Хороший специалист без придури, вроде как и не совсем хороший. Философы давно сказали, что у каждого специалиста должен быть свой флюс. Встречал я мужиков, которые крепко знали дело, а флюса не имели... и никакого им почета, никакого уважения. Начальство, разумеется, на них ездило, но настоящей народной любви не наблюдалось. Народу в тонкостях ремесла разобраться нелегко, попробуй высмотри эти тонкости, а флюс — он сразу в глаза бросается.
Был такой турбинист Гуменюк. Рядом с Михалычем его, конечно, никто не ставил. Но работал мужик нормально, что положено — делал. Однако авторитетом не пользовался. Собственную правоту каждый раз доказывать приходилось, даже своим слесарям. Характер от такой жизни не улучшается. И потому, если было, что выпить, собутыльника находил, а вот опохмелиться... не приносили.
Так и тянулось, пока не случился скандал. Пускал на гидролизном заводе турбину. Жил в общаге для молодых специалистов и малосемейных работников. Производство химическое — молодые специалисты в основном женского пола. Ну и забрел к одной Наташе из центральной лаборатории. Не красавица, но лет на двадцать моложе Гуменюка, года еще после института не отработала. В зачуханном полупьяном городишке и поговорить-то не с кем, а тут ведущий инженер из краевого центра, слово "пардон" знает. Он под мухой, она под газом. Он — мужчина, она — женщина. Без разговора не разойтись. А о чем может разговаривать стареющий кобель? О своих достижениях: о том, как его ценят на службе, о зарплате, о благоустроенной квартире в центре города — чем еще охмурять провинциальную простушку. На одиночество поплакался. Посочувствовал ей, вынужденной гробить молодость в такой дыре. Предложил перебраться к нему. Короче, соловей кукушку заманил в избушку. Ему понравилось, а ей — не очень. На следующий вечер дверь была заперта, и Наташа, в ответ на его заговорщицкий стук, с базарной откровенностью отослала его к жене в город Канск. Недооценил. Перенадеялся на женскую легковерность. А Наташа успела днем перетолковать с комендантшей и заглянуть в его паспорт. Узнала, что у женишка и супруга имеется, и двое детишек большеньких, и прописан он вовсе не в краевом центре, а в Канске. Одно захолустье на другое менять — только время терять.
Гуменюк в дверь колотится, просит, чтобы впустила на минуточку, обещает все объяснить. На что надеется — непонятно, козырей на руках никаких, все карты засвечены — тридцать три процента алиментов и койка в общаге: таких королей даже шестерками бьют, не говоря уже про валетов. Дверь на замке. Соблазнитель не отступается. Ну и довел девицу, выдала мужику, что он, ко всему прочему, и в постели ничего не стоит. Удар ниже пояса. Не каждый такое без наркоза выдержит. Плюнул Гуменюк на дверь и побежал к себе в номер заливать рану. А спирт — лекарство коварное. Боль сначала вроде бы и замолкает, но если передозируешь — оживает снова и набирает бешеную силу. А как найти точную дозу, если перед тобой целая канистра бесплатного спирта? Он, разумеется, усугубил и, уже ничего не соображая, отправился на новый приступ. Колотил руками и ногами. Соседей переполошил. Пускаться в переговоры с разъяренным командировочным никто не отважился. Вызвали милиционера. Гуменюк сержантские погоны увидел и сразу в позу — понимают ли, с кем имеют дело? Да он! Да у него... Потребовал, чтобы к телефону допустили. Мужик представительный, наглый. Сержантик, чтобы не усложнять службу, на всякий противопожарный, разрешил позвонить. Гуменюк набрал номер директора и предъявил ультиматум. Стрезва такое не придумаешь, а тут, под строгим взглядом милиционера, отступать было некуда, вот он и выдал — если эту тра-та-та не выгоните с работы, турбоагрегат останется разобранным!
И как вы думаете, чем ответил директор?
Уволил Наташу.
Да не пугайтесь — обошлось без тяжело пострадавших. Забавнее того — все оказались в плюсах. Директор избавился от не очень ценного работника. Наташа на два года раньше срока возвратилась в родной город Калинин. Гуменюк выкрутился из щекотливой ситуации.
Такие истории на месте не залеживаются. Подробности дошли до конторы.
Как встретили?
Да по-разному: одни посмеивались, другие морщились — не совладал с бабой и побежал жаловаться директору, не самый мужской поступок. Но кто-то и восторгался — сумел себя поставить, оценили как специалиста. Короче, Прославился. Хотя запашок у славы не совсем чистый. Кстати, о запахах. Есть такая красивая сильная птица — гуменник, проще говоря — дикий гусь. Гуменюк утверждал, что его фамилия оттуда и произросла. Может быть, и так, но на русский слух — Гуменюк, он и есть Гуменюк — и ничего с этим не поделаешь. Хотя, наверняка, можно найти какие-то книги и все доказать.
В другой конторе поговорили бы и забыли, но среди наладчиков турбин, где каждый второй считает себя великим специалистом или хочет им стать, там свои расценки. Шепотки о неудачном кобеляже понемногу стихли, стерлись, зато в полный голос зазвучало, что специалист поставил директору условия, и тот никуда не делся. Чем дурнее и наглее ультиматум, тем выше цена специалиста.
