КАК СУСАННА БОТМАР НАШЛА РАЛЬФА КЕНЗИ
Наша ферма в Транскее стояла недалеко от океана, так что с вершины находившегося за домом холма, на котором бил родник, можно было видеть великолепные волны, разбивающиеся об отвесные скалы берега и разлетающиеся в воздухе облаками белой пены. Зрелище это завораживает даже в хорошую погоду, когда же налетают юго-восточные штормы, огромные волны вздымаются из черных вод одна за другой несколько дней и ночей подряд – и вид, и звук их ужасен. Тогда скалы дрожат под их ударами, и фонтаны брызг взлетают до самых облаков, как если бы их исторгали из своих ноздрей тысячи китов, а трава и листья деревьев на берегу темнеют от этого дыхания. Горе кораблю, попавшему в их плен, потому что скоро от него, выброшенного на скалы, не останется ничего кроме бесчисленных обломков.
Как-то раз зимой – Сусанне тогда было семь лет – такой юго-восточный ветер дул четыре дня подряд, и однажды вечером, после того, как он стих, я, закончив домашнюю работу и взяв с собой Сусанну, вышла на холм, чтобы отдохнуть и посмотреть на море, которое все еще ужасно бушевало. Мы сидели там минут десять или чуть больше, когда Ян, муж мой, присоединился к нам, чему я удивилась, потому что он, храбрый во всех других отношениях, очень боялся моря и вообще любой воды. Так боялся, что просыпался по ночам от звуков шторма, хотя мне случалось видеть его спящим под трубный рев испуганных слонов и крики зулусских импи[1].
– Ты находишь эту картину прекрасной, жена? – сказал он, указывая на пенящиеся воды. – А я бы назвал ее самой ужасной в мире. Боже Всемогущий! Меня мороз пробирает, когда я смотрю на это и думаю, что в эту самую минуту христиане, даже женщины и дети, могут биться в пене этих волн.
– Смерть не хуже всякой другой, – ответила я. – Но я бы себе такой не пожелала – я бы хотела умереть в своей постели, чтобы надо мной читали отходную, и мой муж плакал или, хотя бы, притворялся плачущим у моего одра.
– Раньше меня пронзят копья дикарей или повесят английские власти, как моего отца.
– А почему ты заговорил о гибели в море, Ян? – спросила я.
– Да, так! Просто, когда я ходил взглянуть на быка, которого вчера убила змея, то слышал, как эта глупая колдунья из племени пондо там, за краалем, рассказывала одну историю...
– Что за история?
– Совсем короткая история: она говорит, что на кафрском побережье, у устья Умзимбубу, когда месяц только народился, люди слышали залпы пушки – подряд один за другим, минута за минутой, – потом заметили и корабль, большой корабль с тремя мачтами и многими «глазами» – полагаю, она имела в виду светящиеся иллюминаторы, – в то время как шторм гнал его к берегу, с его палубы взлетали красные и синие молнии.
– Ну, а дальше?
– Дальше – ничего, это вся история. Разве что волны, на которые вы так любите смотреть, могут рассказать ее продолжение.
– Скорее уж какой-нибудь кафр.
– Может, и кафр! Среди них новости путешествуют быстрее, чем всадник на хорошей лошади. Да ведь и раньше на этом побережье находили обломки... Ребенок, опусти ружье! Ты хочешь застрелить свою мать? Разве я не говорил тебе не прикасаться к оружию? – крикнул он Сусанне, которая подобрала отцовский роер[2] (в те дни, когда мы жили среди кафров, мужчины не расставались с оружием) и играла с ним.
– Я стреляла в оленей и кафров, папа, – сказала она, надув губы, но повинуясь отцу.
– Стрелять кафров, маленькая моя, это работа не для девочек! А ты хотела бы быть мальчиком, Сусанна?
– Как же я могу? Я же девочка, – ответила она. – И у меня нет братьев, как у других девочек. Почему у меня нет братьев?
Ян пожал плечами и посмотрел на меня.
– Разве море не принесет мне брата? – продолжал ребенок, потому что ей не раз говорили, что детей приносит море.
– Возможно, если ты хорошенько поищешь, – со вздохом ответила я, не предполагая, чем это обернется.
А последствия этого разговора с дочерью не заставили себя ждать. На следующее утро чернокожая девушка, приглядывавшая за Сусанной, прибежала во время завтрака и сказала, что потеряла ребенка. Оказалось, что с утра пораньше они спустились на берег собирать раковины, выброшенные штормом, и Сусанна взяла с собой корзинку, чтобы было куда их складывать. И вот, девица уселась в тени под скалой, оставив Сусанну бродить туда-сюда в поисках раковин, и только через час или больше спохватилась и принялась ее искать. Но поиски были тщетны, потому что след ног ребенка вел с песчаного пляжа на галечный и там терялся среди куч водорослей. Конечно же, рассказ девушки меня испугал, а Ян был так зол, что хотел связать ее и выпороть, но на это не было времени. Взяв с собой всех кафров, каких смог найти, он отправился на берег на поиски Сусанны. Вернулся он лишь к закату, и я, завидев его с порога, задрожала от ужаса: он был один.
