Хозяйка красной башни

Садовский
                Хозяйка  красной  башни.



     Юрка идёт за  Митькой вдоль нескончаемой металлической ограды. За ним, стараясь не отстать, семенит четырёхлетняя кривоногая черноглазая девчонка, Митькина младшая сестра  Аня. Май 1954 года.  Митька, хоть и старше Юрки на год, неказист и росточком невелик. Однако   надувает щёки и  важничает, ведь он показывает неизведанные для Юрки места, а Митька не однажды  бывал здесь  с отцом. 

     Справа  неглубокий, густо поросший майской,  малахитовой травой, ров. На противоположной стороне рва непролазная стена серебристо-зелёных зарослей  дикой маслины, служащих границей громадному парку  – таинственной и запретной для них территории. Да и  сам поход  этот – недозволенный, тайный от родителей.  Просто Юрка с Митькой грелись на утреннем солнышке  возле дома, где они жили. Митька живёт в этом доме с рождения, а  Юрка совсем недавно приехал с родителями. И они подружились.    Митьке нравится роль старожила и всезнайки. Он постоянно рассказывает Юрке всякую всячину о  детях, проживающих в этом доме, и их родителях.  А сегодня Митька хвастанул, что есть у него свой  маленький домик – настоящий с окнами и дверью.   Юрка не поверил – ведь не бывает домиков у таких детей. Тогда Митька в  благородном  порыве  предложил Юрке собственными глазами  убедиться в его правоте. Соблазн  для обоих  был настолько велик, что  они рискнули выйти за дозволенные им  пределы.
      Митька впереди, почти бежит – так ему хочется доказать Юрке, что он не врёт. Юрка,  впечатлённый Митькиным рассказом и снедаемый  любопытством, еле поспевает за другом, и Анька следом, отставая, спотыкаясь и хныча: – «Па-да-жди-те! Вот я мамке всё расскажу, как вы меня бросили!» Иногда Митька останавливается и почему-то  успокаивает Юрку: – «Не бзди, не расскажет, – а потом  уже Аньке. – А ты, че-ре-па-ха, давай быстрее,  а то нашлёпаю!» 
       Но вот  забор закончился, и внезапно Юркину изумлённому взору  открылось  странное, невиданное им ранее величественное строение. Юрка остановился, как вкопанный, так, что Анька ткнулась носом в его спину.
       – Что это? – промолвил Юрка, не отводя глаз от этого чуда.
       – Пошли, пошли,  осталось чуть-чуть…  Башня это обыкновенная… Ты что, башню ни разу не видел?
      –  Башня? Башня… Башня! – шестилетнему Юрке  она показалось просто замечательной и красивой, ведь он действительно ни разу не видел  башен.
     Башня  высилась на  небольшом пригорке,  сплошь поросшем  стелющимся вокруг неё птичьим горцем. Узкая тропинка брала начало у деревянной некрашеной  двери и, петляя, терялась  в траве. Башня была великолепно высока, а главное, гармонична  – не тонка и не толста.    Её цилиндрическая поверхность не имела ни выступов, ни каких бы то либо других элементов, нарушающих её безупречную цилиндричность.  Сложена она была  из кирпича так искусно, что поначалу казалось, что  изготовлена из  какого-то неизвестного  материала. Да и  цвет её был необычен, не кирпичный, а скорее напоминал цвет перезрелой,  сморщенной вишни.  Что там скрыто внутри?  Тайна пробудила  у Юрки жгучий интерес и   любопытство.

     Митьку, однако, башня не интересовала,  и  вёл он Юрку не башней любоваться.  В полста метров от башни располагалось его "фамильное поместье" – кусок земли, огороженный примитивной изгородью из чего попало. Глинобитный  сарай с когда-то    побеленными и давно  облезшими стенами. Митька не обманывал – его домик  имел  два   маленьких слепых оконца, незапертую дверь со скрипучими ржавыми петлями и  толевую крышу. Внутри пусто и грязно, углы заросли липкой паутиной. За домиком брошенный, заросший лебедой  огород спускается по пологому склону  неглубокой балки.  Ничего интересного, обыкновенный сарай. Совсем не то, что рисовало  Юркино воображение. Если бы не эта чудная башня, вообще не стоило бы сюда идти.

