Иллюстрация: «Искушение Христа на горе» (фрагмент «Маэсты» Дуччо, 1308—1311 годы).
«Искушение Иисуса Христа в пустыне»
(Антропологические аспекты аскетики Евангелия)
IV. 2. Сорок дней борьбы в пустыне греха, в которой грехов человеческих - как песка.
Итак, мы приходим к идее о том, что искушение в пустыне есть как бы символ, предугадывающий крестные страдания Спасителя мира. Но ведь библейский символ не есть просто некая умозрительная конструкция, некий мысленный образ. С помощью библейской символики библейский автор-богослов всегда прикровенно указывает на некое онтологическое явление (действие). Оно может производиться Богом или самим человеком, в тех или иных его поступках. В конечном итоге, это всегда то или иное изменения во взаимоотношениях человека и Бога.
Другими словами - это действие или явление всегда имеет антропологическое содержание, как по своим предпосылкам, так и по следствиям своего влияния на человека и мир, который, окружая человека, является, по сути дела, продолжением телесности человека. То есть входит в плотскую сферу человеческого существования.
О действиях, производимых человеком, только что было сказано - те или иные. В отличие от действования Бога, которое всегда совершается по Любви, действия человека, по своему существу, могут иметь два направления:
- Располагая человека к Богу, возвращая его к Богообщению из состояния богооставленности,[13] в которое вошёл человек по своему собственному желанию, нарушив заповедь, и совершив первородный грех; или
[13] Богооставленность - центральный момент Крестной Жертвы Господа Иисуса, сердцевина Спасения и победы над смертью. Вспомним о том, что самая смерть Спасителя мира последовала после того, как Он Сам пережил этот центральный и ключевой момент человеческой трагедии (Мф. 27, 46 … 50): «… [27.46] а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или, Или! Лама савахфани? Что значит: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил? … [27.50] И опять возопив громким голосом, испустил дух».
- Ещё более отвращая человека от Бога.
В первом случае мы имеем дело с действием аскетическим, являющимся результатом борьбы человека со своим грехом. А во втором - с развращающей человека похотью, которая является следствием услаждения человека грехом.[14]
[14] Когда человек как личность тяготится грехом, и даже хотел бы порвать с ним, но не имеет ёщё на это сил и к этому условий, то это уже не услаждение грехом, а рабство или пленение.
Несомненно, что в случае искушения Господа Иисуса в пустыне, мы имеем дело с действием аскетическим. Но не с действием человека, который искушается от собственных грехов, и борется с ними. Потому, что человек, без Бога, оказывается неспособным к этой борьбе. Мы имеем дело с аскетикой Богочеловеческой, действием Бога, Который стал Человеком. Он искушается и борется не со своим грехом, а с грехом мира, то есть всех людей, начиная с Адама, и до конца мира, грехом, который Он взял на Себя, и в борьбе с которым Он может победить. Ибо Он - Бог, врачующий человека, который Сам имеет в Себе Любовь, в Своём Божественном Лице. А не так, как первый Адам, - созданный для Любви и любимый Богом, но сам в Любви не устоявший.
Мы имеем дело с Богочеловеческой аскетикой, аскетикой искупительной, аскетикой жертвенной, аскетикой евангельской, которая является идеальным образом, иконой, того воздержания (поста), к которому должен стремиться человек любящий Господа Иисуса, и подражающий Ему в Любви.
Итак, что является тем первым, сразу бросающимся нам в глаза, когда мы всматриваемся в новозаветный образ пустынножительства Христа Спасителя, предлагаемый нам Евангелием?
Это - картина той духовной реальности, которая окружила Спасителя мира сразу после Его Крещения. В системе библейской символики она умозрительно представляется нам пустыней греха, наполненной грехами людей так, как пустыня наполнена песком.
Этот символический библейский образ является прямым продолжением ряда всех ветхозаветных образов блуждания в пустыне, которые мы находим в книгах пророка Моисея. Особенно тех, о которых мы упоминали выше - Исход 17. 1-7 и Числа 21. 4-9.[15] В рассказе книги «Числа» напрямую даётся прообразовательный символ предуказывающий нам спасительную для нас Крестную Жертву Христову, которая начинается Его исходом - Дух ведёт Его в пустыню, для искушения от диавола, как утверждает Матфей - 4, 1.
[15] См. Прим. 3 и 4.
В этой пустыне греха пребывает Иисус сорок дней и ночей. Пребывает, борясь с тем, что Он взял на Себя, крестившись в покаяние. Что позволяет нам видеть в евангельском рассказе не простое физическое сорокадневное пребывания в пустыне, а в первую очередь духовное, аскетическое борение (действие)?
