Миша и его отец – Семен Андреевич – совместно проживали аскетичным мужским тандемом.
Жена Семена Андреевича, она же мать Михаила, лет семь назад разлюбила супруга, после чего родителями и сыном было принято решение, что мужская часть развалившейся семьи живет отдельно, а женская ее часть — в виде одной жены — удаляется строить новое светлое будущее.
Так и поделили – светлое будущее и светлое нефильтрованное.
Так как сыну исполнилось уже девятнадцать лет, то в мужском коллективе царило равноправие, приправленное отцовскими поучениями.
Утром Семен Андреевич заботливо будил сына, мимоходом скидывая одеяло на пол, и готовил спартанский завтрак порциями гигантского размера. Взъерошенный сын являлся на кухню, подставлял голову под поглаживание рукой отца, включал веселую музыку. Минут пятнадцать они методично работали челюстями и обменивались новостями и планами на день. Потом Миша мыл посуду.
В ванной умывались и причесывались одновременно, стоя у двух раковин. Семен Андреевич расческой выравнивал сыну пробор на голове и давал дежурный подзатыльник за то, что тот опять побрызгался его селективной парфюмерией. Миша пинцетом выдергивал волос, торчащий на мочке уха Семена Андреевича.
Потом оба одевались. Чтобы не путаться в трусах и носках, их поделили по цветам – черные носил папаша, а синие и серые – сын. Мишка вышел в холл в джинсах и футболке, Семен Андреевич поморщился и показал сыну на дырку на плече. Пришлось футболку выбросить, надеть другую.
Мишка взял ключи от БМВ и рюкзак. Семен Андреевич отобрал ключи, вручил ему брелок от «Опеля». Выдал тысячу рублей на еду.
Закрыли дверь, спустились в паркинг. Отец по-отечески приобнял сына, разъехались в разные стороны.
***
Мишка весь день просидел на лекциях и семинарах, потом до шести часов вечера торчал в гостях у друга Вовы. Мама у Вовы отлично готовила, так что Мишка любил у них бывать. Что ни говори, а отсутствие матери в доме сказывалось на дефиците котлет и борщей.
Мишка забежал домой переодеться перед прогулкой с новой знакомой девушкой. Его отец сибаритствовал дома – в халате с шелковыми отворотами и с бокалом виски в руке он давал наставления бегающему по квартире сыну.
Мишка любил, когда папаша поучал его, особенно в вечера погружения в расслабленный алкогольный флер, и передавал молодому поколению набитую граблей мудрость.
— Михаил, — крикнул отец, пока Мишка причесывался в ванной, — я так понимаю, у тебя завелась новая девица?
— Папа, не завелась, я появилась. Не девица, а подруга, — прокричал Мишка, смеясь.
— Да, ты прав, что я не прав… Действительно, объект обожания не должен называться девицей… И куда ты ее ведешь?
— Мы будем гулять!
— У тебя есть деньги? Своди ее в кино!
— Нет, мы будем гулять! Нам интересно поговорить друг с другом. Но деньги я могу взять, — рассмеялся сын.
— Какой прагматизм, однако… Какая твоя подружка, расскажи?
— Девушка как девушка… что тут рассказывать…
— Знаешь, Мишка, вот мой тебе совет, никогда не заводи пухлую подружку. Пухлая молодая подружка – это увесистая спутница жизни в зрелости! Слышишь?…
— Да слышу-слышу, папа. Я понял…
— Пухлая она?
— Нормальная она, — улыбнулся Мишка, стоя в дверном проеме, — но я тысячу взял, спасибо.
***
Назавтра вечером Мишка подошел к отцу, попросил завязать галстук – отец отлично вязал виндзорский узел.
— И куда мой сын пошел такой красивый?
— Мы идем в театр, в оперный. На балет. Балет я хотя бы могу смотреть, потому как опера – совсем тоска…
— Слушай, а она у тебя часом не зануда?…
Мишка помотал головой, а Семен Андреевич, серьезно глядя в глаза, продолжил:
— Михаил, с занудами не надо встречаться… Девушка должна быть веселая. Если она все время ржет, то и жить веселей. А зануда… сам не заметишь, как вся твоя жизнь превратится в занудное болото… и сам занудой станешь… А главный признак зануды – очки! Как увидел очки – сразу насторожись и точно проверь…
— Пап, ну я ж сказал, что она нормальная, — ворчал Мишка.