       –  Айда  в башню!  Хочешь посмотреть  башню изнутри ? – раздухарился Митька, поймавший кураж на демонстрации «своих владений»,   желая, видимо,  присовокупить к ним и башню.  Тем более, он понял, что  его нового друга больше поразила башня, чем  его неприглядный домик.
      –  Конечно, хочу,  да кто нас туда пустит? –  с вздохом ответил Юрка.
      –  А мы водички попросим напиться.  Мы с папкой  всегда воду пили  в башне.
      – Ты что, Митька!  Разве   не знаешь?  – втянув голову в плечи и округлив и без того громадные чёрные глаза, выпалила Анька. – Там  же  настоящая ведьма сидит!
      – Вот  выдумщица!  Какая  там ещё ведьма!  Там  тётка  Поля и больше никого! Мы с отцом  сколько раз там воду пили, никакой там  ведьмы не было.
      – Никакая я не выдумщица.  То с папкой,  он ведь большой и сильный,  как витязь, а ведьмы боятся витязей.

    Анька и  в самом деле ничего не выдумала.  Просто она,с позволения сказать, за что купила, за то и продаёт. Да и не купила она  эту сплетню, а  подслушала. На скамейке у входа в подъезд дома   бабы-завсегдатаи, поглупевшие и обозлённые на весь мир  на исходе века своего,  по  обыкновению,   «перемывают кости» тем, кто ещё  исступлённо вертится в беличьем колесе  жизни. Анька же – та ещё любопытная Варвара – как-то, играя неподалёку от скамейки, подслушала  россказни  пожилой  жительницы дома некой Петуховой о настоящей ведьме. Анька всегда считала, что ведьмы бывают только  в сказках.  Оказывается,  есть и настоящие ведьмы, и одна из них  одиноко обитает  в громадной башне   на краю посёлка.  И ведьма та  волшебством своим  зачаровала  немца так,  что  он забыл своих и пропал бесследно. А сама ведьма родила фашиста и скрывает его от людей.   Ну, что тут поделаешь? Так поняла, да  и  что с неё взять,  Анка  рассказ  бабки Петучихи.  Поняла и запомнила.
     – Юрик не ходи. Пусть идёт  один, если мне не верит. Пропадёт там, как немец, и нас забудет…
     – Какой ещё немец,  какой витязь?  Что ты несёшь?  Не слушай её Юрка, пусть остаётся. Наслушалась сказок мамкиных… Ты, Анька, скажи ещё, что там Змей Горыныч летает и огнём дышит. А мы с тобой, Юрик,  сейчас водички холодненькой  напьёмся, знаешь какая вкусная…  Айда!
      Юрка  не отказался бы выпить холодной воды, да и искушение посмотреть башню изнутри велико,  но Анькины слова   всё-таки  заставили его задуматься.  Хоть и знал, что ведьмы бывают только в сказках, но всё-таки страшновато.  Однако  виду подавать нельзя.  Анька может  и верит, что ведьмы бывают, ведь ей только пятый год, а Юрке уже  почти шесть.   Митька будет смеяться и расскажет всем  во дворе.
    – Айда, Аня, не бойся, нет там  никакой ведьмы, они только в сказках бывают. Водички быстро попьём и убежим.
     – Ага, вы то убежите, а я ещё плохо бегаю,– обречённо согласилась Анька, ибо   одной оставаться ей так  же не хотелось.
     Перед входной дверью в башню  остановились.  Митька оглянулся    на  Юрку и сестру. Его стали одолевать сомнения, а вдруг… Словом, храбрость его испарилась, и запал пропал. Он уже был    не рад, что предложил  идти в башню и  стал подыскивать  уважительную причину, чтобы повернуть обратно.       И придумал, и почти сказал, но Анька-глупышка, а ещё сестра называется, его опередила и всё испортила:
    –  Что? Испугался? – и презрительно   добавила, – Бздун ты Митька! Пошли отсюда Юрик…
    – Кто? Я-я-я  испугался?  Я-я-я  бздун? – возмущённо  ответил  Митька и решительно схватился за большую самодельную  дверную ручку.