Лука пишет, что все эти дни Он не вкушал никакой пищи, - ничего не ел, возможно, и не пил. Матфей утверждает, что Он:
- Во-первых, попал в пустыню для искушения от сатаны; а
- Во-вторых, всё это время Он постился, что понимается, разумеется, гораздо шире, чем просто не ел.
Апостол же Марк указывает на то, что Иисус все эти дни пребывания пустыне, был со зверями, что символьный язык Писания так же не позволяет понимать как физическое Его соседство с пустынными животными.[16]
[16] Здесь уместно напомнить великолепные слова святителя Василия Великого о понимании библейской символики: «Кто великие символьные слова Священного Писания будет понимать прямо, в их буквальном прочтении, тот, вдаваясь в иудейские бабские басни, так и состарится, в совершенной скудости своих недостойных понятий о Боге».
Все эти подробности, в общем строе духовных символов библии, позволяют нам утверждать, что искушения от сатаны в пустыне были не чем иным как духовным следствием того, что Иисус Христос, вместе с грехом мира, взял на Себя и то наказание смертью, которому подвергался, после грехопадения, весь род людской. Для победы над смертью на Кресте, Господь Иисус должен был начать с того, чтобы положить конец власти сатаны над Своей человеческой природой, воспринятой Им от Богородицы и Приснодевы Марии. Власть эта заключалась не столько в доступности человеческой природы искушениям, сколько в том, что эта природа была приведена грехом в состояние удобопадения, склонности к греху, и, почти всегда, побеждалась предложенным ей искушением. Оставаясь в неискушённом состоянии, Иисус Христос не имел, в своём человечестве, не имел как человек, а не как Бог, сил, которые позволили бы Ему дойти до Креста, и взойти на Него! Не случайно, что только после победы над всеми искушениями, апостол Матфей повествуют о том, что: - «… приступили к Нему ангелы, и служили Ему (Мф. 4, 10)».
Это подтверждает и апостол Лука. Подтверждает повествованием о детстве и возрастании Иисуса, Сына Марии и Обручника Иосифа (Лк. 2, 41-52). Этот маленький рассказ о ежегодном событии в детской жизни Спасителя, путешествии в Иерусалим из Назарета, на праздник Пасхи, помещён Лукой в его евангельское повествование совершенно не случайно. Оно прекрасно показывает ту духовную атмосферу, в которой пребывало Богочеловеческое чадо до Своего возмужания, когда Он появляется, уже возросшим, на браке в Канне Галилейской, после Крещения в Иордане, и Своего пустынножительства.
Духовная атмосфера Его детства, - детства ребенка, живущего без личного и родового греха, при праведных родителях, братьях и сёстрах, которые стали потом Его последователями и учениками, протекала вполне мирно. Она была наполнена различными событиями, указывающими на Его необычную будущность, и не свободна, для Его родителей, от непременных хлопот и переживаний, связанных с растущим ребёнком. Но мы не найдём в ней никаких искушений, связанных с грехом, ибо на нём не было греха, кроме греха первородного. Но он, как уже говорилось, хоть и является причиной страстности, тленности и смертности, не является предосудительным, тем, который наказывается немедленными искушениями. Итак, до Крещения всё протекает весьма мирно, и лишь после Крещения следуют искушения в пустыне.
В пользу того, что пустынножительство Иисуса Христа, описываемое Евангелием, было скорее событием духовным, чем физическим, хотя бы по тому значению, какое это имеет для нашей духовной жизни,[17] говорит то, что его нет в Евангелии от Иоанна Богослова. После Крещения и встречи Спасителя с первыми учениками (Ин. 1, 35-51), Богослов описывает события в Канне Галилейской (Ин. 2, 1-11), где духовная атмосфера, в которой пребывает Сам Иисус, совершенно та же, как описывается Лукой в его рассказе о детстве Иисуса (Лк. 2, 41-52). Это показывает, что Его внутреннее мирное состояние совершенно не претерпело ущерба после Крещения, и последовавших за ним духовных борений (искушения в пустыне греха), где Он победил сатану.
[17] А именно для нашего понимания поста, и нашего отношения к нему, как к действию не столько физическому (пищевому), сколько духовному - воздержанию от всех греховных страстей.
А то, что это искушение в пустыне действительно присутствовало в духовной памяти об Иисусе Христе Иоанна Богослова, свидетельствует переданный им разговор Спасителя с Никодимом (Ин. 3, 1-21), в котором присутствуют такие слова (3.14): «И как Моисей вознёс змию в пустыне, так должно вознесену быть и Сыну Человеческому …».