Предавать можно по-разному. Дочка обещала поехать с нами на дачу, а поехала с друзьями на шашлыки. В разговорной речи это ещё называется "свободой выбора".
"Почему ты не возьмёшь один из сюжетов и не напишешь книгу?" - говорили мне подруги, когда по вечерам мы опрокидывали бокальчик-другой.
Но я всегда говорила, что я же не писатель, а всего лишь ветеринар. Будь я писатель, то конечно написала бы. Моя жизнь похлеще любого сценария. Набор сумасшедших историй, головокружительные взлёты и падения, но где-то в глубине души сидит это извечное занудное и бытовое: "Был бы я альпинистом, то конечно, покорил бы эту вершину, но я же всего лишь проктолог, да? Какие горы!"
Оглядываясь назад, понимаю, что надо всегда брать высоту. Как говорит лучшая подруга моей дочери (я случайно проходила мимо приоткрытой двери, у меня нет привычки подслушивать), "надо не ссать и пробовать себя постоянно в чем-то новом".
Когда мой первый муж решил попробовать себя в новом доме и в новой постели, он, наверное, тоже испытал небывалый прилив смелости? Уже не мои проблемы, что его девчушка-ученица не справилась с управлением на ночной трассе. Что посеял, то и пожал. Когда-то он тоже учил меня водить, только это было не в рамках автошколы, и вообще так давно, что кажется плёнкой из другой жизни, вставленной в допотопный проектор моей школьной учительницы по химии.
Разве мне может быть больно? Он умер задолго до того, как лежал в траве на обочине, накрытый длинным чёрным мешком. Да, он был очень высокий. Просто невероятно высокий. При знакомстве все в смущение заводят разговоры о погоде, а я спросила его, какой у него рост. Наверное, это очень смешно и пошло, что впервые мы перебросились словами о сантиметрах. Как иначе, вагон метро показался мне таким тесным для него.. Как рама для демона в картине Врубеля.
А потом мы целовались в каком-то шкафу. Гости приходили и приходили в кафе, приютившееся в глубине заснеженного парка, но тащили куртки с собою в зал. Наш первый поцелуй был важнее чужого комфорта.
Когда я узнала об измене, первое, что пришло в голову, - наверное, они сделали это в машине. А девчушка смеялась и падала на ходу, а потом кто-то спрашивал её на кухне (кто-то вроде подруги моей дочери, тем более что того же возраста), мол, где вы занялись этим? А она хохотала и изголялась в юморе: "Ты ни за что не догадаешься. Подумай ещё раз: он - мой инструктор по вождению. Ну? Конечно же, в трамвае! Или нет... В метро! В поезде! На корабле!"
Никогда не понимала этой своей способности мысленно рисовать сцены, которых никогда не было, притом с восхитительной ясностью, особенно те, от которых больнее всего.
Разве мне грустно при мысли о нём?
Кристиано смотрит мне в глаза и пламенно улыбается, на экскурсии по Москве его глаза наполняются слезами и он блуждает взглядом по древним фрескам; на светофоре он хватает мою руку и просит больше никогда не целовать его пальцев, а я словно пытаюсь утолить мою жажду по нему, словно тону и захлёбываюсь, и каждый раз глядя на него высовываю губы из воды и вдыхаю сладкий, столь желанный воздух; всякий раз, как только целую его, наполняюсь живительной влагой, словно смерти не существует, - и делаю вид, что не помню, что его волосы вот вот отрасли, а снова новые мучения, и что-то страшное пытается отобрать его у меня. Что-то столь малое в масштабах Вселенной и столь великое в масштабах человеческой головы, головы самого любимого человека.
Он так смешно щурится, когда мы разговариваем с кем-то, - он кажется им ненастоящим, суровым, занудным, но я-то знаю что этот как бы взгляд недоверия к жизни - лучшая мотивация к познанию. Это не широко раскрытые глаза жадно глотающего факты человека, это умудренный опытом внимательный и проникновенный взор. Он так мило говорит по-русски. В его голове не только опухоль, но ещё и разросшиеся небывалые конструкции несуществующих словосочетаний. Слушать, как он описывает мир или выражает свои чувства ко мне - что может быть прекраснее? Поэт поневоле. Плачущий от искусства и того урагана, что оно вызывает в нём. От взгляда на ангела, кладущего на весы горстку добрых дел.
Твоя горстка велика. Но если хочешь, я положу и свою горсточку.
"Сейчас мы поддержим его жизнь и здоровье, но вы же понимаете, что собака не вечная, и когда-то наступит финал", - говорю я на приёме худосочной женщине в цветастой кофте и очках в толстой оправе. Серый комочек трясётся от страха на смятой простыне. В вотсапе у меня несколько непрочитанных сообщений из двух диалогов. Одно от моего родного итальянца: "Сегодня дают дождь, береги себя". Второе от дочки:" Мама, прости, не смогу сегодня поехать с вами. Ленкин математик купил новую решётку для гриля, собираемся классом, вспомним школьные годы в парке у их дома".
Вспомнить былые годы - в её-то годы? Похоже, каждый человек соткан из воспоминаний. Сколько их будет, этих драгоценных золотых воспоминаний-ниточек, когда оборвется жизнь её Джессика? Когда кто-то другой в белом халате, будет говорить мне о незбежности финала, пока его сердце будет давать рваные предсмертные ритмы?
Я открываю заметки и начинаю писать первую главу. Сегодня я писатель. И я буду брать эту вершину. Пока не поздно.