Ты же знаешь, я - эстетка,
Я не то, как жалит прут -
Помню, как кивает ветка,
Предвкушая, что – сорвут
Lyca
27.
Раннее утро в Лимбе, по сути своей, мало чем отличается от того, как протекает тот же самый период времени суток в обычных мирах Универсума. Традиционный его смысл - это смена власти, когда то, что именуют Тьмою, уступает место свое тому явлению, которое также условно называют Светом. На самом деле, все эти слова-антонимы, сиречь смысловые противопоставления, не более чем условности. Особенно здесь, в Лимбе. Где жестокости пресловутого «естественного отбора» смягчены, и даже хищники, в общем-то, ведут себя прилично. Особенно, хищники разумные и говорящие. Например, люди.
Впрочем, эта категория плотоядных и в Лимбе ведет преимущественно дневной образ жизни. И рассвет едва ли служит им такой уж явственной отмашкой к активному времяпрепровождению. Во всяком случае, для большинства из них.
Однако по части реализации других аспектов существования обыденной сферы бытия, в Лимбе все происходит близко к тому, как это все бывает в иных-прочих местностях Мироздания - тех, что замкнуты на свой центр в сферической манере. Ночные птицы приглушают свои странные голоса, тревожащие слух незадачливого путника, коему случилось брести сквозь лесные чащобы в темное время суток, когда темные тропы в зарослях окружены опасностями – реальными и мнимыми. Ранние пташки - певцы Света дневного – напротив, приступают к своим вокализам. Сначала осторожно, нерешительно, потом – все смелее и решительнее пробуют свой голос на отклик-эхо окружающего их пространства.
Звери тоже меняют вахту. Хищники, которым довелось поймать хоть какую-то добычу, укладываются в свои логова с чувством приятной сытости в желудке. В отличие от незадачливых коллег по плотоядным аппетитам – тех, от которых травоядная добыча на этот раз ускользнула и... теперь, в свою очередь, тоже радуется грядущему обрывку жизни, протяженностью в одну дневку. После которой... не факт, не факт...
Впрочем, та самая часть леса, где расположился Дом Владычицы Лимба, оставалась надежно защищенной от излишнего шума и гама этой самой пересменки природы - с ночи в день, из темноты в свет, из сокрытого в явное. В том смысле, что отголоски этого шума, утреннего и обыденного, просто сливались с шумом ветра в кронах дерев, могучих и поскромнее, с шелестом листьев... Этот шум-гам-фон существовал-присутствовал как некий призрак-призвук, там, на самой грани слышимости. Скорее приятный, чем раздражающий слух...
Рассвет... Здесь, в Лимбе, он имеет несколько... специфический вид... и порядок. Никаких чрезмерно ярких красок и резких теней, явленных глазу восходящим солнцем...
Ну... или же другими аналогичными ему светилами в иных мирах Мироздания. Просто темно-темно-синее небо ночного Лимба меняет свой цвет – вроде бы и понемногу, но быстро. Становится все бледнее и приобретает чуточку красноватый оттенок. В смысле, основной синий тон постепенно светлеет, мягко переливается при этом красным. Все небо оживает, играя особую пьесу цветомузыкального свойства, где мягким переливам красного по синему, все более светлых оттенков, сопутствуют легкие ноты звуков-шумов, обозначающих пробуждение дневного мира и постепенное засыпание ночной его ипостаси. В стиле... такой скромной красоты поздней осени.
Так любит Владычица Лимба. Ее мир – ее Правила!
К вопросу о Правилах. Кое-кому в это самое утро предстояло, так сказать, ощутить и принять всю их простоту и непритязательность. А также и некоторую их... суровость.
Нет, ну это надо же было все так устроить! Умудриться саму Владычицу Лимба принудить к деяниям... не вполне приемлемым – ну с точки зрения естественного гуманизма и всего такого доброго и милосердного! Вогнать ее в краску стыда насчет деяний сих, как говорится, задолго до того как! А потом еще и подначивать ее всю дорогу, дескать, не переживай, ты справишься, я в тебя верю!
