ПЛАВАНЬЕ НА ПЕРЕВЁРНУТОЙ ЛОДКЕ С ДЫРЯВЫМ ДНОМ.
Действующие лица:
Чмыга, Арнольдов, Кац (обитатели центра по депортации в Германии)
Абориген (человек неизвестной национальности)
Фриц (охранник)
Чиновник
Ева Купер (журналистка)
Посетительница
Мантурский (художник-перфомансист)
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
СЦЕНА 1
(Сцена представляет собой помещение, напоминающее общежитие. В комнате -Чмыга, Кац, Абориген. Абориген спит. Входит охранник).
ОХРАННИК: Эй, русские! Можете помочь? У меня тут кроссворд про Россию.
ЧМЫГА: Валяй!
ОХРАННИК: Русский путешественник 19 века, Исследователь Азии.
ЧМЫГА: Миклухо-Маклай.
ОХРАННИК: Это русский?
ЧМЫГА: А то кто же?
ОХРАННИК: Да фамилия какя-то странная.
ЧМЫГА: Обыкновенная фамилия. Чем тебе не нравится?
ОХРАННИК: Нравится. Только не подходит. Слишком много букв.
ЧМЫГА: А ты чёрточку убери.
ОХРАННИК: Какую ещё чёрточку?
ЧМЫГА: Двойная фамилия. Миклухо – одна, Маклай – другая.
ОХРАННИК: Таких русских фамилий не бывает.
ЧМЫГА: Нормальная фамилия. Посмотри в Википедии.
ОХРАННИК: И где же он путешествовал?
ЧМЫГА: По-моему, по Новой Гвинее. Или где-то рядом, не помню.
ОХРАННИК: Мне нужен исследователь Азии.
ЧМЫГА: А Гвинея где? В Европе, что ли? Грамотей! Он там среди дикарей жил.
ОХРАННИК: Так он сам, наверное, из этих дикарей был? Отсюда и фамилия такая.
ЧМЫГА: Чтоб ты хоть что понимал! У дикарей нет фамилий. Они к тому же ещё и людоедами были. Наш он, русский.
ОХРАННИК: Если он русский, почему людоеды его не съели?
ЧМЫГА: Потому что добрые. Не то что вы. Держите нас тут в тюрьме, как зверей в клетке.
ОХРАННИК: Это не тюрьма. И держим вас, как свободных людей. Только отправляем на родину, так как вы – нелегальные иммигранты. Приехали сюда без разрешения.
ЧМЫГА: Миклуха-Маклай приехал тоже без разрешения. А его приютили, и никуда не депортировали.
ОХРАННИК: Потому что дикари. А мы цивилизованные люди.
ЧМЫГА: Были бы цивилизованные, радовались бы, что мы к вам приехали. Мы же хотели у вас работать, экономику поднимать, а вы нас – раз, и домой. А у нас и дома-то нет. Да что там дома, страны нет!
ОХРАННИК: Ну, в этом я не виноват! Я её вам не разваливал.
ЧМЫГА: Как знать? Чего ей было разваливаться? Нас она вполне устраивала.
ОХРАННИК: Я не буду вступать с вами в политические споры. Так вы не знаете больше никаких своих путешественников.
ЧМЫГА: Кац, подключайся. Ты у нас интеллигент, книжки читаешь. Русский исследователь Азии.
КАЦ: Пржевальский.
ОХРАННИК: Как, как?
КАЦ: Диктую по буквам. П-р-же-ве...
ОХРАННИК: Ладно, не хотите помочь, так и скажите. Чего издеваться-то?
КАЦ: Да никто над вами не издевается. У него действительно такая фамилия.
ОХРАННИК: Как вы сказали? Пы-ры-жы-вы... Как может быть такая фамилия, которую выговорить невозможно.
ЧМЫГА: И не старайся. То, что немцу мрак, нам – запросто. Мы к трудностям привыкшие.
ОХРАННИК: Тоже хотите сказать – русская фамилия?
ЧМЫГА: А какая ещё?
ОХРАННИК: Да никакая. Абракадабра. Одни согласные.
ЧМЫГА: Тёмный ты человек. Да его именем даже лошадь названа.
ОХРАННИК: Чья лошадь? Его, что ли?
ЧМЫГА: Нет, вообще. Порода так называется: дикие лошади Пржевальского.
ОХРАННИК: Бедные животные! Как они живут с таким именем?
ЧМЫГА: Нормально. Вначале, правда, все вымерли, но потом снова возродились.
ОХРАННИК: Вымерли после того, как их так назвали? Я бы на месте этих лошадей сделал то же самое.
ЧМЫГА: У тебя, можно подумать, имя лучше. Фриц.
ОХРАННИК: А чем оно тебе не нравится?
ЧМЫГА: Да нет, для полицая очень даже подходит. Настоящий Фриц!
ОХРАННИК: Я не полицай. Я охранник, просто слежу за порядком.
ЧМЫГА: А заодно охраняешь, чтобы мы не сбежали?
ОХРАННИК. Пожалуйста, бегите. Только куда? На улицу попрошайничать?
ЧМЫГА: Можно подумать, нас на родине ждёт что-то другое.
ОХРАННИК: Значит, такая у вас родина.
ЧМЫГА: Э-э! Родину не трожь! Это святое.
ОХРАННИК: Чего тогда сюда приехали? Значит, ничего хорошего у вас там нет.
ЧМЫГА: Поговори мне! Мы ещё встанем на ноги и покажем вам всем. Сами на коленях к нам приползёте.
ОХРАННИК: Поживём – увидим. Но пока вас не заставишь обратно уехать. Приходится силой отправлять.
ЧМЫГА: Да что с тобой говорить. Фриц, он и есть Фриц. (Раздаётся звонок мобильного телефона). Беги, Фриц, на службу. Наверно, новенького доставили.
(Охранник уходит).
КАЦ: Что вы к нему прицепились?
ЧМЫГА: А что, я его любить должен?
КАЦ: Он-то при чём?
ЧМЫГА: При том. Они тут жируют у себя в Германии, а мы нищенствуем. За что кровь проливали?
КАЦ: Вы, что ли, проливали? Не приписывайте себе чужих подвигов.
ЧМЫГА: Да я, может, из-за них детства лишён был. Мужиков-то после войны почти не осталось. Вот мать меня одна и воспитывала. А был бы отец, может быть сейчас здесь не загорал. Вот до чего немцы довели.
КАЦ: Не порите чепухи. Кто хотел, тот в люди выбился, и не надо сваливать свою вину на других.
ЧМЫГА: Ой, кто бы говорил! Сам-то не по уши в дерьме сидишь?
КАЦ: У меня особый случай. Стечение обстоятельств.
ЧМЫГА: Интересно, какое же?
КАЦ: Я бизнесом занимался. А компаньоны кинули и долги на меня повесили. Если бы вовремя не уехал, уже на том свете бы отдыхал.
ЧМЫГА: Бизнесмен хренов. Да из-за таких, как ты, и страны не стало. Всю по кусочкам растащили.
КАЦ: Опять кто-то виноват. Сами пропили всё, что можно, и думали, что так вечно будет.
ЧМЫГА: Накостылял бы я тебе от имени всего советского народа.
КАЦ: Кулаками размахивать любой дурак сможет. А работать слабО?
ЧМЫГА: Ты, можно подумать, работяга. На ручки свои посмотри. Только денежки считать умеешь. И то, только в своём кармане.
КАЦ: Неправда! Я умею их ещё делать. Не то что, вы, бездельники.
ЧМЫГА: Тогда чем ты лучше какого-нибудь фальшивомонетчика? Тебе в тюрьме – самое место!
КАЦ: А вы не прокурор! Дай вам волю, всех бизнесменов бы расстреляли.
ЧМЫГА: И правильно бы сделал. Вы все - предатели родины.
КАЦ: А то, что родина нас предала – это ничего?
ЧМЫГА: У нас её тоже расстреляли. Только незаслуженно.
АБОРИГЕН: Хватай болтай! Ше-мо-дан, вок-заль, Ро-ссия.
ЧМЫГА: Чего он хочет?
КАЦ: Мы ему спать мешаем.
ЧМЫГА: А при чём здесь Россия?
КАЦ: Да не при чём. Нахватался от всяких придурков, сам не понимает, что это значит.
ЧМЫГА: Слушай, Абориген. Ещё раз что скажешь про Россию, схлопочешь по физиономии.
КАЦ: Он не абориген. Такой же иностранец, как мы. Если хотите, чтоб он понял, скажите на его языке.
ЧМЫГА: Я ругаться только на своём могу. По-иностранному не обучен.
КАЦ: Ругаться надо уметь на всех языках. Тогда тебя везде уважать будут.
ЧМЫГА: Хорошо, учту. Этот пробел в своём образовании я устраню.
КАЦ: Правильно. Давайте спать.
(Входят охранник и Арнольдов)
ОХРАННИК: Принимайте нового постояльца. (Уходит).
АРНОЛЬДОВ: Здравствуйте, товарищи.
ЧМЫГА: Ну, здорово! Бутылку принёс?
АРНОЛЬДОВ: Нет. А что, можно было?
ЧМЫГА: А без поллитра какие мы тебе товарищи?
АРНОЛЬДОВ: Хорошо. Товарищи по несчастью. Устраивает?
ЧМЫГА: Тогда уж лучше просто – сокамерники.
АРНОЛЬДОВ: Мы, вроде, не в тюрьме.
ЧМЫГА: Кто тебе это сказал?
АРНОЛЬДОВ: Да вот, товарищ, который сюда привёл.
ЧМЫГА: Просто у немцев тюрьмы такие. Для отдыхающих перед депортацией на родину.
АРНОЛЬДОВ: Тогда, здравствуйте, товарищи отдыхающие.
ЧМЫГА: Это слишком официально. Можешь звать меня просто Чмыга.
АРНОЛЬДОВ: Это имя или фамилия?
ЧМЫГА: Три в одном. Имя, фамилия и прозвище.
АРНОЛЬДОВ: Понятно. А у меня только фамилия – Арнольдов.
ЧМЫГА: Срочно надо придумать тебе прозвище. А то фамилия ничего не говорит.
АРНОЛЬДОВ: А должна?
ЧМЫГА: Конечно! Вот посмотри на соседа. Вот у него фамилия, что надо: Кац. Сразу понятно: высшее образование, родители – ИТР и служащие, профессия – бухгалтер.
АРНОЛЬДОВ: Почему бухгалтер?
ЧМЫГА: Ну не водитель же троллейбуса.
КАЦ: Не слушайте этого антисемита.
ЧМЫГА: А, ну вот ещё! Обижается, когда упоминают его национальность.
АРНОЛЬДОВ: У нас тут всех одна национальность – эмигранты.
ЧМЫГА: Неправда. Мы тут люди вообще без национальности.
АРНОЛЬДОВ: Интересно, сколько нам тут отдыхать придётся?
ЧМЫГА: А немцы не торопятся.
АРНОЛЬДОВ: Нас же кормить надо. У них что, деньги лишние?
ЧМЫГА: Ты за них не переживай. Посмотри, какие все толстые. Если похудеют, тоже неплохо.
АРНОЛЬДОВ: Может, подержат, подержат, да отпустят?
ЧМЫГА: С чего бы это?
АРНОЛЬДОВ: Неужели нельзя найти причину, чтобы не депортировали?
ЧМЫГА: Ты не гомосексуалист?
АРНОЛЬДОВ: Слава Богу, нет!
ЧМЫГА: Тогда шансов никаких. Такие тут на фиг никому не нужны.
АРНОЛЬДОВ: Так можно же прикинуться.
ЧМЫГА: Прикидываться не получится. Надо представить доказательства.
АРНОЛЬДОВ: Что, прямо у них на глазах?
ЧМЫГА: Нет, они своих и так знают. Разведка работает. А тебя как зацапали?
АРНОЛЬДОВ: По глупости! Машину неправильно припарковал.
ЧМЫГА: И за это сразу из страны выгоняют? Ну, порядки!
АРНОЛЬДОВ: Да нет. Полиция стала поверять документы, и говорят – паспорт у вас фальшивый. Аусвайс по ихнему.
ЧМЫГА: Кто с фальшивым паспортом заграницу едет?
