ЛОРА ЭКИМЧАН
ПУТЬ ШЕРОХОВАТЫХ МОЛНИЙ
О творчестве поэта Александра АРЫКОВА
Часть вторая
4. ПОЭЗИЯ АЛЕКСАНДРА АРЫКОВА
Шок от прозрения не может быть вечным, особенно у поэта. Он начинает осваивать мир, который уже не кажется таким дружественным и добрым. Внимательно вглядываясь в то, что происходит вокруг, Александр начинает искать точку опоры.
Мне понравился табак.
Что-то в жизни все не так.
Захотелось вдруг чихнуть,
Табакеркой мир встряхнуть.
А ты прости нас, Богоматерь,
Протяни нам руки – скатерть,
Скатерть самобраную –
Даль для всех небранную,
Чтоб за стол уселись вместе
(Черти, к ангелам не лезьте!),
Простолюдины и власти:
Все мы – карты одной масти.
…………..
Люди, боги сели в сани,
Сани едут, едут сами,
Едут, едут в чьи-то дали…
А кони на дыбы вставали,
От лихой езды с чертями,
От такой беды с гостями
Мир шумит-стучит костями,
Прахом, ветками, вестями
Из неведомо откуда.
Знаешь, я тебя забуду,
Мой давно крапленый мир:
Пурпур, порох, шорох лир…
Уже нет страха и боли, поэт уже сам распоряжается крапленым миром, где вместе успешно сосуществуют ангелы и черти. Это не все стихотворение. Дальше – сани съехали в кабак, где пьяно пляшут люди и черти, как самые заклятые друзья. И поэт снова обращается к Богоматери, потому что опасливо озирается вокруг и побаивается, не пасть бы из-за этого кабака. Заключительная строка потрясает дерзкой глубиной: «Крещусь, крещусь трефовой мастью». То есть поэт видит кошмар, в котором трефовая масть заслоняет святой крест.
Такого же рода следующее стихотворение:
А выросло бревно.
А бревну все равно,
Что его пустят на доски –
Для театра в подмостки,
На чей-нибудь эшафот,
На мачтовый пароход.
………….
А выросло бревно,
Лучше б ушло на дно,
Но его окрестили вином,
Сучки обрубая взрастили,
Умелые руки пустили
В ход столярного дела.
……………..
Ну, вырастили бревно,
А бревну барабаном одно:
Что война, что порохом мать.
И мы продолжаем стоять
Средь бревен этого леса
Для государственного интереса…
………….
Для деревянных детей,
Для выструганных идей.
В самом деле, когда внимательно глянешь вокруг, подобно Лермонтову, то, к сожалению, видишь, что в этом лесу Человека найти чрезвычайно трудно. И кто в этом виноват? Что спросишь с выструганного чурбана? Ответ содержится в другом стихотворении – «Дети осени», давшем название сборнику. Только он в форме вопроса: «А куда нам идти, детям осени?», если -
В желтый шорох легенд ее вышли мы,
Сладкий шорох дождей ее слышали
И читали стихи увядания,
И листвой ее опадали мы
И наивно творили гадания,
Мнимо веря в свои предсказания.
Тема призрачной жизни среди деревянных легенд продолжается с явной злостью в стихотворении о слове «нормально»:
Я знал это слово: «нормально» -
Как разбавленный кофе и чай,
Стоя в строю номинально,
Слева направо считай.
Ящики наших мнений –
Комоды и зеркала.
Стандартно-умеренный гений,
Рассчитанная шкала.
Сдерживая дыханье,
Равняясь на принятый бред,
До плесени эпохально
Мы штопаем клетчатый плед,
Где каждому – своя клетка,
Свой статус, прореха, грант.
На скатерти норма – салфетка,
На стульях – Ницше и Кант.
О, сколько нормальных – нормальных
Дверей, лабиринтов, углов!
Как хочется быть ненормальным
В чужих шестеренках умов!
