Марк приближался к дому скорби, в котором содержался его брат и другие вылущенные люди, затерявшиеся в пространстве и времени. Палая листва шумела под ногами, ветви черных деревьев качались на ветру, моросил мелкий дождь. Здание психлечебницы, издали кажущееся зловещим и мрачным, нагоняло тоску. Скорее всего, такое настроение отчасти складывалось из-за отвратительной осенней погоды, которая, в принципе, на что угодно может наложить свой скорбный отпечаток и превратить желтое в серое, красное в серое, голубое в серое. Одним словом обесцветить и лишить жизни даже самый прекрасный пейзаж. Марк остановился перед воротами и еще раз осмотрел здание. Три этажа, красный кирпич, решетки на окнах – скорбный дом. Тут обитали самые разные люди. Несчастные и очень несчастные. Какие-то из них о своем несчастье даже не догадывались, и это в некотором роде было их спасением. Они не понимали, что чего-то лишены. Они не понимали, что должны пребывать в вечном отчаянии. Например, как пациентка по фамилии Куз., пятнадцать лет назад потерявшая мужа и годовалую дочку в результате несчастного случая, после чего утратившая всю память. Помимо того, что она потеряла все воспоминания, ее мозг перестал еще и фиксировать любую новую информацию, поступающую извне, так что каждый день она рождалась заново, даже не догадываясь о том, что число подобных рождений давно уж перевалило за тысячу. Она всегда пробуждалась с улыбкой на лице просто потому, что не могла запомнить, что по «долгу службы» обязана просыпаться с тоскливой мрачной физиономией. Она ничего не могла запомнить. Она не узнавала медсестер, заходивших к ней утром в палату, не узнавала врача, не признавала собственное отражение в зеркале, свою постель, в которой себя обнаруживала, свои тапочки под кроватью. Стертая память являлась ее спасительным кругом, так что кровавым призракам из прошлого было никак до нее не добраться.
«Память о прошлом – проклятие», - подумал тогда Марк, перешагивая порог лечебницы. – «Если бы мой брат подобно другим пациентам тоже мог позабыть тот злополучный день».
Зайдя внутрь, он сразу направился к стойке регистрации, где в белом халате и чепчике сидела пергидрольная девушка.
- Здравствуйте, - поздоровался с ней Марк. – Я пришел к брату…
- О, это вы! Здравствуйте. Давненько вы нас не навещали.
- Дела…
- Понимаю…
- Я пройду?
- Минутку… - зазвонил телефон, и медсестра подняла трубку, произнеся дежурную фразу, которой отвечала на все входящие звонки. Она выслушала вопрос, уточнила какой-то момент, после чего перевела звонок на другую линию. Затем положила трубку и вновь обратилась к Марку. – У вашего брата теперь новый врач.
- Вот как?
- Да, Орлов Георгий Петрович. Он просил, что если придет кто-нибудь из родственников Генри, чтобы зашли к нему. Он бы хотел побеседовать.
- Без проблем.
- Его кабинет на втором этаже в конце коридора. Я ему сейчас наберу, предупрежу, что вы поднимаетесь.
- Георгий Петрович? – переспросил Марк.
- Да, - подтвердили губы, открытые улыбкой.
- Спасибо.
- Да не за что.
Марк прошел через коридор мимо приоткрытых дверей, из-за которых доносился телевизионный шум – некоторым пациентам разрешалось смотреть телевизор. По клочкам фраз, долетевшим до его слуха, он понял, что психически больные смотрят утреннюю программу новостей. Пациенты громко смеялись и что-то бурно обсуждали между собой, при этом совершенно не споря и, похоже, во всем соглашаясь друг с другом. В оценке утреннего «шоу» они были единодушны и единогласны – это смешно. Смешно до слез. Смешно до коликов в животе.
«Интересно, что конкретно их так рассмешило», - подумал Марк, подходя к лестнице.
У лестницы он встретил женщину в инвалидной коляске, похожую на одержимую демоном. Ее глаза вылезали из орбит, она щелкала языком и делала странные жесты, словно пыталась призвать сатану. Марк посторонился и пропустил ее, чтобы она, не дай Бог, не наслала на него какое страшное проклятие.