АРНОЛЬДОВ: А я знал? Обратился в фирму, всё честь по чести, заплатил деньги, причём, немалые, вот и мне и выдали документ. Да ещё, сволочи, пожелали счастливого пути. Нашёл бы гадов, прибил на месте.
ЧМЫГА: Ну это никогда сделать не поздно.
АРНОЛЬДОВ: Увы! Наверняка их уже след простыл. Где-нибудь на Майами загорают. Знают, что там я их не достану.
ЧМЫГА: А восстановить старый паспорт нельзя?
АРНОЛЬДОВ: Нельзя. Старый только советский. А по нему я уже умер.
ЧМЫГА: Да ну? А выглядишь, как живой.
АРНОЛЬДОВ: Это только кажется. На самом деле скоропостижно скончался, оставив множество рыдающих вдов, и столько же детей.
ЧМЫГА: Ну так обратись к своим жёнам. Они же тебя опознают.
АРНОЛЬДОВ: Ещё чего! Я из-за них-то и помер. Знаешь, сколько с меня алиментов сдирали. Вот я и решил, лучше покойником стану, чем этим стервам кровно заработанные деньги отдавать буду.
КАЦ: При чём здесь жёны? Детишек бы содержали.
АРНОЛЬДОВ: Их государство лучше меня содержит. И потом – знаешь, кто у них отцы? У одного – погибший лётчик, у другого – полярник, у третьего – танкист, пропал без вести в какой-то горячей точке. Зачем лишать детей таких отцов. Они же ими гордятся. А представляешь, если я явлюсь. Это ж какая травма для детской психики. Так недолго и покатиться по наклонной плоскости. Нет уж! Пусть я останусь для них легендой.
ЧМЫГА: Так куда тебя отправляют?
АРНОЛЬДОВ: В Советский Союз, куда ж ещё? У меня других документов нет.
ЧМЫГА: Тогда нам по пути. У нас тоже только старые паспорта.
АРНОЛЬДОВ: Задачку мы задали для немцев. Пусть думают.
ЧМЫГА: И правильно. Что нам думать? У них государство большое, а мы люди маленькие.
АБОРИГЕН: Шалтай болтай, шорт возьми!
ЧМЫГА: Спи, абориген! Заткни уши и не слушай чужие разговоры. Тебя они не касаются.
АРНОЛЬДОВ: Это кто такой?
ЧМЫГА: А чёрт его знает! Вообще неизвестно кто. Не знает даже, в какой стране родился.
АРНОЛЬДОВ: Это как?
ЧМЫГА: Видно, мамаша постоянно болталась по всему миру, вот он и не помнит, откуда он родом.
АРНОЛЬДОВ: Но родной язык какой-то есть. Это ж сразу можно определить.
ЧМЫГА: В том-то и дело, что нет. Тёмка-тёмкой, а лингвистический гений. Говорит на всех языках и на всех – одинаково плохо. Не успел тут пожить, уже и по-русски шпарит.
АРНОЛЬДОВ: И куда ж его отправляют?
ЧМЫГА: Да никуда. Его хотели отсюда выставить, а он ни в какую. Уже целую вечность здесь ошивается. На него давно все махнули рукой.
АРНОЛЬДОВ: Бедняга!
ЧМЫГА: Да брось ты! Ему здесь нравится. Лучше, чем по всяким ночлежкам болтаться. Кормят, поят, что ещё надо?
АРНОЛЬДОВ: Женщин.
ЧМЫГА: А этого добра здесь тоже достаточно. Как в бане – в соседнем корпусе женское отделение со всего мира. Целый интернационал. Если хочешь, сам можешь наклеить кого-нибудь.
АРНОЛЬДОВ: Как же я наклею без знания языка.
ЧМЫГА: Ты дурак, или как? Язык-то тут при чём? А ещё говорил, кучу детей имеешь. Языком, что ли, их делал?
АРНОЛЬДОВ: Ну, не знаю. Я привык, что вначале женщину охмурить надо.
ЧМЫГА: Это там, на воле, и то, не каждую. А здесь все живут сегодняшним днём.
АРНОЛЬДОВ: Это неправильно! Пока не потерял надежду – не потерял ничего!
АБОРИГЕН: Спать. Бля! (Швыряет в них подушкой).
АРНОЛЬДОВ: Теперь вижу, что русскому языку обучили. Ладно, не будем разжигать межнациональный конфликт. Туши свет.
СЦЕНА 2
(Те же на следующее утро).
АБОРИГЕН: Извиняй, что подушка кидай.
АРНОЛЬДОВ: Ладно. Подушка не камень. Извиняю. Тебя как зовут?
АБОРИГЕН: Абориген.
АРНОЛЬДОВ: Это Чмыга тебя так назвал? А как настоящее имя?
АБОРИГЕН: Меня, как назвал, так настоящее.
АРНОЛЬДОВ: Почему? У каждого человека должно быть своё имя.
АБОРИГЕН: Мне имя не надо. Я себя и так знаю. Другим моё имя надо. Сегодня Абориген, другой придёт, скажет – сложно, другое дадут. Удобно.
АРНОЛЬДОВ: Скажи, а каково тебе без родины жить?
АБОРИГЕН: Я не без родины. Я с родиной.
АРНОЛЬДОВ: И где же она?
АБОРИГЕН: Где стою, там и родина.
АРНОЛЬДОВ: А если шаг в сторону сделаешь?
АБОРИГЕН: И родина сделает.
АРНОЛЬДОВ: Ну, это не родина. Это место жительства. Родина – это совсем другое.
АБОРИГЕН: Нет. Моя родина – правильно. Твоя родина – неправильно. Я своя родина никогда не бросаю. Я тут, родина – тут. Я там - родина там. А ты тут, родина там. Кому хорошо? Тебе плохо. Родине плохо. Никому не хорошо.
АРНОЛЬДОВ: Ну это ничего не значит. Родину нужна для того, чтобы её любить.
АБОРИГЕН: Я свой родина люблю. И мой родина меня любит. Мой родина не скажет: живи плохо, я буду жить хорошо. Или – иди умри за другие родина. А твоя – скажет. Дрянь твоя родина!
АРНОЛЬДОВ: Кто тебе это сказал?
АБОРИГЕН: Тут много твоих было.
АРНОЛЬДОВ: Это они просто так болтали. На самом деле, они скучают без своей родины.
АБОРИГЕН: А ехать не хотят. Только силой.
АРНОЛЬДОВ: Всё не так просто. Тебе не понять.
АБОРИГЕН: Это вы не понимай. Только думаете, что умный. А на деле – глупый.
ЧМЫГА: Слушай, Абориген, хватит мозги пудрить. У меня от тебе уже голова разболелась. Лучше спроси у Фрица: почта пришла?
АБОРИГЕН: Хорошо! (Уходит).
КАЦ: А ведь он прав! Это мы всё время переживаем: какое там правительство, как народ живёт? А нас кто-то вспоминает? Уехали, и слава Богу! Только воздух чище.
ЧМЫГА: И правильно говорят. А то за деньги всю страну в помойку превратили.
КАЦ: Тоже мне, любитель родины. Нищий, который в этих самых помойках только и копался.
ЧМЫГА: Из-за таких, как вы, горе-бизнесменов. Всё в свой карман тащите. А народу отбросы оставляете.
КАЦ: У всех были одинаковые шансы. Только одни ими воспользовались, а другим – лишь бы чужое урвать.
АРНОЛЬДОВ: Чего ругаетесь? Мне так даже нравится быть эмигрантом в чужой стране. Можно не краснеть за её правительство.
ЧМЫГА: Патриоты хреновы! На родине и воздух чище, и солнце ярче.
КАЦ: Вам бы только погоду предсказывать в программе «Время».
(Входит Абориген с пачкой писем).
АБОРИГЕН (Чмыге): Письма есть.
ЧМЫГА: Все мне?
АБОРИГЕН: Конечно!
АРНОЛЬДОВ: Вот это да! Со всей страной, что ли, переписываешься?
КАЦ: Только с половиной. Это все его бабы. Он с ними любовную переписку ведёт.
ЧМЫГА: Да! А тебе завидно?
АРНОЛЬДОВ: Где ты столько невест себе нашёл?
ЧМЫГА: Уметь надо! Все по брачному объявлению.
АРНОЛЬДОВ: Подумать, только, вроде не богач, не красавец. Чем же ты их берёшь?
ЧМЫГА: Глупый ты! Деньги и красота – это для тех, кто по расчёту. А кому любить охота, тем только слова нужны.
АБОРГЕН: Не понимай! Зачем писать? Можно звонить телефон и сказать всё сам. Быстро, удобно.
ЧМЫГА: Дикий ты человек, Абориген. Ну-ка, представь, что перед тобой любимая женщина. Представил?
АБОРИГЕН: Представляй.
ЧМЫГА: А теперь скажи ей: «Я тебя люблю!»
АБОРИГЕН: Я тебя люблю.
ЧМЫГА: Нет, скажи с чувством, чтобы она поверила.
АБОРИГЕН (с той же интонацией). Я тебя люблю.
ЧМЫГА: Видишь, ничего у тебя не получается. Ни одна женщина в твою искренность не поверит. А представь, она прочтёт эти слова на бумаге. Да она в них всю свою душу вложит. Эти слова для неё зазвучат, как лучшая в мире музыка. А ты – по телефону. Убогое поколение!
АРНОЛЬДОВ: Может, всё-таки моим жёнам тоже весточку подать? Зря я, что ли, на них в своё время женился. Должны же помочь человеку в трудную минуту.
КАЦ: Так вы же умерли.
АРНОЛЬДОВ: А, это ерунда! Скажу, врачебная ошибка. Впал в кому, потом потерял память, а сейчас вспомнил, что у меня, оказывается, жены имеются. Пусть принимают дорогого мужа.
КАЦ: А как же алименты?
АРНОЛЬДОВ: Какие с меня сейчас алименты? А на ноги встану, деньги заработаю, так можно снова умереть. Это не проблема!
ЧМЫГА: Всем сразу писать будешь?
АРНОЛЬДОВ: Зачем? Поодиночке. Надеюсь, хоть какая-нибудь да откликнется.
ЧМЫГА: Главное, не перепутай, кому пишешь. Бабы этого не любят.
АРНОЛЬДОВ: Ничего страшного! Какой спрос с потерявшего память.
КАЦ: Почему они должны помогать? Вы же с ними развелись.
АРНОЛЬДОВ: Так они меня всё время ревновали.
КАЦ: Наверное, давали повод.
АРНОЛЬДОВ: Потому и развёлся. Чтобы у человека появился стимул жениться, Бог придумал любовь, а, чтоб развестись – ревность.
ЧМЫГА: Давай помогу тебе составить письмо. У меня большой опыт.
АРНОЛЬДОВ: Сам справлюсь. (Пишет письмо).
КАЦ: А мне некому писать.
ЧМЫГА: Не надо было в своё время за деньгами гоняться. Деньги делают человека одиноким.
КАЦ: Ничего вы не понимаете! К деньгам всё липнет – и дружба, и уважение, и любовь. А без денег – одна только любовь, и то, только на короткое время.
ЧМЫГА: Ошибаешься! Не всё, что липнет – золото.
КАЦ: Только тот, к кому ничего не липло, не понимает разницу.
АРНОЛЬДОВ: Готово!
ЧМЫГА: Давай, читай! Я, как профессионал, оценю.
АРНОЛЬДОВ: «Дорогая... Дальше проставлю нужное имя: кому – котик, кому зайчик. Пишет тебе твой бывший муж. Как видишь, я не умер. Произошла трагическая ошибка, и меня чуть не похоронили. Уже оформили документы о моей смерти, но врачи вовремя спохватились и буквально вытащили меня с того света. После этого я полностью потерял память и очнулся неизвестно где. К счастью, я, вспомнил твой адрес. Уверен, что не бросишь меня в трудную минуту. Больше мне надеяться не на кого. Надеюсь на твою помощь». Ну, как? По-моему, неплохо.
ЧМЫГА: Ужасно!
АРНОЛЬДОВ: Почему?
ЧМЫГА: На жалость бьёшь! А это неправильно. Если пошёл милостыню просить, не строй из себя бедного, убогого. Тогда только сердобольные старушки какую копеечку подбросят и будут думать, что осчастливили тебя. Нет, стой спокойно, с достоинством, тогда все поймут, что случайно попал человек в трудную ситуацию, и обязательно из неё выкарабкается. И подавать будут все подряд, поскольку не зарекаются, что сами не окажутся в таком же положении.