    Он ещё какую-то секунду не открывал дверь, лихорадочно  пытаясь  придумать, как с честью выйти из положения и не открыть дверь, но, поняв, что пути назад нет,  всё-таки приоткрыл  и просунул в щель голову.
     Повертев  головой и  убедившись, что  никакой  ведьмы поблизости нет,  распахнул  дверь и с опаской, готовый стремглав  убегать, переступил порог. Следом потянулся Юрка, поднявшись на носки и  вытянув шею в попытке рассмотреть поверх Митькиной   головы, что там внутри. Анька, напротив,  даже присела, стараясь спрятаться за Юркой.  Она-то знала точно, что там внутри ведьма, потому-что, помнила,    как бабка Петучиха  называла  тётку  Полю  ведьмой и немецкой подстилкой.  О подстилке, да ещё немецкой  Анька не имела ни малейшего понятия, а уж  про ведьм знала всё и даже то, что когда ведьма стареет, она становится     Бабой Ягой.

     Не смотря на яркое солнце и жару снаружи,  внутри царили сумрак и прохлада. Почти на всю высоту башня пуста. Металлическая лестница с перилами  по круглой стене   винтом уходит  к потолку, представляющему дно  громадного бака. Сквозь редкие, подобные бойницам окна, солнечные лучи проникают  в башню, и, перекрещиваясь причудливым образом на разной высоте,  оставляют  на  стене квадратные зайчики.   По противоположной входной двери стене от  бака  спускается труба,  заканчиваясь  латунным краном. Под краном на полу  ведро, рядом прислонился к стене видавший виды просяной веник. Здесь же на  табурете  большая железная  кружка.    Да, это была обычная водонапорная  башня, обеспечивающая питьевой водой посёлок.  В стороне,  в сумраке после яркого солнечного света, глаза с трудом различают фигуру  женщины, повязанной платком, сидящей за небольшим столиком, освещённом тусклой лампочкой на стенке. На столике перед женщиной толстая развёрнутая книга, стакан с недопитым чаем и блюдце с одной конфетой.
      Митька с робостью здоровается и просит разрешения  попить воды. Женщина молча рассматривает непрошеных гостей. Пауза кажется бесконечной. Юрка уже привыкшими к полумраку глазами всматривается в женщину. И никакая она не ведьма,  не похожа ни чуточку.  И хотя она  ничего пока им не ответила, Юрка почувствовал расположение к ней и даже нашёл нечто общее со своей мамкой. Такая же худенькая и светлая, правда, немного старенькая. Но вот мрачная хранительница  воды, насладившись  обескураженным видом детей, неожиданно добрым,  усталым голосом вымолвила в ответ:
     – Здравствуйте, здравствуйте!  А я-то гадаю, кто это ко мне пожаловал?   Так это Сергея Ульянченко  сын, узнала, Дмитрием тебя, кажется, зовут.  Вырос то как!  Небось, в школу скоро?  А с тобой кто ?
     – А это, тётя Поля,  Юрка… Юра, в нашем доме живёт. Он из Башкирии к нам приехал, потому и зовут его Башкир. Но я его зову Юрка. А вы  как хотите, так и зовите.
     – Хорошо, если он не против, я  его буду звать  Юрой.
     – Юра, а кто это  прячется за твоей широкой спиной?
 Юрка почувствовал, как Анька молниеносно прижалась к его спине, и услышал её  шепот:
     – Молчи!  Скажи, что никого  нет, что ей показалось…
Пока Юрка раздумывал,  как  ему поступить – молчать или говорить, Митька всё выложил, как на духу:
     – Это моя сестра Анька.  Она ещё маленькая и боится ведьм.
     – Вот дурак,  предатель,– вновь  услышал Юрка за  спиной  негодующий  шёпот Аньки. 