– Жена, – сказал он глухим голосом, – ребенок пропал! Мы искали, где только можно, и не нашли никаких следов. Приготовь пищу и положи в мои седельные сумки, чтобы, если мы отыщем ее этой ночью или завтра, было, чем ее накормить.
– По крайней мере об этом не беспокойся, – сказала я, – голодать она не будет! Повариха говорит, что перед тем, как уйти сегодня утром, Сусанна попросила у нее бутылку молока, немного вяленого мяса и несколько лепешек и сложила все это в свою сумку.
– Странно, – ответил он. – Зачем девчонке такой запас? Разве что она надумала отправиться в путешествие...
– Время от времени детям приходит в голову попутешествовать, муж мой.
– Что ж, молитесь Богу, чтобы мы отыскали ее до наступления темноты.
Пока я наполняла седельные сумки, Ян наспех перекусил, ему привели новую лошадь, и, поцеловав меня, он скрылся в наступавших сумерках.
О, что за мукой были для меня следующие несколько часов! Всю ночь я просидела у ворот, хотя ветер нещадно обдувал меня, а роса вымочила мою одежду. Думаю, никогда в жизни я не молилась так истово. Я хорошо понимала, в какой опасности находилась Сусанна, наш единственный ребенок, свет и радость нашего дома, и только Господь мог ее спасти. Местность, в которой мы жили, была тогда еще совсем пустынной, по ней еще бродили дикари, которые ненавидели белых и могли похитить или убить ее; вокруг было полно леопардов, гиен и других хищных зверей. Ко всему этому, приливы на побережье были скоротечны и коварны, и, если она блуждает среди береговых скал, море легко может поглотить ее. Снова и снова мне казалось, что я слышу в вое ветра предсмертный крик своей дочери.
Наконец сквозь мрак пробились первые рассветные лучи, а с ними пришел и Ян. Одного взгляда на его лицо мне было достаточно, чтобы прийти в отчаяние!
– Она мертва? – ахнула я.
– Я не знаю, – ответил он, – мы ничего не нашли. Дай мне бренди и другую лошадь! Солнце встает, прилив спадает, возможно, мы найдем ее среди скал. – Тяжко вздыхая, он вслед за мной прошел в дом.
– Встань на колени! Мы будем молиться, муж мой, – сказала я.
Мы преклонили колени, плача и молясь вслух нашему Богу, который с небес все видит и знает все скорби слуг Его на земле, чтобы Он пожалел нас и вернул нам нашего единственного ребенка. И наша молитва Господу, да благословится имя Его, была не напрасна, ибо еще стоя на коленях, мы услышали срывающийся голос той девушки, что потеряла Сусанну и всю ночь провсхлипывала в саду, – она звала нас выйти из дому и взглянуть на дорогу. Мы выбежали, и радость в наших сердцах вспыхнула, словно огонь в сухой траве.
Перед домом, не более чем в тридцати шагах от него, был небольшой земляной вал, верх которого в тот момент уже ярко озаряло восходящее солнце. И в его лучах стояла наша дочь Сусанна! Мокрая, смущенная, со свисающими на лицо спутанными волосами, но невредимая и даже улыбающаяся, она стояла, поддерживая другого ребенка – белого мальчика, несколько выше и старше, чем она сама. С радостными криками мы бросились к дочери и, достигнув ее первой, я подхватила ее на руки и принялась целовать, в то время как мальчик упал, потому что оказалось, что нога его поранена так, что он не может стоять без поддержки.
– Во имя Неба, что это значит? – выдохнул Ян.
– Это значит, – гордо ответила девочка, – что я ходила искать брата, которого, как вы говорили, я могу найти у моря, если поищу хорошенько. Вот я и нашла его, хоть и не понимаю его речь, а он мою. Пойдем, братец, вот это – наш дом, а вот наши отец и мать.
Несказанно изумленные, мы отнесли детей в дом и сняли с них мокрую одежду. Раздевая мальчика, я заметила, что его одежда, хотя она и была грязной и изодранной в лохмотья, но пошита была из такого тонкого материала, какого мне еще не доводилось видеть, а его белье, мягкое, как шелк, было помечено буквами «R.M.» Его маленькие ноги так распухли, что сапоги пришлось разрезать, чтобы снять с них. А еще мальчик был почти мертв от голода, так что его кости разве что не пронзали насквозь его молочно-белую кожу.