— Все они сначала нормальные…
***
Утром оба поглощали по огромной яичнице с беконом.
Семен Андреевич почитывал газету – он любил печатную прессу, которая пачкала чернилами пальцы.
— Как яичница?
Мишка показал кулак с поднятым вверх пальцем:
— Как и предыдущие пять тысяч раз – отличная, — засмеялся он.
— Ха-ха, — покачал головой отец, — это только кажется, что яичницу легко приготовить! Надо и яйца ловко разбить, видишь, желтки целые? И чтоб сковородка раскалилась до нужной температуры. И бекон раньше яиц поджарить, и огонь вовремя убавить. В общем, знаешь, мастер – этот тот, кто совершил все мыслимые ошибки в деле. Учись, пока я жив.
— Ты б еще борщ научился готовить, а? – Мишка бубнил с набитым ртом.
— Борщ!? Это гендерно недопустимо… Кстати, твоя подруга, у нее как с готовкой? Нам тут не помешает ценный кулинарный кадр, сам знаешь.
— Я пока не знаю, пап, — усмехнулся Мишка, — мы ж с ней гуляем, дома не сидим.
— А вот зря! Проверить надо заранее. Если баб… девушка вкусно готовит – то и ты никогда голодным не останешься. И я тоже, надеюсь, — он многозначительно поднял вверх указательный палец.
— Ты думаешь, мы с тобой собираемся жить? – Мишка изогнул бровь.
— А что, к мамаше своей поедешь?
— Мамаша-то тут причем? Я сто лет ее не видел. Кстати, надо бы с ней встретиться…
Семен Андреевич демонстративно прикрылся газетой.
— Да ладно, пап, ты у меня самая лучшая мамаша.
Семен Андреевич довольно улыбнулся.
***
Вечером следующего дня Мишка печатал курсовую, пыхтел, изо всех сил пытался сосредоточиться.
Отец пришел в десятом часу. Несмотря на покачивающуюся походку, он был эффектен – в костюме и блестящих ботинках, завалился в кресло.
Мишка был рад отвлечься, уселся рядом с ним:
— Ну, что, где был?
— Думаешь, ты один хочешь ходить на свидания? – гордо поднял голову отец.
— О? – засмеялся Мишка, — У нас будет новая мама?
— Ну, это ты загнул, конечно… скорее, ровесница-сестренка… — он сбросил ботинки на пол, — налей отцу, пожалуйста, вискаря. Зря я, что ли, тебя с пеленок растил…
— Пап, вы развелись, когда мы было тринадцать… то есть вчера буквально… про пеленки ты преувеличил слегка, — Михаил взял бокал и налил виски.
— Да, приврал маленько.
— А ты что вернулся так рано, раз на свидании был? – Мишка сделал глоток из стакана и передал его отцу.
— Ну… как тебе сказать… охота мне уснуть на моем ортопедическом матрасе, с моими плотными шторами, не вызывать никакое такси, завтра выспаться как следует…
Мишка, наверное, твой отец постарел, — он развел руками. – Мне уже не хочется бегать с букетом всю ночь по улицам города в любовном восторге, смотреть на звезды и петь под гитару. Мда…
— Ты просто недостаточно влюблен, — Миша ушел на кухню и сварил себе чашку кофе – ночь с написанием курсовой предстояла долгая.
— Да, наверное, я недостаточно влюблен… Знаешь, бывали времена, когда я был и достаточно влюблен, и даже более, чем достаточно. Так вот по итогу скажу тебе: не влюбляйся в блондинок с эльфийской внешностью… они такие тоненькие… такие светленькие… кожа прозрачная… глаза хрустальные…
— И чем это плохо?
— Чем-чем… они хороши только до двадцати пяти лет… потом они уже никакие не эльфы… — он хлебнул из стакана. – Глаза мутные, сами синие.