Борьба с убийственными стандартами, бунт против абсурдности окружающего мира мы находим и в следующем стихотворении. Попытки вписаться в конформистский образец удаются с трудом:
Вылез из косяка гвоздь,
Да понадеялся я на авось,
Вроде б с умом не врозь,
Да судьба все вкривь, все вкось.
А из колеса полетела ось,
Да попала мне в черную кость.
Ах ты, ворон, залетный гость,
Ты печаль мою в поле брось,
Чтобы вырос колючий куст,
Словно оклик усталых уст,
Словно падшего ангела груз
Вне спасительных крыл и уз…
Их терновника сделаю трость,
Чтоб из сердца вытащить гвоздь,
И с небес просветленных весть –
Я бы выпал дождем ее днесь.
…………
Кольми паче и я, и народ
Ищем в море спасительный брод.
Буквально вопль протеста рвется из железных джунглей современного мира:
Запах шпал, поезда, шум вокзала,
И невольно мне сердце сказало,
Стучали суставы составов
И мне повторяли устало:
«Мы сделаны из стали,
Мы больше, чем люди устали,
Хотели б мы быть с ногами,
Хотели б махать руками,
Снегами летать, лебедями,
Над безднами, над страстями,
Над каменными мостами…
Устали, устали, устали…
А хочется выпасть из ритма»,-
Стучали колеса молитвой.
………………..
А я – человек, воробей,
Фараон сам себе, скарабей,
Я пляшу пантомиму себя,
Запах шпал и весну полюбя,
Запах шпал и ветрА впереди
И бескрайняя пристань пути.
МНОГООБРАЗИЕ ПОЭТИЧЕСКОГО МИРА
Трудно не согласиться с Евгением Степановым в том, что авангард – «это высокая поэзия в рамках нового версификационного приема». К новым приемам такого рода он относит прежде всего верлибры, (о них я писала в эссе «Зови меня Эль-Ниньо», опубликованном здесь же, на Прозе.ру.),которые не следует путать с плохой короткой прозой, разбитой непонятно почему на строки, и утверждает: «…энергичный спрессованный верлибр, усиленный элементами отстранения», написать труднее, чем силлабо-тонический стих или прозу. Кроме верлибра сейчас нередко можно встретить и стих, написанный в комбинаторной манере – визуальная поэзия, палиндромия, анаграмма, брахиколон -однодольный стихотворный размер, когда стих состоит из одних ударных слогов – например, у Н.Асеева: «Бей тех, чей смех! Вей,рей, сей снег!».Это все авангард, который заставляет нас отвыкать от штампа и стереотипа. Нелишне обратить внимание и на то, что авангардным может быть силлабо-тонический стих, построенный на системе сложных, непривычных и шокирующих образов, которые невозможно свести к привычному смыслу, нельзя объяснить, пересказать - как музыку.
Давайте познакомимся с поэтами, которые отважились вступить на путь авангарда. Немногие знают их. Они, по степени известности в России, вполне могут сравниться с англичанами Китсом, Йейтсом, американцем Фростом и шведом Транстремером.
Мы возьмем совсем немного, чтобы получить хоть малейшее представлении о поэзии, которая режет по сердцу словами, собранными в причудливые гроздья, как китайские иероглифы.
Вот отрывок из Геннадия Айги:
Как будто сквозь кровавые ветки
пробираешься к свету.
И даже сны здесь похожи
на сеть сухожилий.
Что же поделаешь, мы на земле
Играем в людей.
…….
И мы здесь говорим голосами
и зримы оттенками,
но никто не услышит наши подлинные голоса,
и став самым чистым светом,
мы не узнаем друг друга.
Стихотворение Айги «Война» вообще шокирует бредом:
- а самое для меня постороннее
пятнистая моя хохотушка
дочь моя ничтожная стенка
майнкампфова жена.
Я специально выбрала эти бессвязные строчки, потому что весь стих для неподготовленного читателя будет так же чужд и непонятен.
