КРЮКОВО
Могу я пригласить тебя на прогулку? Правда, мне придётся зайти по пути в пару мест, но это быстро…
Буквы побежали, выстраиваясь в строчки. Не думаю, что это мания. Когда- то главный редактор сказала: «Вам надо писать.» Наверное, это моя излишняя доверчивость. Что- то среднее между желанием удалить страницу и желанием с кем- то поговорить.
Шаги так легки и волшебны. Будто нет ничего увлекательнее ходьбы. А ведь это такой сложный процесс. Динамика его потребует не один лист чертежей и схем действующих сил. И какая это сладость, когда ты здоров и полон сил! Наверное, об этом догадываются только те, кто заслужил этот дар тяжёлыми тренировками, а не как само собой разумеющееся.
На перекрёстке опускаюсь в подземный переход. И слышу замечательный ритмичный гул. Это не бас- гитара, не ударные… Это парень и девушка играют на небольших барабанах особой формы. Не помню названия. Кажется, в ведической традиции считают, что это барабан Господа Шивы. Оттенков масса! Глубокий богатый звук. Он захватывает. Этот звук будет доноситься и на обратном пути издалека, из недр перехода.
Мы зашли в ОВД. Совершенно заблокированная с обеих сторон проходная, турникет, документы, молодой человек в форме. Карманы, сумочка, детектор, всякая мелочь. Мне и нужна- то лишь печать на акте участкового. В канцелярию на второй этаж. На этом коротком пути трижды натыкаюсь на взгляд невысокого человека в гражданском костюме, лет около сорока, неприятный взгляд, за ним мерещатся застенки, а может и пытки, страх и отчаяние. Когда- то коллега, знающий о чём говорит, советовал обходить районные отделы дальней дорогой. «Вот так выйдешь за хлебушком, а вернёшься…» Ветеран МУРа, трудно не поверить.
Но вот я и на улице. Это- Крюково. Новейший район Зеленограда. У нас, наконец, научились делать дорожки и парки, пруды и аллеи. Когда- то, подойдя к госгранице, советские войска переодели в форму нового образца. А теперь туризм перешёл границы. Кажется, это как- то связано. Замечаю невдалеке часовню…
Тёмный поздний вечер, год эдак 95- й. На той стороне улицы было ещё пусто, часовня вот только деревянная появилась во имя Сергия Радонежского, улица освещена наполовину. Кажется, уже подмораживало или близко к нулю. Прохожих почти нет. Я был занят странным процессом- дарил прохожим книги. Это были не мои книги, не я автор, древняя философия. Остановил встречного молодого человека. (Вообще- то книги не принято было дарить, но продавать. Для меня же процесс торговли был неестественным. Я покупал их и дарил. На улицах. Иногда поздно вечером, так что люди порой пугались и, сжав в руках подарок, спешили от меня скрыться.) Я остановил человека и попросил принять в дар книги. Он стал отказываться, уточнив, что это не совсем его философия и что вот часовня- это «да». Мы уставились на её тёмный контур. Я проговорил что- то о том, что часовня- это тоже здорово. Книги он забрал, но сказал, что выбросит. Мне трудно было в это поверить, и мы разошлись…
Вот в эту часовню, спустя около 25 лет, мне и вздумалось сегодня зайти. Калитка приоткрыта, дверь кажется запертой. Рядом с ней матушка какая- то.
- Здравствуйте,- говорю,- закрыто? - Отрицательно мотает головой. Поднимаюсь по деревянным ступеням.
- А вы не знаете разве, что сегодня праздник? - теперь она меня спрашивает. Задерживаюсь рассеяно, начинаю вспоминать.
- В необычный день- то пришли. Вспоминайте, что было на горе Фаворе.
Чувствую, что меня тормозят своими вопросами, вспоминается только тема диссертации нашего некогда декана о Фаворском свете.
- Господь наш пришёл к нам по незнанию нашему и грехам…
Тётушка лет под шестьдесят, нарядная, вся в каких- то светлых кружевах, видно, при должности, продолжает меня пытать. Я теряюсь от неожиданности, не понимая, чего от меня хотят.
- Да,- припоминаю вслух,- ученики, отброшенные Светом… «Не могли и часа бодрствовать…» Илия… С кем же Он разговаривал? Был ещё кто- то. Что- то не припоминается…- По глазам вижу, что греховность моя зашкаливает. Что я ничего не угадываю. Смиряюсь, я же преподаватель только по диплому и теперь не преподаю. Несколько раз хотелось спросить: «Я не допущен?»