АРНОЛЬДОВ: Это кто такое придумал?
ЧМЫГА: Я сам на собственном опыте вывел.
КАЦ: Молодец! Почти Эйнштейн.
АРНОЛЬДОВ: А как я должен был написать?
ЧМЫГА: Учись, пока я жив! Бери ручку: «Дорогое моё солнышко! Если бы ты знала, как я по тебе скучал всё время. Я долгое время находился в коме, потерял память, и, когда очнулся, то думал, что я один на всём белом свете. И вдруг передо мной всплыло твоё лицо, такое родное и любимое. Это было как чудо! С тех пор я полностью потерял покой и мечтал только об одном: наступит день и я смогу прижать тебя к своей груди. Эта мысль согревала меня всё это время и помогала жить. А когда наступало отчаяние и мне хотелось наложить на себя руки, то только ты не позволила мне сделать этот роковой шаг. Я тебе так благодарен, моя родная, а также благодарен судьбе, которая однажды свела нас с тобой. Я готов молиться Богу за эту чудесную встречу. Сейчас я, наконец, полностью здоров, живу в одной из немецких гостиниц, и хотя меня окружают приличные люди, и я обеспечен всем необходимым, готов примчаться к тебе на крыльях любви». Вот как надо писать! Поверь, вначале она обольётся слезами, а потом будет считать часы до вашей встречи.
АРНОЛЬДОВ: Ну ты, действительно, гений.
ЧМЫГА: А то! Всё записал? Абориген, будь другом, опусти письма.
АБОРИГЕН: Хорошо! Абориген сделай.
ЧМЫГА: Да не перепутай! Брось в почтовый ящик, а не в мусорник.
АБОРИГЕН: Не обижай Абориген. Я понимай.(Уходит).
АРНОЛЬДОВ: Чего ты его гоняешь? Я и сам мог бы это сделать.
ЧМЫГА: Ещё чего! В любом нормальном коллективе должен быть лидер, и должна быть «шестёрка». Только тогда коллектив будет сплочённым. А когда все лидеры, то ничего хорошего получиться не может. Поэтому надо сразу устанавливать правильные отношения.
АРНОЛЬДОВ: И этот закон ты сам придумал?
ЧМЫГА: Нет, законы устанавливает жизнь. Мы должны только им следовать.
АРНОЛЬДОВ: Где ты только этому научился?
ЧМЫГА: А ты думал, я всю жизнь бродяжничал? Пока Советский Союз существовал, тоже работал. А как всё развалилось, так куда деваться? Цеплялся, цеплялся, а потом пить потихоньку начал. Чтоб жизнь эту несчастную не видеть. Так всё и потерял. Вначале жену, потом квартиру, а потом и всё остальное.
КАЦ: А бросить пить не пробовал?
ЧМЫГА: Да не проблема.
КАЦ: Слабо верится! Все пьяницы так говорят. Только горбатого могила исправит.
ЧМЫГА: Посмотрим, что с тобой через пару лет станет. От тюрьмы да сумы – не зарекайся.
(Входит охранник).
ЧМЫГА: Слушай, Фриц, мы сейчас кроссворды решать не готовы.
ОХРАННИК: (официально): Господин Кац! Пришло распоряжение. Ближайшим рейсом вы будете отправлены на родину.
КАЦ: Как?! Я ведь написал прошение!
ОХРАННИК: Значит, не нашли оснований.
КАЦ: Плохо искали! Вы не можете высылать человека в страну, где ему грозит смерть!
ОХРАННИК: В вашей стране смертная казнь отменена. Поэтому, вам это не грозит.
КАЦ: Вы ничего не понимаете! Меня казнит не государство. Меня казнит мафия. Она смертную казнь не отменяла.
ОХРАННИК: Нам о намерениях вашей мафии ничего не известно. Вы должны были предоставить документ, что вас хотят убить.
КАЦ: Бюрократы! Вы не знаете, что мафия таких документов не выдаёт?
ОХРАННИК: Но без таких сведений вам никто не поверит.
КАЦ: Эти сведения вы получите, когда меня убьют.
ОХРАННИК: Тогда, возможно, суд отменит это решение.
КАЦ: Я буду жаловаться!
ОХРАННИК: Поздно. Решение принято!
(Уходит).
КАЦ: Ну всё! Это конец!
АРНОЛЬДОВ: Да что ты переживаешь? Какой смысл тебя убивать? Деньги же всё равно не вернут.
КАЦ: Ничего ты не понимаешь! У них принципы. Обманул – получай. Иначе их никто бояться не будет.
ЧМЫГА: Вот бы государство так же действовало.
АРНОЛЬДОВ: Да брось ты! О тебе уже, небось, все забыли.
КАЦ: Мафия ничего не забывает.
ЧМЫГА: Все мы смертны. Рано или поздно, все там будем.
КАЦ: Легко тебе говорить. Был бы на моём месте, не так бы запел.
ЧМЫГА: К счастью, я на своём. Никому не должен, мне никто не должен. Убивать не за что.
КАЦ: Счастливчик!
ЧМЫГА: Конечно! Если бы ты стал в своё время бомжом, тоже имел бы спокойную счастливую старость.
АРНОЛЬДОВ: Ну зачем ты так? Человек, может быть, последние дни доживает, а ты со своими нравоучениями.
ЧМЫГА: Ну, а если последние, то предлагаю проводить товарища в последний путь. КАЦ: Поминки, что ли по мне хотите устроить?
ЧМЫГА: Почему бы нет? Лучше раньше, чем никогда.
КАЦ: Вы с ума сошли! Хоронить живого человека...
ЧМЫГА: Нет, хоронить тебя будет мафия. А вот поминки по тебе она вряд ли устроит.
КАЦ: Ещё попа пригласите! Я не согласен!
ЧМЫГА: Что же ты, пойдёшь на тот свет ни с кем не попрощавшись?
КАЦ: Ничего себе проводы, в пересыльной камере, в компании бомжей.
ЧМЫГА: Но, но! Нехорошо перед смертью обижать своих товарищей. Там, наверху за тобой уже наблюдают. Можешь иметь неприятности.
АРНОЛЬДОВ: А, действительно, почему бы не устроить поминки? Это такое дело – все под Богом ходим. Перестраховаться никогда не лишнее.
КАЦ: Вы так думаете? Ну, ладно! Помирать, так с музыкой! Хоть послушаю, что обо мне говорить будете? А то после смерти это сделать не получится.
АБОРИГЕНОВ: Но для поминок какая-никакая выпивка нужна. Иначе, что за праздник?
ЧМЫГА: Не проблема. Абориген! Водку сможешь достать?
АБОРИГЕН: Пьянствовай будем?
ЧМЫГА: Не пьянствовать, а отмечать отъезд товарища в длительную командировку. А то не по-человечески как-то.
КАЦ: Не в длительную, а в вечную.
ЧМЫГА: Время в данном случае особой роли не играет.
АБОРИГЕН: (достаёт бутылку водки). Ваши уезжай, всегда бутылка оставляй. Подарок!
ЧМЫГА: Сразу видно, не наш человек. Столько времени и хранил.
АРНОЛЬДОВ: Ну что, приступим?
ЧМЫГА (разливает по стаканам): За что пьём?
АРНОЛЬДОВ: Как положено. За упокой души. Пьём стоя и не чокаясь. (Выпивают).
ЧМЫГА: Хорошо пошла.
АРНОЛЬДОВ: Немецкая так не пьётся.
ЧМЫГА: Да разве они умеют? У них и сорока градусов-то нет. Сироп, а не водка. Давай по второй. Говори тост!
АРНОЛЬДОВ: Я уже сказал. Теперь твоя очередь.
ЧМЫГА: Хорошо! Чтоб земля была пухом.
АРНОЛЬДОВ: Прекрасный тост.
(Выпивают).
ЧМЫГА: Я тут недавно их виски попробовал. Крепкая зараза, но гадость жуткая. Как они эту ерунду пьют?
АРНОЛЬДОВ: Виски так не пьют. Их разбавлять нужно.
ЧМЫГА: Тогда тем более ерунда! Лучше нашей водки никто ничего не придумал. Спасибо Менделееву! Давайте за него выпьем!
АРНОЛЬДОВ: А я тут недавно читал, что это легенда, никакую водку он не придумывал.
ЧМЫГА: Глупости! С чего бы тогда он был такой знаменитый? (Разливает). Дмитрий Иваныч, за тебя!
КАЦ: Подождите, при чём здесь Менделеев? Вы же меня хороните.
ЧМЫГА: Извини, совсем забыл. Просто первый раз при живом покойнике поминки празднуем. Давайте тост.
АРНОЛЬДОВ: Я уже говорил.
ЧМЫГА: Я тоже!
АРНОЛЬДОВ: Давай, Кац, твоя очередь.
КАЦ: Дорогие друзья! Знаете, мы иногда ругаемся. Признаюсь, часто я бываю не прав. Но в такой трагический момент я понял, как важно вовремя попросить прощение. Ведь пройдёт совсем немного времени, и такой возможности уже может не появиться. Поэтому, давайте забудем все обидные слова что друг другу говорили. Поверьте, мне всегда вас будет не хватать.
ЧМЫГА: Душевные слова! Присоединяюсь. Давай, друг, на прощанье, на брудершафт.
(Выпивают).
АРНОЛЬДОВ: Даже жалко такого человека терять.
ЧМЫГА: А знаешь, что я придумал? Хочешь, не помереть?
КАЦ: Каким образом?
ЧМЫГА: А мы тебя спрячем!
КАЦ: Где, здесь? Найдут.
ЧМЫГА: Нет. Я тебе подарю какую-нибудь из своих пассий. Приедешь, скажешь, привет, это я тебе писал. И живи спокойно. Любящая женщина тебя никогда не выдаст.
КАЦ: Но я не могу принять такой подарок. Ты писал, старался, а я просто так этим воспользуюсь.
ЧМЫГА: Ерунда. Я взамен ещё десяток себе найду. (Достаёт письма).
КАЦ: Но она же поймёт, что это не я писал.
ЧМЫГА: Каким образом?
КАЦ: Хотя бы по почерку.
ЧМЫГА: А ты его раньше времени не показывай. Пусть увидит только в ЗАГСЕ, когда расписываться будете. Но тогда уже поздно что-то менять.
КАЦ: Я, право, не знаю.
ЧМЫГА: Бери, бери, не раздумывай. Это как в жизни: берём наугад, а потом разбираемся, что нам досталось.
КАЦ: Ну, хотя бы эту. (Выбирает письмо).
ЧМЫГА: Считай, ей повезло. Живите и радуйтесь!
АРНОЛЬДОВ: А как же поминки? За что мы тогда пили?
ЧМЫГА: За молодых! Пить на свадьбе гораздо приятнее, чем на похоронах.
АРНОЛЬДОВ: За молодых, так за молодых!
(Пьют).
ЧМЫГА: А теперь – горько!
АРНОЛЬДОВ: Горько! Горько!
КАЦ: Подождите! Какое – горько? Невесты-то нет. С кем целоваться?
ЧМЫГА: Невесты нет, а душа её есть. (Показывает на письма). Целуйся с душой!
(Кац целует письмо).
АРНОЛЬДОВ: Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.
ЧМЫГА: Ну всё, хорош, а то невеста уже размякла.
КАЦ: А давайте, споём какую-нибудь песню.
АРНОЛЬДОВ: Какую?
КАЦ: Весёлую! У меня же свадьба.
ЧМЫГА: Запевай, мы поддержим!
(Кац поёт «Хава нагила“, остальные подхватывают, затем начинают бешено отплясывать. К концу танца без сил валятся на кровати.
АБОРИГЕН: Вот так они родину любят. Как узнали – домой, с горя напились.
СЦЕНА 3
(Те же. На следующее утро).
АБОРИГЕН: Эй! Вставай! Поздно.
ЧМЫГА: Отстань!
АБОРИГЕН: Могу отстать. Потом сам ругай.
ЧМЫГА: Ладно, подожди отставать. Лучше дай что-нибудь выпить. Голова раскалывается.