— Да ну тебя. Кстати, я сегодня маме звонил, — сказал Миша.
— О! А брюнетки типа нашей мамы – еще хуже. Они даже не удосуживаются прикинуться миленькими.
— Пап, так кого любить-то? Ни белых и ни черных…
Семен Андреевич захмелел и оперся лицом на руку. Засыпая, он изрек:
— Только не рыжих…
Мишка махнул рукой, укрыл его пледом и ушел дописывать курсовую.
***
Утром завтрак готовил Мишка. Папаша со стеклянным взглядом сидел за столом, замотавшись в плед, и просил любой еды.
Мишка пожарил картошки, хоть для него это было и сложно. Отец был очень рад картошке, налил в нее сметаны, уплетал за обе щеки.
— Картошку – это ты хорошо придумал, Мишаня, — приговаривал он. — Вижу, не зря мне бог сына послал…
— Ешь-ешь, — рассмеялся сын.
— Курсовую сегодня сдаешь? – прошепелявил Семен Андреевич, обжигаясь картошкой.
— Ага-а… Страшновато что-то…
— Нормально все будет, ты же весь в меня. Не мог плохую курсовую написать. И не думай о ней, раз все равно уже написал. Думай о приятном… А что, есть у вас видные девчонки в группе?
— Есть всякие, — Мишка пожал плечами.
— Надо встречаться с красивой, чтобы глаз радовался. А высокие есть?
Мишка отрицательно покачал головой.
— Надо непременно выбрать высокую, — продолжал отец, напавший на картофель как заправский белорус, — высокая спутница – она ж как флаг! Издалека видно, все рассматривают. Модель!… Хотя… Бывает, что и не модель, а просто оглобля… Но это не наш вариант. Да, тебе непременно нужна высокая модель. Чтоб над тобой, как знамя, гордо реяла. Подружка твоя высокая?
— Не очень, — улыбнулся Мишка.
— А красивая?!
— Для меня красивая, — улыбнулся сын.
— М-м-м… — недовольно проурчал Семен Андреевич. – Ну, они недостаток красоты могут компенсировать эффектными нарядами и эпатажным поведением… А имя-то у нее есть? Хорошо, если имя красивое и редкое, на слух приятное. Как вы лодку назовете, так она и поплывет.
— Люся она. Люсей зовут.
— Наша лодка Люся… Вот и поплывем.
***
Через два месяца отмечали Мишкин юбилей – двадцать лет.
Накануне похода в ресторан Миша решил, наконец, познакомить отца и Люсю, чтобы назавтра не было неловкостей и чтобы знакомство не прошло впопыхах.
Ради такого случая Семен Андреевич заказал еды, накрыл стол, купил шампанского.
В дверь позвонили. Он снял свой холостяцкий передник, встретил сына с Люсей.
Люся зашла вслед за Мишей в холл, поздоровалась и замерла, стеснительно уставившись в пол.
Семен Андреевич, добродушно улыбаясь, смотрел на их новую гостью.
Люсенька была невысокой сбитой девушкой, кругленькой, не красавицей, но юной и оттого милой. Она была одета в серое платье и не накрашена. Ее голубые глаза блестели, светлые волосы обрамляли личико и были заплетены в косу. Она часто моргала из-за стекол очков в черной оправе.
— Ой, вот, я принесла… это пирог, — она протянула замотанную в полотенце тарелку. – Только он подгорел… я редко готовлю, так что заранее извините. Но зато много и хорошо учусь, — улыбнулась она.
— Проходите, дорогая Люся, — Семен Андреевич проводил ее в гостиную.
Мишка взял пирог и понес на кухню, отец зашел вслед за ним.
— Сынок, вижу, ты вообще наставления отца не слушаешь? И чего я тут целыми днями бубню… — он демонстративно закатил глаза.
Мишка засмеялся:
— Пап, ну, отстань, а?
Семен Андреевич достал из холодильника бутылку и взял три высоких бокала.
— Пойдемте выпьем. Выпьем за любовь.