     – А-а-а! Это Анна Ульянченко, я то тебя видела последний раз трёхмесячной у мамки на руках, а ты уже ножками бегаешь. Вот оно каково!  Выходи-ка красавица, я на тебя полюбуюсь. Ну-ка, Юра, представь нам свою даму, ишь как она за тебя держится и брат ей не нужен.
Анка и  не думала выходить.
     – Она вас  боится, – опять  невпопад  вмешался  Митька и получил ответ, от которого у Юрки мурашки побежали под рубашкой.
     – А что меня боятся? Я же не ведьма какая и не  Баба Яга. Правда, Аня?   Просто она стесняется, а не боится.  Ну да ладно, вы же воду пить пришли, а я вас  заболтала, мне-то скучно здесь одной. Подходите, берите кружку, наливайте воды и пейте на здоровье. Вода холодная, глотайте помаленьку, не спеша, чтобы горло не застудить. Аню пропустите первой, вы же рыцари, а она  девочка.
 Аня держала кружку обеими руками и пила, не спеша, маленькими глоточками. При этом она  не сводила глаз с  тётки, готовая в любой момент бросить кружку и бежать. Вода у неё стекала с подбородка  на платьице, на что наблюдающая за ней   женщина  сказала Митьке:
     – Митя, подержи ей кружку,  а то она всё на себя выльет…
     – Не надо, я уже напилась, -  пролепетала Анька, вытирая рукой губы, и передала кружку Юрке.
     – Ну-ка  Аня подойди   ко мне, я тебя конфетой  угощу, у меня, к сожалению, одна осталась.
    Конфета Аньку заинтересовала, и она уж было сделала несколько шагов к столику, но  что-то её остановило.
     – Спасибо, я не люблю конфеты, от них зубики болят.
 И вдруг  ни с того, ни с сего она ляпнула такое, что  Митька с Юркой оторопели. Юрка так и не донёс кружку  с водой до рта.
     – Тётя Поля, а, правда, что у  тебя  сын  фашист?
 В башне воцарилась   тишина.  Лишь звуки капель  падающих в ведро из плохо прикрытого Юркой крана, словно усиленные во сто крат, мерно отсчитывали секунды под разноголосое шипение сквозняков, витающих где-то  на самом верху башни. 
Прошла, быть может, минута, прежде чем Юрка услышал слова тётки Поли, но сказаны  были они каким-то чужим   надрывным голосом. Он даже подумал, что их сказала не она, а кто-то другой, и покрутил головой, чтобы увидеть того, кто их произнёс.   
     – Господи, Анечка, откуда ты это взяла?  Кто тебе это сказал? – и, не удержавшись, хотя понимала, что это нельзя говорить  такой  малышке, добавила, – Где ты, дитё, эту грязь подцепила?
  Анька  посмотрела на свои сандалии и невозмутимо ответила:
     – Да это мы  в балке лазали, я и залезла в грязь. А про твоего сына я слышала  от Петучихи, она  на лавочке рассказывала, а я  играла за лавочкой  и всё слышала.
     «Воистину говорят, что к чистой душе грязь не липнет, – подумала  Полина, – ну, и, слава богу. А эта старая перечница Петухова никак не угомонится, язычок свой никак не приструнит.  Сколько лет прошло, уж люди,  поди,  забыли, да и времена сейчас другие, а она опять за своё».
