СЛОВО
(триптих)
Вначале было слово, и слово было у человека, и слово управляло человеком…
I
В ординаторской трое. Хирурги. Все крайне напряжены.
– Больной N, шестидесяти четырех лет, поступил к нам девять дней назад, – произнес врач на вид лет сорока. И заговорил монотонно, без интонации и большей частью без русских слов. Он привычно пользовался медицинскими терминами: диагноз, анамнез, эпикриз, томография, биопсия, гемоглобин, гипертония, тахикардия. Несколько раз употребил сложные слова, оканчивающиеся на -патия.
Его коллеги, – один пожилой, несомненно готовящийся к пенсии, другой врач молодой с аккуратной бородкой, – медицинский язык, это было очевидно, хорошо понимали.
Доклад длился долго, а в заключение врач произнес:
– Состояние больного критическое.
– Итак, из сообщения видно, что интенсивная терапия не даст должного результата, – пожилой врач отбросил на стол какие-то графики и поправил очки. – Альтернатива – хирургическое вмешательство. Но возможно ли оно при такой клинической картине? Каково, коллеги, ваше мнение?
– Я полагаю, оперировать больного нельзя, – докладчик снял медицинскую шапочку, обнажив тем самым свою обширную плешь, – сердце у пациента ни к черту, не выдержит.
– А вы что скажете? – обратился пожилой к молодому врачу.
– Я думаю, – ответил тот.
– Ну, думайте-думайте, – пожилой тщательно скрывал недовольство. – Мы имеем дело с чрезвычайно сложным случаем. Можно сказать уникальным, в моей практике уж точно. По всем показателям ожидаемый от операции положительный результат в данном случае не превышает трёх, от силы пяти процентов. Так? Так. Но, как известно, безвыходных положений не бывает. И если имеется хоть один шанс на успех, им надо воспользоваться. Но где взять этот шанс? Лично я его в данной ситуации не вижу, – и пожилой тут же обратился к своему коллеге средних лет. – Вы возьметесь оперировать?
– Ни в коем случае, – категорически ответил сорокалетний врач. – Я такие операции не делал. Один раз только присутствовал при операции, и то давно.
Пожилой посмотрел на своего молодого коллегу. Тот сидел, согнувшись к коленям, и сосредоточенно смотрел себе под ноги.
– А вы сами? Опыт у вас большой, – обратился сорокалетний к своему старшему коллеги.
– Опыт большой, да руки уже не те и глаза. Первая заповедь врача гласит: не навреди. А операция такой сложности мне уже не по зубам. Да и время упущено. Неделю, да нет – больше, восемь дней потратили на то, чтобы установить полную картину болезни, но не смогли. И никто не предполагал, что первый диагноз окажется ошибочным. Да, жаль мужика, мог бы еще пожить, шестьдесят четыре года не возраст. И как он умудрился так износить своё сердце? Вот дилемма: больной на операционном столе или он в палате на койке, а исход один – летальный… В палате он, пожалуй, проживет на несколько дней дольше.
Пожилой врач выдержал паузу, потом поправил очки и стал подводить итог:
– Завершая обсуждение, сформулируем основной вывод нашей сегодняшней конференции: больной N не операбелен. Надо в истории болезни обязательно указать убедительную причину, по которой операцию делать…
– … буду Я, – докончил фразу молодой врач, понимая, что с этого момента ничего отменить, изменить уже нельзя.
………………………………………………………………………
Операция прошла успешно. Жизнь больного была вне опасности.
II
Офицер перед ротой солдат только что поставил боевую задачу и некомандным голосом завершил:
– Добровольцы, кто со мной – два шага вперед.
После секундного раздумья весь строй выдвинулся на два шага.
Слова солдатами не были произнесены, но каждый из них мысленно сказал себе: «Это должен сделать – Я».
Назад с этого момента пути не было.
…………………………………………………………………………..
Боевая задача была выполнена. Из добровольцев не вернулся никто.
III
За большим письменным столом сидит немолодой мужчина, вид у него не то усталый, не то солидный.
Перед ним на столе – гербовая бумага с грозным заглавным словом: Указ.
Мужчина думает:
Депутатская братия, члены правительства, силовики, крупные финансовые воротилы, партийные боссы разной политической окраски, их пресса – все стремятся показать лояльность ко мне, изображают, что готовы мне во всём угождать, клянутся мне в преданности.
Вот и текст Указа изготовили.
Конечно же, военные постарались, а на стол мне услужливо положили уже депутатские: дескать, подписать извольте.
Моими руками соратнички желают свои дела вершить.
Стремятся мною манипулировать. А только и ждут, как бы меня подвести под монастырь, заставить ошибиться. Чтобы потом спихнуть.
Видя положение в стране, устроенное по их же вине, желают меня во всех просчетах, неудачах обвинить.
Что и говорить, дела в стране хуже некуда: в экономике развал, денег нет, инвестиций нет, порядка нет, финансы бегут из страны, эмиграция, но есть коррупция, падение ВВП, рост цен и тарифов, снижение доходов населения.
Как результат – брожение внутри пипла и катастрофическое падение рейтинга электорального доверия. И прежде всего, доверие понижается к депутатскому корпусу.
Вот они и бегают, ищут зацепку, как удержаться у власти, ведь скоро очередные выборы.
И, кажется, нашли – войну начать, и тем отвлечь толпу от экономических внутригосударственных забот, а самим на войне обогатиться.
Ничего умнее не придумали, как объявить войну соседу.
Вот и Указ принесли.
Хотят мои «доброжелатели» заставить меня воевать на два фронта.
Первый фронт очевиден, и на нем давно уже пух и перья летят. Этот фронт и есть война подковёрная моих соратников со мною.
Второй фронт – в Указе, что на столе лежит, упрятан.
И желает моё окружение поставить меня перед дилеммой. Умно.
Не подпиши я этот Указ, они обвинят меня в слабости, трусости, во всех грехах смертных, во всех бедах в стране. Возмутят низы. Под этот соус могут импичмент объявить. Или того хуже – убить. А сами войну с соседом начнут. Обязательно начнут, раз решили – не отступят, свой барыш не упустят.
Подпиши я Указ, я же буду виноват в агрессии, в экономической разрухе в стране, в бедственном положении народных масс. Следовательно, и тут возможен импичмент… или убийство. Но я не Линкольн, не Кеннеди, чтобы подставлять свой лоб под пулю в то время, как мои подельнички будут обогащаться.
Не должно выйти по их желанию. И не выйдет. Я не позволю.
По-моему выйдет.
Я подпишу Указ, но такой, под который мне легче будет воевать с моими политическими сподвижничками.
А заодно (под шумок) я и свою материальную прибыль поимею.
Я подпишу, но не Указ об объявлении войны и всеобщей мобилизации наших войск, а Указ, возлагающий на Парламент и силовые структуры обязанность тайно подготовить и провести провокационную военную вылазку на границе, да так, чтобы потом можно было обвинить в провокации соседа, вынудить его пойти на широкомасштабные военные действия.
Виновником будущих кровавых событий, таким образом, станет мое окружение, а инициатором обвинительного политического процесса буду:
– Я, – в голос сказал солидный мужчина.
Слово было произнесено, решение принято, отступления назад – нет.
……………………………………………………………………………..
И началась война. И стали гибнуть люди.