Немного из Бахыта Кенжеева:
Расскажи, возмечтавший о славе
и о праве на часть бытия,
как водою двоящейся яви
умывается воля твоя,
как с голгофою под головою,
с черным волком на длинном ремне
человечество спит молодое
и мурлычет и плачет во сне.
А это стихотворение Константина Кедрова, который низвергал с пьедестала Пушкина. Из этого стиха ясно, что он имел на это право. Потому что в своем стихе он действительно пишет о самой страшной болезни человечества – тоталитарном безумии.
20-й век еще не начался
Россия топчется в его начале
Еще и футуристы не звучали
И не было Ивана Ильича.
Убиты все, кто жил в двадцатом веке
Убиты все или почти что все
Кто правду говорил о человеке
А те, кто лгали – те во всей красе:
Генералиссимусы и генсеки,
Творцы гражданских войн и мировых
Все эти людонедочеловеки
Как Ленин и теперь живее всех живых
У Мейерхольда и у Мандельштама
И у Цветаевой в России нет могил
Условные могилы – не могилы
И Хлебников не умер и не жил
Малевич тоже погребен условно
Расстрелян Витебск – улетел Шагал
Ушли и те, кто их беспрекословно
Расстреливал, сажал и убивал
Не начинайся, чертов век 20-й
С Гражданскою его и Мировой
Лев Николаевич! По- прежнему печатай
Про ненасилие – останься, будь живой.
(Орфография и пунктуации взяты с сайта, видимо, авторские.)
Был такой белорусский писатель Алесь Адамович. Умер в 1994 году. Он много писал о войне, но не так, как большинство писателей – они «описывали» войну. А Адамович показывал безумие войны, безумие и неизбывное горе людей, у которых не только тела, но и души покалечены остались навсегда. С такой же болью он писал о тоталитаризме. У него была такая больная мысль, что после Освенцима и Колымы не может больше быть обычной литературы. Невозможно писать о мелочах жизни после того, как покалечена целая цивилизация. И уж, конечно, не может быть лирических стихов.
Психологи знают, что механизм забывания – защитный механизм, это надо признать. Но не надо путать забывание с утратой чести и совести, с утратой ответственности за историческое прошлое. Тем не менее, о чем скорбит Константин Кедров, - кто лгали, те и сегодня во всей красе, все людонедочеловеки и сейчас живее всех живых. Поэт переживает это как личную трагедию. Но все «простые»-то люди об этом и не печалятся, они живут все в том же банальном недоумстве, которое царило в 20-м веке. Мы им не судьи, мы не хотим, чтобы после преступлений 20-го века все последующие поколения только рыдали, рвали на себе волосы и проклинали беспрестанно свое прошлое. Но зрелость какая-то после пережитого должна остаться? Но ответственность за то, чтобы не смогли прорасти новые ростки социального безумия должна запечатлеться в сознании?
Хочется хоть немного сказать о Ры Никоновой. Ее настоящее имя – Анна Александровна Таршис. Родилась в 1946 году, умерла в 2014. Она – автор огромного количества неопубликованных стихов и прозы. Американский исследователь авангарда Дж.Янечек считал ее «самым-самым авангардистом», находил в ее палитре и заумь, и абсурд, и иносказание. У нее было много визуальных стихов (в таком жанре пробовал себя А.Вознесенский).
Одно из ее ранних стихотворений подсказывает нам, что авангард в искусстве – это запредельный нонконформизм. Вот раннее стихотворение Анны:
Все идиоты в этом мире идиотов,
И каждый идет отдельно.
Все патриоты в этом мире идиотов,
И каждый патриот идет отдельно.
И каждый идиот по-каждому живет
В этом мире, в этом мире
каждый идиот. (1965 год).
Или вот пример полной отъединенности от банального, привычного нашего мира:
В лес не хожу
там серый волк с указом
Не езжу к морю –
боюсь акулы с глазом
В степь не суюсь –
там саранча все съела
Осталось только
Собственное тело –
в нем и сижу.
