушевные чувства, пробуждающиеся в его памяти, порой заставляли его забыть, где он находится. Он хотел избавиться от боли грёз, но эта непонятная боль не утихала – а наоборот, усилялась. Но преодоленные пути охлаждали его тлеющую душу.

Годы, сложившиеся в кучу, возвышались позади, как высокий холм – возможно, именно поэтому он не решался оглядываться назад. Он двигался в направлении туманного прошлого, проходя сквозь воспоминания, пробужденные в далёких долинах времени, сквозь тяжёлые смятения нерешимости.

С того дня, как он пустился в этот путь, он больше всего опасался заблудиться не в в этой бескрайней пустыне, а в своей душе. Он был уверен, что заблудившись в своей душе, все его мысли, связанные с его жизнью и судьбой, канут в Лету. Однако он не осознавал, что он уже давно заблудился в своей душе.

Меняя в своём воображении всё, он придавал всему определённую форму, думая, что тем самым он вносит свою жизнь в желаемое русло. Но при этом он чувствовал, что ничто не отличается от своего исконного облика.

Дорога сделала его жестоким, убила задушевные чувства, превратив его в совершенно другого человека. Возможно, даже наоборот – изменив его, вернула его в себя, в своё исконное состояние.

Он знал, что движется к одиночеству, и на этом пути ощущал тяжесть и невыносимость одиночества всеми фибрами души. Пытаясь заполнить одиночество грёзами, он чувствовал, как воспоминания, освещающие его память, угасают одно за другим, облегая всё в кромешную тьму.

Дорога длилась...

* * *

Вдали, на лоне серой пустыни, расстилающейся до самых горизонтов, он увидел силуэт, похожий на чёрное пятно, и остановился. Приставив правую руку ко лбу, он долго глядел в дальние дали, но ничего не поняв, понукал лошадь и ускорил движение.

Он не смог разобрать – человека ли это силуэт, или дерева, или скалы, из-за чего его любопытство всё усилялось. С приближением к силуэту он постепенно менял форму, и он ничего не мог понять, и лишь ускорял шаги. Наконец, силуэт достаточно увеличился, и он разглядел в нём какое-то строение.

Старик остановился посреди редких скал, возле старого, разрушенного строения – сбоку висели деревянные лопасти, отчего можно было понять, что это – заброшенная мельница. Лопасти были установлены на сухом, безводном русле узкой реки. На дне реки белели камни и булыжники, веками обделённые водой и разрушенные под лучами палящего солнца.

Дверь мельницы была заперта. Оконные выемки, обрамлённые плоскими камнями, покрылись толстым слоем паутины. Эти округленные выемки были расположены поочерёдно в одинаковом расстоянии по обеим сторонам стен, придавая мельнице странный облик. И хотя оконные выемки были округленными, каждая из них имела своеобразную форму.

Старик слез с лошади и привязал её к одному из каменных поручней возле двери мельницы, а затем, оглядываясь по сторонам, осторожно подошёл к двери, но открывать её не стал. Перед тем, как открыть дверь, он словно пытался что-то прояснить для себя.
 
Внезапно внимание старика привлекла узкая, продолговатая каменная глыба с узорчатым обрамлением – на глыбе была выгравирована какая-то надпись. Эта старинная надпись, выгравированная на камне рукой искусного каллиграфа, состояла из странных, кривых букв, не отличающихся от узоров, что делало чтение этой надписи невозможным. Словно эта надпись была намеренно выгравированна таким образом, чтобы её невозможно было разобрать. В его душе пробудилось непреодолимое любопытство, и перед тем, как открыть дверь и войти в мельницу, ему хотелось хоть как-то прочесть эту надпись и узнать, что выгравировано на каменной глыбе. Ему казалось, что в этой надписи кроется какая-то тайна, связанная с мельницей, находящейся в безлюдной пустыне; или же, эта надпись адресована путникам, по какой-то причине очутившимся возле двери этой разрушенной мельницы.

Внимательно осмотрев эту надпись вдоль и поперёк, наконец, старику с огромным трудом удалось прочесть её. На каменной глыбе было выгравировано всего одно предложение: «Пожалеет всякий, кто войдёт внутрь, и всякий, кто не войдёт».
У него словно гора с плеч свалилась – вздохнул с облегчением. «Что же теперь делать? Войти и пожалеть? Или пожалеть о том, что не вошёл? Какой же выбор мне сделать, чтобы не ошибиться? Или может, у меня нет выбора?».

Сверху, над дверью тоже была какая-то надпись, и старик решил, что там написано то же самое. Прочитав надпись, он приятно удивился собственной интуиции.
«Надо было всё досконально разузнать у Веснушчатого дервиша. Если он предсказал, что мне на пути попадётся разрушенная мельница, где меня ждут тяжёлые испытания, то скорее всего, он знал, какая тайна кроется за всем этим. Надо было немного настоять, и возможно, он не отказал бы мне, рассказал бы всё, что ему известно. Как жаль, что я принял дервиша за обычного путника, не догадавшись, что он обладает таинственными знаниями».

За свою свою сознательную жизнь он слышал несметное количество страшных историй, связанных со старыми мельницами, и теперь боялся, что внутри кто-то есть, и опасался, что его неизбежно ждёт какая-то опасность. Если бы не прочёл эту надпись на каменной глыбе, то возможно, вошёл бы внутрь не колеблясь, без каких-либо опасений.

Нот колебания старика длились недолго; его любопытство преодолело страх, и он, собрав волю в кулак, осторожно толкнул дверь. Дверь не поддалась. Замка на ней не было, и старик понял, что дверь заперта изнутри. Подобрав с земли камень, он осторожно постучался.

Ответа не последовало.

Как ни странно, даже перед тем, как встретиться с Веснушчатым дервишем, он не раз задумывался о том, что на его пути обязательно окажется мельница. Возможно, именно поэтому, увидев издали темный силуэт, он подумал, что это должна быть именно мельница, и невольно начал волноваться. Теперь, оказавшись у дверей мельницы, он вспоминал свои раздумья, появившиеся в пути, и не мог скрыть изумление, осознавая, насколько эта мельница похожа на воображаемую им в пути. Эта мельница была точь в точь такой, какую он себе представлял. Ему казалось, что когда-то – может, в детстве, или даже раньше, когда он был неразумным младенцем, он побывал в этой мельнице. Но сколько ни думал, он не мог вспомнить, когда именно эта мельница запечатлилась в его памяти. Цвет, облик, форма мельницы казались ему неимоверно знакомыми. Теперь он удивлялся самому себе, и ему казалось, что всё это ему только снится, или ещё хуже, мерещится. Какую связь с его судьбой, прожитой жизнью могла иметь эта мельница, встретившаяся ему на его пути? Может, это всего лишь мираж?
 
В детстве, близ его родного села находилась точно такая же водяная мельница. Мельница была всегда окружена лошадьми и верблюдами – люди приезжали сюда из далёких сёл, чтобы промолоть пшеницу. В те годы он, вместе со сверстниками, собирались вокруг мельницы, чтобы любоваться животными. Порой они спускались на берег реки, чтобы посмотреть на крутящиеся в воде лопасти. Но никто не решался входить внутрь мельницы – лишь стоя в сторонке, они наблюдали внутрь мельницы сквозь открытую дверь. Эта мельница, встретившая на его пути, не была той мельницей с его детства, но казалась ему такой же задушевной.

«Кто же мог быть внутри? С какой целью, для кого могли построить мельницу в этой безлюдной пустыне? Для чего, кому могла понадобиться эта мельница?». Эти мысли невольно промелькнули в его сознании.

Он вновь постучался в дверь, но ответа не последовало.

Было ясно, что внутри мельницы никого нет. Ему ничего не оставалось, как взломать дверь. Но перед тем, как это сделать, он долго колебался, не решаясь зайти в мельницу.

Он обошёл мельницу со всех сторон, но не найдя никакого окна, никакой щели, чтобы заглянуть внутрь, вернулся к двери.

Старик переживал странные, неоьъяснимые чувства. Дверь была заперта, но он отчётливо видел внутрь мельницы, чувствовал, что внутри мельницы есть ещё одна дверь, и даже знал, в какой части она расположена.

Было бы глупо думать, что в безлюдной местности, в разрушенной мельнице может оказаться человек, но для того, чтобы удостовериться в этом, он плечом оттолкнул дверь. Сорвавшись с петель, дверь с грохотом рухнула оземь, и подняла туман пыли, сквозь которого некоторое время невозможно было ничего разобрать.
Старик немного подождал, пока осядет пыль, и переступив через упавшую деревянную дверь, вошёл внутрь. Мельница была пуста – стены были покрыты грязными паутинами, а на полу стоял толстый слой пыли, что говорило о том, что сюда долгое время никто не входил.

Робко шагая вперёд, словно опасаясь, что земля уйдёт из-под ног, он подошёл к жерновам. Бездействуя долгое время, жерновы покрылись пылью, песком, птичьим помётом. Рядом с совком мельницы, на полу лежал человеческий скелет, его сгнившая одежда кусками рассыпалась по полу мельницы. Старик понял, что это мельник. Он долго стоял, смотря на скелет мельника.

* * *

Осматривая стены мельницы, он увидел впереди, справа от жерновов маленькую, узкую дверь. Эта пыла та самая дверь, существование которой он подсознательно почувствовал ещё снаружи, до того, как войти в мельницу. Он с волнением зашагал вперёд, желая открыть эту дверь и узнать, что кроется за ней. Словно какая-то таинственная сила упорно отталкивала его вперёд, призывая открыть эту дверь.
Как только он открыл дверь, изнутри вылетел чёрный, облезлый ворон, и вылетев через оконную выемку, покружился над мельницей, и покаркав, улетел.

Старик был сильно изумлён этой сценой – словно внезапно очнувшись, он очутился в горькой реальности. У него складывалось ощущение, что оказался лицом к лицу с миром, в котором он раньше не проживал – он с изумлением осматривал всё, пытаясь понять суть и смысл мира, изменяющегося в его сознании.

Подняв голову, чтобы разглядеть ворона, он заметил на стене странную мозаику. На этой серой мозаике, выгравированной по всей стене, был изображён перекрёсток. На пересечении четырёх дорог стоял старый всадник, пытаясь понять, по какой дороге ему следует ехать. Все четыре дороги были изображены тусклым цветом. В начале дорог были изображены ноги, а в конце – человеческие черепа.
Оглянувшись, он увидел на противоположной стене похожее изображение с таким же перекрёстком, и замер. Внимательно осмотрел оба изображения. Их различие было лишь в стойке всадника – в каждом из них всадник смотрел на разную дорогу.
 
Осмотрев комнату вдоль и поперёк, старик увидел, что изображение перекрёстка и всадника выгравирована на всех стенах – разница была лишь в том, что в каждом из них всадник смотрел на разную дорогу.

Эти гравировки выглядели настолько естественно, что старик не мог поверить, что это произведение искусства, а не живое зрелище. Узоры были нанесены изящными чертами, и глядя на них, невозможно было не изумиться мастерству создателя. Здесь не только сохранилась простота, но и скрывалось нечто таинственное, привлекающее человека. Узоры были выгравированы с такой пропорциональностью, что глядя на них, невозможно было оторваться от их волшебства.

Любуясь каменными изображениями, сознание в лишний раз убеждалось в том, что весь мир состоит из одних лишь тайн. Этими произведениями гравировщик словно пытался показать громадность, бесконечность Вселенной, а возможно и доказать бессмысленность поисков человеком счастья на фоне пересечения времён. Но лишь это ли?..

Чтобы разобрать, какой смысл несёт выгравированные на стенах изображения, старик разглядывал изображения со всех сторон, пытаясь выяснить связь между ними.

В полутёмной келье, где пол, стены и потолок были похожи друг на друга, вдоль стены расположились в ряд человеческие скелеты. Перед ними стояли глиняные, плоские, мелкие горшки, в которых были странной симметрией разложены разноцветные, круглые гальки. Но расположение галек в глиняных горшках было неодинаковым – они заметно отличались друг от друга. Посреди ряда скелетов лежал отдельный скелет – вероятно, это был глава собрания.

Старик огляделся, словно околдованный. Он пытался разъяснить для себя весь секрет, всю тайну того, что он видел в этом помещении, с пола до потолка. «Интересно, открывал ли до меня кто-нибудь дверь этой мельницы, интересовался ли её тайной? Или я первый, кто вошёл сюда и остался лицом к лицу с этим таинством?».

Он безустанно глядел на расположение камней в плоских глиняных горшках, пытаясь понять, почему они разложены именно в таком порядке. Расположение камней было настолько таинственным, что ему казалось, что вся тайна, связанная со всей этой мельницей, кроется именно в их симметрии.

Интересно, отчего же эти люди, превратившиеся в скелет вдоль стены за глиняными горшками, собрались в этой келье внутри мельницы? Что их связывало с мельницей, и вообще, со всем тем, что здесь произошло? Какой вопрос обсуждали эти люди, собравшись в этой келье, и какое решение приняли? Успели ли они довести обсуждение до завершения? Или всё прервалось посередение, без логического конца? Что их вынудило собраться  на обсуждение вокруг этих глиняных горшков? И по какой причине они одновременно покинули этот мир? О чём говорила прогнившая и рассыпанная одежда этих скелетов? Наблюдая за этим таиснтвенным зрелищем, старику казалось, что он находится не в мельнице, а в каком-то заколдованном мире, не понимая суть, смысл увиденного. Прислонившись к стене, он глядел на эти скелеты и глиняные горшки, чувствуя, как в душе усиляется страх, распространяясь по всему телу.

Внезапно снаружи послышались странные звуки, и он понял причину этого страха. Определить, откуда доносятся эти звуки, было невозможно, и постепенно усиляющиеся звуки словно говорили о какой-то неизвестной ему тайне. Он почувствовал, что ему следует незамедлительно покинуть эту мельницу, и вообще, уехать отсюда как можно дальше. Какое-то чувство, заполонившее его душу, торопило его побыстрее выйти наружу, но он не решался, чувствуя, что снаружи его может ожидать какая-то опасность. Но другого выхода у него не было – нужно было как можно скорее сесть на лошадь, и не теряя времени, уехать отсюда прочь.

* * *

Когда он вышел наружу, был не в себе – дрожало всё тело. 

Лошади, которую он привязал к каменному поручню возле двери мельницы, не было видно. Томясь в волнении, он огляделся по сторонам, и увидел лошадь привязанную поодаль от мельницы к стволу упавшего дерева. Он немного успокоился, но страх и волнение не поубавилось. Ведь он же привязал лошадь к каменному поручню – кто перевязал её к дереву? Кто здесь мог быть? Ведь вокруг не было ни души».
 
Дрожа от страха, он побежал к лошади, чтобы побыстрее сесть на неё и ускакать отсюда. Но время текло так медленно, что расстояние до лошади показалось ему как целый год. Словно кто-то удерживал его за ноги, мешая двигаться и пытаясь сбить его с пути.

Стуча копытами, лошадь пыталась освободить узду от ствола дерева. Поведение лошади говорило о какой-то грядущей опасности. Животное словно видело, чувствовало что-то, неведанное ему, и пыталась предупредить хозяина об этой опасности.

Смятение в его душе усиливалось, призывая его побыстрее удалиться отсюда, во избежание какого-то неожиданного происшествия; словно за неведанной ему тайной, связанной с мельницей, скрывалась какая-то опасность, угрожающая его жизни, его судьбе.

Взобравшись в седло, он оглянулся напоследок в сторону разрушенной мельницы. То ли ему померещилось, то ли это происходило наяву, но он увидел, как из мельницы выходят тёмные силуэты и копошатся вокруг мельницы. Их словно побеспокоило нарушение покоя внутри мельницы, и теперь они пытались, во что бы то ни стало, отомстить за это беспокойство.

Силуэтов становилось всё больше и больше – окружив мельницу, они издавали какие-то странные звуки, не похожие на человеческие голоса. Ему было непонятно, откуда вдруг взялись эти силуэты.

Держась за узду, он пустился в путь. Впереди развевалось безбрежное песчаное море.

* * *

От отдалился от мельницы достаточно далеко, но волнение не утихало. Он подсознательно чувствовал, что кто-то мчится за ним на невидимом, крылатом коне, и ощущал у себя на спине пронзающие взгляды таинственного преследователя. 

Но оглядываться, оборачиваться назад он не решался. Ему казалось, что стоит ему оглянуться, как потеряет сознание, рассудок от увиденного за своей спиной. Поэтому он, что есть мочи, хлыстал лошадь, пытаясь во что бы то ни стало избавиться от этой опасности. На самом деле, хлыстать лошадь не было надобности – животное тревожно скакало, томясь в смятении, у него дрожало всё тело, морда взмылилась.

Такое состояние лошади он видел впервые, с тех пор, как пустился в путь. Животное словно не скакало, а порхало, не касаясь земли, невзирая на камни и скалы, на палящую жару. Но старику казалось, что какая-то сила сзади пытается схватить лошадь за копыта и свалить их.

Внезапно старику показалось, что над его головой метается сетчатый аркан, пытаясь свалить его с лошади. Он нагнулся, и начал ещё сильнее хлыстать лошадь, пытаясь ускорить её движение.

* * *

Он не помнил, сколько времени прошло. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на песке. Вначале он не понял, где находится, но придя в себя, вспомнил всё, что видел в мельнице, и как усевшись на лошадь, ускакал оттуда что есть мочи, вглубь пустыни. Но как ни старался, вспомнить, что произошло дальше, он не смог; словно всё произошедшее было не наяву, а во сне, в воображениях.

Осторожно подняв голову с печсаной земли, он беспечно оглянулся. Пустыня обрела тусклый цвет. Всё вокруг казалось ему абсолютно незнакомым. Пустыня выглядела не так, как раньше – словно была укрыта какой-то странной завесой. Осмотревшись вокруг, он обнаружил лошадь, которая стояла чуть подальше и спокойно дремала.
Он встал, и подойдя к животному, обнял его. Он чувствовал, как ощущение страха, впитавшееся в душу, постепенно иссякает в таинственной глуши пустыни, и тело обретает былую силу, постепенно проясняется память.

Под тяжестью неизвестности происхождения событий в мельнице во сне, или наяву, старик сел на лошадь и продолжил путь.

Дорога длилась...

Старик чувствовал, как размытые воображения возвращаются в своё русло, и это ощущение успокаивало его. Эти места были незнакомы ему, но топот лошадиных копыт постепенно приводили его в себя.

ГЛАВА 6

Все дороги, проходящие сквозь пустыню, вели в прошлое, вглубь истории.
Колесо времени возвращалось вспять, и ему казалось, что солнце восходит не с востока, а с запада. Даже реки, встречающиеся на его пути, казались ему текущими не вперёд, а назад, к своему руслу.

Ему казалось, что наряду с возвращающимся временем, изменилась и последовательность сезонов, нарушилось их чередование. После весны наступала зима, а зима чередовалась осенью.

Вместе с колесом времени в обратном направлении кружилось и его сознание, всё то, что крылось в его воспоминаниях.