Н-да... Все это выглядит странно, нелепо, бредово, и даже с изрядной примесью чего-то похожего на изысканное издевательство...
Но как-то так!
Это самое утро для Владычицы Лимба началось с улыбки, вызванной ощущением от поцелуя, запечатленного на ее руке. Ощущением привычным, но от того не менее приятным.
Да, Владычица улыбнулась и приоткрыла свои зеленые глаза. И тут же распахнула их во всю ширь, приподнявшись на постели.
Вероника стояла на коленях перед их общей кроватью. Юная женщина была одета в обычное свое серое платье, светлые волосы собраны в простой хвост, глаза опущены долу и... выражение лица было у нее при этом самое сочувственное. Ну... в смысле, обозначающее сочувствие адресату этой странной эмоции - персоне властной и властвующей, в общем, главной персоне этого мира. И это несколько портило настроение. Просто потому, что напоминало о времени. Дескать, это самое время пришло.
- Доброе утро, Владычица моя!
Услышав сие официальное обращение к себе любимой, Владычица Лимба как-то по-особому вздохнула и... отвернулась-перевернулась навзничь.
- Я. Не хочу. Чтобы ты. Называла. Меня. Так, - раздельно и четко произнесла она. – Не хочу. Понятно?
- Понятно, - ответила ее раба. И уточнила:
- Но ведь ты... Собиралась заняться мною... сегодня. Ну... ты же знаешь...
Она смутилась, на секунду подняла свои глаза и снова-сызнова потупила очи долу.
- Собиралась и... займусь, - ворчливым тоном откликнулась ее хозяйка. – Но ты... могла бы и не напоминать мне об этом... вот прямо с раннего утра!
- Прости... – Вероника вздохнула, потом снова подняла на нее свои глаза и уточнила:
- Я... обидела тебя?
- Обидела, и весьма изрядно! – Владычица смотрела сейчас прямо в потолок, эдак сурово и принципиально. Избегая взгляда своей возлюбленной рабыни. – Стыдись теперь своих деяний... оскорбивших меня до самой глубины моей души!
- И... как я буду за это наказана? – спросила у нее Вероника. Упавшим голосом, но все-таки с надеждой.
- Я отвернусь и продолжу спать, - прежним мрачным тоном ответствовала ее хозяйка. – И просплю я... до полудня. Или даже дольше. А ты... отправишься на кухню, готовить завтрак. И ежели он мне не понравится, я снова лягу спать. Голодная. До самого ужина. Так и знай.
Высказав в адрес своей несчастной рабыни эту жуткую угрозу, Владычица Лимба и вправду от нее отвернулась. И даже всхрапнула. Неестественно громко.
Вероника всхлипнула. Потом еще... и еще раз. И далее, взревев белугою, бросилась лицом своим прямо в простыню на общей их постели. Той самой, с которой она соскочила, ни свет, ни заря, только лишь для того, чтобы умыться, одеться и, даже не завтракая, сразу же занять место в этой самой, так сказать, «покаянной позитуре».
Ну... и вот он, результат всех этих ее покаянно-жертвенных бдений. Действительно, в высшей степени досадно!
Естественно, хозяйка ее со своей стороны исполнила обязательную программу таких «ссор-до-слезок». Повернулась к ней обратно, приподнялась на локте и прижала Веронику – свою Веронику! – на прореветься. Что поделать! Это ведь тоже важно!
Ну, а когда юная женщина уже немного успокоилась, ее хозяйка несколькими привычными волшебными движениями универсального рода избавила свою возлюбленную от последствий ее спонтанных рыданий . В смысле, от слез и иных-прочих... жидкостей, шибко хлюпательного плана, излишних для красоты и простоты нормального общения. Оставив лишь немного смущенного румянца на ее щеках.
- Ты не поняла, что именно меня сейчас так обидело? – осведомилась она, взяв ладонями лицо своей рабыни.
Та помотала головою, молча и отрицательно, прикрыв на мгновение свои серые глаза.
- Ты обратилась ко мне не по чину, - пояснила особа, властвующая над нею и над Лимбом. – Запомни, для тебя я вовсе не Владычица, а госпожа. Так обращаться ко мне можешь ты... и только ты. Это твоя личная привилегия. Если ты хочешь, я объясню тебе, почему это именно так.