     Полина  ясно помнила  день, когда немцы ушли из посёлка.   Генрих, Геня так его называла Полина,со своими не ушёл и был в тот день с ней. Собирался на следующий день  сдаться властям, наивно полагая, что его, солдата интендантского взвода,  оставят здесь у Полины. Не тут то было. В тот же день к её домику  подошла распалённая толпа поселковых баб, верховодила которой Петухова. С ними были два солдата с винтовками.  Петухова кричала, обзывала Полину непотребными словами, требовала  арестовать её вместе с этим  фашистом. Бабы тоже шумели, требовали расправы. А ведь совсем недавно   Петухова и многие из этих женщин приходила к Полине и  заискивающим голосом спрашивали, когда овощные плантации будет охранять Генрих, который, понимая, что посёлок страдает от нехватки еды, позволял жителям посёлка пользоваться  интендантскими плантациями. Солдаты  Генриха увели, и с тех пор никаких вестей от него не  было. Через семь месяцев у Полины родился Андрюшка.  Сколько яда вылила Петухова, чтобы лишить Полину спокойствия. Но время шло, Андрея пришлось отдать в интернат. И Петухова вроде бы успокоилась, ведь прошло десять лет. Ан нет, Петучиха  оказывается продолжает своё гнусное занятие.
   «Это же надо, как она до меня добралась, через невинное дитё в самое больное место  души ударила, – с горечью подумала Полина. – Теперь  до утра не сомкну глаз,  старое  перебирать буду, таблетки  сосать…»  Полина  сделала   пару глотков  остывшего чая,  оставшегося в стакане после обеденного перекуса. Ей надо было немного прийти в себя после  жестоких, острых как нож слов Аньки и найти правильные слова для ответа. Она сразу решила, что ничего скрывать не будет, пусть они дети, но  ведь вырастут же, и может, вспомнят её  и поймут.
     – Да какой же он фашист, Анечка, сынок мой Андрюшка.  Он немного старше вот Мити, братика твоего. Уже пионер, звеньевой в пионерском отряде.  Отличник.  Играет на балалайке в школьном струнном оркестре. Вот видишь…
    Митя  с Юркой подошли к столику, за ними приблизилась и Анька.
    – А вот отец у него да, немец, но никакой не фашист. Он помогал нам, когда в посёлке люди голодали во время войны. И остался с нами, когда  немцы ушли.  Он был добрый, хорошо пел песни и играл на аккордеоне. Научился  говорить по-русски. Андрюшка мой, хоть и похож на меня, характером весь в отца – добрый и внимательный. И запомните навсегда – не все немцы были фашистами.
     – А где ваш Андрюшка учится,  – заинтересовался Митя.
     – В школе-интернате в другом городе, на каникулы приезжает, не забывает мамку свою.
 Но Юрку интересовал другой вопрос  – Куда делся отец Андрюшки?  Но спросить  боялся. Он видел, как переживала тётка Поля, когда эта дура Анька спросила про её сына и не хотел, чтобы после его слов у тёти Поли опять   голос стал чужим.
 Однако   вопрос Юркин  у Полины  и без того  был тавром на сердце, поэтому она не могла  об этом умолчать.               
      – А отец его дома, в Германии, придёт время – и он приедет к сыну в гости. А сама с болью подумала:  «А как он приедет, если даже не знает, что у него в России растёт  сын. Ради меня?  Да, любовь была настоящая. Я и сейчас  за ним и в огонь и в воду. Но прошло столько лет, у него, возможно, другая любовь и даже семья, да и жив ли он»
     – Вот я вам всё и рассказала про моего  сына. Теперь Анечка ты всё знаешь,  и  не верь тому, кто будет нехорошо говорить об Андрюшке, а бабушку Петухову  не подслушивай больше.  Во-первых – подслушивать  старших нехорошо, во-вторых – она говорит неправду.  Вы ещё очень маленькие. Запомните всё, что здесь услышали, а когда  станете взрослыми  когда-нибудь, даст бог, всё поймете сами.  А конфетку, Аня, всё-таки  возьми. Дома  с чаем  съешь вместо сахара, и зубки болеть не будут.   Анька конфету взяла и до чая терпеть не стала, а съела  сразу, как ребята вышли из башни. Съела и довольная  похвасталась Юрке: «Ох и вкусная конфета…,– и добавила, – И не какая она не ведьма, врёт всё  Петучиха».
 
      Рассказ тётки Поли  Юрка запомнил. Запомнить, то он запомнил, а вот пока понял,   много-много лет прошло. И то хорошо, ведь мог же он всё забыть, и тогда вообще  чего-то   важного в этой жизни  не понял бы никогда.