Он продолжал путь, не удивляясь чему-либо, отчётливо осознавая нераскрываемую таинственность мира.

Дорога длилась...

* * *

Воплотив в себе все времена года, пустыня подчинила его законам песчаного океана. Всё вокруг было в пустынном цвете, имело гармонию пустыни.

Шагая по пустыне, единственным зрелищем на которой были только восход и закат солнца, он чувствовал, что прошлое, к которому он так усердно стремится, ещё больше отдаляется от него, и это не на шутку беспокоило его.

Прохождение дороги, ведущей в прошлое, через пустыню, порой угнетало его, вызывая безнадёжность в его душе. Словно это и само имело какую-то таинственную причину. Достичь конец истории, также как и конец пустыни, было невозможно; они обе были бескрайними, бесконечными.

Он не знал, сможет ли когда-либо достичь конец этого пути – и вообще, если ли у этого пути какой-либо конец. Однако, будучи подсознательно уверенным, что всё в этом мире имеет начало и конец, он сомневался, не верил в бесконечность чего-либо. Ибо мысли о том, что всё вечно, травмировали его сознание, разрушая всё, что имелось в его памяти. «Если мир и время вечны, то почему человеческая жизнь столь коротка, переменна? В чём секрет, причина ограниченности времени, отведенного для человеческой судьбы вопреки бескрайности, бесконечности этого мира? Может, мир и сам не является вечным и бесконечным, может он сам ограничен, как человеческая жизнь, и когда-то ему самому придёт конец?».
С тех пор, как пустился в путь, старик ни разу не замечал на небе лунный свет. Луна исчезла, словно провалившись сквозь землю, оставив небо безлунной, из-за чего пустынные ночи проходили в кромешной тьме. Вначале безлунность неба докучала ему, но позднее он привык к этому. Но когда изредка память уводила его в прошлую жизнь, он вспоминал ночи, когда на небе светила луна, и его взгляды волей-неволей устремлялись в небо.

* * *

Иногда он невольно вспоминал своё детство, ранние годы его жизни оживлялись в его памяти, облачившись в недоступные грёзы. Он хотел окончательно оторвать от себя воспоминания, связанные с далёким прошлым, терзающим ему память, но тщетно; наоборот, старые воспоминания уводили его за собой,  возвращая его в прошлое, далёкую глубь его жизни.

Ему и самому было непонятно нежелание вспоминать своё детство, и когда воспоминания уводили его в прошлое, воссоединяя с прожитыми годами, он чувствовал, как волнуется его душа, словно пытаясь вызволиться из тела. Старика теребило также то, что несмотря на стремление к прошлому, ему не хочется возвращаться в детство, пытаясь отрезать эти годы из своей жизни.

Но сколько он ни пытался оттолкнуть от себя чувства, ведущие к прошлому его жизни, прорываясь сквозь его память, он чувствовал, что воспоминания детства всё сильнее впитываются в его душу и тело, и избавиться от этого он не сможет. Годы детства оставили в его памяти такой неизгладимый след, что избавиться от них уже было невозможно.

Оживляя в своей памяти прошедшие годы своей жизни, он пытался вспомнить что-нибудь из юности, но ничего конкретного ему не вспоминалось. Наверно именно из-за этого он мог вспомнить даже свою первую любовь. Словно караван его жизни перепрыгнул из детства прямо в старость. В опустошённых гнёздах его памяти не осталось даже малейшего следа от молодости. Складывалось ощущение, что в годы, пролетевшие между детством и старостью, которых он никак не мог вспомнить, он прожил на каком-то острове, изолированно от всего мира, от всех людей...
Теперь, раздумывая обо всём этом, старик пытался выяснить для себя причину того, почему ему до сих пор не удалось избавиться от волшебства, притяжения прошедших лет. Но это было бессмысленно; воспоминания вновь отрывали его от детства и приводили в настоящее. 

* * *

Издали на него стремилась, как паводок, дикая стая, издавая странные звуки. Эта стая, двигающаяся на него с устрашающим рёвом, была настолько огромной, что заполонила всю пустыню. Словно это была не стая, а часть мира, которая, оторвавшись от земного шара, направлялась к нему. Он остановил лошадь, чтобы понять, что это за стая. 

Приглядевшись внимательно, он увидел, что стая, двигающаяся на него, состоит из голых людей, вооружённых деревянными штыками. Не желая столкнуться со стаей, он отдалился от того места, откуда, по его мнению, должна была пройти эта человеческая стая, опасаясь, что она сметёт всё, что попадётся на её пути, в том числе и его самого, вместе с лошадью.

Впереди стаи шли мужчины, а за ними следовали женщины. Все они были рослые, коренастые, в их действиях скрывалось устрашающее величество. И у женщин, и у мужчин были длинные, тёмные волосы, рассыпанные на плечи. Загоревшие докрасна тела были полностью покрыты волосами. Ноги были босые, никакой одежды, или покрывала, скрывающего их тела, на них не было, лишь ниже пояса была повязана бахромчатая циновка. Только лишь охранники, окружившие стаю с кнутом в руке, были одеты в стеганую одежду.

Почувствовав, как поменялся рёв, издаваемый стаей, он понял, что его заметили. Вначале он хотел ускакать отсюда и спрятаться, но тут же понял, что спастись от этой огромной человеческой стаи будет невозможно, поэтому, не слезая с лошади, он принялся ждать охранников с кнутами, которые, отделившись от стаи, направлялись к нему.

Внезапно его тело охватила дрожь: «Упаси господи, что это за стая такая?! Что за громадное сборище людей? Откуда они взялись, куда путь держат? Может, это и не люди вовсе, а какие-то другие живые существа? Если это всё же люди, то что за страшные звуки они издают?»

Охранники в мгновение ока окружили старика вместе с лошадью, и отступились, когда к нему начал подходить высокорослый главарь человеческой стаи. Главарь сделал движение рукой, и стая, подняв и опустив штыки, умолкла. Воцарилась гробовая тишина.

Двое охранников схватили старика, и подняв его из седла, поставили перед главарём. Из толпы вышел вперёд бородатый, хилый мужчина, с покрытым тёмными волосами телом. По поведению было ясно, что это переводчик – он подошёл к главарю и поклонился. Главарь сделал ему какой-то вопросительный жест, и переводчик, обращаясь к старику, сказал без приветствия:

– Главарь спрашивает, кто ты такой, и требует, чтобы ты ответил на все его вопросы.

Старик кивнул в знак согласия, и допрос начался:

– Ты кто, старик, откуда ты?

Такая постановка вопроса немного озадачила старика, и он не сразу нашёлся, что ответить:

– Вы спрашиваете моё имя? – промолвил он.

– Не имя... Мы спрашиваем, кто ты такой.

– Я человек.

– Мы и так поняли, что ты человек. Мы и сами люди.

– ...

Старик промолчал, не сразу сообразив, что ответить. Эти живые существа, кажущиеся задушевными своим ростом, телосложением, взглядами и улыбками, были такими же людьми, как и он. Глядя на это стадо, он ужасался, жалея себя, человечество и весь мир.

Это зрелище полностью изменило его представления о предках. Мысли, когда-то занимающие его сознание и кажущиеся ему привлекательными, теперь были для него абсолютно бессмысленными.

– Куда путь держишь, старик?

Повторный вопрос главаря стаи оторвал его от мира грёз и привёл в себя. Голос словно раздавался из недр земли, глубокого колодца.

– Я еду в прошлое, – ответил он.

– Откуда едешь? Из будущего?

– Да, я отрёкся от будущего.

– И какова твоя цель, старик?

– Хочу вернуться в прошлое, и своими глазами увидеть всё, что унаследовал человек.

Каждый раз, отвечая на вопрос, старик невольно устремлял взгляды на лицо главаря стаи, и видел, как с каждым переводом переводчика у главаря меняется мимика, лицо обретает странный цвет. После завершения каждого ответа главарь с интересом ждал ответа старика на свой следующий вопрос. И с каждым ответом у него менялось выражение лица.

– А ты уверен, что человек что-то унаследовал в прошлом?

– Я хочу внедриться вглубь истории, и просто узнать, что там есть.

Главарь стаи промолчал; по выражению лица явно чувствовалось, что ответы старика не удовлетворили его. Он померил старика вопросительными взглядами, но ничего не сказал. Словно его интересовали не столько слова, сколько мысли старика, и он пытался прочесть его душу, выявить его внутренние тайны. Старик пытался увести глаза, но избавиться от притяжения взглядов главаря ему не удавалось. Их взгляды встретились вновь, и старик заметил во взглядах главаря бездонную пустоту, из которой разило холодом.

Воцарилась тишина.

Осмелившись возникшей тишиной, старик спросил через переводчика у главаря стаи, куда направляются они.

– Мы движемся у будущему, - ответил главарь.

– Неужели вы думаете, что сможете достичь будущего в таком состоянии? – иронично спросил старик.

Главарь стаи вздохнул:

– Не сыпь соль на рану, старик! – печально промолвил он.

Старик хотел ещё что-то сказать, но главарь строго перебил его:

– Говорить легко... Но за всю дорогу мы не встретили ни души, чтобы хотя бы спросить, куда идти, и вообще, в правильном ли направлении идём...

– Если вы хотите что-то спросить и узнать, я могу вам ответить.

– Нам много чего надо спросить, много чего надо узнать, так сразу и не перечесть... Ты расскажи нам обо всём, что сейчас происходит в мире, о местах, которых ты покинул. Мы ничего не знаем, находимся в полном неведении... – выдержав паузу, главарь продолжил: - Наверно, весь мир уже намного впереди. Много ли нам осталось до будущего, до людей?

– Вам ещё много предстоит идти...

– Можешь сказать сколько, хотя бы приблизительно, старик?

– Нет, не могу.

Главарь с сожалением покачал головой:

– А в какой части мира мы сейчас находимся, старик? – спросил он.

Старик на мгновение поворошил память, но не вспомнив ничего конкретного, ответил:

– Не знаю, не могу сказать...

– Значит, мы не дошли даже до половины пути...

– Кажется, так...

Главарь стаи с горестью оглянулся и уставился на горизонты, соединяющие пустыню с небом, и разглядывая пройденный ими путь, печально вздохнул:

– Уже тысяча лет, как мы находимся в пути, но дойти до человечества никак не можем, - сказал он.

– А почему вы так сильно отстали от мира?

– Когда другие цивилизации двигались вперёд, мы спали, и не узнали об этом. Позднее свои же сородичи, воссоединившись с чужаками, связали нас по рукам и ногам, перегородили нам путь и помешали нам двигаться вперёд. Мы так долго находились в неведении, что теперь денно-нощно двигаемся вперёд, но не можем никуда выйти. Источник этих бедствий исходит к тысячелетиям...

Старик с изумлением слушал главаря стаи, не зная, что ответить ему.

– Во имя Всевышнего, укажи нам путь, старик! – сказал главарь, и обернувшись, указал на стоящую позади него стаю людей. – Пожалей этих несчастных! Они погибают в пути, и это всё, что осталось от бесчисленного количества моих людей. Ещё немного, и они тоже погибнут, так и не достигнув намеченной цели.
За голосом, действием, словами главаря стаи скрывалась горесть утерянного величества. В его взглядах была отчётливо видна безнадёжность, безвыходность.

– Ваш язык близок мне – из какого вы рода?

– Наш род неизвестен.

– Как может человек быть без рода?

– Издревле мы знали, к какому роду мы относимся, но на протяжении веков мы всё позабыли. Никто из этих несчастных, кого ты видишь, даже понятия не имеет, из какого он рода.

– Как я могу вам помочь? – беспомощно промолвил старик. – Как можно помочь толпе, которая даже не знает, к какому роду относится?

– Ты прав, - ответил главарь, - трудно помочь массе, которая растеряла свой род и свой путь. Поэтому, для того, чтобы достичь намеченной цели, нам нужен путеводитель, руководитель, советчик. Признаться, мы опоздали так сильно, что дальнейшая потеря времени для нас равносильна смерти.

– Нет, я не смогу быть вашим путеводителем.

– Пожалей нас, старик! – промолвил главарь жалобным голосом.

Старик покачал головой.

– Прошу тебя, возглавь нашу стаю, мы выберем тебя своим главарём, будем беспрекословно подчиняться тебе, и ты отведёшь нас в будущее! Спаси нас от этого бедствия!

– Нет, мой путь – в прошлое, и я не могу вернуться назад.

– Не упорствуй, старик, соглашайся!

– Даже не уговаривайте – моё возвращение назад невозможно.

– Мы сделаем всё, что прикажешь! – уверенно произнёс главарь, и не дождавшись от старика ответа, промолвил: - Не езжай в прошлое!

– Почему же? – с удивлением спросил старик.

– Твоей жизни не хватит, чтобы достичь прошлого, - ответил главарь.

– ...

– В прошлом никого не осталось... Что ты там будешь делать в одиночестве?

– ...

– Чего молчишь, о чём думаешь?

Увидев, что старик не обращает никакого внимания на уговоры, главарь стаи рассердился:

– Что ж, дело твоё! – сказал он строгим голосом.

Главарь поднял руку и приказал охране привести стаю в готовность. Размахивая кнутами, охрана подняла отдыхающую на песке стаю, и вскоре толпа была полностью готова продолжить свой путь.

По команде главаря стая начала движение, и издавая страшный рёв, начала постепенно удаляться. Сидя на лошади, старик долго наблюдал за ними, а затем, словно очнувшись от кошмарного сна, осторожно оглянулся и продолжил путь.
Проехав немного, старик оглянулся; пыль, поднявшаяся из-под ног человеческой стаи, окончательно спала, и пустыня обрела свой былой облик. Вдали, где горизонты превращались в тонкую черту, виднелось чёрное пятно, похожее на родинку.

На мгновение старику показалось, что путь, ведущий к прошлому, к истории, проходит именно отсюда, с того места, где он встретил эту таинственную, дикую человеческую толпу, и он уже на пороге прошлого.

* * *

Впереди не было видно ни дороги, ни тропы, всё утонуло в слепых волнах развевающегося песчаного моря, однако старику казалось, что по пустыне длится дорога, известная лишь ему и которую сможет преодолеть только он; старик был настолько уверен в этом, что даже не думал останавливать лошадь – он безустанно продолжал путь.

Дорога длилась – без конца, без края...

Передвигаясь вглубь пустыни, открывались, расширялись горизонты его души. Чувствая какое-то изменение, отчуждение в глубине души, он чувствовал себя в  совершенно ином мире. 

Старик ехал, рассыпая свою жизнь на дорогу, и порой, оглядываясь назад, искал следы, признаки всего того, что он оставил на этом пути, отнимающим у него годы его жизни. Но как ни старался, ничего, напоминающее ему прожитые дни, он не видел.

Старик ехал, и дороги, словно встав, приветствовали его, и проводив его в дальний путь, обратно расстилались на земле. Всё это повторялось с такой упорядоченностью, что он даже не мог представить, что всё может произойти как-то по-другому. Иногда он невольно общался с дорогой, и утешался, делясь своим одиночеством.

Его одиночество словно впиталось в пустыню.
Дорога длилась.

ГЛАВА 7

На протяжении столького времени старик никак не мог забыть волнение, прожитое в тот день, когда он пустился в путь; он всё думал, как решился на этот шаг, заново переживая смятение, созданное в духе возвращения, навсегда отделившего его от будущего.

Всю свою жизнь он мечтал отделиться от существующей в его душе среды, к которой он так сильно привязался, и вернуть всё, что потерял в извилистых путях своей жизни. Он был уверен, что его судьба, его счастье связаны не с будущим, а с прошлым, которое осталось позади и превратилось в историю, хоть и причину этого он полностью не осознавал. Но годы чередовали друг друга, и всё протекало былым течением, и время гнало его в неведение будущего.

Наконец, это внезапное возвращение неожиданно изменило всё. Ему удалось осуществить это желание, с которым он жил всю жизнь, и теперь чувствовал таинственную свободу, несмотря на все тяготы странствия.

Порой он удивлялся, как ему удалось преодолеть этот дальний путь. Ему казалось, что дорога, ведущая с младенчества вплоть до настоящего мгновения, настолько длинна, что она не может уместиться в грани одной человеческой жизни, и преодолевая, её невозможно завершить.

«Но как же мне удалось преодолеть этот путь? Почему я не ощутил его бесконечность? Мне всегда казалось, что вся жизнь утекла незаметно, и я всегда был в полном неведении о жизни. Колесо времени крутилось так быстро, что мне было некогда осуществить свои мысли, желания, мечты. Всю свою жизнь я жаловался на краткость жизненного пути – так почему же этот путь тянется так долго, словно он бесконечен?».

Пустыня бесшумно дышала.

Дорога длилась...

* * *

Подсознательно он был уверен, что короткая человеческая жизнь недостаточна для возвращения назад в пределах пути, тысячалетиями длящегося в будущее, но ему ничего не оставалось, кроме как двигаться к намеченной цели, так как он пустился в этот пусть, отрекшись от будущего. Будущего для него уже не существовало, и он, даже при всём желании, не смог бы вернуться старой жизни, и теперь он был вынужден крутит колесо времени обратно, смирившись с волей судьбы.

Сейчас старик в одиночестве возвращался по пути, некогда преодолённому всем человечеством. Он словно находился в парусной лодке без штурвала, и попутный ветер отталкивал его в прошлое. Колесо времени крутилось назад, переворачивая обратно страницы некогда прожитой жизни.

Интересно, что привлекательнее – будущее с неизвестным концом, или прошлое, оставшееся за временем? Как-никак, прошлое уже прожито, и он повторно возвращался к этой прожитой истории. А будущее, в отличии от прошлого, была полна неизвестности, неожиданности. Таким образом, будущее, по сути, должно было быть более привлекательным, но как ни странно, его притягивало не будущее, а прошлое, история. Несмотря на встречающиеся трудности и препятствия, он хотел вернуться по пути, преодолённом предками, заново полюбоваться окаменевшим обликом истории, и понять суть создания. Ему казалось, что в отличие от прошлого, прошлое полностью укрыто легендами, благодаря чему оно хранит в себе тайны и странности всего мира.

* * *
Порой дорога целыми днями проходила сквозь огромные, обрывистые скалы, которые издали напоминали островки, рассыпанные по песчаному морю. Эти скалы изменяли первичный облик пустыни и придавали ей такой странный вид, что он забывал о своём местонахождении и чувствовал себя в совершенно ином, сказочном мире. Подняв голову, он оглядывался по сторонам, чувствуя себя героем волшебной сказки, которому предстояло выполнить трудное задание, чтобы воссоединиться с любимой. Лошадь неспешно передвигалась сквозь огромные скалы, и он концентрировал внимание, словно готовясь предотвратить какую-то надвигающуюся опасность. Проходя через пустынную территорию, покрытую скалами, он чувствовал себя гораздо сильнее и увереннее, и безнадёжность, охватившая его душу, немного утихала.   

Теперь он очутился в уголке пустыни, окружённом редкими скалами. Скалы, стоящие в ряд, были вытесаны так искусно, что придать им такую форму было невозможн даже самым острым инструментом. Чуть вдали дорога вела в огромную, каменную пещеру.