Я вроде говорил, что наружность у Гуменюка была очень даже солидная, так что слава пришлась к лицу, словно она все время при нем находилась. Занял почетное место, как должное. Давно ли вроде сидел и помалкивал в тряпочку, а тут заговорил, и все слушают. Заговариваться начал, чушь пороть — никто не возражает. Капризничает — терпят. Ну а дальше, как в песне — под солнцем родины мы крепнем год от года. Чем старее турбины, тем ценнее турбинисты. Но не будем превращать пьянку в планерку. Постараюсь ближе к сути.
Пришел вызов из Забайкалья. Должен был лететь кто-то другой, но Гуменюку захотелось омулька. И ему уступили. Кто-то обиделся, начальство завиляло... в общем, некрасиво получилось. Да не зря говорят, что Бог шельму метит. По дороге забарахлила погода. Сухим слякоть не переждешь. Гуменюк начал в аэропорту, в гостинице продолжил. При большой массе да с хорошим разгоном остановиться не просто. Самомнение крепчает, а тормоза слабеют. День пьет, два — пьет... А турбина стоит. Лампочки по вечерам еле теплятся. Местные чины телеграфируют в контору. Им отвечают, что специалиста давно отправили. Звонят в гостиницу. Там подтверждают, что прибыл, заодно и подробности пребывания доносят. И тогда директор лично отправляет посыльную с запиской: "Товарищ Гуменюк, комбинат на грани остановки, убедительно прошу приступить к ремонту агрегата". Посыльная прискакала в гостиницу, нашла нужный номер, но вместо великого специалиста, от которого зависит работа всего комбината, увидела пьяного мужика в семейных трусах. При нем и человек был, надо же кому-то о подвигах вещать, слушатель при запое — важнее гонца. Увидел Гуменюк красивую молодую буряточку, глазенки загорелись. Велика у пьяного потребность Дон-Жуанова. Человеку приказывает собираться и бежать за шампанским, а сам к посыльной, тянется мягкие места потрогать. Девчонка его по рукам. После выяснилось, что она племянница директора. Да хоть бы и дочка уборщицы — зачем ей замшелый пень нужен, она еще в том возрасте, когда о принцах грезят. Из объятий вывернулась и записку на стол. Гуменюк, опять же при человеке, при зрителе, так сказать, глянул в бумажку и размашистым почерком наложил резолюцию: видал я, дескать, тебя вместе с твоим комбинатом. Расписался и дату поставил — все, как положено в деловой переписке.
Будь директор подурнее, отправил бы в гостиницу наряд милиции, чтобы сопроводить остряка на пятнадцать суток, а этот, хитрец, приглушив уязвленное самолюбие, ради пользы дела, положил записку в карман и с утра пораньше, в промежуток между старыми дрожжами и новой рюмкой, позвонил Гуменюку в номер и доходчиво объяснил, что, если через час не приступит к работе, копия записки отправится в партийную организацию, а вторая копия — в местные компетентные органы. Сказал и повесил трубку.
Через сорок минут Гуменюк был у него в кабинете. Побриться успел, галстук на шею повесил — замаскировался, называется. А директор ему:
"Я вас, кажется, к себе не вызывал?! Если не ошибаюсь, ваше рабочее место в турбинном цехе".
Гуменюк объясняться, а тот поднял трубку и велел секретарше пригласить следующего. Пришлось отступать. Попробовал вечером переговорить, даже в кабинет не пустили, зря только в приемной унижался. Занервничал герой. Чтобы записку назад заполучить, на все согласен. Если не принимают извинения, надо задобрить директора ударным трудом. Но не так-то просто. Без шефа, конечно, турбину не отремонтируешь, но и без слесарей не обойтись. А те все разнюхали. Узнали, почему он икру мечет. Скажи им кто-то другой, что шеф по пьяному случаю наложил резолюцию на директорскую записку и теперь его надо спасать, они бы сутками из цеха не выходили. Но шеф решил спасать себя сам и перестарался: перед чужими пресмыкается, на своих орет — кому такое понравится. И ради чего, собственно? Ради того, чтобы спастись от выговора по партийной линии. Такими заботами работягу на трудовые подвиги не вдохновишь, даже если спирту выпишешь.
А директор и не собирался отсылать эту записку. Никакого собрания, никакого выговора — все обошлось. Только слава рухнула. Начальство не тронуло, да не все от него зависит. У народа свои выговоры и свои премии. Был авторитет и не стало. А поплясать на обломках желающие всегда найдутся.
Отвыкать больнее, чем привыкать. С полгода, наверное, помаялся бедняга и уволился.
Но не потерялся. Лет через пять разговорился я с парнем из Хабаровска, и тот стал хвастаться своим шефом. Такой, мол, лихой мужик, директора перед ним на цыпочках ходят: один хозяйку гостиницы по его требованию уволил, другой племянницу ему каждую ночь присылал, чтобы турбину вовремя пустил, а еще был случай, когда шеф загулял с молодой секретаршей, директор прислал ему записку, а тот поперек записки красным карандашом послал директора вместе с комбинатом...
Не Гуменюк ли фамилия твоего шефа, спрашиваю. У парня аж челюсть отвисла — откуда, мол, знаешь. Хотел ему подробности уточнить, да не люблю за глаза наговаривать.