Память сердца.
С чего начинается Родина?
C той песни, что пела нам мать.
С того, что в любых испытаниях
У нас никому не отнять.
А, может, она начинается...
Помните эту песню из легендарного сериала?
А действительно, с чего начинается Родина?
С картинки в твоём букваре?
А, может, она начинается с весенней запевки скворца?
Или всё же, со старой отцовской будёновки?
Вопрос интересный!
Да и ответов, наверное, не счесть.
Но что бы сейчас ни говорили двуногие «хамелеоны», а Родина у нас, была одна,
и никуда нам от этого не деться, только у каждого из нас, она начиналась по-
разному.
Я вот, честно говоря, весенней запевки скворца, совсем не помню.
Воробьи чирикали, спать не давали, а потом, куда-то, навсегда исчезали — это
было.
Будёновки в нашем доме, отродясь не водилось потому, что к тому времени,
когда мои родители начали носить головной убор, эта модель уже давно не
котировалась даже у самых неприхотливых рыцарей революции.
Время нашего отрочества, в том далёком далеке, казавшееся нам бесконечным,
вихрем пронеслось через юность и зрелый возраст, и незаметно просочилось в
другой век, и вот уже цветные картинки, правда не из букваря, а из раннего
детства всё чаще и чаще навещают меня.
Мои воспоминания о бытие, которое никоим образом не определяло
социалистическое сознание, начинаются с громоздких и неуклюжих двухэтажных
троллейбусов, ядовито - красного цвета, покататься на которых, мечтала
каждая московская малявка, независимо от пола.
Правда, и плата за проезд была немалой, кровь из носа, а нужно было
умудриться, за всю неделю, ни разу не нашкодить и... малявки за ценой не
стояли.
Мои воспоминания о детстве начинаются с теплого летнего вечера, среди тысяч
и тысяч нарядно одетых людей, собравшихся на Красной площади, в ожидании
салюта в честь 800-летия Москвы.
Со стадиона «Динамо», на который «...упрямо ехала вся Москва, позабыв о
дожде...»
С отчего дома, окруженного вишнёвым садом.
Много лет, по весне, половина Москвы ехалао на стадион, а другая половина
москвичей, ехала полюбоваться вишнёвым кольцом, так называли наш сад из
двадцати одного вишнёвого дерева, который в далёком 47 году, собственноручно
посадили мои родители.
Двадцать лет спустя, на их глазах, доблестные строители хрущёвских
пятиэтажек, по живому, рубили сад.
Жутким треском, стонали от боли, ничего не понимающие деревья и вся земля,
словно кровью, была залита алым соком, созревших плодов.
И дом, и сад давно канули в Лету, да и мы уже далече, а стадион,
расположенный в десяти минутах ходьбы от разобранного на бревнышки, отчего
дома, стоит до сих пор.
Сколько же счастливых дней провели мы на стадионе «Динамо»,
скольких звёзд футбола и хоккея, знали по именам, когда они были просто
Алексеями, Всеволодами, Львами, Вальтерами, тогда и понятия не имевшие, что
в одночасье станут знаменитыми.
Лет шесть назад, будучи в Rio de Janeiro, я разговорился с пожилым мужчиной,
присевшим за мой столик в одном из уличных кафе.
Честно говоря, я уже не помню, какими фразами мы перебрасывались, помню,
что вопросы и ответы как-то плавно перешли на футбольные темы.
Узнав, что я из Москвы он тут же спросил меня, знаю ли я Aranha negra —
Черного паука?
Я, мягко говоря, опешил и, в свою очередь, спросил его, что он имеет в виду?
Он заметно оживился.
Посмотрел на меня с укоризной и сказал, что имеет в виду русского вратаря,
который дружил с Пеле, и начал перечислять, разгибая пальцы левой руки:
чёрная кепка
чёрный свитер
чёрные трусы,
чёрные гетры
и мёртвая хватка «Чёрной Вдовы».
А ведь действительно так.
Весь в чёрном, на фоне сетки футбольных ворот, издалека напоминающей
паутину.
Именно таким, запомнился он, футбольным болельщикам всего мира.