Я не призываю вас упражняться в подобной психоделике. Дело в том, что стихи подобного рода написаны не сумасшедшими. В них – шок разума перед реальностью, которая часто бывает намного заумнее авангардистских стихов. Это не только шок, но это и поиск границы между разумом и чувством. Приблизиться к этой границе дано очень немногим.
Это, конечно, мое личное пристрастие, но хочу вспомнить, хотя бы кратко, непревзойденного мастера игры слов, с первого взгляда, знакомых, но не соединенных со смыслом в некий конгломерат – это Василий Каменский. Родился в 1884 году, умер в 1961 – почти наш современник. За свою долгую жизнь успел и увлечься авиацией – даже учился за границей летному делу. И в красной армии успел послужить. Был другом В. Маяковского и Д.Бурлюка. Есть у него стих «Жонглер». Неподражаемый образец таланта и творческой отчаянной смелости.
Начало – с места в карьер:
Згара-амба
Згара – амба
Згара – амба
Амб.
Амб- згара – амба
Амб – згара – амба
Амб - згара – амба
Амб.
Так и видищь циркового гения, сверкающего ярким костюмом в море огней арены, шарики только мелькают. И далее – довольно длинное стихотворение со звукоподражаниями незаметно переходит в поток жонглирования автора словами, чувствами:
Искусство мира – карусель,
Блистайность над глиором,
И словозванная бесцель,
И надо быть жонглером.
Верь: станет стень стеной –
Бродячий словокант
Зайдет на двор с циной
Сыграть устами мант.
И в розовом трико ниам
Жонглируя словалью
Он вскинет на престол фиам
Дурманной чаровалью.
И еще много разной «бряцальной словенты». Конечно, очередное областное поэтическое светило назовет это просто бредом. У него-то стихи – не бред, а «творческие находки» соответственно маленькому талантику – романтика его личных путешествий по родной стране, открытия из жизни «простых людей». А по мне – это он пишет бред, никому не интересный ряд своих скудных впечатлений о бесспорной реальности в русле указаний свыше. У Каменского же – гениальная игра подсознания, язык чувств, обращенных к таким же талантливым читателям, способным воспринимать чудесное в обычной жизни.
Да, это язык подсознания. Так ребенок, еще не умеющий связно говорить, выдает тираду из фейерверка якобы бессмысленных слогов с сияющим от счастья лицом. Он все понимает, что он сказал, так же, как его речь понимают любящие его близкие. Таким путем он выражает свое ликование от освоения жизни, радость первых несказанных открытий.
Вот такие стихи пишут люди, которых не устраивает познание жизни и ее тайн по программе средней школы. Характерно также и то, что авангардисты, как никто другой, стихи свои рождают из сердца, в котором они хранят радость и боль всего человечества. Они отдают свой талант познанию мира, где живут и счастье, и гнев, и страх, и сострадание. Их не интересует лирика повседневности, слащавые восторги, адресованные выдуманному счастью. Их больше притягивает сострадание жертвам зла.
У них планетарное сознание, планетарное, а то и вселенское восприятие жизни, где нет места игрушкам, притворным страстям и мечтам. Они просто не умеют делать вид, что «прекрасный божий мир», который Будда называл сансарой, заслуживает восхваления и воспевания и созерцания из маленького окошка своего обожествляемого потребительскими восторгами рая. Горько это. Но есть люди маленьких радостей, а есть люди истины, которым не все равно, что уже жизнью многих поколений доказано, а, следовательно, признано и одобрено, что ложь, война и насилие – это чуть ли не естественный образ жизни человека.
Вот об этом языком либо праздничной феерии, либо жестокой истины стараются рассказать юродивые нашего века, нонконформисты от авангарда поэзии, живописи и музыки. Вот какие бывают поэты и какие бывают стихи.
5. ПОЭЗИЯ АЛЕКСАНДРА АРЫКОВА
В своих лекциях о психологии писательского творчества, прочитанных в Литературном институте имени Горького, а потом собранных в сборнике «Труд писателя» Александр Григорьевич Цейтлин прямо говорил, что лишь немногие писатели, тем более поэты могли посвятить свою жизнь целиком литературному труду.