- Прошу, проходите… то есть проезжайте…
Он поднялся на второй этаж и лицом к лицу столкнулся с пареньком, которого уже неплохо знал. Тот все время проговаривал вслух разные считалки. Без них он не мог существовать. У него имелась определенная считалка для завтрака, для обеда, для ужина, для чистки зубов, а также для прогулки по больничному коридору. Вот он без остановки и считал, ударяя себя по носу указательным пальцем на каждый слог считалки. Марк поздоровался с ним, на что парень только кивнул и, чтобы не сбиться со счета, посильнее ударил себя по носу. Они благополучно разошлись в узком коридорчике и, пройдя несколько метров, Марк наконец-таки отыскал дверь с нужной ему табличкой: «Орлов Г.П.».
«Георгий Петрович вроде бы», - напомнил он себе, постучавшись в дверь. – «Хотя какая разница».
- Да-да, войдите, - донеслось из кабинета.
Марк вошел и сразу поздоровался.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте. Проходите, присаживайтесь. Вы Марк – брат Генри, верно?
- Да, это я.
- Приятно с вами познакомиться. Я Орлов Георгий Петрович. Новый лечащий врач Генри.
- Мне уже сообщили внизу.
- Замечательно. Тогда давайте сразу начнем с самого главного. Ваш брат… у него имеются еще какие-нибудь родственники в городе кроме вас?
- Бабушка. Но она не выходит из дома.
- Болеет?
- Вроде того.
- Она приходится бабушкой Генри по материнской линии?
- А это важно?
- В нашем деле любая мелочь важна.
- По материнской.
- Хорошо, - произнес врач, сделав записи в карте пациента. – Больше никого из родни?
- Никого.
- Простите… а мама ваша погибла в автомобильной аварии, так ведь?
- Да…
- И все стряслось прямо на глазах Генри?
- Да… его смогли вытащить из покореженного автомобиля, а мама осталась зажатой внутри салона. Она сгорела заживо.
- Так, значит, это после смерти мамы у Генри начались проблемы с психическим здоровьем?
- Да, после случившегося он замолчал на полгода… полностью ушел в себя.
- А можете, пожалуйста, рассказать про вашего отца? – приготовившись записывать, поинтересовался Георгий Петрович.
- Папа трудился на металлургическом заводе, что находится в Бедняцком Квартале… работу в городе он найти не мог. Чтобы прокормить нас с Генри он работал в двойную смену, и даже не смотря на это денег нам все равно не доставало. Кроме того ему постоянно задерживали зарплату и лишали премий и надбавок без всяких на то причин. Отец попросту сгорал на работе, теряя здоровье… теряя вес. В какой-то момент он весил меньше пятидесяти килограммов. А в одно утро он просто не проснулся.
- И вы с Генри оказались в интернате?
- Да.
- Почему вас не забрала бабушка?
- Не знаю. Об этом лучше у нее спросить. Хотя меня в принципе это как-то никогда не интересовало, - признался Марк.
- У вас с ней плохие отношения?
- Я бы не сказал, что эти отношения вообще есть.
- Ясно. Что случилось дальше?
- У вас ведь наверняка написано об этом?
- Записи лишены всяких подробностей, которые порою могут пролить свет на многие вещи. К тому же записанное часто отличается от действительного, - с сожалением заметил врач.
- Ладно, - уступил Марк. – Спустя полгода Генри попытался покончить с собой, но у него ничего не вышло… а затем он еще напал на воспитательницу с ножом и едва ее не прирезал. После нападения его определили сюда.
- Про попытку самоубийства я не знал. Видимо, он пребывал в крайнем отчаянии, - и в карте пациента была сделана какая-то запись. – А насколько сложно вы перенесли потерю родителей?
- Я бы не хотел об этом говорить. У вас еще имеются какие-нибудь вопросы касаемо брата? - поглядев на стенные часы, спросил Марк.
- Нет, но… подождите минутку… не уходите еще… - Георгий Петрович достал из стола лист бумаги. – Поставьте внизу, пожалуйста, свою подпись и инициалы.
- А что это?
- Там говорится о том, что вы даете согласие на то, чтобы Генри начал прием нового лекарства… экспериментального, так сказать.
- Оно ему поможет?
- Не можем знать наверняка, - честно ответил врач, - но должно. Будем на то надеяться.
- Ладно, - произнес Марк, быстро разобравшись с документом.
- Кстати, - припомнил Георгий Петрович. – Генри опять начал писать письма для мамы. Похоже, что текущее лечение ему не особо помогает, так что новое лекарство сейчас будет очень даже к месту.
- Вам виднее. Надеюсь, он в конце концов поправится.
- Обязательно. Вы сейчас к нему?
