пуста ли пустота
или законы несохранения
опустошая кошелёк невосполнимый,
я душу положил к ногам любимой
и сам остался как сосуд пустой
Niko Bizin
Я вспомнил о забытом зонтике. Том самом, который сумел раскрыться. Том самом, что сумел помочь научиться летать воробьиному птенцу-подлётышу. Вспомнил и о той берёзе, под которой всё это происходило.
Но главное, вспомнил, почему всё это столь для меня важно.
- Здравствуйте, - сказал мне зонт, улыбаясь.
Произошло это не сразу, как только я обо всём вспомнил, но немного погодя. Зонт, как истинный петербуржец, дал мне немного времени. Чтобы я определился со своим отношением к происходящему: где это происходящее происходит?
Ведь происходило всё в ирреальности - не в реальном мире, но в моём внутреннем окоёме. В иллюзии Прекрасного Вчера.
- Помните ворбьишку-подлётыша? - сказал мне зонт, уверенно расположившийся в шершавой бездне моей сухой памяти.- Мы вместе оберегли его от местного кота.
- Я знаю, что местный кот мне ничего не забыл. - улыбнулся я.
Зонтик изящно кивнул:
- Думаю, особенно не забыл об ускользнувшем прокорме, который кот считал своим по праву кота.
Теперь и я улыбнулся зонту: это аляповатое «кот считал своим по праву кота» уравновешивало его высказывание о «вместе оберегли от местного...» - согласитесь, есть во всём этом лёгкая самоирония бытия.
Тем более уж кому, как не мне знать: местный кот поменял одно право кота на другое право кота! Поскольку очень по кошачьи стал проживать вместе со мной в моём весьма комфортном ему будущем.
- Я забрал кота к себе жить, - сказал я.
- Я догадывался, - сказал мне зонт. - Это очень хорошо. Как и то, что и я тоже, так сказать, нашёлся. Под берёзой мне было одиноко, признаюсь.
Помолчав, добавил:
- С тех пор, как я сумел раскрыться, мне стало понятней и то, как и зачем меня раскрывают.
Он опять помолчал, истинный петербуржец, давая мне возможность опомниться.
- Опомниться, находясь в своей памяти, - вновь оценил я.
- Потому я и нашёлся, - признался зонт. - Потому что таков я не один. Вот и вы похожи на меня. Вам важно не раскрыть, но раскрыться.
Мог бы и не признаваться. Я догадался. Я знаю о пустоте одиночества почти всё. А чего не знаю, мне сейчас подсказывает мой кот. Потому он и вспомнился.
Всё это дело, о котором мы с зонтом вели речь, происходило год или два назад в пригороде Санкт-Ленинграда. Так что сейчас, когда я вспоминал о сумевшему раскрыться зонте, для него моё воспоминание оказывалось в его будущем, тогда как для меня - в нашем общем прошлом.
То есть вполне житейская сутолока мест и времён.
- Вы тогда проводили до платформы женщину, посадили её в электропоезд, а потом пошли обратно и нашли меня, - сказал мне зонт. - Но брать с собой меня вы не стали, предоставив раскрываться самому.
Лучше бы он этого не говорил. Но он ещё и добавил:
- Правильно поступили. Потому что так не берут, а сдают крепость смысла.
И об этом бы лучше вообще помолчать. О женщине и о раскрепощении. Но лиха беда начало. Произошло то, что должно.
- Вступив в связь с женщиной, мы делимся с ней частью души. Не важно, всерьёз мы относимся к связи или легкомысленно, мы делимся всегда, - сказал я. - Расставаясь, мы всегда оставляем, чем поделились. Назад не взять. Даже если предположить, что мы готовы забирать прошлое и унести его в будущее.
- Так не берут, а сдают свою крепость, - повторил зонт.
Я помолчал, потом полупризнался:
- А хотелось бы...
- Что? - зонтик ждал, что я буду договаривать до конца.
- Хотелось бы взять своё Прекрасное вчера. Которого больше нет, но которое быть может. Взять и унести с собой, - сказал я свою банальность. Стало легче.
- А вот теперь и вы сумели раскрыться, - сказал зонт.
Потом он тоже помолчал, прежде чем (тоже) признаться:
- Что вы говорите, важно, но никакого отношения не имеет к реальности.
- Да, - согласился я. - А вас устраивает реальность.
Это было пустое утверждение. И вот здесь опять раскрылся зонт. Словно ладонь с хлебом, что на месте камня:
- Главное, что такие «мы» устраиваем нашу реальность.