Он остановился возле входа в пещеру. Изнутри дул лёгкий ветерок, и он почувствовал, как прохлаждается тело, так долго томящееся под палящим солнцем. Старик слез с коня, чтобы вдохнуть эту прохладу, которая уже давно была позабыта. По сероватому потоку света, исходящего с другого конца пещеры, было понятно, что дорога не так уж и длинна. 

Потянув лошадь за узду, он осторожно, медленными шагами вошёл в пещеру. Стены и потолок пещеры имели такой странный цвет и облик, что он на мгновение почувствовал себя как в сказке.

Он шёл по дороге, проходящую сквозь пещеру, и ему казалось, что в течение этого времени он покинул этот мир и вошёл в совершенно другой. Возможно, именно с этими мыслями он, покинув пещеру, остановился и посмотрел назад, на путь, которого преодолел. Но это длилось недолго – усевшись на коня, старик продолжил путь.

Передвигаясь сквозь скалы, старик изредка останавливался и любовался в это невероятное чудо, созданное божественной рукой природы. Ему казалось, что эти скалы, рассыпанные по пустыне, живые, как люди, они всё видят, чувствуют, осознают. Он чувствовал, как на этой территории, окружённой скалами, его душа настроена на совершенно иной лад.

Каждая скала была вытесана по-разному, но отчётливо чувствовалась гармония, обобщающая, отождествляющая их. Словно в этом одиночестве мира скалы выстроились в ряд, словно собираясь исполнить какой-то танец. Некоторые из этих скал, утончённые под дуновением солёных ветров, напоминали грибы, некоторые были похожи на окаменелое животное, а некоторые – на памятник человеку.
Старик не знал, сколько ему ещё предстоит ехать сквозь скалы, рассыпанные по пустыне. Но он чувствовал, что скалы поддерживают его, и это успокаивало. 

* * *

Он ехал тысяча лет, не останавливаясь. Он ехал, не зная, куда держит путь, и когда достигнет намеченной цели. В каком-то уголке мира его призывало приятное, благоухающее чувство, успокаивающее его душу, и он продолжал путь, следуя за этим чувством.

Из дальней дали бесконечных лет выглядывал во весь рост его дед. Сидя на большом камне, дед изливал душу, выражая угнетающие боли прошлого, воспоминаний и прожитой жизни. Голос деда тянулся к нему сквозь пустоту времени, и старик, уповая на родную, задушевную гармонию этого голоса, пытался избавиться от внутреннего одиночества.   

Дед издали делал жесты, пытаясь что-то объяснить движением рук. Его подавленный, едва различаемый голос исчезал среди шепотов, развеиваемых ветром, и смешиваясь с голосами мира, превращался в заунывный шум. Он изо всех сил пытался прислушаться к голосу деда, проходящего сквозь пустоты истории, стучась оземь и разбиваясь вдребезги, но голос пролетал мимо, не касаясь его – как мираж, как воображение. 

Все родные голоса, оседшие в его сознании и памяти, стремились к нему, отталкивая друг друга, но ему хотелось разобрать среди этих бесчисленных голосов лишь голос деда. Он чувствовал, что другие голоса разбушевались так сильно и стремятся к нему для того, чтобы приглушить голос его деда.   
«Интересно, о чём мой дед хотел докричаться до меня? Ведь он же прожил целую жизнь, на своём веку увидел всякое, преодолел немало трудностей, лишений… Может, он знал что-то, связанное с моим странствием и намеченной целью? Может, он хотел предостеречь меня от какой-то надвигающейся опасности, или сказать мне что-то, имеющее для меня жизненно важное значение? Может, он хотел раскрыть мне какую-то доселе неведанную тайну о мире?».

Он хотел услышать, если и не слова деда, то хотя бы его голос. Ему казалось, что услышав голос деда, он поймёт по звуку голоса, что тот хочет ему сказать.
Но голос деда был неслышен – он выглядел как написанная картина. Его голос состарился, утратил былую силу, обрёл сероватый оттенок. Он хорошо знал этот родной голос, за которым крылась безвыходность, бессилие – он смог бы безошибочно узнать этот голос среди сотни различных человеческих голосов.
Он, незаметно для себя, вник внутрь голоса деда, и передвигаясь по голосу, чувствовал, что дед его же возраста…

Дорога длилась...

* * *

Над пустыней висели серые тучи, но эти тучи не выглядели как дождевые; с этих туч, разгоняемые тёплым ветром, вместо дождя сыпалась пыль, и из-за невыносимой духоты становилось невозможно дышать. Глядя на небо, душу человека охватывали печаль, боль, безнадёжность, и страх утери небом своего вечного облика.
Порой небо казалось ему как покинутый пчелиный улей – словно всё, что было на небе, скрылось в ячейках улея, и бесконечная пустота, охватившая небо, украсилась узорами этого улея.

Этот серый покров, под которым был укрыт весь мир, сильно докучал ему. Словно все цвета на свете, кроме серого, исчезли, иссякли, стёрлись с лица земли.  Возможно, если бы мир был обретён в какой-либо иной, пусть даже чёрный цвет, то это не докучало бы ему настолько сильно, так как даже чёрный цвет имеет определённую грань, после чёрной темноты непременно наступает ясный свет – но грань серого была неизвестна. Этот цвет был бесконечен, безграничен, и искать какой-то свет, какую-то ясность за этой серостью было уму непостижимо…

... Топот лошадиных копыт казался ему пульсом жизни, мира, самого существования. Словно всё прожитое он осознавал не умом и сознанием, а топотом лошадиных копыт. В те моменты, когда топот прекращался, ему казалось, что остановилось сердцу, и хотелось скакать, мчаться без остановки. «Господи, неужели вся моя жизнь пройдёт вот так, в седле?! Неужели впредь мне не видать покоя? Разве я не рождён человеком, как все люди? Так почему же моя участь так горька?».

Всё, что попадалось ему в глаза в пустыне, отличалось от доселе знакомого ему зрелища всего мира – причём, отличалось настолько, что порой он чувствовал себя жителем иного мира, и ему казалось, что проживает жизнь совсем другого человека.

…Внезапно старик почувствовал доселе незнакомый ему зловонный запах, и сразу же понял, что это зловоние исходит из человеческого трупа. Запах был настолько омерзительным, что впитывался аж в костный мозг, выворачивая его наизнанку.
Старик до сих пор ни разу не ощущал запах человеческого трупа. Но сейчас, ощутив это зловоние, он по многолетнему опыту осознал, насколько оно отличается от других запахов, существующих в мире.

Невыносимость запаха свидетельствовало также  о том, что это уже разложившийся труп. «… Куда же ведёт меня этот путь?.. Может, это зловоние – предостережение о том, что меня ждёт ещё более сложный, опасный путь?.. Может, мне вернуться?... Возможно ли это, есть ли путь назад? Если есть, то почему я колеблюсь, не вовзращаюсь, а продолжаю свою путь в никуда, в неизвестность?... Ну почему же я выбрал этот путь?».

Он всем сердцем желал покинуть эти места, умчаться отсюда прочь…

* * *
Но дорога длилась...

По ночам он слезал с лошади, чтобы отдохнуть, и лёжа на песке, ворочался с боку на бог, но сна не было ни в одном глазу. Однако наутро он чувствовал неимоверную бодрость – словно всю ночь спал глубоким сном. Не забывал и про лошадь – снимал с неё седло, стреножил и отпускал её отдохнуть. Эта лошадь была его попутчицей на протяжении многих лет, и он ничуть не сомневался в её верности, но в этой бескрайней пустыне он был вынужден осторожничать, так как остаться здесь без транспортного средства было равносильно смерти. 
По ночам жара немного спадала, и лёгкое дуновение из глубин пустыни снимало его усталость и погружало его в дрему – это придавало ему облегчение, восстанавливало силы. 

...Лёжа на песке, старик прислушивался к мёртвой тишине, царящей в пустыне. Жара немного спала, но от удушающего зноя усложнялось дыхание. Он подложил под голову сумку, в которой была вода в деревянном бурдюке, и очерствелый хлеб; это были его дорожные запасы, но сейчас ему не хотелось ни есть ни пить, несмотря на палящую жару.   

Пускаясь в путь, он долго думал, что бы взять с собой на память от долгой жизни, но ничего не нашёл – честно говоря, ему не очень-то хотелось иметь при себе что-либо, напоминающее о прошлой жизни. Он отрёкся от будущего и направился к прошлому, и теперь воспоминания о прошлой жизни не дали бы ему ничего, кроме грусти и печали. Именно эти мысли помогли ему отказаться от всего того, что напоминало бы о будущем, хоть и далось это ему не легко – прожитая жизнь преследовала его нескончаемыми воспоминаниями, и нередко напоминала о себе в его снах.

* * *

Некогда возвращение назад по пути, ведущему в будущее, пробуждали в его душе странные чувства. Пустившись в путь, ему хотелось собрать воедино свою прошлую жизнь, разбросанную по этому пути. Поэтому в пройденных путях он искал какие-то черты, признаки прожитой жизни, и смотрел на всё, что попадалось ему на глаза, совершенно иным взглядом. Однако всё, что он видел в пути, ведущем в прошлое, было ему незнакомо – ничего напоминающего какое-то мгновение из прошлого ему в глаза не попадалось. Словно и прошлое переменилось, превратившись в совершенно иной, чуждый для него мир.   

Единственное, что было знакомо на этом пути, это его дальность, утомительность и нескончаемость. Однако старик прекрасно понимал, что никакого выхода, кроме как ехать дальше, у него нет, и смирившись с этой мыслью, продолжал путь. Он осознавал, что этот путь превратился в неотъемлемую часть его жизни, и впредь не мог представить оставшуюся жизнь без этого пути.

* * *

...Услышав звук, напоминающий звон колокольчиков верблюжьего каравана, старик невольно поднял голову с горячего песка. Не веря своим ушам, он, затаив дыхание, начал прислушиваться к шёпоту кромешной тьмы. 

Ночь погрузилась в таинственную тишину – словно мир вокруг замер, течение времени остановилось.

Повторно услышав звон колокольчиков, старик присел. Он уже не сомневался, что этот звон, доносящийся сквозь пустынную тишину и ночную тьму, издаётся верблюжьим караваном.

«Что это за звон, проникающий сквозь пустынную ночь? Почему этот звон влечёт меня за собой? Ведь этот путь ведёт к истокам истории – так откуда же этот звон? Может, это мираж, или сон? Или может, мне мерещится?».

Он в жизни ни разу не сталкивался с верблюжьим караваном, и представление о караване имел только лишь от услышанного, прочитанного. Но он всегда мечтал присоединиться к каравану, пуститься в дальний путь, после дальней дороги переночевать в караван-сарае, и отдохнув, продолжить путь навстречу приключениям... Как жаль, что эта его мечта не осуществилась, и превратившись в грёзы, была похоронена в его душе.

Караван двигался по пустыне, нарушая дрему ночи, и шаги верблюдов ощущалось гармонией звенящих колокольчиков.

Он чувствовал, как его душа, его память трясётся под звоном верблюжьего каравана, доносящегося из глубины безбрежной пустыни, ощущал, как пр ту сторону этого звона замерла жизнь, замер весь мир – эти мысли придавали ему силы, возвращали к жизни.   

Этот задушевный звук, словно колыбель, успокаивала ему душу, и прислушиваясь к этому звону, у него тряслась душа, и хотелось оторваться, убежать от себя, бежать за этим звоном, догнать его и воссединиться с ним. 

Если бы он увидел караван, то спросил бы у кого-нибудь, где он находится, и долго ли ему ещё ехать до намеченной цели – однако дойти до кого-нибудь или до чего-нибудь в эту кромешную ночную тьму было невозможно.

Затаив дыхание, старик стоял, как истукан. Он хотел опустошить сознание, выплеснуть из памяти все звуки, собранные со дня появления на свет, чтобы отчётливо услышать звон колокольчиков.

А звон уже был слышен совсем вблизи – словно караван проходил в непосредственной близости от него. Теперь он слышал не только звон колокольчиков, но и хруст песка, доносящийся из-под верблюжьих ног. Старик боялся, что вскоре караван удалится, и он больше не услышит звон колокольчиков, не сможет определить его направление. 

Он долго прислушивался к ночной тишине, пытаясь определить, откуда доносится этот звон колокольчиков, но это ему не удалось. Словно этот звон доносился не из какой-то части пустыни, а из неоткуда, неведения, бесконечности.

Звон колокольчиков постепенно утихал, становился едва слышным. Он чувствовал, что на месте этого звона остаются горе, печаль и разлука, и ему никогда не удастся стереть его гармонию из своей памяти.

Старик встал, сел на лошадь и как угорелый, помчался за этим звоном. Он скакал так быстро, словно пытался догнать не пустынных путников, а караван всего человечества, и не догони он этот караван, лишится всех своих желаний и мечтаний.   

Он не знал, в каком направлении скачет, но был уверен, что направление выбрал верно, скачет в сторону каравана, и немного спустя, догонит его.
Но он ошибался. Через некоторое время почувствовал это, и остановив лошадь, прислушался к ночной тишине.

Звон колокольчиков окончательно утих, и пустыня погрузилась в былую тишину.
Старик слез с коня, и держа узду, направился к тому месту, где дремал. Ему казалось, что в этом месте он вновь услышит звон колокольчиков верблюжьего каравана. 

Но старик ошибался.
Вокруг царила мёртвая тишина.
Пустыня тяжело дышала.
Ночь длилась...

ГЛАВА 8

В солнечном зное таял даже воздух...

Пустыня нежилась под палящими лучами солнца.

Стая стервятников раздирала зловонную тушу животного, издавая душераздирающие крики. Старик пытался проехать мимо этих птиц, встречающихся ему всю дорогу, но невольно останавливался, не сдерживаясь наблюдать за этим страшным зрелищем. Дикие крики птиц, зловоние раздирающейся ими звериной туши волей-неволей занимали его мысли, словно предупреждая о больших трудностях, ожидающих его в пути к намеченной цели.

Но теперь, когда он, отрекшись от будущего, пустился в путь навстречу прошлому, все эти трудности и неопределённости не имели для него никакого значения. Он уже ничему не удивлялся, понимая, что всё, о чём отныне ему предстоит беспокоиться, будет связано лишь с путём, ведущим в прошлое, вглубь истории.

* * *
Утомительные, монотонные дни чередовали друг друга. Но не только дни – всё, что окружало его, было монотонным, до невозможности напоминало друг друга, и это нервировало, угнетало его. Эта монотонность царила и в самой пустыне, в её утомляющей бесконечности. Порой ему казалось, что в мире существует никакого другого цвета, кроме серого. «До каких пор будут продолжаться эти бесцветные дни? До каких пор я буду томиться в этой серой бесконечности?». Он пытался пробудить самые далёкие уголки своей памяти, в надежде найти ответы на эти  вопросы.

Изо дня в день он всё больше осознавал, что серый цвет впитался в его душу, сродни капле дождя, упавшей на сырую землю. Осознавая это, он ощущал, как невольно его сознание покидают другие цвета, существующее на свете.
Он никогда так сильно не осознавал тот факт, что мир красят именно цвета. Он не чувствовал это даже тогда, когда разные цвета не только радовали ему глаза, но и украшали всю его жизнь. Теперь, очутившись в этой бесцветной пустыне, он осознавал, насколько невероятной, таинственной силой обладают цвета. Он чувствовал отсутствие цветов, украшающих его жизнь, и не мог смириться с пустотой, вызываемой этой неполнотой в его душе.

Серый цвет был разостлан по всей пустыне, полностью укрывая весь мир.
Его сны тоже теряли свой цвет, свой дух, свою свежесть. Разноцветные страницы некогда прожитой жизни снились ему в сером цвете.

По ночам он засыпал с надеждой на то, что утром всё изменится и встанет на свои места, и с этим возвращением мир укутается в совершенно иной покров. Проходили дни, но ничего не менялось, и в русле этой неизменности рушились все его надежды и мечты. С каждым новым днём его тяготы ещё больше усиливались в этом сереющем мире, и он никак не мог смириться с тем, что отныне никогда не избавится от этого состояния.

Серый цвет продолжал течь, и этому течению не было ни конца, ни края; больше всего ему докучало именно отсутствие грани этой серости. За этой скукой стоял бескрайний мир, укрытый серым цветом, и осознание этого угнетало ему душу, и от томился в поперечных мыслях и безысходности.

* * *
Старику казалось, что всё это он видит во сне – пройдёт время, и проснувшись, он избавится от этой бескрайней пустыни и её бесконечной пустоты. Но время текло незаметно, и ничего не менялось. Он пытался разобраться, во сне ли происходит это всё, или наяву – но ничего не мог понять.

Иногда старику казалось, что он родился именно в этой пустыне, и с того момента, как родился на свет, передвигается на этой лошади по незвестному пути к намеченной цели, до которой ему не суждено доехать. В те моменты он думал, что это странствие – его участь, его жизненный путь, из которого ему никогда не выбраться, не избавиться...

Дорога длилась, время укорачивало ему жизнь...

* * *

Небо помутилось, растеряло ясность – складывалось ощущение, что через некоторое время начнётся светопреставление, и весь мир сравняется с землёй. В воздухе висел своеобразный запах, возникающий перед ураганом. Он до сих пор не ощущал в пустыне подобный запах, и из-за этого его душа томилась в беспокойстве.

Внезапно поднялся сильный ветер, подняв весь песок ввысь – старик быстро нагнулся к седлу. Началаясь песчаная буря. Постепенно увеличивающиеся песчаные столбы, кружась, исчезали за песчаными холмами. Каждый песчаной столб чередовался другим, и эти столбы меняли облик пустыни до неузнаваемости. Песчинки, взлетающие ввысь, оседали на холмах, постепенно превращая их в непреодолимые вершины.

Вдруг сильный толчок смёл песчаные холмы, сравнив их с землёй; тело старика охватила дрожь. Избавить его от этого кошмара могло лишь какое-то чудо.
А буря не утихала – наоборот, она постепенно усилялясь, качая пустыню как колыбель. Он чувствовал себя внутри этой колыбели, и из-за этого у него кружилась голова, его тошнило, выворачивало наизнанку.

Песчаные круговороты, взмывшие с пустыни, кружились с диким воем, упираясь об дно неба, и упорно сопротивлялись, словно пытаясь подпереть небесный свод, но не выдерживая давления, разбивались.

Сдавленный гул, доносящийся из глубины охваченной бурей пустыни, разбивался о песчаный покров, и исчезал. В этом гуле ощущался дух нетерпимости и безысходности. Старику казалось, что этот гул проходит сквозь него и исчезает в пустыне.

Сероватый песчаный туман, охвативший небо, воссоединило его с землёй, и разобрать что-либо вокруг стало невозможно. Всё было скрыто под песчаным покровом, и он потерял и путь, и направление.

Песчаная буря словно разбудила пустыню от вечного сна, и теперь пробуждение пустыни выражалось во всём, что попадалось на глаза.