Но «экзаменатор», почему- то прикрывавшая в ходе «беседы» часть рта рукой (зубы, наверное, в ремонте), резко развернулась, потеряв вдруг ко мне всякий интерес. И я понял, что мне уже ничто не мешает пройти. Хотя уже заметно чувствовалась усталость от этой особы, выложившей уже часть своих грехов: и властолюбие, и гордыню, и зависть, и глупость вообще…
На выходе вспомнилась точно такая же ситуация в Американском посольстве в 91- м, кажется. Такие же язвительные вопросы: вы не живёте, где «живёте» и не работаете, где «работаете» - и тот же разворот на 180 на вращающемся стуле. И то же внушаемое ощущение: «недостоин». Достойным в тот день из всей огромной толпы оказался, кажется, только И. Резник с группой миловидных танцовщиц. В общем, выхожу, как из Американского посольства, из часовни и иду, в общем, в приятном расположении духа. Я записан на приём к врачу, в этом необъяснимом, сужающемся книзу зеленоватом, необычном и красивом стеклянном здании. До него можно и дойти, и доехать. Решаю совместить одно с другим в равных долях. На перекрёстке, в зарослях деревьев, припоминаю некогда знакомый мне монумент 1941- 1945 годов. Когда- то я приезжал сюда на велосипеде. (Здесь почти в каждом районе- монумент или несколько с захоронениями, а миновал я уже около четырёх районов.) Дорога идёт вниз в овраг к деревне Каменка. Так и улица называется, устремившаяся километра на 2- 3 прямо из- под моего балкона- строго на юг. Решаю заглянуть сюда на обратном пути, если будет не слишком поздно.
УЗИ сердца не показало ничего особенного. Приняли меня даже раньше назначенного времени. И вот я свободен. Шаги уже не были столь лёгкими- позади километры пешего пути- но всё ещё неспешны и приятны. Замечаю краем глаза стальной многоэтажный остов недостроенного когда- то здания на пустыре на краю оврага, пугающий, дикий, никому не нужный. Почти вся округа- в новостройках, стильных, именных, то есть названных красиво и звучно.
Когда- то, в конце 90- х, мне приходилось не однажды видеть этот контур в темнеющем небе над окружающей пустотой, наряду с бликами заячьих глаз в низине на дороге и бесшумным бреющим полётом сов, бесшумным настолько, что, кажется, слышишь «шорох» совиного пуха.
Видеть в ожидании утра.
Вот монумент. Всюду- едва уловимые признаки былой деревни. Вот линия, спрятанная мхом. Внутри прямоугольного периметра- целая молодая рощица. Яблони, повторяющие некогда границы участка. Теперь всё это- посреди леса. Это те же яблони, что упомянуты в миниатюре «Пойдём!». Мшистые и всё ещё плодоносящие.
Аллею клёнов обхватывает снаружи ясеневая аллея. Они обе подводят к двум, один на другом, мраморным кубам, увенчанным серебристой фигурой бойца в накидке с распростёртыми руками.
Табличка с наименованием исполнителя работ по благоустройству, светильники, клумбы, брусчатка, скамьи. Одинокая посетительница лет шестидесяти с яблоком.
44- я кавалерийская и 1-я танковая бригады. Сотня имён. Рядом- полсотни имён выходцев из Каменки. Вечная память.
Внизу, на юг и на запад- овраг, пруд, дорога на насыпи в низине. Мысленно по привычке срезаешь всю поросль. Рельеф- сложный. Думать о войне и смерти не получается. О подвиге- тем более. Я тоже замыслил маленькую смерть- не писать больше. Мало ли что сказала редактор…
Это было тяжёлое лето. Точнее, его и не было, не до него. Переезд. Ремонт. Лютое равнодушие уже не так жжёт, как при первом прикосновении. Не любой юнец переживёт такое. Когда тебя тоже просто бросают на амбразуру те, кто ещё вчера были так дороги… Теперь этого почти не ощущаешь. Привычка. Иммунитет. Но где- то, будто на другом телеканале- знаешь- разыгрывается страшная драма с очень печальным концом. И ты- среди действующих лиц…
Лучше просто прогуляться. Со сладостью и слегка шутливой ностальгией.
19.08.19