И я вновь опомнился. Меня вовсе не было рядом с железнодорожной платформой в пригороде Санкт-Ленинграда. Но даже если бы я там сейчас был, наверняка под березой не было прошло(сколько там?)годнего забытого зонта.
Да и прошло(сколько там?)годний подлётыш уже повзрослел и летал совсем над другими местами.
- И всё же я забрал кота к себе жить, - сказал я себе.
Тем самым я едва не упустил негаданную мысль о невосполнимой растрате души. Именно тем, что мог бы упростить её. Но кто же мне позволит?
- А иначе эта «ваша» реальность принялась бы возражать против несправедливости мироустройства, - сказал мне прошлогодний зонт. - Стала бы орать по кошачьи, пребывая в своём праве.
Давая понять, что надёжно упустить (и безопасно упростить) не удастся.
Я вынужден был согласиться. Мысленно я подошёл к той берёзе. Никакого зонта, разумеется, под ней не было. Очевидно, его тоже взяли к себе жить. Иначе он тоже бы возразил против вездесущей несправедливости мира, определив себя как предмет весьма одушевлённый.
И опять я вынужден был бы с ним согласиться.
Мысленно я вернулся на платформу. И столь же невидимо вернул вспять ту умчавшуюся электричку с женщиной. И установил её на рельсах ровно так, чтобы оказаться напротив той самой двери, в которую она входила в вагон.
- Дверь всё равно будет не та, - сказал мне несуществующий зонт.
Я сделал движение:
- Простите, но ведь где-то (и когда-то) я всё же существую поболее, нежели сейчас в нашей с вами ирреальности. Более того, я там даже оказываю влияние и на какого-нибудь другого моего собеседника. То есть там изменяю даже и видимый мир, причём - не только для вас и меня; сколь бы ни была наша здешняя беседа важна нам обоим.
Я давал понять, что здесь и сейчас я оказываюсь одной из упавших песчинок тех песочных часов, которую вы(я, мы) умудряемся вернуть обратно наверх.
- Ну и что? - сказал зонт. - Из пустоты в пустоту.
Мне оставалось только (не)согласиться с ним. Ведь я помнил, почему мне это столь важно. Почему, как по нотам гамму, разучив путешествия по пространствам и временам, мне никогда не удаётся вернуться в то место и то время, где возможно быть непрерывно, а не от ноты до до ноты си.
- Просто-напросто - душа уже не вся, - сказал зонт. - Чем больше было любовей, тем меньше любви.
________________________ любовь без любви
Чтоб речью выступать по временам,
По головам и нравам, племенам,
Пространствам окоёмов и глубинам!
Ступая, как со льдины и на льдину,
По плоским мирозданиям существ.
Гомункулом, из суетных веществ,
Измысленным лишь в колбе Парацельса,
Прогоркну я! Чтоб никаких эксцессов.
Чтоб розы - в гроб, а не наоборот.
Пусть жалкая любовь в одном лишь мне живёт,
Не поселяется в мою вселенную!
Таким жарким я подан для геенны,
Но с кровью! Весь искусан для искусства,
Любовью искушаемый прокрустово.
- Потому что любое место и время, куда вас заносит, уже оказывается занято той частью вас, которая там оставлена вами же - с близкими вам, то есть - вы там и без вас нынешнего находитесь. Потому и нет вам нигде свободного места.
Прочитанные мною (наизусть) стихи зонт проигнорировал. Хотя я и рассчитывал отвлечь его от очевидности.
Раз уж себя не удаётся отвлечь. Но и это доброе дело мне не удалось, ведь и оно было - по памяти, а не полностью.
- А что подлётыш? - спросил я о другом. - Если его не видно, пусть хоть услышу.
- Он тоже здесь и не здесь. То есть и весь, и не весь. То есть летает как умеет, - сказал зонт. - Совсем как вы.
Я почти не умел летать. Потому и перемещался (пешком) от одной части души к другой, словно прихрамывая. Постоянно вспоминая, что я нахожусь в собственном воспоминании. Потому что и там, и там я - не полностью.
- Забудьте о частях души, - сказал зонт. - Вы ничего не поправите.
- Но ведь это и прекрасно, - сказал я. - Надо помнить о всей душе. Наше тело - вовсе не пустота. Только в теле возможна и должна быть душа. Потому и нам с вами прихрамывать не годится.
Мы оба знали, о чём мы: дабы храмы не пустовали.