Особенно в России все знают, что стихами сыт не будешь, поэтому большинство писателей и поэтов имели «вторую специальность». И это было продиктовано не только материальной необходимостью, но и насущной потребностью сохранить свою творческую индивидуальность. Потому что в советской России, если ты работал по литературной профессии, ты был скован по рукам и ногам цензурой или руководящими указаниями литературного начальства.
Александр начинал свое творческую работу буквально на грани советского и постсоветского периодов. Поэтому наследие пролетарской культуры было еще весьма живуче, а экономический, чрезвычайно жестокий кризис даже и думать не позволял о том, чтобы жить на доходы от творчества. Александр по профессии медик, и работа его была и есть связана с медициной. И вот, в силу своего «параллельного», по выражению А.Г.Цейтлина, «ремесла» он столкнулся с проблемой наркомании.
Он много повидал этих странных и жалких существ, еще подростков, но уже со сморщенными и пожульканными личиками, которые «кололись», «ширялись», «сидели на колесах», однако с пьяной наглостью заявлялись в аптеки за шприцами, чтобы получить инструмент для вкалывания очередной дозы. Приходилось общаться и с родителями наркоманов, жизнь которых превращалась в хроническое дежурство в сумасшедшем доме.
И тогда родилось стихотворение «Нарконет», написанное от первого лица, что еще более усиливало эффект страдания людей, связанных с этой зоной несчастья.
Поплачь о нас, мама,
Мы сегодня уходим в закат…
Без этого грамма
Душа превращается в ад.
Молись о нас, слышишь!
Нервы напряжены.
Мы пока еще дышим
Надеждой бескрайней страны.
Но мосты сожжены,
От себя нас тропа увела.
Мы как блики луны,
Колдовская в вене игла.
………
Ты поплачь о нас, мама!
Ты услышишь наш призрачный смех.
Как поздно, как странно
Спасти нас.
Мы таем как снег.
………….
А мы дети твои,
Бесшабашная наша страна!
В горизонты земли
Ты уперлась, и ты голодна.
Без потоков «травы»,
Без налогов с далекой войны,
На задворках молвы
Мы уходим в закаты и сны.
…………..
Одним стихом Александр не ограничился. Далее еще возникли стихи на эту же болезненную тему. Уже тогда поэт понимал, что виновно в росте наркомании и государство, которое «борется» с этими несчастными недочеловечками, у которых в карманах, тогда еще милиция, а не полиция, ревностно искала пакетики с дозой – в электричках и темных городских уголках, но свободно царствовали короли наркотрафика, которых что-то не видели ни судьи, ни прокуроры.
Все очень просто – жизнь,
Все очень просто – смерть.
Острая, острая мысль:
Иглами в вены – зверь,
Липкий, хохочущий зверь,
Как неотвязная тень,
Если ты умер, измерь
Мертвую Белую Лень.
Карманы снуют – господа
В городе тонущих правд,
С откликом – навсегда
В городе андеграунд.
В городе стиль хай-тек,
Опиумный ринг, раунд.
Кто им скомандует «брек»?
………….
И смотрят куда глаза
У Марьи и дона Хуана,
Но заказаны тормоза
От дыма марихуаны.
………….
А язвы родной страны
Лижет порванный ветер…
О, дети распятой весны!
Заживо мертвые дети.
Такое же душераздирающее стихотворение – «Опийный ангел». Сначала поэт рисует ирреальную картину – белая птица, белое небо, зеркала, призрачный смех – он «где-то повсюду, и близко»:
Он – фактор смертельного риска,
И шепчет: «Поддайся, раздень
Свои беззащитные вены,
Свою беззащитную кровь!
И дальше идет монолог этого опийного ангела, от которого идет мороз по коже – настолько он устращающе откровенен, циничен и страшен:
Я ангел, я опийный ангел,
С кадилом из конопли,
Мой дым – вне законов и правил,
Мой край – до зеленой сопли.
Я где-то среди караванов
Затерян в торговых путях,
Я часть министерских карманов
И где-то почти у руля.