Юная женщина в этот раз кивнула головою утвердительно. И ее госпожа пустилась в объяснения сути и смысла особенностей словоупотребления, в ее – или, правильнее, в их! – конкретном случае.
- Во всех мирах я исполняю одну важную миссию, - сказала она со значением в голосе. – Дело в том, что я – последний гарант свободы для всех мыслящих существ. Когда кто-то не видит никакой возможности вырваться из оков порабощения, я есть та единственная, кто приходит ему на помощь. Поэтому... у меня в принципе не должно быть никаких рабов. Но ты... В общем, ты исключение. Которое мне... бесконечно дорого. Однако же, ты... Ты вовсе не раба в обычном смысле этого слова, привычном во многих частях Мироздания. Ты самое свободное существо во Вселенной. Тебя удерживает возле меня одно лишь только слово твое, данное мне отнюдь не в страхе или по принуждению, но совершенно добровольно, и с любовью. Ты принесла мне торжественные обеты совсем не так, как это бывает в случае порабощения – явления, в общем-то, обычного для многих миров. И ты знаешь, что стоит тебе только попросить меня... и я освобожу тебя от всех твоих клятв.
- Нет, - тихо возразила ей коленопреклоненная упрямица. – Я твоя раба. И слово мое, да будет нерушимо.
- Спасибо, любовь моя! – улыбнулась Владычица Лимба. – Когда ты обращаешься ко мне, как к своей госпоже, я принимаю это как особую честь... для меня.
- Но сегодня... Я простая подвластная из твоего мира, - слабо возразила ее раба. – И нынче утром ты властвуешь надо мною, как Владычица Лимба.
Увидев огорченное выражение на лице своей хозяйки, она быстро поправилась:
- Я ведь... преступница. Да, я преступила твой запрет, а значит, совершила преступление против твоих законов!
- Сколько жителей моего мира знают о том, что Раилла не просто грозное оружие, а по-настоящему живое существо? – осведомилась автор упомянутого запрета.
- Не знаю... – Вероника на секунду задумалась, а после высказала скромное свое предположение:
- Я знаю только двоих. Это… я и твоя дельфида, Руэллия.
- Твой список почти что полный, - усмехнулась Владычица Лимба. – Третьим... а лучше, Первым в этот перечень Избранных ты можешь добавить самого Всевышнего. Впрочем, Он лучше всех умеет хранить тайны... При этом ты единственная имеешь право... Вернее, обрела умение открывать ее, Раиллы, сущность. А значит, никому более, во всем Мироздании, я не могу... не могла запретить такое деяние.
- Ты хочешь сказать... – Вероника не решилась закончить свою мысль. Впрочем, ее госпожа, наверняка, все уже поняла. Все и правильно.
- Ты на особом счету, - сказала она. – Ты не гостья. А это значит, что ты не есть подданная моя, хотя и проживаешь здесь, в Лимбе. Ты принадлежишь мне... Лично мне и никому больше! И, если уж на то пошло, я за все времена моего правления не приговаривала никого к такому наказанию, которое предстоит тебе... сегодня. И если бы хоть кто-нибудь когда-нибудь сказал мне, что я в принципе способна на такой... жестокий поступок... Ну, хотя бы накануне той нашей с тобою размолвки... Я просто посмеялась бы над таким безумным сумасбродом! А сегодня...
Владычица Лимба тяжело вздохнула.
- А сегодня, - продолжила она, - я буду вынуждена совершить то, что было когда-то для меня немыслимым. И сделать это в отношении той, кого я люблю.
- Ты сердишься на то, что я тебе напомнила об этом, - констатировала факт юная женщина. – Но... пойми меня, это вот так вот... необходимо надо. Просто во исполнение твоей клятвы.
- Во исполнение моей глупости, - мрачно дополнила ее фразу госпожа. – Да, я прекрасно помню, чему должно сегодня случиться. Но... мне все равно, неприятно!
- Я... просто исполняла свои обязанности, - виновато сказала Вероника. – Свой долг перед... тобою! Разве ты этого не понимаешь?