АБОРИГЕН: Вам живая вода надо.
ЧМЫГА: Вот умница! Даже сказки наши освоил.
АБОРИГЕН: У вас все такая сказка. Водичка попил, в козлёнка превратился. (Наливает остатки водки, Чмыга выпивает).
ЧМЫГА: Слушай, ты чем нас вчера напоил?
АБОРИГЕН: Это не я. Это ваши где-то покупай. Дёшево.
КАЦ: Давал же себе зарок – не пить всякую гадость. И вот надо же, не удержался.
ЧМЫГА: Кстати, а за что мы вчера пили?
КАЦ: Может, праздник какой был?
ЧМЫГА: Да нет. Все праздники прошли.
КАЦ: А, вспомнил! Кого-то хоронили. Не помнишь кого?
ЧМЫГА: Но не меня – точно. Я живой.
КАЦ: Я тоже.
ЧМЫГА: Новенький тоже, вроде, живой.
КАЦ: Подожди, он же рассказывал, что умер, а потом воскрес.
ЧМЫГА: Ну да!(Берёт со стола незаконченное письмо): Вот, пожалуйста!
КАЦ: Так мы пили за то, что умер, или за то, что воскрес?
ЧМЫГА: За то и другое.
КАЦ: Что-то я насчёт воскрешения совсем не помню.
ЧМЫГА: Значит, до этого не дошло. (Арнольдову). Эй, вставай! Поздравлять тебя будем.
АРНОЛЬДОВ: С чем?
ЧМЫГА: С воскрешением.
АРНОЛЬДОВ: Чьим?
ЧМЫГА: Твоим, Чьим же ещё?
АРНОЛЬДОВ: Моим? Вы с ума сошли, что ли? Какое ещё воскрешение?
ЧМЫГА (показывает письмо): Вот, сам вчера написал.
АРНОЛЬДОВ: Ну, вы даёте! Это я женам писал. Мало ли, что им там врал. В первый раз, что ли?
ЧМЫГА: За что же мы тогда пили?
АРНОЛЬДОВ: Так Каца хоронили. Забыли?
КАЦ: Меня?!
АРНОЛЬДОВ: Ну да!
ЧМЫГА: А чего он до сих пор живой?
КАЦ: С чего это мне умирать?
АРНОЛЬДОВ: Так решение о твоей депортации пришло. А тебе деваться некуда, на родине шлёпнут. Вот с горя и пили.
КАЦ: Ну вы даёте! Раньше времени из меня труп сделали.
ЧМЫГА: Мы же из добрых побуждений. Нельзя, чтоб человек на тот свет отправился, а его, заразу, никто добрым словом не помянул.
КАЦ: Да не собираюсь я умирать. Мои компаньоны давно уже друг друга со света сжили, я их всех тут пережил.
ЧМЫГА: Выходит, зря пили?
КАЦ: Меньше выпьешь, больше здоровья останется.
ЧМЫГА: На фига мне здоровье, если выпить не могу.
КАЦ: Не переживайте! Вернёмся домой, я отдам бутылку.
ЧМЫГА: Так я и поверил. Бизнесменам верить нельзя, ни бывшим, ни настоящим. Приедем, так тебя и видели. Знаю я вас!
КАЦ: Слово даю, отдам! Я честный бизнесмен. Потому и разорился.
ЧМЫГА: Честные на нарах сидят, а не по заграницам шастают.
АРНОЛЬДОВ: Да хватит вам. Вчера так хорошо посидели, дружно, душевно. А сегодня за старое взялись.
ЧМЫГА: Что ж ты сравниваешь. Вчера он покойником был. А о покойниках – либо хорошо, либо ничего. А если он не покойник, то чего его нахваливать?
АРНОЛЬДОВ: Надо помнить, что мы все когда-то будем покойниками.
ЧМЫГА: Ещё чего! Тогда вообще ни с кем не поругаешься. И что это за жизнь такая будет?
АРНОЛЬДОВ: Мирная, счастливая.
ЧМЫГА: Мир бывает только после ссоры. А без ссоры это не мир, а скука.
АРНОЛЬДОВ: Подождите. А мы ещё за свадьбу пили.
ЧМЫГА: Ты ничего не путаешь?
АРНОЛЬДОВ: Конечно! Ты покойнику свою невесту предложил. И мы вместо похорон свадьбу сыграли.
ЧМЫГА: Да ну? Какую ещё невесту?
АРНОЛЬДОВ: Из своих запасов. Сказал, что у тебя их много.
ЧМЫГА: Не помню. Но ладно, пусть пользуется, мне не жалко.
КАЦ: Зачем мне невеста? Забирай её назад.
АРНОЛЬДОВ: Ты что, не знаешь: подарки назад не возвращают.
КАЦ: Да что я с ней делать буду?
АРНОЛЬДОВ: А что с невестами делают? Превращают в жён.
КАЦ: Хорошо что не додумались верёвку подарить, чтобы я повесился.
ЧМЫГА: Это мы тебе на какой-нибудь юбилей свадьбы подарим.
АБОРИГЕН: Покидай я вас.
ЧМЫГА: Почему?
АБОРИГЕН: Вы меня обижай.
ЧМЫГА: Ты чего выдумываешь?
АБОРИГЕН: Я не выдумывай. Я вас в кровать укладывай, а вы меня ругай.
ЧМЫГА: Так это ты наш язык плохо понимаешь. Мы тебя так благодарили.
АБОРИГЕН: А ещё хотел в морду давай.
ЧМЫГА: Не обижайся, мы тебя любим. Просто у нас любовь такая: как выпьем – надо кому-то в морду дать. А потом опять любим.
АБОРИГЕН: А по-другому любить не умей.
ЧМЫГА: По-другому неинтересно.
АБОРИГЕН: Ладно, остаюсь! Просто я такой любовь не знай.
ЧМЫГА: С нами поживёшь, и не то узнаешь!
(Входит охранник).
ОХРАННИК: Господин Чмыга!
ЧМЫГА: Прямо, как в номинации на «Оскар». Музыка-туш, оглашение результата.
ОХРАННИК: Готовьтесь к отправке на родину.
ЧМЫГА: Всегда готов!
ОХРАННИК: Очень хорошо! (Уходит).
КАЦ: Ну вот, компанию мне составите.
ЧМЫГА: Сволочи! Вышвыривают, как паршивую собачонку. Я ведь объяснял причину. Я умру там от голода.
КАЦ: Наши доводы здесь не принимают во внимание.
ЧМЫГА: Теперь я понял, почему многие уголовники не желают выходить на волю. Им в тюрьме лучше.
АРНОЛЬДОВ: Зато родина, небо, солнце. Сам же недавно распинался.
ЧМЫГА: Это, когда смотришь на родину издалека. А на самом деле – просто обман зрения.
АРНОЛЬДОВ: Тебе-то что переживать. Тебя вон сколько невест дожидается, Выбирай любую.
ЧМЫГА: Смеёшься? Куда я такой явлюсь. Я им в письмах такое расписал, только держись! Они ждут принца на белом коне, а явится бомж на кляче.
АРНОЛЬДОВ: Бомжей тоже иногда любят.
ЧМЫГА: Это только в кино так бывает. А я уже имел кой-какой опыт с женщинами. Депортировали быстрее, чем из Германии.
АРНОЛЬДОВ: Какой толк тогда им писать?
ЧМЫГА: Как ты не понимаешь? Это же для меня искусство. Когда занимаешься искусством разве толк ищут. А если ищут, значит, ты просто ремесленник. А я – художник!
АРНОЛЬДОВ: Так чего переживаешь? Художник должен быть голодным и одиноким. А женишься, придётся с искусством распрощаться.
ЧМЫГА: Чтоб ты понимал! Одним искусством сыт не будешь. Помру, я братцы, где-то под забором, и ни одна собака про меня не вспомнит.
АРНОЛЬДОВ: А мы?
ЧМЫГА: Где я вас потом найду?
АРНОЛЬДОВ: В таком случае, давайте сейчас ещё одни поминки устроим.
КАЦ: Нет, вторые поминки я не потяну.
АРНОЛЬДОВ: Зато вернёмся истинными россиянами, а не гнилыми европейцами.
ЧМЫГА: А, где наша не пропадала. Абориген!
АБОРИГЕН: Ещё живая вода нужна?
ЧМЫГА: Молодец, понятливый.
(Абориген достаёт ещё одна бутылку).
АРНОЛЬДОВ: (разливает водку по стаканам).Давай, Абориген, присоединяйся.
АБОРИГЕН: Я нет. Мне водка не наливай.
ЧМЫГА: Давай, давай! С водкой ты в любой компании человек, а без водки – отщепенец какой-то. (Выпивают).
АБОРИГЕН: Вы русские– хорошая люди. Но пьяная.
ЧМЫГА: Потому и хорошие!
АРНОЛЬДОВ: Послушайте! Мы тут все товарищи по несчастью. А где познаются друзья? Правильно, в беде. Так давайте, до конца держаться друг друга. Хоть какая-то будет в жизни опора.
ЧМЫГА: Когда снова стану бомжом, то какая из меня опора?
АРНОЛЬДОВ: Моральная. В природе ничего лишнего не бывает. Если кому-то станет так плохо, что жить не захочется, а посмотрит на бомжа, увидит, что кому-то хуже, чем ему, и решит, что всё не так беспросветно. Поэтому, каждый бомж должен знать, что спас хоть одну жизнь. И ему самому легче станет.
ЧМЫГА: А если я кого-то спасал, могли бы и отблагодарить. Хотя бы материально.
АРНОЛЬДОВ: Добро надо делать бескорыстно.
ЧМЫГА: Это несправедливо. Они будут дальше процветать, а я, их благодетель, прозябать в нищете.
АРНОЛЬДОВ: Нашёл, где искать справедливость. В нашей жизни?
АБОРИГЕН: Песня будем петь?
ЧМЫГА: А как же! Какую желаешь?
АБОРИГЕН: Вашу. Задушевную.
ЧМЫГА: Это запросто! У нас все душевные. Не то что ваши. Тра-ла-ла, тра-ла-ла, подпрыгнули, тра-ла-ла, тра-ла-ла.
АБОРИГЕН: Это не наша песни.
ЧМЫГА: А для меня все, что не наши – на один мотив. Поём. По заявке нашего иностранного друга.
(Поют).
СЦЕНА 4
(Те же. На следующее утро. С койки сползает Абориген)
АБОРИГЕН: Ой, как мне плохо!
ЧМЫГА: А кому сейчас хорошо?
АБОРИГЕН: Зачем меня отравили?
ЧМЫГА: Глупый! Никто тебя не травил. Ты вчера выпил? Выпил! Тебе было хорошо? Хорошо! Пел вместе со всеми, веселился. Не жизнь, а счастье. А теперь наступило похмелье. После счастья всегда похмелье наступает. Ты не знал?
АБОРИГЕН: Не знал. А счастье без похмелья – нельзя?
ЧМЫГА: Ишь, какой умный. Так не бывает. Вначале одно, потом другое. Вначале белая полоса, потом чёрная.
АБОРИГЕН: Сейчас у меня чёрная полоса?
ЧМЫГА: Ну да!
АБОРИГЕН: Значит, потом будет белая?
ЧМЫГА: А вот это не обязательно.
АБОРИГЕН: Но ты же сказал, сначала одна, потом другое.
ЧМЫГА: Правильно! Но в обратном порядке почему-то не получается.
АБОРИГЕН: Мне так считать не нравится.
ЧМЫГА: Не забивай себе голову! Сходи лучше за минералкой. А то помрём мы тут все.
АБОРИГЕН: Хорошо. Подожди умирать. Я сейчас. (Уходит).
КАЦ: Что-то у нас чёрная полоса затянулась.
АРНОЛЬДОВ: Как знать. Иногда вообще невозможно отличить, чёрная сейчас полоса или белая. А давайте представим, что прошло много лет, мы встретились, и вспоминаем наше пребывание здесь.
ЧМЫГА: Представил. Сидим мы втроём и пьём за упокой нашего друга Каца. Его уже, можно сказать, похоронили, а покойник вдруг встаёт и заявляет: «Зря старались! Я не собирался умирать». (Все хохочут). А я: «Да как ты смеешь? Мы на тебя целую бутылку водки потратили». А он: «Я вам обязательно отдам. Только не хороните меня».
