До чего люблю я что-то автобиографическое писать!
Во первых, всегда приятно поиметь себя в центре внимания! (Даже собственного)))
А во вторых, никакой ответственности за сюжет! Я просто тупо пишу как было, никогда ничего не добавляю, поскольку, интересней, чем придумала жизнь - сам никогда не придумаешь.
Дело было осенью 1954 го года. Ташкент, по улице едет трамвай, в трамвае народ.
На одном из сидений - молодая кормящая женщина с младенцем на руках. Рядом с ней человек в штатском - её муж.
В трамвай заходит крепкий парень в совсем уже потрёпанной военной форме, в тёмных очках и с тростью. Понятно, что он человек незрячий.
Он продвигается по вагону, и собирая милостыню, не только никого не благодарит, а ещё и нагло трясёт тех, кто не дал...
Приблизившись к тому месту, где сидела женщина с ребёнком, он протянул к ней руку, с тем, чтобы и её потрясти...
Но дотянуться не получилось, поскольку, муж этой женщины спокойно и уверенно сказал: - глаза то у тебя на месте, а вот руки я тебе сейчас поломаю. У слепого в руке мелькнула бритва, но тот, что был в штатском был готов, и в следующий миг "слепой" уже был прижат мордой к полу, а бритва оказалась в руке у этого "мужа" в штатском.
"Слепой" униматься не хотел, и тогда рука его, как и было обещано, хрустнула. Ещё через несколько секунд и он уже вылетел из трамвая и с воплями грохнулся под ноги милиционера, прибежавшего на крики вожатого, кондуктора и пассажиров. Трамвай поехал дальше.
Когда мне было уже за двадцать, я спросил у отца, как он узнал, что мужик был зрячим? И отец сказал мне, что он наблюдал за ним, как только тот вошел в вагон, и сразу заметил, что он ловко проходит мимо мужчин, трясёт больше пожилых людей, и нагло лапает всех женщин, мимо которых идёт... Если бы он не видел вообще - он не отличал бы где женщина, а где мужчина, если бы видел слабо, и мог бы угадать пол человека по силуэту, то отличить пожилых от молодых он не смог бы всё равно. Значит у него никаких проблем со зрением вообще не было.
Я спросил, а почему ты, вдруг, начал за ним наблюдать? И на это отец сказал, что в глаза бросилось то, что форма на нём не его, потому, что износилась она на человеке менее плотном и более высоком. Я выслушал это, но не унимался и продолжал, говоря о том, что если бы отец ошибся и руку поломал слепому, что тогда? Что, если он был бы и вправду слепым?
И ответ был таков: - Давид, подойди к любому калеке, без ноги, без руки, без глаза, и спроси этого человека, считает ли он сам себя человеком? Считает ли он, что он такой же точно человек, как ты? Считает ли он, что у него равные с тобой права?
Любой тебе скажет, что конечно, да... А если так, то любой инвалид, для которого, дорого собственное достоинство, не должен его ронять, и мы, те, кто не инвалиды, должны относиться к ним во всём, как к равным. Им нужно сочувствовать, им нужно помогать, но не подменять помощь попустительством и потворствовать их манипуляциям, баловать и развращать их всепрощением. А значит, с них такой же спрос, как с меня и с тебя. Если человек без ног попробует нанести оскорбление моей жене, рассчитывая на то, что ноги я ему уже не поломаю, значит, я поломаю ему руки или голову. Никакое увечье, никакая убогость не даёт право человеку унижать или обижать других. Отсутствие конечности, или какой-то функции - не является автоматической индульгенцией, и никак не защищает от ответственности за слова и поступки, и не оправдывает. И тем, что общество занимается попустительством в отношении этих лиц - оно ничего хорошего для них не делает, а только помогает им опуститься.
Я больше вопросов не задавал, но до конца с отцом тогда не согласился.
Но прошло ещё лет пятнадцать, и я, изучая медицинскую литературу в области этических норм в медицинских учреждениях США, обратил внимание на некоторые особенности морального климата, который, необходимо поддерживать в отделениях, где находятся хронические и обречённые, умирающие больные. Там сказано, что даже умирающему ребёнку - ни в коем случае нельзя позволять вести себя по отношению к другим детям, родителям, или госпитальному персоналу неподобающим образом. Ни в коем случае больной, или даже умирающий не должен кого либо терроризировать, манипулировать своим состоянием и т.д. Человек должен жить в установленных обществом моральных рамках до последней секунды своей жизни, каждое его слово и поступок должны соответствовать нравственным критериям принятым в обществе.
И вот, прочитав это всё, я осознал то, насколько мой отец был прав, когда пытался мне объяснить свою позицию по отношению к инвалидам.
Чем старше я становлюсь, тем больше мне приходится соглашаться со всем тем, что говорил мне отец, с тем, что я слышал от других взрослых людей в то время, когда сам был молод, и когда казалось неправильным и глупым всё, что они говорят.
Чем скорее человек научится принимать сложившиеся веками ценности, брать на веру то, что говорят ему родные и более опытные по жизни люди - тем лучше для него самого и для других. Но зависит это не только от остроты ума, а ещё и от того, как реально складывается жизнь. И сегодня, если я ещё не понял что-либо из того, что мне говорил мой отец, значит есть ещё на поверхности моей кожи нетронутые места, где жизнь не оставила, пока ещё своих памятных отметин.
Если бы Всевышний, как великое чудо, дал бы мне сегодня возможность вернуться в детство и дать один совет себе самому, и я знал бы что этот ребёнок-я точно будет следовать этому совету, я, не задумываясь, сказал бы себе, что нужно тупо записывать за отцом всё что он мне говорит, и методично каждые три - пять лет внимательно всё перечитывать. Если бы это случилось, я был бы другим человеком и прожил бы другую, намного более осознанную и правильную жизнь.