ИСТОРИЯ ВТОРАЯ
- Привет, мужики! – Михалыч, припадая на левую ногу, сутулясь и кряхтя, занеся клубы морозного пара, вваливается в баню.
Михалыч — крупный мужик и весь, какой-то, неуклюжий, неповоротливый. Но, это на первый взгляд. Кто же знаком с ним поближе, знают - внешность обманчива.
По молодости, когда ГЭС строилась, разного люду понаехало. Ну, ладно, комсомольцы — те идейные. Держались сплоченно. Но, были и бывшие уголовники и «люмпен-пролетариат», искавшие лучшей жизни, подальше от властей. Житьё в тесных бараках миру и согласию не способствовало, что не редко приводило к конфликтам, и не всегда только на словах. Вот тут Михалычу равных не было. И тот, кто этого не знал, расплачивался выбитыми зубами или сломанным носом. Крут был мужик. Но, как говориться: «не буди лихо, пока оно тихо!» Потом стройка завершилась, народ разъехался, а кто остался, перебрались из бараков в современные квартиры, но, Михалыча уважали и по пустякам не подначивали — себе дороже. Как и большинство мужиков в поселке, Михалыч пристрастился к охоте и, наработав себе отгулы, на неделю уходил в тайгу, за день обегая свои путики, проверяя капканы, а то и скрадывая оленя или сохатого. Мясом и рыбой свою семью Михалыч обеспечивал исправно. Там-то, на охоте, и повредил ногу, преследуя подраненного лося. В молодости-то, порой, и помнить не помнил больная нога или нет. Хромота осталась, но это не мешало пробегать по тайге километров по 20 или потом ставить срубы для бань или зимовий (плотник Михалыч был классный) – некогда было о болячках думать.
Последние три года нога стала давать о себе знать, и чем дальше, тем сильней. А вот сейчас особенно, так крутит-вертит, хоть на стенку лезь! Спасает одно — баня! И каких только средств и снадобий не перепробовал, всё без толку. А вот парная, да можжевеловые веники, пусть и не надолго, но боль успокаивают. Благо можжевельника этого в округе предостаточно. Правда тут, давеча, аптекарь СанСаныч предложил какое-то «суперсредство». Вот в баньке и обсудим, тот-то тоже баню не пропускает: любитель.
- А что, мужики, кто опять весь снег у бани прикатал? - Михалыч заняв свободную вешалку, медленно раздевается.
- Известно кто — аптекарша! Вчера ж женский день был. Петрович любитель женского полу, любую тему, касательно женщин, мог обсуждать часами — И как Саныч ты с такой горячей живешь? Не обжигает?
- А это - не ваше дело! Она в снегу поваляется — вот и остынет. Так, что обходимся без ожогов. Тебя, балабол, не переслушаешь. Лучше уж Михалыча послушаем. Михалыч, ты уж не томи душу, всем ведь интересно, что это Саша Солидол со сломанным носом вчера в Падунке появился. Никому ничего не говорит, спирту просит и скулит как побитый пес? Талабайцы сегодня приехали, сразу к Лехе Татарину пошли, за спиртом. Потом в аптеку — йод, зеленка. Это уж мне они и сказали про Салидола, а чё к чему – не говорят. На талабайцев это ну, никак не похоже. Чё произошло-то?
- Вот что и сказать-то не знаю, у нас на поселке таких фортилей давно никто не выкидывал. Уж тем более талабайцы. Они-то вообще мирный народ, и такими бы остались, если бы Леха Татарин их спиртом не спаивал. Ну, худо-бедно мы ж с ними всегда мирно жили. Были конфликты по-первости, как поселковые охотой стали заниматься. Участки-то для охоты как распределялись – кто где зимовье поставил – того и участок. А, эвенкам это ух как не нравилось. Возмущались до той поры, пока их Леха Татарин под себя не подмял. Спирт рекой лился. Ну да что прошлое ворошить. Вы и так всё знаете…
- Не, не всё, – СанСаныч, аптекарь, заинтригованный интересным рассказом, пересел поближе к столу – давай Михалыч, с подробностями, я хоть и живу тут уже два года, но всех тонкостей не знаю.
- Ладно, только сначала ногу попарю, крутит, мать её так!
Напарившись, обмотав ногу большим махровым полотенцем, пропитанным настоем можжевельника, оставшегося от запарки веников, Михалыч разваливается на лежанке. Беспокоить его в такие моменты лучше не надо. Мужики за чаем что-то вполголоса обсуждают: так, житейское, ни о чём. Все ждут продолжения.
- А, что, мужики, может по маленькой ? Все уже раза по три-то в парную зашли, можно и накатить? – Михалыч принимает вертикальное положение. – Я вот тут захватил, на всякий случай. Михалыч приносит из раздевалки и раскладывает на столе вяленого хариуза и копченого сига. Баночку груздочков и моченой брусники. В довершение — запотевшая бутылка самогона.
Ну, а кто ж откажется, тем более в ожидании интересного рассказа. Заинтриговал Михалыч.
- Ты вот, Саныч, Сашу Солидола знаешь, кто ж его в поселке не знает? А, вот почему «Солидол» - знают не все. Эвенки (или как тут у нас их все называют - талабайцы) к строительству ГЭС отнеслись равнодушно. Уклад их жизни не предусматривал индустриализации, потому и в поселке они появлялись только за тем, чтобы обменять пушнину или рыбу на какие-то для себя ценные вещи да на хлеб. Водки в поселке небыло – сухой закон, так что приезжали они не часто.