АРНОЛЬДОВ: А какую речь покойник о себе сказал. Я даже прослезился.
ЧМЫГА: А потом мы нашего дорогого покойника женили. Кстати, предъяви свою невесту. Как она, ничего? Между прочим, от себя оторвал. (Все хохочут).
КАЦ: Да ну вас!
(Входит Абориген).
АБОРИГЕН: Вы счастливый люди. Вас ничто не берёт. Я письма приносил.
АРНОЛЬДОВ: Это уже вторая половина страны тебе шлёт?
АБОРИГЕН: Не ему. Он не один много женщин имей. Тебе! (Передаёт письма Арнольдову).
АРНОЛЬДОВ: Ничего себе! От кого же? (Вскрывет конверт, читает). О, мой кровный сыночек пишет. «Дорогой папочка! Я очень рад, что ты жив. После того, как враги подбили твой танк, ты, наверно, испытал много несчастий. Я всегда верил, что ты не пишешь, потому что враги тебя взяли в плен и не дают бумагу и ручку. Хорошо, что теперь тебя освободили. Быстрее приезжай! Я тебя люблю». А, каков молодец! Умница, сынок, я тебя тоже люблю. Не переживай, обязательно приеду!
ЧМЫГА: На танке?
АРНОЛЬДОВ: Глупый, тут же ясно написано: танк подбили. А фотографию танка обязательно где-нибудь вырежу. Детей обманывать нельзя. Ещё от кого письмо? Ага, Лёшенька, мой первенец. (Вскрывает второй конверт). «Здравствуй, папочка! Мама говорила, что ты погиб при исполнении служебных обязанностей. Она не сказала, какие это были обязанности, но я сам догадался. Ты должен был полететь на ракете в космос, но произошла авария. Это военная тайна, поэтому её никто не имеет право выдавать. Я тоже её храню, рассказал только ребятам во дворе. Но ты не переживай, они обещали никому ничего не рассказывать. Может быть, ты остался без ног, как лётчик Алексей Мересьев. Мне о нём рассказывала мама. Ты такой же герой! Я хочу тебя увидеть. Твой сын Лёша». Лёшенька, родной! Я знаю, повесть о лётчике Мересьеве была любимой книгой твоей мамы. Она и тебя назвала в его честь. Молодец, ты растёшь настоящим человеком. Я тоже хочу тебя обязательно увидеть.
ЧМЫГА: Как же ты объяснишь, почему у тебя две ноги?
АРНОЛЬДОВ: Какая разница! Ребёнку важно отца-героя иметь, а не сколько ног у него растёт. Что там ещё? (Вскрывает третий конверт). «Папочка, любимый! Где ты так долго был? Мама сказала, что ты плаваешь на Севере. Я специально попросила купить мне глобус, чтобы знать, где этот Север? Он очень большой и холодный, и все там катаются на оленях. Я тоже хочу покататься на олене. Когда приедешь, привези, пожалуйста, одного. Твоя дочка Алечка». Ах, ты, моя прелесть! Обязательно свожу тебя в зоопарк, там, наверняка, есть олени.
ЧМЫГА: Но на них никто не катается.
АРНОЛЬДОВ: Ничего, договорюсь! Детские желания надо выполнять, Это закон. Ну, кто там ещё мне написал? Вроде, детки закончились. Или без меня ещё кто-то родился? (Вскрывает конверт). «Здравствуй, дорогой Арнольдов!» О, видали! Это кто-то из моих жён пишет. Я уже стал дорогим. «Мы, твои бывшие жены, получив от тебя письма, собрались, чтобы обсудить, что нам делать? Из писем мы поняли главное: как ты был обманщиком, таким и остался. Поэтому, не рассчитывай, что кто-то из нас тебя примет. Живи своей жизнью и будь счастлив. Всего доброго!» Нет, как вам это нравится? Я им таких чудесных детей сделал, а они меня знать не хотят. Вот она, женская благодарность. После этого хотят от нас любви и уважения. Ладно, я не напрашиваюсь. Живите, как хотите. Потом пожалеете, состаритесь в одиночестве, станете некрасивыми и никому будете не нужны. А так, какой-никакой муж был бы.
ЧМЫГА: Не гоношись! Какой из тебя муж? Сейчас даже пенсионерки на молодняк кидаются. А таким, как ты, только и осталось сидеть на лавочке да на небо пялиться.
АРНОЛЬДОВ: Что мне от этого неба? Я летать не собираюсь. А вот как без женщин жить? Другим хорошо, влюбились один раз и живут всю жизнь с одной женой. А я любвеобильный. Меня таким природа создала. Встречу какую-нибудь красавицу, голову теряю. А проходит время, ещё лучше попадается. Ну не могу я устоять, хоть что со мной делайте.
ЧМЫГА: Говорят, кастрация помогает. Не пробовал?
АРНОЛЬДОВ: Да ну тебя к чёрту! У человека, можно сказать, жизненная трагедия, а он издевается.
(Входит охранник).
ЧМЫГА: Ну что, голубь ты наш, принёс новую благую весть?
ОХРАННИК: Господин Арнольдов. В самолёте оказалось последнее свободное место. Вы будете депортированы вместе со всеми.
ЧМЫГА: Ну вот, все приговоры вынесены. Спасибо, господин инквизитор!
ОХРАННИК: Поверьте, я к этому решению не имею никакого отношения.
ЧМЫГА: Сказал палач, затачивая топор.
ОХРАННИК: Глупая шутка!
АРНОЛЬДОВ: Можно собирать вещи?
ОХРАННИК: Пока нет! Но, на всякий случай, будьте готовы в любой момент к отправлению. (Уходит).
КАЦ: Ну вот, хоть какая-то определённость. Самое плохое ждать и догонять.
ЧМЫГА: Не переживай. Это, как тот свет. Рано или поздно все там будем.
АРНОЛЬДОВ: Не торопите события. Пока не отправили, ещё есть шанс, что передумают.
КАЦ: Не обольщайтесь! Мы – в Германии. Здесь люди пишут законы, а потом законы управляют людьми. А у законов души нет, одни параграфы.
АРНОЛЬДОВ: Надо срочно что-то придумать!
КАЦ: Что тут придумаешь? За нас уже всё придумали. Нарушили закон - выметайся из страны.
АРНОЛЬДОВ: Законы придуманы не для того, чтобы их выполнять, а для того, чтобы находить способы их обходить.
ЧМЫГА: Я нищий, но честный. Был бы не честным, стал бы не нищим.
АРНОЛЬДОВ: Подождите! У нас до сих пор советские паспорта, правда?
КАЦ: Ну и что?
АРНОЛЬДОВ: Значит имеем право требовать, чтобы отправили в ту страну, из которой прибыли. То-есть в Советский Союз.
ЧМЫГА: Тю! Где теперь эта страна?
АРНОЛЬДОВ: А нас это не должно волновать. На другую не согласны.
КАЦ: Тогда нам придётся всю жизнь в этой тюремной камере жить.
АРНОЛЬДОВ: Нет, не придётся. Понимаете, мы остались единственными гражданами СССР. Вот и организуем из нас, граждан, правительство в изгнании и объявим себя борцами за восстановление бывшей страны. И пусть попробуют нас отсюда выслать!
КАЦ: Ничего более умного нельзя придумать?
АРНОЛЬДОВ: А ум – не всегда хороший советчик! Иногда самые дикие идеи приносят поразительные результаты.
КАЦ: Да кто нам поверит?
АРНОЛЬДОВ: Сторонники найдутся. Сумасшедших в мире достаточно.
ЧМЫГА: Это мы, что ли, правительство? Курам на смех!
АРНОЛЬДОВ: А ты думаешь, в правительствах другие люди сидят. Такие же придурки и даже ещё хуже. Им за своё существование бороться не надо.
КАЦ: От правительства требуются какие-то действия. А что мы можем сделать?
АРНОЛЬДОВ: В политике главное не результат, а процесс. Вот этим мы и будем заниматься.
КАЦ: По-моему, это какая-то авантюра.
АРНОЛЬДОВ: А без авантюр не бывает успеха. Так вы согласны участвовать?
КАЦ: Для начала хорошо бы почитать уголовный кодекс. Сколько дают за то, что объявляют себя правительством несуществующей страны?
АРНОЛЬДОВ: Нисколько! Нет такой статьи. Это даже не мошенничество. Мы ни копейки чужих денег не присвоили.
КАЦ: Вот это и покажется подозрительным.
АРНОЛЬДОВ: Ну же! Действовать надо решительно. Смелость города берёт!
КАЦ: Ну хорошо! Попытка – не пытка. Посмотрим, что из этого получится.
АРНОЛЬДОВ (Чмыге): А ты согласен?
ЧМЫГА: Не знаю даже...
АРНОЛЬДОВ: Но раз уж оказались в одной лодке, то давайте выплывать вместе.
ЧМЫГА: Да какая там лодка? Дырявое корыто!
АРНОЛЬДОВ: Какая разница! Можно перевернуть лодку вверх дном и плыть дальше.
Зато это единственный шанс не утонуть.
ЧМЫГА: При условии, что грести будем в сторону берега, а не наоборот.
АРНОЛЬДОВ: Земля круглая, куда-нибудь да прибьёмся.
ЧМЫГА: А чем я буду в вашем правительстве заниматься?
АРНОЛЬДОВ: Да ничем, дурья башка! Работает народ, а правительство только наблюдает, чтобы он хорошо работал. Понятно?
ЧМЫГА: Ну если все, то и я... За компанию и дерьмо мёдом покажется.
АРНОЛЬДОВ: Вот и отлично! Считаем, учредительное собрание состоялось. Решение принято единогласно. (Чмыге). Садись, пиши!
ЧМЫГА: Что именно?
АРНОЛЬДОВ: Протокол.
ЧМЫГА: Не, я протоколы писать не умею.
АРНОЛЬДОВ: Своим девкам умеешь лапшу на уши вешать, и всем остальным сможешь. Пиши: преамбула. Мы, нижеподписавшиеся, не признаём развал Советского Союза, как антиконституционное действие. Антиконституционное – одно слово.
ЧМЫГА: А попроще нельзя?
АРНОЛЬДОВ: Мы должны писать на дипломатическом языке. Иначе, все решат, что мы самозванцы.
КАЦ: А разве это не так?
АРНОЛЬДОВ: Так! Но зачем афишировать?
ЧМЫГА: Готово, что дальше?!
АРНОЛЬДОВ: По решению учредительного собрания было избрано временное правительство в изгнании. Членами правительства являются: перечисляй наши фамилии.
ЧМЫГА: Аборигена тоже?
АРНОЛЬДОВ: Пока не надо. В крайнем случае, он будет кандидатом.
ЧМЫГА: Всё! Написал.
АРНОЛЬДОВ: Ну и заключение. Предлагаем всем главам государств признать наши полномочия.
ЧМЫГА: Это всё?
АРНОЛЬДОВ: Для начала хватит. Отправляй!
ЧМЫГА: Эй, Абориген, хватит заниматься ерундой. Проспишь великое событие.
АБОРИГЕН: Какое?
ЧМЫГА: Возрождение великой страны
АБОРИГЕН: Какой страны?
ЧМЫГА: Советского Союза. Слышал про такую?
АБОРИГЕН: Слыхай.
ЧМЫГА: Теперь не только услышишь, но и увидишь. Отправь ещё одно письмо.
АРНОЛЬДОВ: Обязательно заказным и с уведомлением о вручении лично.
ЧМЫГА: Кому отправляем?
АРНОЛЬДОВ: Чем выше адресат, тем больше шансов. Пиши – президенту Германии.
ЧМЫГА: Ничего себе!
АРНОЛЬДОВ: Привыкай! Мы теперь не хухры-мухры, а члены правительства.
АБОРИГЕН: Много пить водка – вредно.
ЧМЫГА: Нашёл кому это говорить. Нам – хорошо. Посылай письмо, а то, чего доброго, депортируют, и министром не успею побыть.
(Абориген берёт письмо, уходит).
АРНОЛЬДОВ: Ну, господа, за успех!
ЧМЫГА И КАЦ: За успех!
СЦЕНА 5
(Несколько дней спустя. В комнате Арнольдов, Кац, Чмыга)
ЧМЫГА: Как вы думаете, если мы такие важные шишки, даже президенту письмо отправили, может быть нам какие-то привилегии положены?