Не слезая из седла, старик левой рукой держался за узду, а правой обнял шею лошади. Животное, чувствуя опасность, свесило уши, подчиняясь воле хозяина.
Лошадь с трудом сохраняла равновесие, чувствуя, как песчаной покров уходит из-под копыт.

Старик не знал, когда наконец остановится буря, и ему ничего не оставалось, кроме как переждать её.

Несмотря на ветер и бурю, в воздухе не ощущалась ни прохлада, ни влажность; в пустыне, как в обычные дни, стоял удушающий зной. Лишь усилился запах, который начал чувствоваться ещё до начала бури.

Старик чувствовал, что задыхается – ему не хватало воздуха, чтобы выдохнуть. Ветер задувал песок прямо ему в рот и ноздри, ещё больше затрудняя дыхание. Он снял рубашку и укутал голову, чтобы хоть как-то защититься от песка. Было ужасно жарко, но другого выхода у него не было; он мог погибнуть от удушья.
…Буря продолжилась всю ночь. Обняв шею лошади, старик переночевал в седле. Он боялся слезть с лошади, опасаясь, что утонет в песчаном море. Ближе к утру буря утихла, и вместе с ней исчез таинственный гул, доносящийся из глубин пустыни.
Внезапно старик почувствовал усталось и утомление, и осознал, что силы покидают его.

Подняв голову, он прошёлся взглядом по дальним горизонтам.

После бури пустыня погрузилась в глубокий сон.

* * *

Неопределённость и безнадёжность, вызванные неведением о предстоящем пути, терзали ему душу. Старик томился в ощущениях, вызванных странствием в никуда, не зная, что ему делать дальше, куда ехать…

Вокруг грудами лежали разложенные человеческие тела, белоснежные скелеты. Старику казалось, что господь привёл его в эту пустыню не для осуществления какой-то мечты, неизвестной даже ему самому, а для того, чтобы умереть, попрощаться с жизнью, смешаться с этими мертвецами и стать постоянным обитателем этого пустынного кладбища под открытым небом. Его тело разложится, смешается с песчинками и исчезнет в недрах бескрайней пустыни.

ГЛАВА 9

Лошадь, словно позабыв о сидевшем на ней хозяине, замедлила путь, прислушиваясь к какому-то непонятному звуку, доносящемуся из глубины пустыни. Этот голос был настолько приглушенным, что его могло услышать только животное, и оно двигалось под притяжением этого звука. Лошадь не только замедлила шаги – она полностью переменилась, и если бы сейчас старик взглянул на неё со стороны, то не узнал бы в ней свою лошадь.

Но старику сейчас было не до лошади – он погрузился в свой серый мир. Всё, что было впитано в его память с детства, потеряла свой яркий облик, исчезнув в серости, и эта серость прятала его прошлое, воспоминания о прожитой жизни. 
Постепенно в его душе пробуждалось холодное чувство безразличия, и ему хотелось бросить всё на произвол судьбы. «Будь что будет... Всё равно, человек обречён смерти… Такое волнение, беспокойство абсолютно ни к чему… Нет, нет! Меня страшит не смерть, а эта неопределённость жизни и судьбы…

Но по какой причине я появился на свет? Почему я живу в этом мире – только потому, что когда-то покинуть его? Как можно объяснить причину временного существования в этом вечном мире? Имеет ли смысл проживать целую жизнь, полную гнёта, печали и терзаний?

Куда движется этот мир? И до каки пор он будет двигаться? Правильно ли я поступил, пустившись в путь, ведущий в прошлое, отрекаясь от прошлого? К чему я стремлюсь этим решением?»

Эти безответные вопросы сильно утомляли его, перемешивая его мысли и сознание.
Лошадь неспешно продолжала путь, и из-под её копыт доносился ритм и гармония жизни, времени, всего мира. Словно с прекращением этого ритма и гармонии приостановилось бы и течение жизни.

Не внимая этому ритму и гармонии в топоте лошадиных копыт, старик сидел в седле, держа в руке узду. Но ему казалось, что хоть и узда лошади у него в руке, сама лошадь ему не подвластна. Словно какая-то таинственная, невидимая сила тянула животное за собой, и старик, как бы ни старался, не смог бы приостановить движение лошади.

На мгновение старику захотелось потянуть узду, дабы проверить, подвластно ли ему управление лошадью, но тут же передумал, испугавшись, что эти мысли окажутся реальностью.

Пустыня тяжело дышала...
Дорога длилась...

* * *

...Услышав какой-то таинственный, едва различаемый голос, старик остановился. Его словно звали тихо, осторожно, чтобы никто не слышал, упорно призывая куда-то.

Приставив руку к уху, старик прислушался. «Что это за голос, сбивающий меня с пути? Откуда он доносится? Что мне теперь делать – ехать дальше, невзирая на голос, или как?».

Словно какое-то чувство в глубине души гнало старика вслед за этим голосом. Ему хотелось догнать этот голос и прислушаться к сказанным ему словам; однако, как ни старался, догнать голос ему не удавалось. Чем дольше он стремился к голосу, тем больше тот отдалялся от него. Старик боялся, что голос окончательно отдалится и исчезнет. Он чувствовал, что в этом порывистом голосе, доносящемся из глубины пустыни, кроется какая-то тайна, адресованная лишь ему и связанная с его жизнью и участью, поэтому ему очень не хотелось, чтобы этот голос покинул его.

Возможно, с этим голосом его связывал лишь страх, вызываемый одиночеством. Он боялся, что не встретит никого, с кем можно было бы посоветоваться, пообщаться, что-то спросить. Поэтому ему не хотелось, чтобы этот голос прерывался, так как само существование этого голоса утешало его, указывая на то, что за этим голосом стоит человеческая жизнь. 

Голос разбивал и уносил с собой тишину пустыни.
Дорога длилась…

* * *

Но голос не отпускал его, удерживая невидимым притяжением и не позволяя удалиться. Он словно очутился в волшебстве голоса, и как ни старался, избавиться от этого волшебства не мог, и безостановочно крутился вокруг этого голоса. Голос пробуждал старые воспоминания, застывшие в туманных горизонтах его памяти, проясняя его сознание. За этим голосом издавалась знакомая песня, спрятавшаяся в недоступности проясняющейся памяти, и звуки этой песни вызывали в его душе непреодолимое волнение.   

«Что это за песня такая? Почему она так близка моей душе? Почему я, ни с того – ни с сего, посреди пустыни слышу эту песню? Какая связь между этой песней и тем далёким голосом, угнетающим мою душу?».

Дорога длилась...

ГЛАВА 10

Старик ушёл в свой мир, не обращая внимание на нескончаемую дорогу; его память всё ещё занимала песня, с позабытыми словами, ритмом, гармонией...

Он никак не мог вспомнить, где мог услышать эту песню. Эта песня, впитавшаяся в его память, в его душу как волшебная, таинственная легенда, уводила его в дальнюю даль, в чудесный мир, куда не доходили даже воспоминания. «Отчего же моя память так притупилась? Не могу вспомнить даже самые простые вещи. Может, этой песни и отродясь не было, и это просто обман души?».

Погружаясь в мысли об этой песне, он невольно превращался в совершенно другого человека, и словно самые прекрасные моменты его жизни возвращались на крыльях этого ритма, этой гармонии.

Далёкие звуки позабытой им песни отрывали его от себя, и уводили вдаль. Старику казалось, что между этой песней и этой дальней дорогой, ведущей в прошлое, есть скрытая, непонятная связь, и эта песня откроет ему какой-то секрет, связанный с его странствием. Поэтому он изо всех сил ворошил память, пытаясь во что бы то ни стало вспомнить эту песню.

Но память не поддавалась – он никак не мог вспомнить эту песню, переживая странные чувства.

Дорога длилась…

* * *

Ему казалось, что он пустился в вечный путь, который никогда не завершится, будет длиться до бесконечности, не имея конечного пункта, и вся его жизнь пройдёт на этом пути.

лошадь встала, словно пригвоздившись к земле. Вздрогнув от внезапной остановки животного, старик оторвался от мыслей, и подняв голову, огляделся; не заметив ничего странного, понукал лошадь, чтобы продолжить путь. Однако животное стояло, навострив уши, словно чувствуя какую-то надвигающуюся опасность, и стучала копытами, пытаясь предупредить хозяина.

Старик насторожился – не будь впереди опасности, лошадь продолжила бы путь, хозяин хорошо знал своего спутника.

– Кто здесь? – крикнул старик, пытаясь определить, кого испугалась лошадь.
Сначала ответа не последовало, но затем поднялась груда песка и превратилась в человеческий силуэт.

Старик остановился перед этим силуэтом, пытаясь определить, откуда доносится голос. Когда голос звучал, силуэт терял человеческую форму, развеивался и смешивался с воздухом, и завершив слова, заново обретал былой облик.

– Уйди с дороги! – сказал старик.

– А я не пересёк тебе дорогу, чтобы уходить! – ответил силуэт.

– Если бы не пересёк, то лошадь бы не остановилась, уйди! – настойчиво потребовал старик.

Превратившись в песчаный столб, силуэт упёрся в небо, а затем вновь обрёл былой облик:

– Мне нужно кое-что спросить, старик! – сказал он.

– Спрашивай, я тебя слушаю!

– Я хочу узнать, почему ты едешь в прошлое? Ведь все люди стремятся в будущее...

Старик замер. «Действительно, а почему я еду в прошлое? Зачем мне нужно возвращать историю вспять?».

– Не знаю, - ответил он.

– Нет, знаешь – иначе не пустился бы в этот тяжёлый путь.

– ...

– Ты ищешь бессмертие...

– ...

– Поэтому возвращаешься назад, в прошлое...

– Нет, бессмертие мне ни к чему...

– А для чего тогда возвращаешься в прошлое? Зачем тебе это?

– Не знаю, - повторил старик.

Но слова силуэта заставили старика задуматься. «Может, действительно, я ищу бессмертие? А на что мне оно? Ведь все люди, вместе с которыми я живу, общаюсь, привязывают меня к жизни, рано или поздно умрут – ради чего же мне жить после этого? Нет, бессмертие мне ни к чему, у меня и в мыслях не было искать его. Мне достаточно прожить столько, сколько мне предписал господь. Никто не может обвинить меня в том, что я претендую на бессмертие. В прошлое меня влечёт совершенно иная цель...».

Но вряд ли кто-то мог теперь сказать, что это за цель...

* * *

Лошадь, словно зная дорогу, шагала вперёд, не меняя направление. В его душе царило холодное безразличие, свойственное людям, оставившим свою жизнь на произвол судьбы. Качание лошади не утомляло его – даже наоборот, успокаивало, снимало усталость. Его уже не пугала бесконечность этого пути. На лошади он чувствовал неимоверную лёгкость. Он уже не думал о том, что его может ожидать его в конце этого пути, однако в глубине его души бушевала тоска, которую он никак не мог вывести из сознания.

ГЛАВА 11

Его ноги завязли в стременах седла. Складывалось впечатление, что он отныне не сможет вытащить ноги из стремян, и сел он на лошадь для того, чтобы никогда с неё не слазить, а продолжать путь, пока не доедет до намеченной цели.
Он чувствовал, что изо дня в день душа его стареет, и старость, наступающая в пути, наполняла его сознание странными, непонятными чувствами.

А лошадь, как ни в чём не бывало, продолжала путь, не обращая внимания на всадника.

В воздухе висел удушающий запах тлеющего угля – словно что-то жгли, палили в огне, и от этого запаха гари его тошнило, буквально выворачивало наизнанку.

* * *

Небо настолько приблизилось к земле, словно протянув руку, можно было дотронуться до облаков. На мгновение ему показалось, что пустыня – это огромный котёл смерти, а небо – крышка этого котла, скоро эта крышка захлопнется и котёл смерти начнёт кипеть.

* * *

Старик ощущал прохождение этого пути сквозь историю не разумом и сознанием, а всей душой и телом. И хотя в начале пути он не верил, что воссоединится с историей, но теперь всеми фибрами души осознавал, что находится на лоне истории. Эти мысли усиливали его волнение, душу охватывали странные, непонятные чувства. Он чувствовал, как оживает душа, словно на ветвях его памяти начинало цвести всё то, что было позабыто с тяжёлой руки времени на протяжении тысячелетий.

Старик никогда не подумал бы, что может так приблизиться к истории. Но как ни странно, он не только приблизился к истории, но и смело вошёл и передвигался по её просторам.

История была настолько живой, что невозможно было не ощущать её существование.

* * *

Постепенно на его пути попадались стаи стервятников. Чем дальше он двигался вглубь пустыни, тем больше ему встречались тела покойников. Словно для того, чтобы умереть, нужно было добраться до недоступности пустыни и попрощаться с жизнью именно здесь.

«Может, меня привела в глубины этой пустыни именно рука смерти? А когда же она наступит? Сколько мне ещё нужно ехать, чтобы встретиться со смертью?».
...Отталкивая друг друга дикими воплями, стервятники раздирали зловонные человеческие тела. Страшные крики птиц, смешиваясь, превращались с ужасающий, душераздирающий шум, вызывая непреодолимый страх.

Раньше старик всегда наблюдал за стервятниками издали, и обходил их стороной, не желая видеть, как они раздирают человеческие тела. Но сейчас в его душе неожиданно возникло желание поглядеть на трапезу этих птиц в непосредственной близости.

В детстве, когда на животноводческой ферме, находящейся неподалёку от его родного села, погибали животные, пастухи волочили их тушу поодаль от пастбища, на непригодный участок. А стервятники тут как тут – учуяв запах мертвечины, сразу же прилетали и начинали раздирать разлагающуюся тушу. Детвора, вооружившись палками, приближалась к стервятникам, и птицы тут же взмывали ввысь. Детям не удавалось разглядеть стервятников с близкого расстояния, и бегая вокруг зловонной туши, наблюдали за полётом этих птиц.

Не все воспоминания, связанные со стервятниками, были воспоминаниями детства, и он не помнил ни одного момента из дальнейшей поры жизни, в котором фигурировали бы стервятники. Теперь же, направляясь к прошлому, навстречу истории, он встречал стервятников чуть ли не на каждом шагу.

С этими воспоминаниями старик направил лошадь на находящуюся поблизости стаю стервятников. Вблизи крики птиц были слышны ещё громче. Их вид был не менее страшен их голоса. Но птицы продолжали раздирать тело, не обращая на всадника никакого внимания.

Птицы почувствовали приближение старика, и подняли голову. Старик остановил лошадь. Стервятники с удивлением глядели на этого странного всадника, нарушившего их трапезу среди бела дня в этой безлюдной пустыне.

Когда стервятники подняли голову, старик с изумлением заметил, что эти птицы невероятно похожи на людей. На их маленьких, округлённых рылах, напоминающих лица близких людей, одновременно скрывались черты младенчества и старости. Глядя на птиц, в его душе пробуждались непонятные ощущение. Он чувствовал на себе изумленные взгляды птиц, и это ещё больше усиливало его беспокойство.
Старик осознавал, что сходство стервятников с человеком связано с тем, что эти птицы питаются человеческой плотью, и чувствовал, что страх, вызванный этим сходством, уходит вглубь далёких детских воспоминаний.

Во взглядах уставившихся на него птиц он ощутил страсть к крови и желание растерзать стоящего перед ними человека. На мгновение ему показалось, что стервятники готовы наброситься на него и разодрать его вместе с лошадью.
Один из стервятников взлетел, и низко покружившись, спустился на землю. Но к туше не пошёл; словно этим действием он просил старика удалиться и не мешать им питаться.

Устрашающий вид разодранной туши вызывал неимоверный ужас. Птицы стояли, повернувшись хвостом к туше, словно оберегая её от старика, и подавляя нервы, ждали, когда этот человек, наконец, удалится.

Но старику не хотелось уезжать. Наблюдая за стервятниками, он чувствовал, что эти дикие птицы, которых он всю свою сознательную жизнь тщетно хотел увидеть вблизи, придают его памяти теплоту, и в его душе пробуждались какие-то родные, задушевные чувства к этим птицам. Старик осознавал, что эта задушевность связана с далёкими воспоминаниями детства, но не решался подходить к ним близко, глядя на их окровавленные губы. Во взглядах и движениях стервятников отчетливо чувствовалось неимоверное беспокойство.

Во взглядах птиц ощущалось также безразличие и отчуждение. Словно птицы пытались дать ему понять, что между ними нет ничего общего, и они хотят, чтобы старик оставил их в покое. Интересно, отчего во взглядах птиц царит такое отчётливое безразличие? Причина этого была непонятна.

* * *

Посреди ночи от открыл глаза; по всей пустыне раздавались стоны и вопли. Когда поздно ночью он ложился спать, от царящей вокруг тишины не осталось и следа.
Он открыл глаза, но всё ещё не оторвавшись от притяжения сна, не мог сообразить, откуда исходят эти стоны, раздающиеся по всей пустыне. Изредка среди стонов и воплей слышались также непонятные слова, звучащие на каком-то незнакомом ему языке; но даже не понимая значение этих слов, он отчётливо осознавал в них мольбу. Он чувствовал, что этот голос, доносящийся до глубины ночи, мрака, пустыни и беззвучия, привязывает его к себе какими-то невидимыми нитями, и между им и голосом кроется какая-то тайна, связанная с его судьбой – эти мысли сильно взбудораживали его сознание. Старик изо всех сил пытался подавить бушующее волнение, но это ему не удавалось – получается, что в какую-то запамятованную пору своей жизни он оказался среди этих голосов, напоминающих стоны и вопли, и пережил эту боль.

Эти стоны и вопли звучали со всех сторон с одинаковым тембром. Эти голоса словно двигались к нему, обвивались об него, как бы в поисках пощады, и пытались вникнуть в его тело и душу. Вникая в его мозг, они притупляли его сознание.

Стоны и вопли приглушали все другие звуки, годами оседшие в его памяти. В этих голосах скрывалось нечто, привязывающее его к себе, теребящее его душу и сознание, но старик, как ни старался, не мог осознать тайну и причины этой привязанности.

Эти голоса, окружившие старика, начали докучать ему, и хотя в кромешной тьме никого не было видно, он отчётливо видел эти голоса. Словно всё, что находилось в этой бескрайней пустыне, скрылось за этими стонами. Пустыня полностью погрузилась в стоны.

А стоны постепенно усилялись, сотрясая пустыню. Он хотел избавиться от этих голосов, но никак не мог понять, куда ему идти – голоса были повсюду. Он чувствовал, что голоса окружили его, и понимал, что освободиться из этого окружения невозможно. Стоны словно разбивались вдребезги, превращаясь в голосовые частички, и каждая из этих частичек превращалась во множество голосов и охватывала всю пустыню.

Махая руками в темноте слепыми движениями, старик положил руку на один из голосов, стонавших перед ним, и начал осторожно гладить его пальцами. Почувствовав на себе ласку, голос немного умспокоился, но это длилось всего мгновение. Молчание голоса испугало старика, у него обмякли пальцы, и он остановился. Старик почувствовал, как из голоса, которого он ласкал, в его душу льётся какой-то теплый поток. 

Стоны полностью заполонили пустыню, как муравьиный рой; старик ощущал в темноте тяжесть впившихся в него взглядов, и боялся, как бы движущиеся на него голоса не придушили его, раздавив его под собой.

