Тьма царит в мире холода. Душная, с запахами тления, с сыростью по углам, с грибком по деревянным перекрытиям потолка, отделяющего этот мирок от большого мира внешнего.
Сонная тишина, нарушаемая только лёгкими вздохами и шуршаниями, надолго повисла здесь, до наступления новых времён. Мир света, бесконечной радости и тепла сузился до пределов, и улегся в этом закутке в ожидании нового рождения.
Об этом мире света вздыхало и грезило все живое. Во все время ожидания что- то тихо витало в воздухе и не давало забыть о себе. Оно напоминало о свете, врываясь изредка ярким лучом в проем где- то далеко наверху. Но очень скоро исчезая, снова впускало мрак и застоявшийся тлен, кажется, навсегда поселившиеся здесь.
Жизнь едва теплится и только вздыхает тихонько, она заснула и просто переживает время ледяного сумрака. Она спит и все время подсознательно ждет: настанет время, и темень там, наверху, рассеется, и снова наполнится радостью нового бытия. Бытие распахнет свои объятия, принимая в себя, в своё живительное тепло, наполненное любовью ко всему живому. И даст возможность снова дарить радость рождения жизни.
Жизнь теплится во всем живом, даже в самом малом. В этом мрачном месте переживает холодные времена множество маленьких жизней. Вот мышь, поселившаяся тут с приходом зимы, с трудом выползает из своего гнезда, - скоро ей предстоят роды,- и направляется на поиски: чем- то надо подкрепить свои силы. Покосившись на одиноко завалявшуюся в углу погреба крошечную картошинку, идёт все же к полному мешку других картофелин, крупных и сочных, выглядывающих из прогрызенной ею дырки в мешковине.
Картошинка вздохнула: пронесло! И снова погрузилась в мечту: вот, с приходом тепла в мир света там, наверху, вынесут её на солнышко, и погрузят в теплую влажную землю, и тогда оживут в ней все её соки, проснутся почки, начнут расти и крепнуть новые корешки и веточки. А потом распустится она, и заблагоухает белыми с золотой сердцевиной цветами. И после недолгого цветения завяжутся у неё и начнут наливаться и зреть новые клубеньки...
Об этом же дружно грезили и все другие её товарки- картофелины, особенно те, которые лежали в закроме,- самые крупные, они считали себя особыми, избранными, потому что именно они выбирались человеком и выносились им наверх, в тот свет, что приоткрывался ненадолго, и снова исчезал с уходом Хозяина.
Время шло, и, судя по тому, как все ярче и теплее становились потоки света и воздуха, врывавшиеся в подвал через приоткрытую Хозяином отдушину, приближалось к тому моменту, когда люк наверху распахнется во всю ширь, открываясь в сияющий мир неба. И тогда счастливые картофелины наконец получат возможность исполнить своё предназначение.
И дождались. И были унесены, и посажены в землю, и стали давать свежую поросль.
Лишь картошинка все также лежала на дне погреба и тосковала о свете, тепле, жизни...
Прошло лето, промелькнуло день за днём, на короткое время, только в полдень, заглядывало оно в приоткрытый для проветривания проем погреба и касаясь нежным мерцающим лучом нескольких оставшихся банок, с соленьями и вареньями, стоящих на полках.
И они оживают, и играют всеми красками прошлогодней осени: тут и красные, розовые и жёлтые помидоры, и зелененькие пупырчатые огурчки плавают в пряном рассоле среди листьев смородины, хрена, вишни, семян укропа и зубчиков чеснока.
И ягоды всевозможные томятся в сладких сиропах.
Из ящиков выглядывают морковка и свекла, греет толстые бока капуста.
До осени все это будет вынуто и унесено хозяином туда, наверх, на свет Божий, и употреблено на пользу ему и его близким.
А она... Так и осталась, забытая, в самом тёмном углу, куда закатилась нечаянно, выпав из дырки в мешке. И даже мышь, вместе с подросшими мышатами ушедшая по подземным ходам жить уже наверху, не тронула её, завядшую и не вкусную.
Ловя и жадно впитывая те крохи света, что всего лишь на несколько минут в день касались её закутка, картошинка ощущала в себе некую несокрушимую могучую силу, которая воодушевляла и заставляла очнуться от сна, и начать жить.
Сделав неимоверное усилие, однажды она наконец сконцентрировала и направила все свои соки в розовые глазочки, и они тут же распустились, и дали ростки.
Бледные и тщедушные, новые веточки потихоньку, но росли. Ловили тоненький лучик быстро исчезающего света и росли, и тянули свои ручки туда, ввысь, к проему высоко под потолком, откуда и проникали в уже не такую холодную застоявшуюся темень эти лучики таинственного Света, которого они никогда не видели по- настоящему.
Но чувствовали, что Он есть.
И в Нем живёт та самая могучая сила, что заставляет их тянуться к Нему, не смотря ни на что, преодолевая мрак и малодушное желание сдаться и уснуть уже навеки...
И вот настал день, когда окоем распахнулся вдруг во всю ширь, и в погреб спустился человек. Хозяин. С целым мешком молодых, сочных, напоенных светом и теплом, полных плодоносных нерастраченных ещё сил, плодов. И, освобождая место для них, увидел он это чудо: из крошечной, сморщенной, усохшей вконец уже почти мёртвой Картошенки выросли огромные, чуть ли не в метр, ростки.
Он ухватился за эту призрачно- бледную поросль, и поднялся с нею наверх.
"О-о! Как же прекрасен белый свет! Как чудесно сверкает он и согревает все вокруг! Как необьятен и прекрасен мир! Какое счастье наконец увидеть все это, значит не зря потрачено столько усилий, не зря трудилась Картошинка, отдавая все свои соки и силы, чтобы продолжилась жизнь!"
Так светилась и радовалась свету молодая поросль Картошинки, и она сама радовалась, надеясь, что Свет этот будет сиять для неё теперь всегда,и никогда не перестанет, и будет нести её саму и ее потомство к жизни вечной!..