А в моей памяти, Лева Яшин, навсегда останется вежливым и застенчивым
молодым человеком, неотступной тенью следующий за своим добрым ангелом
Алексеем Хомичем.
Скажите честно, кто в начале 50-х, слыхал о Льве Яшине?
Да практически никто!
Только самые заядлые фанаты, кучковавшиеся у билетных касс северной трибуны
стадиона «Динамо» и вездесущие мальчишки из близлежащих школ, убегавшие с
уроков, чтобы посмотреть матчи дублирующих составов.
В те годы, вся Москва ходила на «тигра», так прозвали англичане, прыгучего
Алексея Хомича, снискавшего славу и величие выступлением за футбольную
команду «Динамо» во время турне по Англии, в 1945 году.
А я, хорошо помню тот момент, когда впервые увидел Яшина, вот только не
совсем уверен в каком году это было — то ли в 1951, то ли в 1952.
Война к тому времени, давно кончилась, а её повзрослевшие птенцы: мальчишки,
у которых война украла детство, залетели и в наше привилегированное гнездо —
школу, где учились дети профессорско-преподавательского состава Военно-
воздушной Академии им. проф. Жуковского.
Птенцы были старше нас, тогдашних семилетних пацанов, как минимум года на
четыре.
Их называли переростками и учителя, опасаясь «тлетворного» влияния, всегда
сажали оных на заднюю парту.
В нашей школе, их было пять или шесть.
Временами они исчезали с уроков, а на следующий день во время перемен,
собирались в туалете, лихо свёртывали козьи ножки, курили взатяжку и
рассказывали друг другу, об их захватывающих похождениях на футбольно-
хоккейные баталии.
Милые наши старушки-учительницы, не уберегли вы нас, от тлетворного
влияния, самой любимой во всём мире игры.
Очень скоро, на Ваших уроках, оставалось всё меньше и меньше мальчишек.
Не минула и меня чаша сия.
Сбежав с очередного урока, мы пришли на малую спортивную арену, в надежде
посмотреть игру дублирующих составов «Спартака» и «Динамо», а по дороге
поспорили на большую пачку пломбира — удовольствие по тем временам, ни с
чем сегодня, несравнимое.
Надо сказать, что мы всегда приходили заранее и ждали пока приедут клубные
автобусы, чтобы увидеть и поприветствовать игроков обеих команд.
Вот, из динамовского автобуса, не спеша, выходит совсем нестрашный, а
очень даже симпатичный «тигр» (А. Хомич) с улыбкой восемь на семь, как
тогда говорили, подразумевая при этом высшую степень своего расположения.
Не спеша, вразвалочку, идёт он в раздевалку, а следом за ним семенит
высокий и скажем так, не очень упитанный парень (которому мы тут же
приклеили прозвище — «жердь»), держа в руках знаменитый чемоданчик, в
котором лежала настиранная и наглаженная, вратарская амуниция Великого
мэтра.
Посвященным, чемоданчик говорил о многом — по старой футбольной традиции,
его таскал третий дублёр, а проще — ученик вратаря.
И действительно, весь второй тайм, жердь отчаянно защищал ворота команды
«Динамо», но спартаковцы всё же забили свой победный гол.
За десять минут до конца игры, я побежал к выходу, чтобы успеть купить
проигранный мною пломбир, бывший у завсегдатаев стадиона в большом почёте,
а посему, всегда в дефиците.
И уже, стоя в очереди за любимым мороженным, я узнал, что это был Лев Яшин —
третий вратарь московского «Динамо», после Хомича и Вальтера Саная, и
прозвище у него уже было, правда, совсем ему неподходящее — «слесарь».
Мы бегали на стадион, класса до шестого и за эти годы, много раз видели
«живого», уже ставшего знаменитым Яшина, многих из нас он знал в лицо, со
многими здоровался за руку.
Ничего другого и быть не могло — слишком велика была разница в возрасте.
Много воды утекло с тех пор, но и сегодня Лев Иванович Яшин,
асоциируется в моей памяти не с Великим вратарём Яшиным, а с длинным худым
парнем, бережно прижимающим к себе потёртый чемоданчик своего учителя,
сделавшего из
него
Великого Вратаря.