Голоса то утихали, то усилялись, и разбивая ночь, двигались вглубь темноты.
Сильные голоса подавляли слабых, и стон раздавленных под их ногами голосов раздавался по всей пустыне. Порой стоны неимоверно усилялись, словно кого-то потрошили живьём.

Старик изо всех сил пытался отогнать от себя эти нападавшие на него голоса, отталкивая их руками и ногами, но голоса упорно продолжали нападать на него, словно пытаясь отомстить за какой-то грех, содеянный в прошлом.

Веками подавленные стоны, пробудившись в одно мгновение, присоединились к тысячи других голосов и сотрясали небо и землю. Волны этих стонов, развеивающиеся по всей пустыне, постепенно увеличивались и поглощали всё. В этихз стонах скрывались боли и муки исчезнувших судеб, завершившихся, уничтоженных жизней. Но с завершением жизней и судеб, боли и муки покинули тела и продолжали жить отдельно, угнетая человека.

Старик понимал, что эти стоны остались как примета умерших людей, навсегда покинувших этот бренный мир. На мгновение он подумал, история живёт в виде нескончаемых стонов завершившихся жизней.

Внезапно старику показалось, что эти стоны, охватившие всю пустыню, желают вернуться в когда-то покинутые души, или не желая жить без тела, ищут, куда бы поместиться.

Старик испугался. Испугался, как бы стоны, нападающие на него, не влезли ему в душу.

Неожиданно поднялся ветер. Дуновение ветра, проходя сквозь пустыню и кромешную ночную тьму, развеял в его душе приятную прохладу.

У него слипались глаза, сильно хотелось спать.

Старик лёг на песок, и тут же заснул.

* * *

Стоны не прекратились даже во сне – стоило ему закрыть глаза, как вновь очутился в притяжении этого голоса. Но голос, раздающийся во сне, не был похож на на человеческий стон – это было нечто, похожее на вой, издающийся от дикой, нестерпимой боли. Словно небесный свод, опустившись на землю, сжимал своей тяжестью весь мир, время, историю. Под небесным стоном сжимались не только мир, время, история, а абсолютно всё, находящееся на земле, стоная и пытаясь избавиться от этой тяжести. Однако это сопротивление было бесполезным, бессмысленным. Стон раздавался из бездонной глубины – словно кто-то заткнул рот мира, времени, истории, и голос, которому было неоткуда выйти наружу, глох внутри, разбиваясь вдребезги… 

...Он не помнил, сколько времени прошло. Открыв глаза, увидел, как горизонты обрели золотистый оттенок. Пустыня, сверкающая в блеске зари, тяжёло дышала в прежнем темпе. Вокруг царила абсолютная тишина – от стонов и воплей, раздающихся вчера по всей пустыне, не было и следа.
Старик подошёл к дремлющей лошади, стоящей чуть вдали.
Впереди длилась нескончаемая дорога.

* * *

Продвигаясь вглубь пустыни, старик видел, как по всей пустыне разбросаны человеческие черепа, которых становилось всё больше и больше. Черепа катились за ним, бормоча что-то на своём языке. Старик хоть и не понимал, о чём они говорят, но интуитивно осознавал, что они просят его остановиться и выслушать печальную историю об их горькой судьбе. 

Старик опасался общаться с черепами, слушать их, выслушивать их рассказы. Ему казалось, что стоит ему заговорить с черепами, как они раскроют ему доселе неведомую, страшную тайну. Это не на шутку пугало его, и он продолжал путь, стараясь не обращать внимания на черепа. 

Но однажды любопытство одержало верх, и старик не выдержал. Остановив лошадь рядом с одним из черепов, принялся разглядывать его.

Череп трясся под ветром, скатываясь направо и налево, и порывисто рассказывал о мучениях и горях, пережитых за всю свою утомительную жизнь.

Череп, сдавшийся капризам горячего песчаного моря и отпустивший себя на произвол судьбы, нёс в себе тайны и неведения жизни, всего мира. Он говорил не на человеческом, а на каком-то другом, непонятном, неизведанном языке, из-за чего разобрать его слова было невозможно. Улыбка черепа пропиталась в его кости, и он пытался поведать окостенелыми взглядами обо всей своей жизни. 
Однако, по движениям черепа, по тембру его голоса можно было понять, что всё в его памяти помешалось. Он словно искал на лице, в глазах и движениях стоящего перед ним человека знакомые черты далёких лет, прожитых в недоступном прошлом, в детстве, когда он любил и был любим, когда у него была семья и дети, когда он ощущал разлуку, волнения и мучения. Он пытался найти в этих глазах что-либо связанное с теми годами, но ничего не вспоминая, метался в волнении.   

Череп словно пытался узнать, что произошло в мире после его ухода, интересовался судьбой покинутых им родных и близких. Но упорядочить в сознании вопросы, связанные с далёким прошлым, ему не удавалось, и он продолжал катиться под дуновением пустынного ветра.

Глядя на череп, старик пытался представить себе годы, прожитые в жизни хозяина этого черепа. Возможно, когда-то хозяин черепа был всемогущим властелином, правящим целым миром и вершащим судьбы тысячи людей. Но однажды он, как и все другие люди, завершил свой жизненный путь, пройденный в мучениях, заботах, страданиях и прочих перипетиях бренного мира. И от всемогущего властелина нынче остался лишь сухой череп, катящийся в пустыне по течению времени.

Пустыня безмолвно плескалась…
Дорога длилась...

ГЛАВА 12

С тех пор, как старик пустился в путь, мысли о смерти ни на мгновение не покидали его. На самом деле, он боялся не самой смерти, а мучений, вызванных смертью, и этот страх ежесекундно впитывался в его душу и тело, заставляя забыть о близости, задушевности смерти.

Старик видел, чувствовал руки смерти, страстно протянутые в его сторону. Единственное, он не знал, откуда начинается граница между жизнью и смертью.
Его беспокоил страх умереть, не достигнув намеченной цели. Старику казалось, что достигнув намеченной цели, в его душе не останется больше никакого желания, никакой мечты, и он с лёгкостью покинет этот мир. Но чем дольше длилась дорога, тем больше в его душе бушевал страх умереть, не достигнув намеченной цели.
Его пугала также опасность остаться лицом к лицу со смертью. Возможно, именно по этой причине он в последнее время начал всё больше задумываться об одиночестве. «А почему одиночество так сильно пугает меня? Разве я не нахожусь в одиночестве среди окружающего меня общества на протяжении всей своей сознательной жизни? Или пускаясь в этот путь, я не думал, что отныне вся моя жизнь пройдёт в одиночестве? Так отчего же я так беспокоюсь?»

Возможно, его больше всего беспокоило даже не страх одиночества, а упрощение смерти. Если жизнь полностью обрела бессмысленность, и человек превратился в ненужное существо, и никто, независимо от имени и известности, не пользовался вниманием, по-другому, скорее всего, было уже невозможно... Ибо его полное равнодушие к смерти было вызвано упрощением жизни. В условиях бессмысленности жизни равнодушие к смерти становилось обыденностью. Если жизнь бессмысленна, то утеря чего-либо бессмысленного вряд ли беспокоило бы кого-либо...

Серый туман давил на пустыню.
Дорога длилась...

* * *

Иногда, оглядываясь назад, всё в течении времени казалось ему в виде цепных звеньев. В дальних потёмках истории чернели редкие звенья временной цепи: его прадед, дед, отец... жизни каждого из них были связаны в цепь в их могилах. Но цепь этим не заканчивалась – он и сам, покинув мир, станет одним из звеньев этой цепи. Эта цепь, звенья которой были связаны между собой временными отрезками, не имела ни начала, ни конца. Эти звенья продолжались, связываясь между собой течением времени и жизнями, прожитыми в этом течении.

Но история разъест эти звенья, и некогда, оглядываясь назад, он не заметит ничего, кроме пустоты.

Он чувствовал, что его душа и страсть разжёвываются между звеньями этой цепи, тянущейся в течении времени.

Время текло безостановочно.

* * *

Полностью потеряв надежду на завершение этого странствия, притянувшего его своим волшебством, старик уже относился ко всему с полным равнодушием. Эта бесконечно длящяяся дорога, которой не было видно ни конца, ни края, была похожа на сражение человека с самим собой, продолжительность и условия которого были неизвестны. Но это было сражение, отказаться от которого, отступая и сдаваясь, было невозможно.

Продолжая этот бесконечный путь, он забывал обо всём, и монотонный топот лошадиных копыт звучал в его ушах как во сне, так и наяву.
Он чувствовал, как изо дня в день страсть к сражению бушует в его душе всё сильней, и он слышит рёв этого сражения. Этот рёв был настолько задушевным, что он не мог думать ни о чём другом, кроме как сдаться ему. Старик осознавал, что страсть к сражению, бушующая в его душе, так же бесконечна, как и эта дорога. Но что это за сражение, почему мысль о нём так сильно занимала его?
Старик до сих пор никогда не переживал подобную страсть к сражению с самим собой. Эта страсть, довлеющая над его душой и телом, призывала его в прошлое, полное тайн, противоречий и странностей. Именно это сражение удерживало его на ногах.

Дорога длилась...

ГЛАВА 13

Услышав слабое журчание воды, старик остановил лошадь, и приставив левую руку ко лбу, осмотрел бескрайнюю пустыню, но ничего не заметив, понукал лошадь и продолжил путь. Немного спустя, журчание начало усиливаться, и вдали он заметил нечто, напоминающее речную долину. Подъехав поближе, он увидел, что посреди пустыни течёт широкая река.

Он уже долгое время не видел ни реку, ни море, ни родник – и теперь журчание реки вызвало в его душе необычайное волнение. Внезапно он вспомнил давно позабытый случай, преданный вечному забвению.

Но в реке текла не вода, а серая, густая, илистая жидкость. 

Это не было обычным с глинозёма и горных пород – в реке с немым журчанием текла грязь и помои исторических веков.

По густому течению реки вразброс плавали человеческие черепа, и кружась в водовороте, уплывали прочь. Черепа были испачканы илом, и черты их лицевой части было не разобрать.

Стоя на берегу реки, старик глядел на течение и плывущие по нему человеческие черепа.

«– Неужели мне предстоит перейти эту реку?!» – спросил он у себя.

«– Нет, переходить эту реку будет нелегко!» – он тут же ответил на свой вопрос.

«– А что же мне делать? Может, где-то через реку есть мост?».

«– Какой мост в пустыне, где нет ни души?».

«– Может, это очередное испытание? Но до каких пор я буду подвергаться испытаниям судьбы?».

Не найдя ответа на собственные вопросы, он начал передвигаться на лошади вдоль реки и искать мост, чтобы перейти эту широкую реку.

Немного проехав вдоль течения реки, он остановил лошадь и оглянулся. «Может, мне ехать назад, в обратном направлении?» - подумал он про себя.

Ему казалось, что если проехать к истоку реки, то перейти её будет легче, так как ближе к устью реки её русло становится шире и глубже.

«Где мне теперь найти мост посреди пустыни? Может, именно здесь заканчивается путь в прошлое? Ведь прокладывать мост через такую широкую реку просто невозможно... Даже если бы это было возможным – кто бы занимался этим, для кого? Может, я попусту обманываю, мучаю себя?».

Но другого выхода у него не было – если бы он свернул лошадь и вернулся назад, в направлении того места, где он отрёкся от будущего и пустился в путь к прошлому, то доехать до того места ему не хватило бы жизни. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как продолжить путь и ехать в к истоку реки.

Дорога была по-прежнему длинной, тяжёлой, утомительной. Ему казалось, что хоть и нет моста для того, чтобы перейти реку, он обязательно должен встретить что-то вроде моста, или какую-то постройку, с помощью которой можно будет перейти реку. Иначе перейти её будет невозможно, и ему придётся ехать к истоку реки.
С тех пор, как его дорогу пересекла река, всё в его представлении изменилось, и укрылось совершенно иным покровом. Теперь, передвигаясь по устью реки, он думал о том, откуда такая широкая река берёт свой исток, как она умещается в своё русло и куда течёт – он никак не мог себе представить всё это.

Он ехал вдоль реки, так же, как и ехал по пустыне – отдыхая по ночам, передвигаясь днём, но не было видно ни истока реки, ни какой-либо постройки, по которой можно было бы перейти реку.

Река текла по пустыне одинаковым темпом, монотонно журча; время воротилось вспять.

* * *

После многодневной езды, встретив на реке узкий, белый мост, старик вздохнул с облегчением. Вопреки его ожиданиям, дороги, ведущие в прошлое, были открыты, и он смог бы перейти реку с помощью этого узкого моста. Река, пересекающая ему дорогу, обезнадёжила его, а встретив этот мост, он в одно мгновение позабыл обо всех своих мучениях.

Подъехав к мосту, старик увидел, что его основание и поручни полностью состоят из человеческих костей. Он слез с лошади, и привязав животное к поручню моста, начал с изумлением разглядывать эту странную постройку, проложенную через реку.
«Даю голову на отсечение – тут кроется какая-то тайна... Иначе, как можно построить мост из человеческих костей? Как может этот хрупкий мост выдержать мой вес вместе с лошадью?».

Старик ещё раз оглянулся, дабы выяснить, что к чему; вдоль устья реки лежала лишь песчаная пустыня. И вдруг он понял, почему этот мост построен именно из человеческих костей. Передвигаясь по пустыне, он нередко замечал на песке человеческие кости. Видимо, строителям моста, не нашедшим в пустыне никакого другого материала, пришлось построить его из человеческих костей.

Старик понял, что этот костяной мост – единственный способ, чтобы перейти реку. После долгих колебаний он осторожно подошёл к мосту, и схватив узду лошади, с опаской наступил на мост. Мост был ненадёжен, но другого выбора у него не было, поэтому ему не хотелось терять время зря.

Лошадь испугалась и попятилась назад, но затем, осторожно наступив на человеческие кости, начала передвигаться вперёд.

Под ногами страшно хрустели кости, и старик всё сильнее тянул лошадь за узду, желая как можно быстрее выбраться на берег. Но лошадь была напугана не меньше его – она шагала медленно, у неё глаза от ужаса округлились глаза.

Старик боялся, что напуганная лошадь бросится в илистую реку, и он, оставшись в пустыне совсем один, без транспорта, погибнет. Поэтому он пытался не показывать свой страх, дабы не пугать животное ещё больше.

Но больше всего страшно было оттого, что мост под их ногами сильно качался, словно вот-вот обрушится и рассыпится в реку. Под ногами всё ещё дробились кости, издавая омерзительный хруст.

Лошадь в ужасе поржала, и чтобы не терять равновесие, упёрлась копытами об мост и перестала двигаться.

Старик был в полной растерянности, не зная, что делать. Мост был настолько узок, что возвращаться назад было невозможно, а двигаться вперёд не хотела лошадь – она стояла без движения, отказываясь идти дальше.

Старик изо всех сил тянул лошадь за узду, но животное, сомневаясь, что мост выдержит его вес, боялось отрывать копыта с моста.

Мост качался, вызывая тошноту и головокружение.

Старик обратил внимание на следы, оставленные на мосту. Все следы вели в обратную сторону. Это пугало его – он чувствовал, что одна из причин качания моста заключается именно в этом.

* * *

Вскоре старик почувствовал, что качание моста постепенно ослабевает – он начал осторожно тянуть узду, так как ему ничего не оставалось, как двигаться вперёд и выбраться на противоположный берег реки. Вопреки его ожиданиям, лошадь сделала шаг в направлении к нему, и начала осторожно двигаться вперёд. Животное словно тоже осознавало сложность ситуации и понимало, что во что бы то ни стало нужно перейти реку.

А мост медленно качался, вызывая у старика тошноту и головокружение.

Он закрыл глаза, чтобы хотя бы немного смягчить головокружение и отвлечься от течения реки. Сейчас он больше всего боялся потерять равновесие из-за головокружения и утонуть в илистом течении бурной реки. Поэтому он изо всех сил пытался удержаться на мосту, осторожно ведя лошадь за собой. Он старался не торопить животное, чтобы оно не испугалось и не упёрлось вновь копытами об мост.
Дорога к другому концу моста – на тот берег реки казалась ему настолько длинной, словно это не он преодолевал этот нескончаемый путь по пустыне.

Выбравшись на тот берег, он вздохнул с облегчением, ощущая, что избежал страшную опасность.

Оглянулся. Золотистые лучи заходящего солнца утекали, смешиваясь с илом реки. Застреножив лошадь, он лёг на горячий песок, чтобы отдохнуть и прийти в себя после столь сильных пережитых волнений, и тут же заснул.   

* * *

Во сне, как и наяву, весь мир казался ему полностью серым, туманным; стоило закрыть глаза, как всё укрывалось серым покровом.

Во сне всё виделось ему в тесноте; сам он словно был заточен в клетку, и со всех сторон был окружён железными прутьями. Возможно, именно из-за этого он, сколько ни спал, не мог избавиться от усталости, и каждое утро просыпался вялым, невыспавшимся.   

Просыпаясь по утрам, он чувствовал, что у него полностью пропало ощущение времени – он не помнил, как долго спал, какое сейчас время суток. Поначалу это докучало, нервировало его, но позднее он привык к этому.

Двигаясь вглубь истории, он чувствовал, до чего упростилось всё то, что когда-то сильно изумляло его. Теперь он сожалел о том, что раньше даже не мог представить, что жизнь настолько обычна, мир настолько прост. Весь мир изменился в его глазах, обрел совершенно иной оттенок, и это казалось ему довольно странным, сужало память…

Он уже не торопился – отныне торопиться не имело смысла. Однако, эта мысль не придавала ему облегчение – наоборот, усиливала его волнение.

Дорога длилась...

ГЛАВА 14

Вдали он заметил мутное пространство, напоминающее толпу людей, и понял, что это царство духов, о котором говорил Светлый дервиш. 

Старик помнил, что Светлый дервиш досконально объяснил ему, сколько будет длиться дорога в царство духов, подробно описал ему это царство и строго поручил разыскать Седого дервиша, вручить ему узелок и дальше действовать исключительно по наставлению Седого дервиша.

«Ты не забывай, что едешь в Царство духов. Попасть в это царство суждено не каждому», - говорил Светлый дервиш, давая понять, что путь в царство духов отнюдь не лёгок; ворота в это царство открываются для посетителей лишь раз в тысяча лет, и если он не успеет, или же по какой-либо причине упустит эту возможность, то все его старания пойдут насмарку.

Старик попытался вспомнить и другие подробности, сказанные Светлым дервишем по поводу царства духов, но ничего другого вспомнить не смог. Всё, что имелось в его памяти касательно слов дервише, расстаяло и исчезло в течении времени.
Дабы удостовериться в правильности направления, он спросил у прохожего:

– Мне нужно в царство духов – я правильно еду?

Вопрос старика вызвал у прохожего странную улыбку, но тут же спрятав улыбку, прохожий протянул руку вперёд:

– Правильно едете… Царство духов вот там, - ответил он.

Поблагодарив, старик продолжил путь. 