- Да.
- Хорошо. И насчет его писем… не пытайтесь открыть ему глаза на истинное положение дел, здесь необходим аккуратный подход.
- Я это и сам понимаю.
- Вот и славно. Ну, всего доброго.
- До свидания, - Марк выбрался из глубокого кресла и оставил кабинет.
***
- Привет, Марк, - радостно закричал Генри, завидев в дверях брата.
- Привет, братишка.
- А ты надолго?
- Пока не выгонят.
- Ха-ха-ха, - звонко рассмеялся Генри. – Хорошо ты шутишь… хорошо.
- Рассказывай, как у тебя дела.
- У меня все хорошо. И врачи говорят, что у меня все хорошо. Здесь у всех все хорошо. А еще меня пригласили на свадьбу.
- Правда? – присаживаясь на стул, искренне удивился Марк. – И кто же?
- Лиза из соседней палаты. Она выходит замуж за парня из двести седьмой.
- А персонал в курсе?
- Кто?
- Врачи в курсе?
- Нет, их решили не приглашать, иначе они испортят нам весь праздник. И не выйдет у нас никакого веселья.
- Это уж точно.
- У нас будут торты, сладости и вкусные напитки. Жаль, что тебя не пригласили на свадьбу.
- Ничего страшного. Главное, ты повеселись, - хлопнув брата по плечу, улыбнулся Марк. Уж лучше мир иллюзий, нежели мир суровой реальности, подумал он, вспомнив слова врача про аккуратный подход к обнажению истинного положения дел.
- А ты там у себя веселишься? – поинтересовался Генри.
- Стараюсь.
- А бабулю навещаешь?
- Нет.
- Почему?
- Не хочу выслушивать ее глупости.
- Какие?
- Да самые разные… преимущественно те, которые она услышала по телевизору.
- Нехорошо.
- Что именно?
- Что бабулю не навещаешь. Как я ей «привет» тогда передам, если ты к ней не заходишь? – огорчился Генри, и улыбка с его лица исчезла.
- Ладно, как-нибудь на днях я к ней обязательно загляну и передам твой «привет», - успокоил брата Марк.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Точно?
- Точно-точно.
- Хорошо… очень хорошо, - и сразу повеселев, Генри вдруг сполз на пол, встал на четвереньки и с головой залез в тумбочку, стоявшую у кровати, откуда очень скоро выбрался с целой охапкой мятых бумажных листов. – Хочешь посмотреть мои рисунки?
- Конечно! – откликнулся Марк.
- Вот, - и Генри протянул первый рисунок, на котором он изобразил большой ровный прямоугольник, закрашенный красным цветом. – Это машина горит.
- Машина? – неуверенно переспросил Марк.
- Ага, мне она во сне приснилась… вот еще, - и перед лицом Марка оказался второй бумажный лист, на котором был начертан овал, перечеркнутый множеством тонкий линий.
- И что означает рисунок?
- Овал – это я. А лини – черви, и они меня едят, потому что я умер.
- Такое лучше не рисовать.
- Почему?
- Плохой рисунок… то есть ты его хорошо исполнил, но в нем заключена негативная энергетика. Понимаешь?
- Не очень…
- Ну, вот почему ты решил нарисовать себя мертвым?
- Мне это тоже приснилось… что я лежу в земле, и по мне ползают черви. Много червей. И так щекотно от них стало, что я даже проснулся.
- Понятно… а вот тут ты что изобразил? – Марк показал на четыре круга, над одним из которых стоял крестик.
- Нашу семью. Папа ведь умер… и это нехорошо.
Больше Марк ничего уточнять не стал.
«Удивительно… и все же он позабыл о дне аварии. Какое счастье, что он сумел-таки забыть тот злополучный день».
- Приемный час окончен, - объявила медсестра, прошедшая по коридору, так что Марк вздрогнул, и мысль его тут же улетучилась.
- Вот меня и выгоняют.
- Ха-ха-ха! Я так не умею шутить, как ты, - снова рассмеялся Генри и, завидев, что брат действительно засобирался, добавил, - подожди!
- Что такое?
- Я написал для мамы письмо. Ты его отправишь ей по почте?
- Обязательно.
- Спасибо, - широко улыбнулся Генри.
- Ну, я пошел. Пока, братишка.
- Пока, Марк. Ты ко мне еще придешь?
- Конечно. Ведь у меня больше никого нет кроме тебя.
- И привет бабуле не забудь передать.
- Само собой.