Вот в это время и появился в поселке парнишка-талабаец, лет 16 ти. Учился он в интернате в Игарке, да надоело ему, сбежал. В Падунку свою не поехал – чё ж он, какой-никакой, а городской жизни уже успел попробовать. Определили его учеником слесаря в транспортный цех. Техника ломалась часто, так что рабочие руки были нужны. Проработал он ровно до аванса. Ну, а кто-то ему нашептал, что хорошо бы бригаде проставиться, за первую зарплату и за то, что влился в дружный коллектив. Как уж он нашел подход к Леше Татарину, а только принес таки под конец смены в слесарку бутылку разведенного спирта. Я-то, как бригадир, сразу вроде и запретил, но мужики мол: «Да ладно, чё ты, парень от души». Хорошо, думаю, пусть. Не так часто перепадает мужикам. «Только быстро, говорю, не дай бог начальник цеха увидит». Присели вчетвером. А из чего пить? Под рукой ничего нет. «Щас, мужики» – Саша сорвался и через минуту приносит баночку из-под зеленого горошка. Мы в ней солидол держали. Так, смазать чего. Баночка уже пустая. Саша пальцем выскреб остатки солидола, обтер палец о штаны и протягивает баночку. Семен, слесарь, был такой, говорит: «Нет, я из такой не буду, сполоснуть бы». А чем? Водой-то всё равно не отмоется. Саша говорит: «Давай чуть-чуть спирта». Ну плеснули в баночку, он побултыхал и только собрался выплеснуть, как тут же передумал и одним глотком влил в себя. Скривился и сипло так: «Это не в счет, это не в счет»! Мужики аж рот открыли. А потом ржали до икоты. Вот так и приклеилась погоняло – Саша Солидол. Потом-то он совсем было спился. Так и болтается до сих пор между поселком и своей деревней.
- Это ты так, к слову. А что вчера-то было? – Петрович, разливая по чашкам самогон и нарезая крупными кусками свежий хлеб и копченого сига, обращается к Михалычу.
- Так вот, во вторник мы с Серегой Игнатовым собрались на озеро Утиное. Щуку половить, да и зимовье свое поправить, оно ж там рядом. Снег с крыши скинуть, да мало ли чего. Считай всю зиму небыли. У магазина, когда хлеб покупали, привязался Саша Солидол, трезвый: «Возьмите до развилки (ему от развилки до деревни километров пять, считай — рядом). Я, говорит, отцовское ружье в ремонт сдавал, теперь домой везти нада. Отец шипко ждет. Срочна». Мне-то что, «буран» нарты хоть с одним, хоть с двумя нормально тянет. Серега было заартачился: он ведь Сашу терпеть не может. «Ладно, говорю, пусть он в нартах едет, а ты садись сзади». На том и порешили. Саша ружьишко да рюкзак в нарты кинул, в тулуп закутался, мы и поехали.
Доезжаем до развилки. Подхожу к нартам, поднимаю тулуп, Саша лежит пьяный вдрызь, вообще никакой. То ли мычит, то ли песню свою, талабайскую, поет. Рюкзачок открыт, а там «полторашка» спирта, изрядно уже початая. Серега говорит: «Давай выкинем его, не везти же до Падунки». «Да, говорю, таксистом быть и у меня желания нет! Но, и высаживать такого пассажира мы то же не можем — замерзнет. А это уже дело уголовное. Пусть в зимовье до утра проспится. Утром уйдет». «Ладно, говорит Серега, только пить я ему больше не дам» и бутылку переложил в свой баул.
До вечера рыбачили. Приходим. Саша сидит злой, глаза дикие. «Зачем вотка забрал? Мне сапсем плоха. Дай вотка». Серега кулак ему под нос: «Хрен тебе, а не «вотка», чтоб к утру протрезвел, и вали отсюда!» Саша и так маленький, щупленький, от этих слов весь сжался, в угол забился и сидит глазами сверкает. Минут через десять говорит так, сквозь зубы: «Не дашь вотка — убью!» Серега только отмахнулся.
Сели ужинать. Саша не идет, только жалобно так стонет: «Отдай вотка». Еще через час Сереге надоело: «Будешь ныть — выкину»! «Сам уйду» - огрызнулся Салидол и вышел. «Да, куда он денется, не совсем же он дурак, в ночь от жилья уходить» - говорит Серега.
Печка стала прогорать и я пошел к двери, за дровишками. Присел, чтоб полено взять, смотрю дверь приоткрыта и в «предбаннике» какая-то возня. Я еще говорю Сереге: «Здесь он, куда, нахрен, денется». Только хотел дверь прикрыть, смотрю, а из щели ствол ружейный появляется. Ну, я за ствол схватил и вверх. Бах - выстрел. Дробь от потолка срекашетила и в подушку ушла. Я за ружье дернул, Саша в избушку вместе с ним и влетел. А я, что — я с левой ему еще и ускорения придал. Он так под топчан и закатился. Серега-то хотел его сразу достать, да тот стал поленом отбиваться, да за руку укусил. Я ружье переломил, а там еще один патрон. Первый-то точно Сереге, а второй уж - мне. А что ж ему, свидетеля что ли оставлять? Чуть светать стало, он, как крысеныш, выбрался из по топчана и в деревню подался. Я-то не спал, а вот если бы не спал Серега, это еще неизвестно, кто кого бы убил.
- Михалыч, а что ж он ружье заряженным оставил? - спрашивает Петрович — Это как-так?
- Да нет, я еще у магазина смотрел, как починили. Ружье пустое было, да и патронов не видно было. Значит в карманах таскает. Гад. Только вы, мужики, шибко-то не трепитесь. До участкового дойдет, посадит он его. Дурак-дурак, а жалко.
- Ну, тогда давайте за счастливое спасение — поднимает чашку Петрович.
- Ага, от дураков — добавляет Сан-Саныч.
Продолжение следует