- Знаешь, мне бы очень хотелось сейчас ничего не понимать, - вздохнула Владычица Лимба. – Сделать вид, что ничего и не было. И что ты совершенно напрасно разбудила меня, ни свет, ни заря. Шлепнуть тебя пару раз, во исправление, и завалить тебя рядом, досматривать сны...
Сказавши это, госпожа с нежностью погладила по щеке свою рабыню.
- Ты знаешь, что когда мы спим с тобою вместе, я вижу сны? – спросила у адресата этой ласки Владычица Лимба. Причем, спросила у нее тоном отнюдь не властным. – И те места, где я бываю в этих снах... Я чувствую их иначе. Там и тогда я свободна от необходимости исполнять свои обязанности. И ты знаешь...
Она подмигнула своей возлюбленной. И продолжила.
- Когда я оказываюсь там, в этих снах, которые я вижу только ежели усну рядом с тобою, я чувствую себя по-настоящему легко и спокойно, - сказала она. - Я более чем уверена в том, что... Нет, я в точности знаю, что в те минуты... или же часы, которые я провожу во сне в этих самых мирах, там никто не умирает. Никто-никто! Совсем! И это... здорово!
Владычица расцеловала свою рабыню. А потом взъерошила ей волосы и грустно улыбнулась.
- И вот теперь, - продолжила она, - мне придется всерьез наказывать ту, кто подарила мне такое чудо! А я не хочу... Я боюсь это делать!
Вероника коснулась губами ее руки, и только потом заговорила. Голосом, исполненным понимающей грусти.
- Я хочу, чтобы ты знала. Я... выдержу все, что ты пожелаешь мне выдать. Что бы ты со мной ни сделала, я не обижусь на тебя. И мне кажется, что предстоящее... сблизит нас с тобою еще больше.
Так сказала отважная юная женщина. И сразу же склонила свою голову, коснувшись лбом пальцев своей госпожи. Как будто боялась... своих же собственных слов. Боялась передумать. Или же попросту боялась показать свой страх.
И на этот раз ее госпожа тоже предпочла промолчать. Иногда один поцелуй важнее целой тысячи слов...
Естественно, Владычица Лимба поднялась с постели. Умылась в ванной, где полотенце ей подала та самая раба, которая имела честь, желание и наглость прислуживать той, чью власть она готовилась сегодня испытать на своем теле. Еще одно краткое объятие и... Вероника, аккуратно высвободившись из мягкого захвата своей Старшей, встала перед нею, обозначив в ее адрес короткий поклон.
- Время идти, моя... госпожа, - тихо сказала она. И говорить... произносить необходимое ей было… ой, как непросто. – Я... прошу тебя проводить... сопровождать меня... чтобы все приготовить так, как надо. Пожалуйста, помоги мне это... сделать.
Владычица Лимба вздохнула и кивнула головою в знак согласия, не говоря ни слова. Все и так было понятно, к чему теперь лишние разговоры?
Они вышли из дому вместе. Сначала за порог шагнула Вероника, а после ее госпожа, отставая от своей решительной рабыни всего на один шаг и... на одну внятно ощутимую дозу-порцию храбрости, решительности и... принятия неизбежного.
Возможно, властвующей особе в эти самые мгновения казалось, будто все происходящее здесь и сейчас не более, чем очередной сон, в который ей довелось погрузиться, засыпая в теплой и трогательной (трогательной в разных смыслах!) компании своей возлюбленной. А если это сон...
Но ведь все это совершенно всерьез, ведь правда? И это крайне неудобно и вовсе неприятно.
И все же, Владычице Лимба пришлось поучаствовать в этой странной церемонии, придуманной ее подвластной. Происходило это следующим образом. Вероника обошла деревья, окружавшие их дом, в сопровождении своей Старшей. И у каждого дерева она просила одно и то же, произнося словесную формулу, наверняка придуманную заранее, но все равно звучавшую несколько... двусмысленно. В смысле, неоднозначно.