КАЦ: Чего тебе не хватает?
ЧМЫГА: Телевизора. А то страной управляем, а где что творится не знаем.
КАЦ: Живи спокойно. Телевизор нужен обычным гражданам, чтобы мозги засорять, а правительству знать много вредно. А то увидят, как народ живёт, сразу начнут придумывать какие-то реформы, и тогда – пиши пропало, вообще всё развалится.
ЧМЫГА: А я даже президентом, всё равно телевизор каждый день бы смотрел. Как же без программы «Время»? Скучно!
КАЦ: Приедешь домой, будешь с утра до вечера её смотреть.
АРНОЛЬДОВ: Не будет. Скучать по программе «Время» могут только эмигранты.
(Вбегает Абориген).
АБОРИГЕН: К вам человека приехай.
АРНОЛЬДОВ: Какой человек?
АБОРИГЕН: Президенту писай? Президента приехай.
АРНОЛЬДОВ: Что ты болтаешь?
АБОРИГЕН: Сам видай. На машине. Большой человека.
АРНОЛЬДОВ: Ну, что я говорил? Зашевелились.
КАЦ: Подожди радоваться. Примета есть: начальство едет – жди неприятностей.
АРНОЛЬДОВ: Нам терять нечего, кроме своих цепей.
(Входит охранник).
ОХРАННИК: Тут к вам приехали. Если у вас есть жалобы, то сообщать должны были мне.
АРНОЛЬДОВ: Никаких жалоб у нас нет.
ОХРАННИК: Жалобы есть у всех. Особенно, кто писать любит.
ЧМЫГА: Я – исключение. В жизни ни одной жалобы не написал.
ОХРАННИК: Вы тут все – исключение, а мне – неприятности.
(Входит чиновник).
ЧИНОВНИК: Добрый день!
АРНОЛЬДОВ: Здравствуйте!
ЧМЫГА: Здравия желаем!
ЧИНОВНИК: Мы получили ваше послание. Я готов вас выслушать.
ОХРАННИК: От них никаких жалоб не поступало. Всем довольны.
АРНОЛЬДОВ: Мы хотим сообщить, что начинаем компанию по возвращению Советского Союза.
ЧИНОВНИК: Куда вы его хотите вернуть?
АРНОЛЬДОВ: Назад, где он был.
ЧИНОВНИК: И как вы собираетесь этого добиться?
АРНОЛЬДОВ: Мы считаем, что переворот в стране был незаконный, и нужно отменить решение о роспуске СССР.
ЧИНОВНИК: Вы уже согласовали этот вопрос с вашим правительством. Оно согласно?
ЧМЫГА: Дураки они, что ли, от хлебного места отказываться?
ЧИНОВНИК: Не понял, от какого места?
АРНОЛЬДОВ: Мы пока эту тему не поднимали. Но думаем, что оно нас в этом вопросе не поддержит.
ЧИНОВНИК: Так кто это будет осуществлять?
АРНОЛЬДОВ: Новое правительство.
ЧИНОВНИК: И что вы от нас хотите?
АРНОЛЬДОВ: Чтобы вы поддержали в этом вопросе.
ЧИНОВНИК: Зачем?
АРНОЛЬДОВ: Это в ваших интересах. Мы наладим более дружеские отношения с Германией.
ЧИНОВНИК: Это я понял. Я не понял, где находится ваше правительство, которое вы представляете?
АРНОЛЬДОВ: Здесь, перед вами. Это мы – правительство в изгнании.
ЧИНОВНИК: Да? Вы были членами старого правительства?
АРНОЛЬДОВ: В нашей стране каждая кухарка могла управлять государством. Так что, потенциально мы тоже могли претендовать на высшие государственные посты.
ЧМЫГА: И ещё постоянно на выборы ходили.
ЧИНОВНИК: А зачем создавать новое правительство? У вас же есть официальная оппозиция. Боритесь вместе с ней
ЧМЫГА: Какая там оппозиция! Все из одного корыта лакают.
ЧИНОВНИК: Это – как?
АРНОЛЬДОВ: Мы в корне не согласны с методами оппозиции. Она вся поддерживает существующую власть.
ЧИНОВНИК: Понятно! Скажите, чем вы располагаете?
ЧМЫГА: Да вот, всё, что здесь есть, тем и располагаем.
ОХРАННИК: У них есть всё, что положено. Кровати, тумбочка, бельё.
АРНОЛЬДОВ: Мы располагаем большим количеством идей.
ЧИНОВНИК: Я имею в виду ваши материальные возможности.
АРНОЛЬДОВ: Мы ведём переговоры со спонсорами. Уверен, желающих нас поддержать предостаточно.
ЧИНОВНИК: А последователи у вас есть?
АРНОЛЬДОВ: Конечно! Мы ведём обширную переписку с населением. (Чмыге): Пожалуйста, предъявите наши письма от граждан страны.
ЧМЫГА: Кто, я? Ах, да, конечно! (Достаёт пачку писем).
ЧИНОВНИК: Это хорошо! Они все вас поддерживают?
ЧМЫГА: Не то слово. Можно сказать, любят.
ЧИНОВНИК: Я всё понял, мы обсудим ваше предложение и в ближайшее время вы получите ответ.
АРНОЛЬДОВ: Спасибо! И мы надеемся, ваше правительство предоставит нам более комфортные условия для работы, чем это помещение.
ОХРАННИК: Должен заявить, что помещение отвечает всем санитарным нормам. Мы за этим следим.
ЧМЫГА: Только поторопитесь, у нас нет времени ждать.
ЧИНОВНИК: Почему? Вы куда-то спешите?
АРНОЛЬДОВ: Да, нас подгоняют.
ЧИНОВНИК: Кто?
АРНОЛЬДОВ (показывает на охранника): Он.
ОХРАННИК: Это неправда! Лично я никого никуда не гоню!
ЧИНОВНИК: Я поставлю руководство в известность о нашем разговоре. Мы посоветуемся и сообщим решение. Всего доброго!
ЧМЫГА: Да здравствует Советская власть!
(Чиновник уходит).
ОХРАННИК: Так я и не понял, на что вы жаловались? (Уходит).
КАЦ: Зря ты ему про спонсоров сказал. Теперь они откажут нам в пособии. Я немцев знаю.
АРНОЛЬДОВ: Наоборот. Будут носиться с нами, как с писаной торбой. Мы теперь политические фигуры.
КАЦ: Как бы нас в результате этой игры психушку не отправили. В компанию к парочке Наполеонов.
АРНОЛЬДОВ: Им не повезло. Назвали бы себя правительством, никто бы не заметил, что они сумасшедшие.
КАЦ: Может и так!
АБОРИГЕН: Скажи, президент – это главный человека?
ЧМЫГА: Самый главный.
АБОРИГЕН: Если самый главный, с кем советуйся будет?
ЧМЫГА: С Богом!
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
СЦЕНА 6
(Комната преобразилась и стала похожа на офис. Арнольдов, Кац и Чмыга расставляют по местам вещи. Входит Абориген с портретом Ленина).
АБОРИГЕН: Я тут картина нашёл.
АРНОЛЬДОВ: Ну, ты гений! Где взял?
АБОРИГЕН: Один ваш оставил. А этот мужик – кто?
ЧМЫГА: Не смей так говорить о вожде мирового пролетариата. Это – не мужик! У нас многие до сих на него молятся.
АБОРИГЕН: Он ваш Бог?
ЧМЫГА: Бывший.
АРНОЛЬДОВ: Бывший Бог не бывает,
ЧМЫГА: Это у других не бывает. А в нашей стране всё может быть.
АБОРИГЕН: Странный у вас страна. То был, то – её отменяй. То Бог есть, то – отменяй. Как вы там живёте?
ЧМЫГА: Мы сами себе удивляемся.
Абориген уходит. Входит журналистка Ева Купер).
ЕВА: Халло, господа!
АРНОЛЬДОВ: Добрый день.
ЕВА: Меня зовут Ева Купер. Я журналистка газеты «Местные новости». Знаете такую?
ЧМЫГА: Я знаю. Там объявления о знакомствах печатают.
ЕВА: Не только. Там много разных интересных разделов. Я, например, пишу о политике.
ЧМЫГА: Жаль. А то я бы дал вам пару дельных советов. Если бы вы печатали брачные объявления ещё и для иностранцев, то остальные разделы вообще можно было бы закрыть.
ЕВА: Это интересное предложение, но сейчас меня интересует другое. Это правда, что вы – правительство бывшего СССР в изгнании.
АРНОЛЬДОВ: Не бывшего. Раз правительство есть, значит и СССР ещё существует.
ЕВА: Это я и хотела узнать. Как вам удалось вырваться из вашей тюрьмы?
ЧМЫГА: Вообще-то, мы ещё в ней находимся.
ЕВА: Я имею в виду российскую тюрьму. Вы там были?
ЧМЫГА: Бог миловал. Только в кутузке.
ЕВА: Что такое кутузка?
ЧМЫГА: Примерно, как здесь, только условия похуже.
АРНОЛЬДОВ: Мой коллега хотел сказать, что жить в тоталитарном государстве это почти то же, что в тюрьме.
ЕВА: Прекрасная мысль. Записываю. К вам применяли пытки?
ЧМЫГА: В каком смысле?
ЕВА: Ну раз вы противники власти, к вам должны были применять физические меры воздействия.
ЧМЫГА: Не, физических не было. Отделался штрафом.
АРНОЛЬДОВ: Мой коллега имеет в виду, что моральный террор иногда страшнее физического.
ЕВА: Очень интересная мысль. Как ещё государство издевалось над вами?
ЧМЫГА: Ещё часто жрать нечего было.
ЕВА: Власть так наказывала вас за инакомыслие?
ЧМЫГА: Про инакомыслию не знаю. А нам доставалось.
ЕВА: Хотите сказать, что для власти вы были опаснее, чем инакомыслящие.
АРНОЛЬДОВ: Конечно! Про инакомыслящих все знают и не боятся. А незнакомый враг всегда страшней привычного. Не знаешь, что от него ожидать.
ЕВА: Согласна! А какие сейчас вы выставляете требования?
ЧМЫГА: Чтобы всех олигархов посадили в кутузку.
ЕВА: Это экономические требования. А какие политические?
ЧМЫГА: Чтобы всё правительство село с ними заодно.
АРНОЛЬДОВ: Мы боремся за социальную справедливость.
ЕВА: И как вы собираетесь бороться?
ЧМЫГА: Мы это ещё не обсуждали.
АРНОЛЬДОВ: Главное, мирным путём.
ЕВА: Постойте, но разве вы не собираетесь призвать своих сторонников выходить на демонстрации, устраивать пикеты, призывать к свержению нынешней власти?
АРНОЛЬДОВ: Для чего?
ЕВА: Ну как же! Чтобы вас поддержала демократическая общественность.
АРНОЛЬДОВ: Мы от этого пока воздержимся.
ЕВА: Но демократическая общественность за вами не пойдёт.
ЧМЫГА: Ты к чему призываешь? Плевать я хотел на твою общественность! А с меня революций хватит. Я патриот своей страны!
ЕВА: Я не понимаю.
ЧМЫГА: А что тут понимать? Я этих революционеров в гробу видел.
ЕВА: То-есть, вы хотите убить всех своих союзников.
АРНОЛЬДОВ: Это образное выражение. Никого убивать мы не собираемся.
ЕВА: Что же мне о вас тогда писать?
ЧМЫГА: А тебе лишь бы гадости писать? Ничто другое тебя не интересует?
ЕВА: Моя задача – показать иную точку зрения. А мейнстрим никого не интересует.
ЧМЫГА: Чего она сказала? Какой ещё мейнстрим? Сама ты проститутка! Политическая!
АРНОЛЬДОВ: Стоп! Прекрати немедленно. Извините, с ним это бывает. Товарищ немного не в себе.
ЧМЫГА: Что?! Да за такие слова, я из тебя всю душу вытряхну!
АРНОЛЬДОВ: Замолчи, идиот!
ЧМЫГА: А ты мне рот не затыкай! Не за то боролись!
ЕВА: Извините, я пойду. Вы тут разбирайтесь сами.