И я в кулуарах бомонда,
Студенты, актеры и СМИ –
Я там же, с улыбкой Джеймс Бонда,
Иль, может, из «Матрицы» Смит.
………….
Я ангел, я опийный ангел!
И шанс для тропических войн,
Я бартер, и сладкий, и гадкий,
Над морем финансовых войн…
Заканчивается стих тем же, что было в начале – иррациональные полутени наркопритона, где подруга меняет иголки, плач в безмолвии света, опийный ангел стучит в барабаны зеркал. Страшные картины. Правда, пафос их бессилен – ни наркоторговцы, ни наркоманы, ни их измученные матери не читают стихов. Поэт взял на себя эту невыразимую немую боль, которой живут тысячи и тысячи несчастных жертв наркобизнеса.
Это очень нелегко – брать на себя чужую боль, видеть непреодолимый тупик этой лицемерной борьбы. Нужны внутренняя сила и мужество, чтобы говорить о таких страшных и безнадежных вещах. И не случайно после этих жестоких экскурсов в черные пропасти цивилизации у поэта складывается отчаянно отважный стих, давший название этому эссе:
Я встал на путь шероховатых молний,
На звездный путь магических ветров,
И мчатся в небеса невидимые кони,
И мчатся на крылах в ночной покров…
На мне свою поставил Бог печать,
Убрал унынье и печалей бремя.
Всей тайны не открыть и не смолчать –
Здесь есть всему свое на свете время.
И знаю я, куда открыта дверь,
Начертан светом этот след повсюду.
Я полон этой силою, поверь,
Мой Бог. Твой голос – ниоткуда.
Во снах звезды рождаются цветы,
Они цветут, и зеленеют травы,
И мыслью сотворенные мечты
Привьются в жизнь во имя Бога Славы.
Вернется все на пройденных кругах,
Вернется все, открыта дверь надежды!
И таинство в Твоих, в моих руках.
Судьба, в тебе есть океан безбрежный.
Я встал на путь в мистический порыв.
Раскрыты два крыла – свобода взмаха.
И радость бытия ко всем мирам открыл,
С молитвой сердца для Святого Духа.
Это стихотворение публикуется полностью. Обратите внимание на последнюю строфу: там есть рифма «взмаха – Духа». Такого типа рифмы встречаются у Даниила Андреева. Я думаю, это не случайно. Я предполагаю, что к тому времени Александр этим поэтом не увлекался, скорее всего даже не читал его. Особенно его сложную визионерскую поэму «Железная мистерия», где не раз встречается такая диссонансная рифма.
Но, тем не менее, стихотворение по духу, по содержанию довольно близко подходит к творчеству этого странного писателя и поэта, который до сих пор понятен немногим.
Далее в сборнике «Дети осени» идет целый ряд стихов духовного содержания. Ясно, что увидев темные стороны жизни, пропустив их через свое сердце, поэт не мог не ощутить необходимости в обращении к высшим источникам. Есть стихи о Христе, о Кришне, есть выраженная буддийская тематика.
Понятно, что прозрев после юношеского поверхностного взгляда, вникнув в российскую историю, полную мрака и насилия, Александр ищет светлых сторон жизни в японской, китайской поэзии. В «Детях осени» опубликована большая подборка подражаний японским хокку, и немало стихов религиозной тематики. Но мы не станем сегодня говорить о них, потому что эти стихи представляют собой диссонанс по темам и мировоззрению со стихами, которые мы уже прочитали в этом эссе.
Существует несколько коллективных сборников, в которых участвовал поэт Арыков. Например, сборник «Астрея». Десять стихов в этом сборнике – и все разные. С одной стороны, автор продолжает стихи, родственные символизму. Например, стих «Облако».
Стань, если хочешь, облаком,
Когда растаешь клиентом судьбы
С бесформенно-радужным обликом,
Не зрячим, и не слепым.
Облако, словно конь по воду,
Тянется к устью реки.