Издали он увидел каменный щит, на котором было выгравировано «Царство духов», и вздохнул с облегчением. И именно здесь, у ворот царства духов он почувствовал усталость, накопившуюся от дальней дороги – утеряв ощущение времени, он не помнил, как долго ехал к этому царству. 

Возле дворца было так много людей, что яблоку негде было упасть. Поэтому он сначала нашёл подходящее место для лошади и привязал животное. Затем, нащупав узелок, переданный Светлым дервишем, направился ко входу во дворец.
Внезапно он растерялся, увидев, как несколько человек бежит к нему.

– Что вам нужно? Вы продаёте дух, или покупаете? – спросил один из них.

Другой схватил его за руку:

– Пойдём со мной! – сказал он. – Всё, что вам нужно, я сделаю.

– Оставьте его в покое, это мой клиент! – громко промолвил низкорослый мужчина. – Я заметил его раньше всех...

Эти люди начали тянуть его, расталкивая друг друга – старик огляделся, пытаясь избавиться от них. Но увидев, что ни от кого вокруг помощи он не дождётся, начал осторожно пятиться назад.   

Вдруг, откуда ни возьмись, появился высокорослый мужчина с кнутом в руке, и разогнав толпу, обратился к старику:

– Не обращайте внимания, - сказал он, - это спекулянты духа.

Увидев бурмистров в специальной одежде, контролирующих вход и выход из дворца, старик ощутил в душе непонятное чувство, напоминающее страх.
Бурмистры проверяли всех, кто входил в дворец, некоторых допрашивали, расспрашивали, кем будет и зачем явился; а тех, в ком видели подозрительную личность, передавали издали наблюдающим за ними охранникам. Но никто из бурмистров не обратил внимания на старика, и он свободно прошёл через входную дверь. 

Но как только он вошёл во дворец, некто незнакомец – видимо, обнаружив в нём чужеземца – шепнул ему едва слышным голосом:

– Будь осторожен, твой дух могут украсть!

– Как это? 

– На этом рынке полно воров и грабителей...

– На каком рынке? Это разве не царство духов? – разволновался старик, подумав, что перепутал дорогу.

– Ты что, с луны свалился? – засмеялся его собеседник, почувствовав волнение старика. – Когда это было-то… Уже много лет, как царство превратилось в рынок.
Старик хотел что-то сказать, но промолчал, опасаясь, как бы разговор не ушёл в ненужное русло. Но не успел сделать пару шагов, он услышал за спиной шёпот и обернулся:

– Если тебе нужна помощь, скажи, не стесняйся!

– Мне нужно встретиться с Седым дервишем, - поспешно заявил старик, словно ожидая это предложение. – Вы не могли бы сказать, где я могу его найти?
Собеседник смерил старика взглядом:

– Не утруждайся, - ответил он. – Встретиться с Седым дервишем нелегко.

– Почему? В чём причина?

– Тысячи, десятки тысяч людей, также как и ты, стоят в очереди, чтобы встретиться с ним…

– Мне нужно увидеться с ним в что бы то ни стало, - промолвил старик со строгостью, не подобающей его возрасту и телосложению. – Иначе я не уеду отсюда! Мне нужно ему кое-что передать, и мне поручили не доверять эту вещь никому.

Услышав эти слова, собеседник вызвал стоящего неподалёку юношу:

– Сынок, проводи гостя в резиденцию Седого дервиша, - поручил он ему. 

Не промолвив ни слова, старик последовал за юношей.

Дорога, ведущая в резиденцию Седого дервиша, проходила сквозь царство, через узкие, завитые улицы. Юноша быстро шёл впереди, и порой, замедляя шаги, ждал, чтобы старик догнал его. Старику сложно было успевать за юношей, но он следовал за ним, не говоря ни слова.   

Узелок, переданный Светлым дервишем, старик держал в руке, сильно прижав к груди, словно боясь, что потеяет его, или кто-то украдёт. Он знал, что если узелок потеряется, его встреча с Седым дервишем станет невозможна, и его прибытие в царство духов после столь долгого, тяжёлого странствия, будет бессмысленным.

Внимательно разглядывая всё, что попадалось в пути, старик даже не почувствовал, как они пришли к резиденции Седого дервиша.

Они остановились у резиденции, окружённой камышовым забором. Возле дверей резиденции стояла огромная толпа. Людей, прибывших на встречу с Седым дервишем, было так много, что они окружили резиденцию многослойным кольцом. Большинство людей, стоящих в очереди, были больны и обессилены, и ожидали свою очередь, лёжа на земле. 

Юноша указал на большой купольный шатёр, окружённый забором:

– Седой дервиш живёт вот в этом шатре, - сказал он и попрощавшись со стариком, удалился.

Но к Седому дервишу старика пропустили не сразу. Возле дверей резиденции двое охранников резко встали на его пути:

– Без очереди нельзя, - сказал один из них.

– Этот узелок передал Светлый дервиш, - промолвил старик, - и поручил мне лично вручить его Седому дервишу.

Услышав про Светлого дервиша, один из охранников отошёл и скрылся среди шатров. Вернувшись через некоторое время, он сообщил старику, что Седой дервиш сейчас общается с духами, и попросив подождать окончание этой церемонии, указал ему место на белом, плоском камне. Старик сел и начал ждать.

Вскоре охранник вновь вошёл в шатёр Седого дервиша, и вернувшись, попросил старика последовать за ним. Они прошли между палатками, расположенными в дуговой форме, и остановились возле купольного шатра.

Седой дервиш встретил старика очень приветливо.

– Этот узелок передал вам Светлый дервиш, - сказал старик.

–  О том, что будет весточка от Светлого дервиша, я узнал ещё вчера, во сне, - ответил Седой дервиш.

Эти слова удивили старика, но не промолвив ни слова, он протянул узелок дервишу. Не взглянув на узелок даже краем глаза, Седой дервиш передал его костлявому мужчине с бородой до колен, который стоял рядом с ним в ожидании поручений. 

– Я отрёкся от будущего, и еду навстречу к прошлому, - заявил старик.

– Я всё знаю, не нужно ничего рассказывать, - ответил дервиш, и смерив взглядом старика, продолжил: - В твоём теле живёт мёртвый дух. Его нужно воскресить! 

– Разве такое возможно?

– Нельзя заранее говорить об этом…

– Как по-вашему, долго ли это займёт?

– Это тоже неизвестно.

– ...

– Сперва мне нужно вызволить твой дух из тела и осмотреть – и только после этого могу назвать точный срок.

Сознание старика занимали утверждения о превращении царства в рынок, и ему очень хотелось перед началом церемонии осмотреть рынок духов.

– У меня к вам просьба, - обратился он к Седому дервишу, - Если вы не против, мне бы хотелось пройтись по рынку на пару часов… 

– Пожалеешь, - ответил Седой дервиш.
Но в душе старика бушевало неугомонное любопытство, и он продолжал настаивать:

– Я проделал долгий, тяжёлый путь, и не могу уехать, не увидев рынок духов. Очень вас прошу, позвольте мне просмотреть рынок.

– Ну, если ты так настаиваешь, я не могу отказать тебе, - согласился дервиш. Эти слова вызвали у старика улыбку.

Дервиш вошёл в шатёр, и вернувшись с серебряным подносом, протянул старику миску, наполненную какой-то жидкостью:

– Сначала возьми, выпей это, - сказал он.

Удивлённо смерив дервиша взглядом, старик спросил:

– А что это?

– Не бойся, пей, - ответил дервиш. – Это эликсир, я приготовил его собственными руками. 

Старик приподнёс миску к губам и отведал – жидкость была безвкусной и тошнотворной, старик не смог сделать ни одного глотка.

– Не оставляй, пей до конца! – потребовал дервиш.

– Не могу – меня тошнит.

– Если не выпьешь, то ходить на рынок не имеет смысла.

– Почему?

– Не выпив этот эликсир, невозможно увидеть духов…

Слова дервиша подбодрили старика, и тот, собрав волю в кулак, выпил содержимое миски до дна.

Не успел старик поставить пустую миску на поднос, как почувствовал, что тело резко ослабевает, что-то покидает его душу, и он становится невесомым, как в безвоздушном пространстве. У него кружилась голова, и он закрыл глаза, чтобы удержать равновесие.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Седой дервиш.

– Земля уходит из-под ног, хочется взлететь.

– Вот теперь можешь идти на рынок.

Седой дервиш позвал одного из охранников, окруживших шатер, и сказал ему:

– Отведи гостя на рынок, пусть погуляет. Не торопи его, пусть пройдётся по рынку, сколько захочет. Но не оставляй его одного, не спускай с него глаз.
Войдя на рынок, он почувствовал, как сжимается, трясётся душа. Он не мог узнать себя – словно стал совершенно другим человеком. Очутившись в окружении духов, он был в полной растерянности.

Этот рынок полностью отличался от всех рынков, где он побывал доселе – даже от рынка времени, на котором он очутился некоторое время назад. Рынок времени, хоть и выглядел довольно странно, но на том рынке такого сильного волнения старик не ощущал.

Рынок кипел, как муравейник – тут яблоку негде было упасть. Рынок был настолько огромным, что его обойти полностью было невозможно даже за несколько дней.
Осторожно, не торопясь, старик следовал за охранником, оглядываясь вокруг и пытаясь вникнуть в тонкости этого бескрайнего рынка.

На рынке кто-то продавал, кто-то покупал, а кто-то просто прогуливался по рынку, словно не решаясь что-либо купить. Но выражение лиц людей, находящихся на рынке, казалось ему очень странным. Людей с подобным выражением лиц он доселе нигде не видел.

В отдельной стороне рынка последовательно стояли клетки. Старик спросил у охранника, для чего нужны эти клетки, и тот в ответ вздохнул:

– Это пленные духи, - сказал он.

– Пленные?

Охранник кивнул.

Старик остановился возле старой, ржавой клетки. Дух смиренно сидел в углу клетки, смирившись с неволей, и полностью утеряв чувство изумления, уставился в одну точку холодными, безразличными взглядами.

В одной из клеток дух бился, метался, пытаясь освободиться, избавиться от заточения. Видимо, этот пленник никак не хотел смириться со своей участью.
Чуть в стороне от пленных духов продавались кастрированные духи. В отличие от пленников, кастраты были более чувственны, оптимистичны. В их действиях ощущалась игривость – уродство их среды обитания превратилось для них в образ жизни, они осматривали прохожих наглыми взглядами и беспечно улыбались.
Старик всё больше изумлялся увиденному на рынке. К нему подошёл какой-то человек:

– Вам нужен живой дух? – спросил он. – Я могу помочь вам. Клянусь душой, я не лгу!

Старик ничего не ответил.

Усталый, обессиленный человек бродил по рынку, бормоча под носом:

– Я годами ношу в себе мёртвый дух, и никак не могу избавиться от него. Ради Всевышнего, помогите мне! – увидев старика, он остановился, и смерив его взглядами, продолжил путь.

Другой человек жаловался на утерю духа:

– Я понятия не имею, где потерял свой дух. Весь мир переворошил, но его нигде нет – словно под землю провалился. Я уже не могу терпеть, бездушность сильно угнетает меня. Не знаю даже, что делать...

На рынке встречались и бесхозяйные духи, желающие продать самих себя. Но торговля была скудной, и они лишь попусту скитались по рынку. Увидев покупателя, они приставали к нему как банный лист и буквально дрались между собой ради клиента.

К ним направлялись несколько духов, словно поняв, что эти двое оказались на рынке совсем недавно. Подойдя к ним, духи протянули к ним руки. Растерянный старик стоял как истукан.

– Что вам нужно? – спросил он едва слышным голосом.

– Не связывайтесь с ними, - сказал охранник. – Это духи-попрошайки, позорят нас при всех.

Один из попрошаек обратился к старику:

– Откуда ты прибыл?

Не успел старик ответить, как охранник рявкнул на попрошаек:

– Уйдите прочь – не то сейчас бурмистра позову!

Услышав о бурмистре, духи бросились врассыпную.

Где-то в углу, в тени тонкой, как занавеска, стены сидели старушки с морщинистым лицом, и перебирали чётки. У изголовья старушек, напоминающих живых трупов, собралась толпа. Увидев удивлённые взгляды старика, охранник сказал:

– Они вызывают духов.

– Неужели им действительно удаётся вызвать духов? – спросил старик с явно заметным любопытством.

Охранник озадаченно покачал головой:

– Не могу сказать... Если честно, я не верю, чтобы в этом царстве кто-то, кроме Седого дервиша, смог бы общаться с духами. Но что поделать – их торговля никак не оскудевает, а даже наоборот, расширяется изо дня в день.

С рынка они вернулись в подвечерье. Солнце уже зашло, но в воздухе по-прежнему висел душный зной. Тени облаков, образовавших на небе необычные узоры, создавали странное зрелище. Прогуливаясь по рынку, старик даже не заметил, как пролетело время, но сейчас он чувствовал сильную усталость.

Седой дервиш встретил старика у дверей:

– Досыта прогулялись?

– Благодарю вас, почтенный дервиш, - кивнул старик в ответ.

– Я был против того, чтобы ты ходил на рынок, - сказал дервиш. – Но увидев, как ты настаиваешь, не захотел помешать тебе. Уверен, ты уже жалеешь о том, что сходил на рынок. Можешь даже не признаваться – по твоёму лицу видно, что сильно жалеешь.

– Лучше бы я послушался вас, - ответил старик – Такого потрясения я никогда в жизни не переживал.

– А я и не сомневался в этом... – улыбнулся дервиш...

– Куда дух, куда рынок? Если на рынке торгуют духом, то какой смысл в этой жизни, почтенный дервиш?

Седой дервиш глубоко вздохнул:

– Наверно, ты уже слышал, что до рынка здесь было царство. Рынком оно стало позже. Но ни один человек не сможет объяснить причину этого. Честно говоря, я и сам не знаю, почему царство духов незаметно превратилось в рынок...

– Я был потрясён, услышав об этом, - ответил старик.

– Не мучай себя, - сказал дервиш. – Сейчас я воскрешу твой дух.

– А что значит воскрешение духа, почтенный дервиш?

– Это возвращение духа к себе, к своему истоку...
Старик ничего не ответил. Седой дервиш извинился и прошёл в крытую келью, расположенную на другом конце шатра, чтобы переодеться. Вскоре он вернулся, но старик не узнал его: тело дервиша исчезло, остался один лишь дух.
Растерявшись от изумления, старик осторожно огляделся по сторонам, и увидел, что не только Седой дервиш, но и всё остальное вокруг обрело совершенно иной облик, и мир вокруг состоит только лишь из голых духов.

Старик с изумлением глядел на происходящее, не соображая, что ему делать.
Внезапно раздался негромкий звук бубна, и дух дервиша начал вполголоса напевать. Его голос был таким мелодичным, что дурманил сознание человека, лишая его разума. Старик, позабыв обо всём, даже о своём существовании, был околдован под притяжением голоса, издаваемого духом дервиша, и этот голос, словно уводил его за собой, как волшебный магнит. Из голоса выглядывали неведанные тайны истории, разбросанные по бесконечности времени. Всё, что было в его памяти и сознании, было пленено волшебством и притяжением голоса, и безвозвратно иссякло...

Вскоре старик погрузился в глубокую дремоту, и очнувшись, увидел Седого дервиша у изголовья.

– Ну что, пришёл в себя? – спросил дервиш.

– Кажется, я заснул, - ответил старик.

Дервиш улыбнулся:

– Нет, ты не заснул. Я хотел оживить твой дух, а для этого нужно было усыпить твоё тело.

– Ну что, всё закончилось?

– Нет, я не смог, - ответил дервиш, с сожалением качая головой. – Мне не удалось вызволить твой дух из тела.

– Почему?

– Понятия не имею... Такое ощущение, что твой дух заблудился в теле.

– Как это? Как может дух заблудиться?

– Я тоже удивляюсь этому. На самом деле, по твоему телу бродит нечто, похожее на дух, и я пытался преследовать его, но не смог.
Старик внимательно следил за движением губ дервиша, словно опасаясь не услышать какую-то важную информацию. Немного подумав, Седой дервиш сказал:

– На мой взгляд, это не дух, а нечто в облике духа.

– Я вас не понимаю, почтенный дервиш!

– Сожалею, но я и сам ничего не могу понять. За всю свою жизнь я сталкиваюсь с подобным впервые, - признался дервиш.

– ...

– Ты прибыл сюда из края, где царствуют злые духи?

– Не знаю...

– Говори, не стесняйся...

Старик одобрительно кивнул.

– Я так и думал, - промолвил дервиш.

– ...

– Твой дух находится под невероятной угрозой. Скорее всего, отчуждение твое духа связано с тем, что ты долгие годы обитаешь в царстве злых духов. Другого предположения у меня нет.

– И что же теперь будет, почтенный дервиш?

– Это нечто, обитающее в твоём теле, настолько отдалился от истоков и корней, что его обратное возвращение никак невозможно.

– ...

– Ты не жил своей жизнью.

– Может быть, я вообще не жил, почтенный дервиш...

– Может быть...

Седой дервиш подошёл и встал лицом к лицу со стариком. Не выдержав взгляды дервиша, старик отвёл глаза.

– Не печалься, - сказал дервиш, - я не вижу серьёзного препятствия на твоём дальнейшем пути.
 
Сказав, дервиш обнял старика и прижал к груди. Они долго стояли так, не промолвив ни слова. Старик чувствовал, как по телу распространяется задушевная теплота.

– Ложись, поспи, отдохни немного, - сказал Седой дервиш. – Впереди тебя ждёт долгое странствие.

– Благодарю вас, почтенный дервиш, - промолвил старик едва слышимым голосом.
Седой дервиш ответил на благодарность старика ласковой улыбкой.
Немного спустя, помощник Седого дервиша пригласил старика в постель, расстеленную в конце шатра.

Старик, не сняв одежду, лёг в постель. Но спать ему не хотелось – он интуитивно чувствовал, что если уснёт, то проснувшись, не увидит вокруг ни души, как случилось после встречи со Светлым дервишем.

Но сон безжалостно одолевал его, веки невольно смыкались.

Дальше он не помнил.

Проснулся старик под утро; встал, огляделся. Вокруг не было ни Седого дервиша, ни купольного шатра, ни толпы, окружившей резиденцию.
Осмотрелся, поискал лошадь; животное стояло именно там, где его привязал хозяин, войдя в царство духов.

От царства духов, превратившегося в рынок, по которому он бродил вместе с охранником Седого дервиша, и от толпы людей, копошащихся словно муравейник, не осталось и следа.

Впереди расстилалась бескрайняя песчаная пустыня.

ГЛАВА 15

Старику открывалось ужасающее зрелище, состоящее из бесчисленного количества сложившихся в кучу человеческих скелетов. Вся поверхность пустыни была укрыта человеческими костями, превратив её в открытое кладбище.

Старик невольно остановил лошадь, и начал с изумлением глядеть на это душераздирающее зрелище. Ему казалось, что пустыня уже закончилась, и песчаная поверхность перешла в груду костей. 