Отмыв и завернув его в одеяла и мягкие шкуры, я начала кормить его бульоном по ложечке, потому что, позволь я ему есть, сколько хочет, боюсь, он бы тут же умер. После того, как он немного насытился, печальные воспоминания, похоже, вернулись к нему, потому что он стал плакать и говорить по-английски, снова и снова повторяя слово «мама», которое я знала. Наконец он заснул и спал без пробуждения много часов подряд.
Тем временем, мы понемногу узнали от Сусанны всю историю.
Оказалось, что наша отважная и полная воображения дочь, лежа в постели в тот вечер, когда она играла с ружьем, а мы с Яном говорили о море, продолжала мечтать о брате, и ночью ей приснилось, что в одном овраге в часе езды от нас слышен голос молящегося ребенка, и хотя он молился незнакомым ей языком, она понимала его слова: «О, Отец наш, моя мать мертва, пошли же кого-нибудь, чтобы помочь мне, ибо я голоден». Оглядываясь во сне, она не могла видеть ребенка, голос которого слышала, но овраг узнала, потому что ей дважды случалось бывать там: однажды со мной, когда мы собирали белые лилии для похорон умершего соседа, и в другой раз с отцом, который искал потерянного вола. Сусанна была девочкой смышленой и хорошо знала своих родителей, потому она была увере¬на, что, расскажи она о своем сне, мы только посмеемся над ней и ни за что не позволим идти к этому оврагу. Поэтому, проснувшись утром, она и придумала историю с поиском раковин на берегу и попросила у поварихи молоко и мясо.
И вот, прежде чем рассказывать историю дальше, я хочу спросить, чем же был тот чудесный сон Сусанны? Выдумала ли она его уже после того, как все случилось, или то и вправду было видение, посланное Богом чистому сердцу ребенка, вроде того пророчества, что послал Он отроку Самуилу?[3] Пусть каждый решает эту загадку, как хочет, но если то была лишь детская выдумка, то как она додумалась взять с собой молоко и еду?
Сбежав от своей няньки, Сусанна направилась вглубь вельда, и ее ножки не оставили следов на жесткой и сухой почве. Вскоре она обнаружила, что овраг, который она искала, намного дальше, чем ей думалось, а, возможно, она просто сбилась с пути, потому что оврагов вокруг было много, и все они были похожи один за другой. Тем не менее она продолжала идти, хоть ей и было страшно одной в пустыне, где ей попадались лишь большие антилопы, да бабуины лаяли на нее, перепрыгивая с камня на камень. Останавливалась она лишь один или два раза, чтобы выпить немного молока и подкрепиться, и к закату нашла тот овраг, что видела во сне. Некоторое время она блуждала в нем по берегу ручья, и наконец, проходя мимо густых кустов мимозы, услышала слабый звук детского голоса – того самого голоса из сна. Свернув направо, она пробралась сквозь кусты и обнаружила за ними небольшую лощину, а в центре ее – большой плоский камень, на котором, стоя на коленях, молился мальчик, и лучи закатного солнца сияли в его спутанных золотых волосах. Она подошла к ребенку и заговорила с ним, но он не знал нашего языка и не мог ее понять. Тогда Сусанна вынула из сумки остатки провизии, и голодный мальчик быстро управился с ними.
К этому времени солнце уже зашло, и дети не осмеливались пускаться в путь в темноте. Они сидели на камне, крепко держась за руки, и дрожа от страха, в то время как из мрака на них почти в упор смотрели чьи-то желтые глаза, и доносилось странное похрапывание. Наконец взошла луна, и в ее свете они увидели в нескольких шагах от себя трех тигров (так у нас называли леопардов) – двух крупных и одного поменьше. Но хищники не причинили детям вреда, – видно, Бог запретил им – немного покружив вокруг камня, они убрались прочь с недовольным урчанием.
Тогда Сусанна поднялась и, взяв мальчика за руку, потихоньку повела за собой, так как ноги плохо слушались истощенного ребенка, и на протяжении последней половины пути он мог идти, только опираясь на ее плечо. Всю долгую ночь они медленно продвигались вперед, и холм на нашем участке был ориентиром для Сусанны. Время от времени дети останавливались, чтобы немного отдохнуть, пока на рассвете, выбиваясь из последних сил, не вышли к дому, как уже было сказано.
И слава Богу, что им это удалось, потому что, как оказалось, Сусанну уже искали в том самом овраге, но ничего не увидели за плотным рядом кустов мимозы, и, наверняка, никто бы туда больше не вернулся, ведь холмы широки, и оврагов меж них так много!
[1] Импи (зулу impi) – война, битва, вооруженный мужчина; в XIX веке так же называли полки армии зулусов.
[2] Роёр – старинный голландский карабин с шестигранным стволом.
[3] Фру Ботмар имеет в виду библейский эпизод о первом пророчестве пророка Самуила; Господь явился отроку Самуилу, когда тот спал (1 Цар. 3:1–21).