АРНОЛЬДОВ: Не обижайтесь. Обычные партийные разногласия. У кого не бывает?
ЕВА: Да, конечно!
ЧМЫГА: Вали отсюда, крыса крашеная!
(Ева в сопровождении Аборигена поспешно уходит).
АРНОЛЬДОВ: Слушай, ты хоть соображаешь, что делаешь? Нам пресса нужна, как воздух. Это единственное, что нам поможет тут зацепиться. А без неё мы на фиг никому не нужны.
ЧМЫГА: А пусть не пишет ерунды!
АРНОЛЬДОВ: Ты всё равно, кроме своих объявлений, ничего не читаешь.
ЧМЫГА: Я, как коммунист, не позволю марать своё честное имя.
АРНОЛЬДОВ: С каких пор ты стал коммунистом?
ЧМЫГА: А вот, как портрет Ленина повесили, так во мне и взыграла коммунистическая совесть.
АРНОЛЬДОВ: Так чего возмущаешься? Твой Ленин как раз и призывал свергнуть власть.
ЧМЫГА: Он имел в виду власть капиталистов.
АРНОЛЬДОВ: А сейчас она чья?
ЧМЫГА: Не знаю! Но всё равно их бородатые диссиденты мне не нравятся.
АРНОЛЬДОВ: Значит, так! Мы договорились, что будем действовать сообща. Значит, больше никакой самодеятельности. Понятно?
ЧМЫГА: Чёрт с тобой! Больше я ни во что вмешиваться не буду.
АРНОЛЬДОВ: Вот и правильно!
КАЦ: А я как Ленина вижу, так наоборот, такая злость берёт. Сразу вспоминаю, во что он страну превратил.
АРНОЛЬДОВ: А ты не смотри. Нам о себе нужно думать, а не о том, кто кому нравится.
(Входит Абориген).
АБОРИГЕН: К вам опять другой баба.
КАЦ: Может, не будем никого больше принимать?
АРНОЛЬДОВ: Но, если мы правительство, то должны иметь дело с народом.
КАЦ: Зачем нам народ? Что мы с ним делать будем?
АРНОЛЬДОВ: А что делает любое правительство с народом? Делает вид, что слушает, а на самом деле не обращает внимания.
ЧМЫГА: Что ещё за баба? Молодая?
КАЦ: Молодых баб не бывает. Молодые только женщины.
АБОРИГЕН: (Показывает на Чмыгу). У него – все бабы.
КАЦ: Он у нас исключение. Но мы его перевоспитаем.
ЧМЫГА: Не слушай его. Он ничего не смыслит в русском языке. Каждая по отдельности, может быть, женщина. А если все вместе, то это – бабы.
АБОРИГЕН: Понял. У вас и каждый мужчина – это мужчина. А все вместе – козлы.
ЧМЫГА: Кто тебя этому научил?
АБОРИГЕН: Ваши бабы.
ЧМЫГА: Нашёл кого слушать. Они тебя и не тому научат.
АБОРИГЕН: Не тому меня учить не надо. Я это и сам умею.
(Входит посетительница).
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Ой, родненькие, как я рада вас видеть. Я ведь когда-то была пионеркой, потом комсомолкой, хотела даже в партию вступить, но вместо этого замуж вышла, и детей родила. До сих пор жалею.
АРНОЛЬДОВ: Жалеете, что детей родили?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Да нет! Дети это хорошо, хоть они тоже капиталистам продались. А вот если бы все мы тогда грудью встали, то никто бы ничего не сделал
Зато теперь такая радость, хоть есть кому пожаловаться.
АРНОЛЬДОВ: На кого?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Представляете, живу, а кругом сплошные классовые враги. Не поверите, но у каждого своя машина, всю улицу заставили, бабушкам-пенсирнеркам посидеть негде. И ведут себя нагло. Здороваться – здороваются, но даже не спросят, как здоровье, как дети, как внуки? Тьфу, паразиты, эксплуататоры простого народа.
АРНОЛЬДОВ: Зачем же вы сюда переехали, если тут всё не нравится?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Так обманули меня мои же собственные детки. Говорили, бабушка, ты будешь жить при коммунизме, о котором всю жизнь мечтала. Квартира со всеми удобствами, кругом чистота, свежий воздух, бананы, ананасы – ешь не хочу. Даже туалет не на улице.
АРНОЛЬДОВ: А разве это не так?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Так! А что толку? Хотела жить при коммунизме, а попала в самый, что ни есть, капиталистический рай.
АРНОЛЬДОВ: А вам не всё равно, в каком раю жить?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Милый, ты что, издеваешься? Вот тебе предложат сейчас в рай отправиться, ты согласишься? А там, небось, тоже всяких ананасов, бананов – хоть подавись.
АРНОЛЬДОВ: Так возвращайтесь домой, и ничего этого у вас не будет.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Ещё чего! Там такие же враги всюду засели. Про простой народ никто не думает.
АРНОЛЬДОВ: С чего вы взяли?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: А я, милый, телевизор смотрю, там всю правду рассказывают.
АРНОЛЬДОВ: Видите, и телевизор у вас дома есть, как говорится – окно в мир. Вот сидите у окна и наблюдайте, что происходит кругом.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Слушай, а ты, случайно, сам не из капиталистов будешь? А то говоришь странные вещи.
АРНОЛЬДОВ: Почему же странные?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Так тебе, вроде, тут всё нравится.
АРНОЛЬДОВ: А что, должно не нравиться?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Конечно! Если ты советская власть, то должен со всем этим капитализмом бороться не на жизнь, а на смерть. Мы столько сил на это положили. Даром, что ли?
АРНОЛЬДОВ: Согласен с вами.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Молодец, что понял. Так когда всё взад вернёте?
АРНОЛЬДОВ: Уточните, что именно вы хотите вернуть?
ПОСЕТИЛЬНИЦА: Чтоб всё, как здесь, но не было богатых. Вы нам так обещали!
АРНОЛЬДОВ: Будем стараться. Но это не так просто. Надо потерпеть.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Слушай, милый, мне всю жизнь говорят: потерпи, потерпи. Я уже скоро умру, а вы всё никак не раскачаетесь.
АРНОЛЬДОВ: Надеюсь, до момента вашей смерти всё наладится.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Это поздно! Мне деньги сейчас нужны.
АРНОЛЬДОВ: Какие деньги?
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Он ещё спрашивает! Которые вы у меня украли. Слиняли тогда, никому ничего не сказали, и денежки наши с собой прихватили. Сказали, реформа, реформа, а на самом деле всех без копейки оставили. Разве так можно?
АРНОЛЬДОВ: Простите, но мы тут не при чём. Это прежняя власть всех обманула. А мы только начинаем.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Только начинаете обманывать? Не, милый, так не пойдёт! Вы вначале с долгами расплатитесь, тогда мы вам поверим. А то, как грабить – это мы, а как отдавать – это не мы. Ты не думай, я не одна. Нас тут целый профсоюз пенсионеров, и мы все за справедливость. Пока денежки свои не вернём, от вас не отстанем.
АРНОЛЬДОВ: Поймите, мы сами тогда остались голыми, босыми. Потому что пришли всякие жулики, и приватизировали все наши богатства. А мы как раз хотим снова всё вернуть народу. Вот когда мы встанем на ноги, окрепнем, тогда вы всё получите назад. Я вам это обещаю.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Я, милый, уж давно никаким обещаниям не верю. Не девочка, столько раз обманывали. Значит так, раз ты назвался Советской властью, рассчитывайся сейчас и немедленно. А не то я всю вашу контору разнесу к чёртовой матери. Понял?
АРНОЛЬДОВ: Прекратите хулиганить. Я сейчас охрану вызову.
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: Плевать я хотела на твою охрану. Меня никто не тронет, я представитель трудового народа, такой хай подыму, мало не покажется!
АРНОЛЬДОВ: Хорошо, хорошо, только тихо! Деньги мы вам вернём, как только сможем. Не сомневайтесь. Но сейчас у нас их действительно нет. Мы беднее, чем даже вы. Вот смотрите! (Выворачивает карманы, высыпается всякая мелочь).
ПОСЕТИТЕЛЬНИЦА: (собирает деньги). Ладно, для начала достаточно. Но учтите, в следующий раз мы придём всем своим профсоюзом и вы этим не отделаетесь.
(Уходит).
КАЦ: Ну вот, начинается настоящая политическая деятельность.
АБОРИГЕН: Ты её деньги воровал?
АРНОЛЬДОВ: С чего ты взял?
АБОРИГЕН: Она так сказал.
АРНОЛЬДОВ: Слушай больше эту дуру. Я её первый раз вижу.
АБОРИГЕН: Зачем тогда деньги давай?
АРНОЛЬДОВ: Да кто ей давал? Сама зацапала. Не драться же с ней.
АБОРИГЕН: Не так! Если деньги забрал, значит право имей.
АРНОЛЬДОВ: В нашей стране такой закон: воруют одни, а расплачиваются всегда другие. Понял?
АБОРИГЕН: Плохой закон. Надо его меняй.
АРНОЛЬДОВ: Это мы и собираемся делать.
ЧМЫГА: Как хотите, а мне всё это не нравится. С этой политикой – одна нервотрёпка.
КАЦ: Я тоже говорил, что добром это дело не кончится. Может, откажемся, пока не поздно?
АРНОЛЬДОВ: Это что за бунт на корабле? Мы же договорились, держаться вместе. А вы при первых же трудностях – в кусты. Нет, так дело не пойдёт! Раз уж взялись, идём до конца.
КАЦ: Чьего?
АРНОЛЬДОВ: Там будет видно.
КАЦ: Конец, похоже, только будет печальный.
АРНОЛЬДОВ: Главное, что не трагический. А печаль можно пережить.
АБОРИГЕН: Встречай новый народ.
ЧМЫГА: Опять баба?
АБОРИГЕН: Нет. Мужик. Как Ленин.
ЧМЫГА: Не трожь Ленина, придурок.
АБОРИГЕН: Я не имей в виду, что Бог. Я имей в виду, что лысый.
ЧМЫГА: Ленин не лысый. У него просто высокий лоб.
АБОРИГЕН: Это я выучивай. Страна – не страна, бог – не мужик, лоб – не лысый. Страна – интересный.
ЧМЫГА: Поэтому и интересная!
(Входит Мантурский)
МАНТУРСКИЙ: Привет, соратники!
АРНОЛЬДОВ: Привет!
МАНТУРСКИЙ: Ну, чуваки, вы молодцы!
АРНОЛЬДОВ: Простите, а кто вы?
МАНТУРСКИЙ: Ну, вы даёте. Я – Мантурский.
АРНОЛЬДОВ: Очень приятно!
МАНТУРСКИЙ: Вы что, меня не узнали?
АРНОЛЬДОВ: Мы разве знакомы?
МАНТУРСКИЙ: Послушайте, с какой планеты вы прилетели. Да меня тут каждая собака знает.
ЧМЫГА: Вы не по адресу. Тут не собачий питомник.
АРНОЛЬДОВ: К сожалению, в последнее время мы не очень следили за местными событиями. По независящим от нас причинам.
МАНТУРСКИЙ: Понимаю. Меня самого сюда несколько раз сюда упекали. Последний раз даже в тюрьму хотели посадить. Но, как видите, я снова свободен, как птичка.
АРНОЛЬДОВ: Как вам это удалось?
МАНТУРСКИЙ: Благодаря репутации. Знают, что со мной лучше не связываться. Будет большой шум.
ЧМЫГА: Вы – буйный?
АРНОЛЬДОВ: Поясните, пожалуйста!
МАНТУРСКИЙ: Я постоянно провожу разные акции. Ну там, голым разденусь или ещё что-то в этом роде. Главное, чтоб при этом толпа была, журналисты. Приходится, конечно, после этого недолго в тюрьме посидеть, но это не страшно. Отношение здесь гуманное. Для меня это как дом отдыха. А отдохну несколько дней, и снова на воле.
АРНОЛЬДОВ: И что это вам даёт?
МАНТУРСКИЙ: Самое главное. Известность.
АРНОЛЬДОВ: И что вы с ней делаете?
МАНТУРСКИЙ: Что хочу! В этом вся соль. Если ты неизвестен, то можешь хоть до потолка прыгать. А известный человек – совсем другое дело. К тебе всегда пристальное внимание толпы. Все ждут, что ты ещё вытворишь.