Открытое кладбище полностью поменяло цвет и дух всей пустыни, создавая страшное зрелище, которого он не мог даже представить себе.

«Двигаться вперёд, или вернуться назад?» - он не раз задавал себе этот вопрос на протяжении своего странствия, и даже зная на него ответ, невольно повторял его про себя.

Старику хотелось понукать лошадь и двигаться дальше, но мысли о том, что для этого ему нужно будет преодолеть это кладбище человеческих скелетов, вызывали у него неприятные ощущения. 

Внезапно он почувствовал, что в его душу оседает слепой мрак, и этот мрак давит не только на душу, но и сознание и мысли.

«Может, это зрелище кровавого сражения, случившегося в каком-то отрезке истории, признак какого-то смертельного боя?».

Раздумывая обо всём этом, старик остановил лошадь и глядел на поле боя, разостланное по всей пустыне. О подобных боевых сценах он когда-то слышал из уст, но воочию эту сцену он наблюдал впервые.

Это зрелище свидетельствовало о жестокости некогда произошедшей битвы, которая, скорее всего, велась не на жизнь, а на смерть. Вокруг скелетов вразброс лежали остроконечные камни различных размеров. В некоторых местах человеческие скелеты смешались с лошадиными, и было невозможно отличить их друг от друга.

Но несмотря на многовековое расстояние, глядя на скелетов, можно было отчётливо прочесть горькую, печальную участь человеческого рода, жаждущего крови и готового сражаться до самой смерти.

Старик чувствовал явно ощутимый запах крови, который заглушал в его сознании все другие запахи. Запах постепенно усиливался и впитывался во всё окружающее. От этого запаха его тошнило, буквально выворачивало наизнанку. Он огляделся по сторонам, пытаясь определить источник этого зловония; но в пустыне, где всё было обретено в серую пустоту, не было ничего такого, что могло бы издавать запах крови.

Подсознательно старик понимал, что этот запах исходит из истории, изнутри этой кровавой битвы. Это невыносимое зловоние, пропитавшееся в землю с кровью, пролитой вражескими сторонами, словно пробудилось именно с его прибытием. 
Старику казалось, что эта битва ведётся между человеком и миром, с какой-то невидимой, неведомой силой, царящей в мире – возможно, даже между жизнью и смертью. Причём, эта битва длится веками, и все попытки приостановить её безуспешны – ещё никто не смог положить конец этим битвам. А ведь на земле подобных битв произошло бесчисленное количество… И теперь, двигаясь вглубь истории, он становился невольным свидетелем всего этого.

Внимание старика, с изумлением оглядывающегося по сторонам, привлекло удивительное зрелище: ни на одном из скелетов не было черепа.
Не веря своим глазам, старик повторно осмотрелся по сторонам: он не ошибся, все скелеты – до единого – были без черепа.

* * *

Наблюдая за всем этим зрелищем, старик постепенно осознавал тайну и притяжение истории, понимая, что в этом мире нет ничего вечного и абсолютного; всё материальное обречено уничтожению, а творения под названием духовных ценностей – забвению. Смерть и забвение являются факторами, обусловливающими истинную сущность мира и дополняющими облик жизни во взаимосвязи.   

Осматривая горькие, печальные зрелища, уничтоженные предками, старик думал про себя: «Это ли называется историей? Этим ли веками хвастает, гордится человечество? Это ли оно считает уроком, этим ли оно руководствуется, устраивая своё будущее?»

Увиденные им зрелища свидетельствовали о том, что войны, прозишедшие на протяжении всей истории человечества, ничего не поменяли, и человечество от этих войн ничего не заработало. Теперь, глядя на поле битвы, ему казалось, что в этой битве не было ни победителей, ни побеждённых; вражеские стороны уничтожили друг друга до последнего человека, никто не выжил, не вернулся…
Старик пытался отогнать от себя заполонившие его душу чувства горести и печали. Его дух, оседший на разрушения, руины истории, напоминал ему о чём-то родном, задушевном, заставляя хть ненадолго забыть об одиночетсве в этой безлюдной пустыне. 

ГЛАВА 16

Старик всё ещё с изумлением глядел на это ужасающее зрелище. Это были его предки, а само зрелище осталось в наследство для будущего от древней истории. 
Ничто, увиденное им доселе – ни рынок времени, ни стая змей, ни разрушенная мельница, ни мост, построенный из человеческих костей над илистой рекой, ни царство духов, превратившееся в рынок не потрясли его так сильно, как это поле битвы.

Просматривая эти руины истории, он представлял себе живой лик этих людей, превратившихся в скелетов, оживляя в воображении некогда произошедшую здесь кровавую битву. Порой ему слышался топот копыт и ржание лошадей, а иногда откуда-то звучали порывистые человеческие голоса, напоминающие стоны и мольбу о помощи. Эти голоса, угнетающие ему душу, свидетельствовали об эпохе рыцарства в круговороте истории, в котором он находился. Иногда голоса обрывались, словно исчезая куда-то; затем возвращались, и были слышны крайне отчётливо, словно звуча на расстоянии шага. «История превратилась в руины – так почему же не исчезли эти голоса? Может, это именно эти голоса увековечивают историю и ведут её в будущее?».

Прислушиваясь к этим, то звучащим, то исчезающим голосам, у старика прояснялось сознание, и ему казалось, что двигается не по истории, а среди духов, утерянных человечеством...

* * *

Старик слез с лошади и начал шагать среди этой груды скелетов, заполонивших всю пустыню. Ему казалось, что движется не на открытом кладбище, а внутри самой смерти.

Скелеты лежали так густо, что ему негде было наступать. Он тянул узду, заставляя лошадь следовать за ним. Но животное, напуганное увиденным зрелищем, опасался делать шаг, и кости, касающиеся его копыт, заставляли его вздрагивать в ужасе.

Старик осторожно двигался вперёд, с изумлением оглядываясь вокруг – такого ужаса он не переживал никогда в жизни.

Кости скелетов, высохшие под знойным солнцем на протяжении веков, смешались друг с другом и потеряли былой облик – это свидетельствовало о том, что битва шла врукопашную. Эти враждующие при жизни люди, покинув мир, позабыли об этой вражде под притяжением кровной памяти, и лежали рядом. Теперь, спустя столь долгое время, было невозможно определить, кто из них был виноват, а кто невиновен; всё было искусно перемешано в вечном котле истории.

Передвигаться по полю битву становилось всё сложнее. Порой ему некуда было наступать, и он обчищал дорогу, отталкивая скелеты.

Белая скелетная гладь всё длилась, и старик не знал, как долго ещё это будет продолжаться. Возможно, его дорога отныне прокладывалась именно под скелетами...
Лошадь, то ли привыкнув к передвижению посреди скелетов, то ли отвыкнув пугаться от этого зрелища, больше не вздрагивала, а спокойно следовала за хозяином, полностью подчинившись его воле. 

Старик увидел впереди круглый плацдарм, на котором, чуть вдали друг от друга, лежали два скелета, и невольно остановился. 

Отсутствие рядом с ними другого скелета свидетельствовало о том, что битва завершилась сражением между этими двумя. После того, как столкнувшиеся лицом к лицу войска полностью истребили друг друга, эти двое встретились, и сразившись до конца, завершили эту жестокую битву. С завершением битвы завершилось всё.
Рядом с ними лежали металлические короны, железные доспехи и узорчатые куски орудий, что обнаруживало в них полководцев, или правителей. Возможно, зачинщиками этой кровавой битвы были именно они, и битва завершилась с их гибелью, или же, была направлена в иное русло – во всяком случае, определить это спустя тысячелетия было невозможно…

Рука одного из них была срублена  локтя, а у другого был насквозь пробит череп. По расположению скелетов было отчётливо видно, что они бились до последнего.

* * *
Уже несколько дней, как старик продолжал путь, расталкивая скелеты и открывая себе дорогу, и это сильно утомило его. А ложиться спать по ночам вообще превратилось в какую-то пытку. Он очищал себе место от скелетов для ночлега, но сна не было ни в одном глазу – в окружении груды костей чувствовал себя в аду. Кроме того, он был вынужден целый день двигаться пешком, и из-за этого боль в ногах мучила его всю ночь, прогоняя сон. Но пути назад не было – и ему ничего не оставалось, кроме как продолжить путь.

Скелеты постепенно редели, и старик понимал, что поле битвы скоро закончится. Но что будет потом – было неизвестно; возможно, впереди его ждало ещё большее кладбище скелетов...

Из-за скелетов, повсеместно укрывших пустыню, он полностью позабыл цвет и облик пустыни. Теперь, видя даже небольшые песчаные участки, он радовался, с нетерпением ожидая появления открытой пустыни.

Дорога длилась...

ГЛАВА 17

Глубокой ночью он проснулся от запаха, смешанного с пылью и песком – этот запах принёс пустынный ветер. «Что это за запах? Почему он нарушил мой сон этой кромешной ночью?».

Подняв голову, старик вдохнул этот странный запах. Этот запах, исходящий из глубин пустыни, помогал ему забыть зловоние от мертвечины и крови, пропитавшееся аж до костного мозга. Этот запах чем-то напоминал запах молока; в нём ощущалось нечто волшебное, таинственное, напоминающее ему его младенчество и детство, первые годы его жизни, но он никак не мог вспомнить, в какую именно пору первые ощутил этот столь знакомый, задушевный запах, трепящий ему душу и тело.

Старик ощущал этот запах не только обонянием, а также и лицом, глазами, щеками –всеми частями тела, и никак не мог оторваться от его необычайного притяжения. Смешиваясь с ночью, мраком и бесконечностью пустыни, этот запах менял аромат, благоухание всего мира, создавая доселе неведанную, непрочувствованную ауру.

* * *

Теперь в пустыне ему посюду встречались черепа. Они катились за лошадью, преследуя её по пятам – они пытались догнать старика, словно боясь, что он ускачет от них, и они не смогут сказать ему что-то важное.

Черепа, скатывающиеся по горячему песку, создавали страшное, ужасающее зрелище. Лошадь, пугающаяся этим зрелищем, скакала ещё быстрее, пытаясь оторваться от них. Но это было бессмысленно – черепа, встречающиеся им по дороге, тоже присоединялись к скатывающимся сородичам, стараясь догнать его.

Перебивая, перекрикивая друг друга, черепа пытались что-то рассказать ему, издавая странные голоса, чтобы остановить старика. А тот не понимал, что от него хотят эти скатывающиеся за ним черепа, и это пугало его ещё больше. Он внимательно глядел на них, но никак не мог понять, откуда раздаются их голоса.
Старик всячески пытался ускакать и избавиться от черепов, но в то же время чувствовал необычайное беспокойство на их лице, понимая, что это не просто так. Словно эти черепа знали что-то, о чём хотели осведомить этого человека, раскрыть ему какую-то неведомую, страшную тайну. Возможно, они хотели остановить его, сообщить, что в конце этого пути его ждёт мрак, или же рассказать, чем увенчается это странствие. Но старик никак не понять невнятные слова черепов, но не останавливался, опасаясь раскрытия какой-то страшной тайны. Поэтому он изо всех сил нукал коня, пытясь во что бы то ни стало ускакать от преследующих его черепов.

В моменты, когда ему удавалось оторваться от черепов, его душа обретала спокойствие – напряженные нервы успокаивались, и он немного приходил в себя. На следующий день, когда встречающиеся ему в пустыне черепа катились за его лошадью, всё начиналось сначала.

С тех пор, как ему начали встречаться черепа, он окончательно потерял сон. Даже не видя их, он чувствовал, что они всюду преследуют его.

Один из скатывающихся за ним черепов заметно отличался от остальных. На щековых костях этого черепа, который, отдалившись от своих сородичей, катился, не издавая и звука, чувствовалась доброта и задушевность. Странный свет, исходящий из глазных отверстий, постепенно увеличивался и превращался в проникающие взгляды.

У этого черепа не было ни толики того беспокойства, что чувствовалось в голосах и движениях других черепов. Он просто катился за стариком, не издавая ни звука и пытаясь не отставать от своих шумных сородичей. Старик тайно заглядывался на этот череп, стараясь понять причину его отставания от других черепов.

* * *

Гулубокой ночью он проснулся от слабого, еле слышимого шепота. Не понимая происходящее, привстал, и полусонными взглядами осмотрелся вокруг. Небо было тусклого, сероватого цвета, не было видно даже лучика света. Прохладное дуновение, исходящее из глубины пустыни, немного охлаждала висящий в воздухе зной, развеивая приятную, освежающую душу прохладу.

Но в его душе бушевало непонятное беспокойство и волнение – словно кто-то следил за ним со стороны, и крадучись, наблюдал за его действиями. Он знал, что беспокойство в его душе должно иметь какую-то причину, и пытался найти источник этого тихого шёпота.

Над пустыней повисла тяжесть ночи. Он вновь прошёлся взглядом по кромешной тьме ночи, но ничего не заметил; подумав, что этот звук ему приснился, он вновь подложил сумку под голову и лёг на спину, и в это время услышал этот шёпот заново. Он встал, и оглянувшись, увидел неподалёку череп, белеющий в ночном мраке. Старик вздрогнул, попятился назад.

– Чёрт побери! – буркнул старик.

– Не бойся, - промолвил череп шёпотом.

Старик понял, что это тот череп, который катится за ним вдали от своих сородичей, следит за ним издали и говорит на понятном ему языке, и успокоился. Огляделся – нет ли рядом других черепов? Этот череп был один.

– Что ты от меня хочешь? – воскликнул старик. – Из-за вас мне нет покоя ни днём, ни ночью! Уходи, я спать хочу...

– Мне нужно сказать тебе кое-что, - заявил череп.

– Я слушаю тебя!

– Даже не знаю, с чего начать...

– Уже начни с чего-нибудь... – раздражённо рявкнул старик.

– Не нервничай, пожалуйста!

Эти слова ещё больше вывели раздражённого старика из себя:

– Какого чёрта ты не даёшь мне спать в столь позднее время?

– В другое время – невозможно, и ты это прекрасно знаешь...

– Скажи честно – это они тебя прислали ко мне, чтобы допросить меня?

– Нет, нет, я пришёл тайно, о моём прибытии никто не знает, - ответил череп. – Мне нужно сказать тебе что-то очень важное!

– Ну так скажи, чего тянешь-то? – раздражённость старика постепенно превращалась в любопытство.

– Я уже давно ищу возможность встретиться с тобой наедине, но это никак не удавалось. Честно говоря, немного остерегался тебя, и именно из-за этого откладывал нашу встречу. Наконец, решился встретиться с тобой – подумал, что потом может быть уже поздно. Я ведь чувствовал, что ты отличаешь меня от других черепов, и это придавало мне смелость. 

За всё время их общения старик не обращал внимания, что они общаются на одинаковом языке. Внезапно осознав это, он улыбнулся – впервые за время странствия он понимал язык встретившихся ему черепов, и спокойно общался с ним.

– А откуда ты знаешь мой язык?..

– А ты всё ещё не понял?

– Нет, объясни...

– Именно поэтому я и встретился с тобой в столь позднее время.

– Не понял...

– Я – твоя первая жизнь.

– …

– Именно благодаря этому мы понимаем друг друга.

Старик с изумлением глядел на череп, взгляды которого были наполнены призывами «возьми себя в руки», «успокойся», «не нервничай», но никак не мог угомонить бушующее в душе томление.

– Ты родился гораздо позже меня. После моей смерти мой дух перекочевал в твоё тело. Сейчас в тебе живёт мой дух.

– ...

– Я был твоей первой жизнью, понятно тебе?

– ...

– Я знал, что ты приедешь. Жду тебя уже тысяча лет. Точное время твоего прибытия не знал, но был уверен, что в один прекрасный день ты обязательно явишься. И вот, ты здесь! Впервые, когда я издали услышал топот лошадиных копыт, у меня аж сердце вздрогнуло. Я почувствовал, что ко мне движется мой дух.

– ...

– С тех пор я наблюдаю за тобой, преследуя тебя вместе с другими черепами. Но я опасался, что ты уедешь без моего ведома, и я не успею тебя оповестить обо всём.

– ...

– Сначала я думал, что ты, увидев меня, сразу узнаешь. Но вскоре понял, что это не так.

Череп продолжал говорить, но старик его уже не слышал – его сознание словно было околдовано от изумления. Он и представить себе не мог, что когда-то может встретиться со своей первой жизнью. «Значит, этот череп, преследующий меня всё это время и издали наблюдающий за мной – моя первая жизнь, первая судьба. Интересно, сколькими веками исчисляется расстояние между нами? Но как это возможно? Как ему удалось преодолеть это расстояние? Может, судьба пустила меня в этот путь для того, чтобы я встретился со своей первой жизнью?».

Старик замер под впечатлением неожиданности и невероятности услышанного – но его глаза всё ещё уставились на белеющий в темноте череп. Он никак не мог воспринять, что с этим черепом он провёл одинаковую жизнь, и теперь несёт в себе его дух. Он представлял этот череп при жизни, глядел на его стан, на его силу. Но это длилось лишь одно мгновение – его память вновь возвращалась к самому черепу.

Глядя на череп, старик видел в нём одновременно своё прошлое и будущее. Он знал, что рано или поздно он тоже превратится в такой же череп – всё закончится, и он навсегда останется в этой пустыне.

– Я знаю, куда ты держись путь, знаю обо всех твоих намерениях. Я чувствую твою душу, твои мысли как собственные. Не нужно ничего говорить – я знаю обо всём даже без твоих слов. Ничто в тебе не является тайной для меня.

– ...

Старик всё ещё находился под притяжением слов черепа. Явление черепа беспокоило его, но сейчас ему не хотелось расставаться с ним. Но старик чувствовал, что череп опасается своих сородичей, поэтому хочет уйти.

– Я хочу увезти тебя с собой, - сказал старик, лаская теплоту и задушевность, исходящую из черепа, - останься, рано утром поедем.

– Другие черепа не должны знать о наших отношениях, о том, что являюсь твоей первой жизнью, - заявил череп. – Это опасно для нас обоих.

– Почему? – удивился старик.

– Тебя хотят убить. Боюсь, они не отстанут от тебя, пока не навредят... Они потеряли свой язык, поэтому не могут понять друг друга, найти общий язык. В отдельности им с тобой не справиться, но сговорившись, они могут уничтожить тебя. Будь осторожен, берегись их...

– А за что они хотят убить меня?

– Сейчас объясню...
Внезапно из темноты, со стороны сборища черепов раздались странные голоса, и череп быстро промолчал.

– Уже поздно... Завтра всё объясню, - сказал череп после некоторого раздумья, и покатившись в темноту, исчез так же внезапно, как и явился.
Старик долго стоял, глядя в том направлении, где скрылся череп.

* * *

После того, как череп исчез, старик подложил сумку под голову, и лёг на песок, но долгое время не мог заснуть. Услышанные слова, голоса разбухли, и более не умещались в его душе. Слова разбудившего его ночью черепа полностью изменили его представления о жизни, смерти, обо всём мире. Пустыня, по которой он передвигался уже долгое время, тоже обрела в его глазах совершенно иной облик. Старику казалось, что черепа катятся на него с различных сторон пустыни, и вскоре они окружат и уничтожат его.