Облака стать – без причины и повода,
В россыпь неги твои островки.
…………………
А вот совсем другой стих, в котором мы видим социальные мотивы:
Приняв жену, как мебель
В квартире блюз – Нью-Йорк,
Широкогруд и светел,
Он – спорт, дитя, восторг…
А женщина – красотка.
Посудный шкаф, сервант,
Фарфор, фаянса роскошь.
Она – как иммигрант,
Молчит среди посуды
И ждет землей дождя.
А муж, минуя ссуды,
Найдет забить гвоздя.
…………………………..
Здесь злая ирония о современном потребительском счастье, когда семья приравнивается к мебельному гарнитуру со всеми необходимыми дополнениями. Очень злое стихотворение о том, как люди отказываются от своего внутреннего мира в пользу материального комфорта и финансового благополучия.
Есть в этом сборнике и замечательные лирические стихи – «Психея», всего три строфы, а какая прозрачность, светлая грусть. Даже отдельные строки стиха дают представление о его мотивах: «Томилась нераскрытой почкой за ледяным зимы стеклом», и вот последняя строфа:
В художественном сумасбродстве,
Вникая половодьем в кровь,
Весны восторг и превосходство,
Весна – чарующая новь.
Стихи «Дождливый плен», «Осенняя жатва», «Журавли, «Часы». Они не проскальзывают мимо твоей души, когда ты читаешь их, а находят в ней уголок и остаются там навсегда. Или «Грусти наследник» - то же самое – чудесная картина бабьего лета, полная метафор и чувств. Какой контраст со следующей главой моего повествования, где я хочу рассказать о триумфаторах поэтического рынка. Это как в стихотворении Александра Арыкова «Поэт»: поэт старается оставаться верным миру прекрасного, истине и чувству, а мещанам это не нужно. Вот заключительные строки этого стиха:
И в вопль толпа: «Яви нам чудо,
Дай золота – что строчек переплет!».
МНОГООБРАЗИЕ ПОЭТИЧЕСКОГО МИРА
Конечно, сегодняшние «калифы на час» в своем праве - отворачиваться от мудрых открытий, которые причиняют боль. Они и клоунами выглядеть не хотят, и глубина мысли и чувства их пугает. Техника простая – работать вполнакала. Поэтому всегда находятся служители муз, которые создают особый жанр: поэзия равнодушной серьезности, где все не по-настоящему, где льются театральные слезы и царят картонные радости. А славы-то хочется. Да бог с ними, считают ремесленники от поэзии, этими всеми авангардистами, которых все равно никто не знает и не читает, кроме таких же, как они сами, сумасшедших поклонников.
Вот, наконец, мы пришли к реальным «властителям дум» в области популярного стихосложения. Есть у нас двое «небожителей», чьи книги раскупаются мигом, потому что их стихи понимать не надо – в них все родное, знакомое, неспесивое и веселое. Вы уже догадались, что это король и королева книжных прилавков Игорь Губерман и Лариса Рубальская (Тексты даются в отрывках).
Вот Губерман – высокое, по мнению многих, мастерство, глубина смысла – просто Сенека!
Бывает – проснешься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе,
И хочется жить и трудиться;
Но к завтраку это проходит.
Вся наша склонность к оптимизму
От неспособности представить,
Какого рода завтра клизму
Судьба решила нам поставить.
Крайне просто природа сама
Разбирается в нашей типичности:
Чем у личности больше ума,
Тем печальней судьба этой личности.
Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
А кто слегка мудаковат,
Порой на редкость человечен…
Ум полон гибкости и хамства,
Когда он с совестью в борьбе,
Мы никому не лжем так часто
И так удачно, как себе.
Юмор? Нет, скорее пошлость, цинизм.
А вот неотразимая и веселая оптимистка Лариса Рубальская.
Стихотворение называется «Женщины в соку» (тоже в отрывках).
Годы идут, годы движутся,
Челюсть вставлена, трудно дышится.
Гляну в зеркальце – одна кручина:
Шея в складках, лицо в морщинах…
К мужчине в объятия хочется броситься,
Да мешают очки на переносице.