АРНОЛЬДОВ: Но должны же вы как-то объяснить цель ваших поступков.
МАНТУРСКИЙ: Зачем? У меня просто молчаливый протест. И каждый пусть объясняет всё так, как ему нравится. Как говорится, по мере своей испорченности.
ЧМЫГА: Я бы объяснил, что просто дурак.
МАНТУРСКИЙ: И так можно. Вы на выставки современного искусства ходите?
АРНОЛЬДОВ: Иногда.
МАНТУРСКИЙ: Ну значит, могли видеть картины, на которых что-то нарисовано, а что – непонятно. И вы же не требуете от художника, чтобы стоял рядом и объяснял, что он изобразил. Да, корее всего, он и сам этого не знает. Считает, что если у вас есть фантазия, то сами за него всё придумаете. Так и в моём случае. Я просто художник, только работаю в особом жанре.
АРНОЛЬДОВ: А что вы от нас хотите?
ЧМЫГА: Вы как хотите, а я раздеваться голым не буду.
МАНТУРСКИЙ: Да нет! Это уже не актуально. После меня это уже многие повторили, никого не удивишь. Я придумал нечто грандиозное. Все просто ахнут от восторга.
АРНОЛЬДОВ: Кто именно будет ахать?
МАНТУРСКИЙ: Мои коллеги по артистическому цеху. Они же – мои конкуренты.
ЧМЫГА: Нам-то что до их аханья.
МАНТУРСКИЙ: Вы не понимаете принципа рекламы. Это же, как волна. Один увидал и ахнул. Другой ничего не увидал, только реакцию первого и за компанию тоже ахнул. Третий увидал, что двое ахнули и на всякий случай присоединился к ним. И так далее. Глядишь, ты уже на обложках журналов, тебя зовут на всякие мероприятия. А это самое главное.
ЧМЫГА: Интересно, когда вы разделись голым, было от чего ахать? Извини, но я могу молчать, когда слушаю этого придурка.
МАНТУРСКИЙ: Ничего, я не обижаюсь. Это входит в мой рекламный ассортимент. Вначале люди возмущаются, думают, как заметил ваш коллега, что я придурок, но при этом запоминают меня. А если находятся последователи, которые следуют моему примеру, то я уже становлюсь основателям целого движения. То-есть, практически классиком в своём жанре.
ЧМЫГА: Классик с голым задом.
МАНТУРСКИЙ: Ради того, чтобы стать классиком, можно и задницу всем показать. А те, кто боятся штаны прилюдно снять, прозябают в безвестности.
АРНОЛЬДОВ: Я не понимаю, при чём здесь мы?
МАНТУРСКИЙ: У меня появилась гениальная идея. Вы, вроде, себя Советским Союзом объявили. Я готов к вам присоединиться. Будем действовать вместе.
АРНОЛЬДОВ: Каким образом?
МАНТУРСКИЙ: Для страны нужна же какая-то территория? Для начала, предлагаю захватить это здание, вывесить советский флаг, он у меня с собой, и объявить это территорией СССР. Представляете, какой шум поднимется. Да газеты все взорвутся от возмущения. А нам только этого и надо. Останется только сливки от этого шума снимать.
ЧМЫГА: Так! Вы, как хотите, а я с этим сумасшедшим дела иметь не желаю.
МАНТУРСКИЙ: Как вы не понимаете? Это же классная акция, никто до такого ещё не додумался. Да за это знаете, какие деньги огребём.
ЧМЫГА: Сейчас ты у меня тут огребёшь, по полной программе.
АРНОЛЬДОВ: Подожди, не горячись!
ЧМЫГА: Не собираюсь ждать! Мне моё честное незапятнанное имя дороже.
МАНТУРСКИЙ: Да вы не понимаете своего счастья. Богу должны молиться, что я к вам пришёл. Потом кусать локти будете, что упустили такой шанс.
ЧМЫГА: Вали отсюда, павиан голозадый, пока морду тебе здесь не начистили.
МАНТУРСКИЙ: Отсталый вы народ. Одно слово – совки. Ещё страну восстанавливать собрались. Как что-то новое увидят, сразу кулаки чешутся.
АРНОЛЬДОВ: Извините, уважаемый! Но у нас демократия. Подавляющему большинству ваши методы не подходят.
МАНТУРСКИЙ: Эх, вы! Нет у вас творческой жилки. Жаль, такая идея пропадает. Ладно, найду других сообщников. Пока! Хотя, на всякий случай, визитку свою оставляю. Может быть, передумаете.
(Уходит).
ЧМЫГА: Видали жука вонючего? Правильно в наше время таких давили.
АРНОЛЬДОВ: Чего взъерепенился? От твоих дружков-бомжей, небось, не так воняло, но ты же терпел.
ЧМЫГА: Ты моих дружков не трожь! А то можно и по морде схлопотать!
АРНОЛЬДОВ: Попробуй! Ты же в своей жизни ничего тяжелее рюмки в руках не держал.
ЧМЫГА: Что?!Ах ты, гад! (Бросается на Арнольдова).
КАЦ: Вы что, с ума сошли?! Прекратите немедленно! (Растаскивает обоих).
АРНОЛЬДОВ: Придурок!
ЧМЫГА: Сволочь!
КАЦ: Что вы сцепились, как два петуха? Нашли время.
ЧМЫГА: Сейчас за петуха и тебе наваляю!
АБОРИГЕН: Чего ругайся?
АРНОЛЬДОВ: Не волнуйся, мы не ругаемся. Это у нас правительственный кризис.
АБОРИГЕН: Когда кризис – новое правительство набирай.
ЧМЫГА: Вот тебя и выберем. Будешь страной управлять. Больше толку будет.
АБОРИГЕН: Меня не выбирай. Я родина не знай.
ЧМЫГА: Могу научить! Родина – это страна, которую дома не любишь, а уедешь - лучше не надо.
АБОРИГЕН: Какой у вас странный родина!
(Входит охранник).
АРНОЛЬДОВ: Ну что, голубь ты наш, какую опять новость на хвосте принёс?
ОХРАННИК: У меня для вас сразу две новости.
АРНОЛЬДОВ: Одна плохая, другая хорошая?
ОХРАННИК: Смотря, как считать! Для меня обе хорошие.
АРНОЛЬДОВ: Тогда начинай с самой хорошей.
ОХРАННИК: Подан самолёт, на котором вы можете отправиться на родину.
АРНОЛЬДОВ: А просто хорошая?
ОХРАННИК: Получено письмо с предложением отложить депортацию до вынесения нового решения.
АРНОЛЬДОВ: Ну что?! Я же говорил – не всё потеряно! Теперь видите, я был прав.
Всё сработало!
КАЦ: Чему вы так радуетесь? Ещё ничего толком не известно.
АРНОЛЬДОВ: Да как ты не понимаешь! Раз дали задний ход, значит, восприняли нас всерьёз. Теперь нужно срочно начать действовать. Объявим себя борцами против существующей власти, и – вперёд к победе коммунизма!
КАЦ: Подождите! Вы что, забыли, что мы всё это затеяли понарошку? Никакую страну восстанавливать мы не собирались. Главное, чтобы нас не депортировали, и всё. На этом наша задача будет выполнена.
АРНОЛЬДОВ: Это вы не собирались. А я собрался! Нельзя упускать такой шанс. Как говорится, назвался груздем – полезай в кузов! Мы теперь оппозиционеры! Это даже лучше, чем быть гомосексуалистами.
ЧМЫГА: Попутного ветра и флаг в руки!
АРНОЛЬДОВ: Что это значит?
ЧМЫГА: А то, что действуйте без меня. Я эту власть уважаю и бороться с ней не намерен.
АРНОЛЬДОВ: Да как ты можешь её уважать, если она тебя сжевала и выплюнула?
ЧМЫГА: А это я с ней уже сам разберусь!
АРНОЛЬДОВ: Подожди! Нельзя же так! Когда всё «на мази», ты решил нас бросить?
ЧМЫГА: «На мази» легко только в жопу залезть. Но мне туда не надо. Я с вашими уродами дела иметь не желаю.
АРНОЛЬДОВ: А тебе подавай пионеров в красных галстучках? Нет их больше! Днём с огнём не сыщешь! Теперь каждый со своей придурью. И со всеми надо общий язык находить.
ЧМЫГА: Вот и находи! А меня от таких типов воротит.
АРНОЛЬДОВ: Хочешь жить, умей дружить! Особенно в политике. Согласен, некоторые личности не очень приятные. Но иногда можно и заткнуть нос.
ЧМЫГА: Вначале придётся заткнуть нос, потом заткнуть уши, затем зажмурить глаза. На хрена тогда мне, слепоглухонемому, такая жизнь?
АРНОЛЬДОВ: Привыкнешь! Все рано или поздно привыкают.
ЧМЫГА: Все пусть привыкают, а я – не хочу!
АРНОЛЬДОВ: Да ты что! Представь, от чего ты отказываешься? Это же будет сказка, а не жизнь!
ЧМЫГА: Терпеть не могу сказки. Там полно всякой нечисти.
АРНОЛЬДОВ Ну и чёрт с тобой! (Кацу): Ты, надеюсь, остаёшься?
КАЦ: Понимаешь, я абсолютно не разделяю идею возвращения прежней страны.
АРНОЛЬДОВ: Какая разница! Верить нужно в то, за что платят. А всё остальное – неважно.
КАЦ: Я тогда стану обманщиком.
АРНОЛЬДОВ: Да перестань! Кругом все обманывают и – ничего! Мужья – жён,
жёны – мужей, дети – родителей, реклама – всех сразу. Почему политика
должна чем-то отличаться?
КАЦ: Тем, что я в ней участвую.
АРНОЛЬДОВ: Ай-яй-яй, какой чистоплюй! Так я и поверил! Среди бизнесменов таких не бывает. Все мы по одному кругу ходим.
КАЦ: В том-то и дело, что иногда надо решиться вырваться из этого круга. Это трудно, но необходимо.
АРНОЛЬДОВ: Что это на тебя так повлияло?
КАЦ: Как ни странно – пребывание здесь. Иногда каждому человеку не вредно побывать в таких условиях, чтобы переоценить свою жизнь.
АРНОЛЬДОВ: Так! Выходит, я один должен за Советскую власть бороться?
КАЦ: Каждый выбирает сам свой путь.
АРНОЛЬДОВ: Ну, как хотите! Справлюсь в одиночку. Вы мне ещё завидовать будете.
ЧМЫГА: Смотри, не надорвись!
ОХРАННИК: Ну всё! Приняли решение?
КАЦ: Приняли!
ОХРАННИК: Тогда пошли!
ЧМЫГА (Аборигену): Ну, бывай! Не обижайся, если что. Ты для меня теперь почти что, классовый брат. Держись тут без нас!
КАЦ: Я очень рад нашему знакомству. Главное, берегите здоровье, остальное всё приложится!
(Охранник, Чмыга, Кац уходят).
АБОРИГЕН: Ты почему оставайся?
АРНОЛЬДОВ: А мне нужно в обратную сторону.
АБОРИГЕН: В другая страна?
АРНОЛЬДОВ: Да.
АБОРИГЕН: В какая?
АРНОЛЬДОВ: Где люди дружат, ходят друг к другу в гости, мало зависти, злобы, вражды.
АБОРИГЕН: Я бы тоже хотел в такой страна жить. Где такой есть?
АРНОЛЬДОВ: Как видно, нигде. Только – в прошлом.
АБОРИГЕН: Если – нигде, зачем искай?
АРНОЛЬДОВ: Понятия не имею!
АБОРИГЕН: Умей забывай! Хорошо только то, что сейчас.
АРНОЛЬДОВ: Наверно, ты прав, Абориген. Ладно, прощай! Пойду догонять своих.
АБОРИГЕН: Ты же сказай, тебе в другая сторона.
АРНОЛЬДОВ: Самолёты, к сожалению, назад лететь не могут. Только вперёд. (Уходит).
АБОРИГЕН: (подходит к портрету Ленина). Послушай, мужик! Давай, ты будешь мой Бог. Я тоже хочу иметь родина, как у этих русских. У них - интересный родина! Бедный, трудный, пьяный, но они её любят.
КОНЕЦ