Заснуть он смог только под утро. Но сон длился недолго; вскоре он открыл глаза, услышав внезапные крики и стоны. Он был уверен, что эти крики издаёт сборище черепов; они громко спорили, пытаясь в чём-то разобраться. Но в это время черепа, обычно, спали, и старик впервые слышал, что ночную тишину нарушает крик черепов.

Больше криков старика беспокоил сдавленный стон, раздающийся среди этих криков.
Старик замер, не зная, что предпринять. Кое-как придя в себя, он прошёлся взглядами по мраку, но не смог понять, откуда исходит этот звук. Но он точно знал, что этот стон – голос черепа, с которым он общался ночью.

Когда стон раздался ещё раз, его тело охватила дрожь. Но на этот раз стон звучал слабо, сдавлено, обессиленно. Словно этот голос во что-то вложили и завязали. После сдавленного крика голос окончательно ослаб и утих.

С наступлением утра место сборища черепов прояснилось. Старик направился туда, чтобы выяснить, что там произошло. Увидев его издали, черепа, расталкивая друг друга, разбежались. Пройдя чуть вперёд, он увидел, что посетивший его череп – его первая жизнь раздроблена, разбита вдребезги.

Старик остановился возле уничтоженного черепа. Присел, и начал ласкать кости черепа, рассыпанные по песку. От теплоты и ласки, исходящей от черепа ночью, не осталось и следа.

Внезапно в его душе разбушевалась необычайная пустота – она вышла из его души наружу и развеялась по всей пустыне.

На песке словно были рассыпаны не кости черепа, а его дух.

Старик долго глядел на рассыпанные кости черепа, затем быстрыми шагами направился к лошади и уселся в седло. Но он не сразу осознал, в каком направлении ехать – стихийно направлял лошадь направо и налево, пытаясь найти правильное направление. В конце концов лошадь нашла правильное направление и пустилась в путь.

Но двигаться дальше у него уже не было желания;то и дело останавливал лошадь, и оборачиваясь, глядел в сторону, где уничтожили череп. Он был ошеломлён внезапным, неожиданным уничтожением черепа.

Дорога длилась...

Но черепов, преследующих его каждый день, уже нигде не было.
«Интересно, за что черепа хотели убить меня? Почему я ночью не расспросил череп об этом? Возможно, если бы я настоял, то он рассказал бы. И потом – откуда мне знать, что всё закончится так трагически... Мне много чего надо было спросить, узнать – но всё уничтожилось».

Теперь, продолжая путь на лошади, он пытался выяснить для себя причину желания черепов убить его: «Может, своим появлением я разрушил их мир? Может, они хотели отомстить мне за то, что вернулся в прошлое? Или может, они хотели убить его, не осознавая тайну, скрывающуюся за этим возвращением? Мало ли, чем могло быть связано их это желание...»

Предположений было так много, что старик никак не мог остановиться на каком-либо из них, разыскивая новые причины.

* * *

Его одиночество нарушала также смерть, и он всей душой ощущал наличие смерти.
Небо было по-прежнему тёмным, и он чувствовал, что в этой кромешной тьме смерть движется к нему. Она была невидима, но почувствовав у себя на лице её холодное дыхание, он поднялся и присел.

В пустыне веяло смертью, и это дуновение наполняло его душу странным холодом.
На самом деле, он думал о смерти годами, и эти мысли никогда не покидали его. Но с тех пор, как он пустился в этот путь, он никогда не ощущал существование смерти так сильно, как сейчас. И ему казалось странным, что на протяжении всего этого пути он никогда не задумывался о смерти, и даже не представлял, что рано или поздно встретится со смертью. Бесчисленные зрелища, встретившиеся ему по пути – открытое кладбище на поле битвы, преследовавшие его черепа, подвесной мост, построенный из человеческих костей не давали ему хотя бы на мгновение оторваться от своих мыслей. Но сейчас смерть была близка к нему как никогда.
И вдруг он ощутил, что смерть уже давно шагает рядом с ним, пытаясь согласовать свои шаги с движением копыт его лошади; а по ночам, дабы не упустить его из виду, ложится рядом с ним, и как бы он ни старался, избавиться от преследующей его смерти он не сможет. И именно эта смерть и торопит его...

Некогда смерть ему казалась как вечный сон, когда человек ложится в постель и больше не просыпается. А иногда он думал, что смерть – это обязательное мероприятие, избежать которого не дано никому.

И теперь ему казалось, что если почувствует дух смерти, то слезет с лошади, выроет в пустыне могилу, ляжет в неё и будет ждать своего конца. А после смерти лёгкое ночное дуновение укроет его тело песком, и постепенно его могила окончательно исчезнет. Утром в этой бесконечной песчаной пустыне от его существования не останется ни следа. Возможно, смерть настигнет его так внезапно, что не успеет даже вырыть себе могилу, и его тело, оставшееся на песке, будет растерзано стервятниками. Новая ветряная волна раздробит и его скелет. Таким образом, он присоединится к черепам, преследовавшим его по всей пустыне, разыскивая кого-нибудь, с кем можно было бы пообщаться, поделиться мыслями. Его бесхозяйная лошадь некоторое время останется в пустыне сторожить его тело, и позднее хищные птицы растерзают и её.

Ночь длилась. 

Внезапно пустыня, по которой он уже долгое время ехал на лошади в неизвестном направлении, показалась ему пустой, безлюдной. Он осознал, что пустыня, которая до сих пор казалась ему пустой и безлюдной, на самом деле не так и одинока – его, хоть и единственного, присутствие в этой пустыне обеспечивало в ней жизнь, и настоящая безлюдность начнётся уже с его отсутствием, после его смерти.

Задушевность смерти он ощущал и прежде, но это не беспокоило его столь сильно. Но сейчас он чувствовал не столько задушевность, сколько неизбежность смерти. Смерть была настолько близка, что невозможно было не чувствовать её, не ощутить её существование.

Он не понимал причину этого – однако какое-то чувство в его душе заставлял его чувствовать себя в преддверьи смерти. Сможет ли он победить смерть? Или наоборот, он сам сдастся смерти без борьбы, без сопротивления? Ведь его жизнь, как и у всех живых существ, имела завершение. Всему есть начало и конец, и это неизбежно. Жизнь невечна, и человеку не суждено рождаться вновь. Человек рождается и живёт всего один раз, переживает печали и радости, наслаждения и мучения жизни, и в конце концов прощается с жизнью.

Теперь, думая обо всем этом, старик чувствовал, что мир, в котором он живёт, тоже меняется в его глазах и оборачивается в иной покров.

Смерть словно обвилась вокруг его тела, и избавиться от неё было невозможно. Он чувствовал, что смерть перемешалась с кровью и течёт по жилам – от этого ощущения у него охладевали конечности, тело обмякло.

...Кромешный ночной мрак распространялся по всей пустыне. Но этот мрак не был похож на обычную, привычую темноту; пустыня словно укрылась копотью.

Из-за мыслей о смерти сна у него было ни в одном глазу – лишь ближе к утру ему удалось ненадолго вздремнуть.

ГЛАВА 18

Ему приснилось, что седовласый, седобородый лекарь смазывает раны истории панацеей. Раны были настолько глубокие, что лекарь не мог вынести их тяжесть, то и дело терял сознание, затем вновь приходил в себя и продолжал лечить историю.

История истекала кровью, и лекарь, как ни старался, не мог остановить кровь. Кровь безостановочно текла, образуя лужу у ног истории. Из-за колоссальной потери крови история побледнела, боль ран обессилила её, но он всячески старался скрыть свои терзания, не желая выражать их.

Лекарь мазал панацею и с изумлением разглядывал это огромное умирающее существо, и представляя себе будущее без прошлого, приходил в ужас.

Раны были несвежими, но они не покрылись коркой, а в тех редких местах, где образовалась корка, она была отодрана, и на ране образовались капли крови. В некоторых местах раны были зашиты неопытной рукой, но швы нагноились, образуя на ранах гнилые начесы.

У истории сгнило всё тело, и сгнившие раны сыпались хлопьями, оставляя вместо себя гнилые оспины. Лекарь продолжал мазать раны панацеей, пытаясь приглушить соё бушующее волнение.

Раны, поочередно нанесеннные на протяжении веков, окончательно обессилили историю. Но несмотря на это, история подвергалась новым ранам; на его теле уже не было живого место, и раны наносились одна на другую.

Лекарь с изумлением глядел, как люди, не желающие поучиться у истории и пытавшиеся избежать неизбежной исторической логики, наносят ей раны снова и снова, не понимая причину этой мести и огорчаясь этому безумству и несообразительности самого разумного существа на свете – человека.

Дух истории был жестоко истреблён – и она, тяжело дыша, окрашивалась в алый цвет собственной крови, хлынувшей из ран. Глядя на раны, его охватывало глубокое разочарование, и он постепенно терял все надежды в их выздоровление, но несмотря на это, продолжал мазать панацею.

Лекарь изредка делал паузу, смерял дух истории взглядом и изумлялся тому, что это огроменное тело, утерявшее свой первичный облик до неузнаваемости, так стойко выдерживает столько ран, продолжая жить дальше.   

Лекарь плёл дух истории; его длинные пальцы, обросшие белыми волосами, расчёсывали взъерошенный дух истории, успокаивая нервы. Он, и сам того не замечая, пытался спасти дух лаской пальцев, оживить его.

Но дух, невзирая на всё это, разъедал его изнутри. Он боялся, что дух полностью разъест, исчерпает себя – поскольку дух разъедал его изнутри, надеяться на заживление ран было бы наивностью. А в чём была причина этого самобичевания, жестокого самоубийства?

Возможно ли заживление, если дух не желает вернуться в больное телот истории? Не наивно ли верить в это? Если дух отдалился от тела истории, то не значило ли это, что жить в этом теле невозможно? Теперь дух сам себя испускал, переживал последний вздох. Возможно, именно с этим и была связана неэффективность панацеи, мажущейся на раны истории.

Голос, раздающийся из неоткуда, допрашивал его:

– Что ты делаешь, старик?

– Я не понимаю тебя...

– Я спрашиваю, что ты делаешь!

– Разве не видишь? Древняя история погибает у нас перед глазами...

– То, что погибает, я вижу, но никак не могу понять, что ты делаешь.

– Я мажу панацею на раны истории.

– Панацею? Ты сказал панацею?

– Да, панацею.

– А ты не видишь, что у тебя с руками?

–…

– Посмотри на свои руки!

Лекарь невольно переворачивал руки, внимательно рассматривая их и пытаясь понять, что имеет в виду этот голос.

– Конечно, панацея...

– Посмотри внимательно!

Ничего не понимая, лекарь растерянно осматривал свои руки...

– На твоих руках – не панацея, старик! Гляди-ка – у тебя руки все в грязи. Разве не видишь?

– …

– Я с тобой разговариваю, слышишь меня?

–…

– Ты вздумал лечить раны истории грязью своих рук, старик?

Этот вопрос невольно унёс старика в раздумья; он надеялся вылечить панацеей раны, временами нанесённые духу истории, но сейчас выяснялось, что это было не панацея, а грязь его рук... А спасти гниющее тело истории грязью рук он не мог...

* * *

Он долго не мог отойти от притяжения сна. У него перед глазами всё время стояли безуспешные попытки старого лекаря вылечить гигантское тело истории грязью рук, которую он принял за панацею. Куда бы он ни оглядывался, всё казалось ему больным, раненным телом истории. Старику казалось, что пустыня, по которой он передвигается, одна из частей тела громадного тела умирающей истории. Он опасался наступать на землю, боясь, что с каждым шагом больное тело истории ещё больше обессилится...

ГЛАВА 19

Дорога длилась...

Двигаясь вглубь истории, старик чувствовал, что теряет своё будущее, все мысли о будущем, и опыт жизни, оставшийся ему в наследство от прожитых лет жизни. Он ощущал, что в его душе и теле постепенно ослабевает притяжение будущего, не оставляющее его в покое за всю его сознательную жизнь, и это успокаивало его. Отныне будущее уже не занимало его как прежде, не привлекало. Повторно листая прожитые страницы истории, он подсознательно осознавал, что когда-то и будущее превратится в историю и разрушится, и утешал себя тем, что оторвался, отдалился от притяжения будущего.

Теперь всё для него осталось в прошлом. На самом деле он сам невольно превратил своё будущее в прошлое, отрекаясь от будущего и двигаясь в направлении к прошлому. Подобная рокировка времени размела его и без того рассеянную память. Единственное, что могло упорядочить его память – это дорога, которая бесконечно длилась по бескрайней пустыне.

А дорога всё длилась – без конца, без края...

* * *

Внезапно ему показалось, что солнце теряет свой золотистый цвет, сереет, и за этой серостью начитается совершенно иной мир. Не веря увиденному, он закрыл и заново открыл глаза, и смерил мир изумлёнными взглядами; солнце таяло и смешивалось с небом, окрашивая его в серый цвет. Серый цвет передвигался по всему миру, и всё видимое в нём безвозвратно скрывалось за этой серостью.
Изумлённый старик глядел на мир, ужасаясь этим докучающим ему страшным зрелищем. «Господи, что это такое? Почему мир обрёл такой ужасный цвет? Неужели солнце, осветляющий весь мир, угасает? Может, это конец всему? Что же мне теперь делать, куда идти?». От ужаса у него руки невольно сжались в кулак, он разорвал рубашку, но всё это было бессмысленно: мир быр облачён в серый цвет и обрёл неузнаваемый облик, и всё вокруг стало невидимым за этой серостью.
Стервятники, дико перекрикивая друг друга, с аппетитом раздирали тушу, абсолютно невзирая на изменение цвета мира. Он удивлялся тому, что в голосе птиц нет никаких изменений, и не мог понять причину этого.

Лошадь, не сбавляя былого темпа, всё ещё двигалась в прежнем направлении; изменение солнечного облика, облачение мира в густую серость было ей нипочём.
Он изо всех сил протирал глаза, закрывал и открывал их, выщипывал ресницы, чуть ли не выковыривал зрачки – но всё это было бессмысленно.

...Он пришёл в ужас – аж волосы встали дыбом. Невольно его душа извергнула ужасающий крик. Лошадь, не привыкшая к такому внезапному, душераздирающему крику, вздрогнула и начала скакать.

Старик скакал, ухватившись одной рукой за кольцо седла, а другой – за узду; теперь он скакал не к намеченной цели, к которой стремился столь долгое время, а пытался избавиться от этой страшной пустоты, охватившей весь мир. Ему казалось, что где-то впереди он избавится от этой густой серости, обретёт свет и ясность, и все эти ужасы останутся позади, как страшный мираж.

Он молился, хлыстая лошадь:

– Открой мне глаза, Господи, открой, открой! Умоляю тебя, ты милостлив, лишай меня всего, чего хочешь, но только не зрения! Верни мне его!..
Лошадь мчалась куда глаза глядят – мольба старика, проникая сквозь тишину пустоты, словно ветер, разбивалась о пустоту времени. 

– Верни мне зрение, Господи, открой мне глаза! – умолял старик. – Я уповаю на тебя, творитель, ты милостлив! Не лишай меня своего зрения!

Дорога длилась...

* * *

Всё сложилось, истончалось, и проходило сквозь времени. А время, невзирая на случившееся, протекал в обычном русле. Возможно, это не было первичным руслом времени – оно выглядило неизменной, но всё же изменилось, обрело неведанное, непонятное направление.

«Но на каком основании определено направление времени, его течение? Может, время тоже может изменить своё направление как ветер, как дуновение? Если время невидимо, то чем можно доказать его существование? Неужели время гонится за мной – может, это я сам скачу за временем?».

Вопросов, занимающих, утомляющих его сознание, было так много, что у него не хватало терпения не только для того, чтобы найти ответ на них, но и просто поверхностно задумываться об этих вопросах.

Иногда он задавался странными вопросами о том, что значит время, и нередко сомневался в его существовании. «Существуцет ли время? Если да, то в чём это выражается? Где начинается грань между временем и безвременностью? И есть ли эта грань вообще?».

Почему эти мысли о времени вновь заполонили мои мысли, смешали всё в моём сознании?

Дорога длилась...

Лошадь, не сбавляя темпа, двигалась вглубь пустыни. Старику казалось, что топот её копыт раздаётся из дальней дали, из недоступных глубин истории и времени. Он ощущал себя в сладком, глубоком сне, вот-вот проснётся, и всё произошедшее останется за этим таинственным, волшебным сном; однако время текло в былом темпе, и ничего не менялось.

Однако, поняв, что всё это происходит наяву, старику захотелось крикнуть, завопить, но его голос не был похож на зов; он выл, как бирюк. Дикие стервятники, напугавшись этого страшного воя, впервые услышанного в безлюдной пустыне, отлетели от туши и пустились врассыпную. Лошадь, вздрогнув, поднялась дыбом и умчалась куда глаза глядят.

Угасали последние лучи солнца; скоро наступит темнота, и пустыня покроется кромешным мраком; однако отныне для него не было разницы между светлым и тёмным временем. Единственное, что он сейчас чувствовал, было сердцебиение песчаной пустыни, на которую наступали копыта его лошади. Поверхность пустыни медленно поднималась и опускалась, напоминая ему, что он жив, и путь, в который он пустился давным давно, всё ещё продолжается.

ЭПИЛОГ

Серые холмики, образованные в бескрайней пустыне внезапными бурями, значительно изменили облик пустыни и усложнили путь.

В западной части неба вечернее солнце, угасая, отгонял свет мира к горизонтам. Скоро с закатом солнца поверхность пустыни покроется тёмным навесом, и начнётся ночь.

Всадник, не видя всего этого, по прежнему ехал на лошади, передвигаясь в неизвестном направлении. Его не пугали ни жестокие волны песчаной пустыни, ни ужасы предстоящей пустынной ночи, ни старость, ни голод, ни жажда – скоро он должен был скрыться за песчаными холмами.

Внезапно раздавшийся страшный вой пронзили старика насквозь. Этот вой был таким ужасающим, словно небесный свод был готов оторваться от его удара и свалиться на землю, разрывая ей жилы. Словно Всевышний готовился разрушить в мгновение ока всё то, что он создал на протяжении миллиардов лет, свернуть всё с землёй, превратить в руины. Старик с трудом удерживал равновесие в седле.

Однако, как ни странно, лошадь этого воя не напугалась – она двигалась, не сбавляя темпа, словно вовсе не слышала этот страшный звук.

Старик итзо всех сил пытался вспомнить, где он слышал этот устрашающий вой. Страх и безнадёжность, которыми был пропитан этот вой, наполнял самые отдалённые уголки его сознания, одурманивая его душу.

Внезапно старик осознал, что всё его тело – с ног до головы – обросло седыми волосами. Сквозь раздающийся вой он слышал шорох волос, покрывающих всё его тело.

Старик нащупал глаза...

Его зрачки обросли мелкими, нежными волосами...

2002-2010,
Глазго-Белфаст-Лондон-Баку

Перевод с азербайджанского языка
Джавида Аббаслы