- Многоуважаемый Страж и Защитник жилища сего! – говорила каждый раз юная женщина. – Настоящим прошу тебя пожертвовать одну из ветвей твоих за-ради дел, которые связывают меня с Владычицей нашей! Это необходимо для одной Игры... особого рода. Важной и значимой. И для нее, и... для меня.
И каждый раз происходило в точности одно и то же. Адресат странной просьбы сей, зеленый и ветвистый, протягивал Веронике одну из своих нижних ветвей. И юная раба отламывала ее концевую, самую гибкую часть, длиной примерно на два с небольшим локтя. Отламывала легко и просто – видать дерева, окружавшие Дом Владычицы Лимба и вправду жертвовали заготовки для того, что потребуется при осуществлении действа, которое юная рабыня изящно и остроумно обозначила как некую Игру.
Владычица впервые задумалась о том, как именно ее раба готовит те самые... «игровые предметы», которые находятся у нее там, в высокой вазе, в полной и, так сказать, ежечасной готовности ко употреблению. Да... скорее всего, именно так!
И вот тогда ей, Старшей в этом самом раскладе... в смысле, самой старшей, главной и значимой персоне здесь, в Лимбе, стало мучительно стыдно. Опять-и-снова.
Вроде бы, как и не было к тому ни малейшей причины, однако же, острое ощущение своей собственной вины в том, к чему ее раба – верная и покорная! - осуществляла все эти ритуальные... приготовления, пронзило сердце Владычицы Лимба щемящей болью...
Да. Теперь у нее тоже есть сердце. Не какой-то там живой и дерганный мышечный комок, толкающий кровь внутри сосудов, питающих тело. Сердце, как орган иного... незримого плана.
И сразу же, новой болью, зримой и ощутимой, перед нею пронеслись ее кошмары. Те, которые она видела... когда-то. Или же те, которые боялась увидеть. Где главной героиней была та самая отважная девочка, готовая страдать за-ради глупой... безумной выходки той, кто властвует над нею...
Сколько это длилось... Бог весть. Но эта страшная, мучительная болевая пауза, сопровождаемая нежданными видениями была прервана неким вмешательством извне-и-со-стороны. Просто... пришло изнутри... нахлынуло... накатило ощущение тепла...
Особого, тайного тепла.
Виноватого тепла.
Тепла, исходящего из другого сердца.
«Прости...» - шепот Вероники прозвучал с такой нежностью, что ее госпожа невероятным, титаническим усилием заставила себя сохранить обычный цвет лица. И условную видимость обычного своего состояния-настроения. Достаточные для того, чтобы обмануть чувствительность бдительных Стражей Ближнего Круга.
У нее получилось. В смысле, получилось усыпить бдительность тех самых дерев, которые берегут их покой в Лесном Доме. Что же касается ее рабы, то она... наверняка, была в курсе переживаний своей хозяйки. Или же она была достаточно тактична, и не стала читать ее кошмары во всех подробностях... Кто знает! Во всяком случае, Вероника дополнила слова свои очередным вздохом своим, нежным и сочувственным. Прозвучавшим, естественно, только там, в глубине сердца одной важной особы. Властвующей и... беззащитной. В одно и то же время.
Увы и ах, так тоже бывает...
Когда Вероника обошла кругом чуть не всю окружность места, где был выстроен их Дом, у нее в руках уже набралась изрядная охапка ветвей. Тогда юная женщина как-то по-особому кивнула два раза. Сначала в сторону тех деревьев, что выступили жертвователями... э-э-э... «заготовок для Игры» - причем, с выражением на лице своем адресной признательности им за сие благодеяние. Потом в сторону тех, чьей щедростью она покамест воспользоваться не может - при этом, всем видом своим, пообещав прибегнуть к их помощи в другой раз.
И только тогда повернулась она к своей госпоже, и тотчас же отвесила ей поклон гораздо ниже, чем безмолвным своим собеседникам, лиственным и хвойным. В знак готовности своей следовать за нею обратно в дом.
На что Владычица Лимба, в свою очередь, ответила коротким кивком головы, в знак согласия. А потом широко и благодарно махнула рукой в сторону леса. Странный глухой шум-шелест слегка наклонившихся в ее сторону деревьев-стражников был ей ответом.