А память стала низкого качества –
Зачем легла к нему – забыла начисто.
Одно утешение со мной повсюду:
Я хуже, чем была, но лучше, чем буду.
Ну? Я никогда не была склонна к чванству советскому – дескать, такое нельзя печатать, это не юмор, это убожество, вызывающее брезгливость и даже жалость не только к «героине» стиха, но к самому автору. Деньги не пахнут – вот смысл этих любимых народом (таким же убогим) рифмованных поделок… стихами назвать язык не поворачивается. И они же к людям другого рода – к нам с вами – с жалостью относятся. У Губермана ясно же сказано: чем у личности больше ума, тем печальней судьба этой личности.
Да ведь они кичатся своим умишком – небольшим, зато судьба счастливая! Да нет, каждому свое, но не завидуешь как-то такому счастью.
…Теперь посмотрим на тех, которых десять и которых надо знать в лицо. Первая – Вера Полозкова. Ну, да, это довольно известное имя. В 14-м году канал «Дождь» был еще бесплатным и старался рассказать честно обо всем, что происходило на политическом фронте, который тут же переформировался в боевой – с танками и ракетными установками. Честные неравнодушные люди тогда ловили каждое слово «Дождя», и вот тогда канал под горячую руку раскручивал поэтессу Полозкову, ставил строчки из ее стихов между выпусками новостей и другими передачами. Хорошие были строчки, впечатляющие.
Но сейчас – что же она предложила на такой сайт, дающий нам возможность познакомиться с топ-десяткой поэтических гениев? ( адрес: yesmagazine/ru|bill10, называется ресурс Лайфстайл, самая первая гигантская строка вверху из одного главного слова YES!). А вот что Вера Полозкова сюда предложила:
Он ей привозит из командировок
Какие-нибудь глупости: магнит
С эмблемой, порционный сахар,
Нелепое гостиничное мыльце,
Нездешнюю цветастую банкнотку…
Ну, все, хватит. Да. Голос поколения. Такие счастливые, знаковые события описываются, даже до банкнотки дело дошло. И жизнь, и слезы, и любовь, конечно. Просто страшно захотелось порционного сахара и особенно мыльца.
А вот Катя Бородина. Про нее во вводке написано, что она активистка поэтического движения в Москве, создала «настоящую площадку для всех молодых и талантливых стихотворцев». Ну, до Кати всем остальным далеко с их скромными запросами простого человеческого счастья:
А у меня все никак не выходит быть хорошей дочерью,
Я прически ношу не те, и говорю нецензурной речью,
Одеваюсь небрежно, смотрю на мир не под тем углом,
Домой прихожу пьяная, со сломанным каблуком…
Достаточно. Драматизм, глубина чувств, требующая психоанализа, налицо. Хорошая поэтическая активистка, сразу видно.
Еще есть Гера Шипов. Мощный философ, экспериментирует на основе Беркли и Юма:
Внутренний я не имеет ни песен ни книг,
Внутренний я никогда не ведет свой дневник,
Внутренний я не имеет ни денег, ни лжи,
Внутренний я не идет, не сидит, не бежит,
Ему как лунный свет в ночи,
Как кораблю причал,
Причина всех причин, начало всех начал.
Нетрудно определить и прочувствовать мироощущение этого человека – человеку просто нечего делать. Ясно только, что у него нет ни жизненного опыта, ни хотя бы средненького таланта, чтобы изобразить нечто, хватающее за душу. Простое перечисление и перетасовка абстрактных понятий вперемешку с банальностями не ведет в глубину мудрости, а просто нанизывается в хаотичном виде на какую-то непрочную нить так, что слова готовы рассыпаться, поскольку они не соединены ни смыслом, ни чувством, ни образным видением.
Остальные «звезды – Ах Астахова (она, наверное, думает, что если есть Ры, то почему бы не быть Ах?), Алевтина Дорофеева… Не буду представлять всю десятку – места жалко,.. да, вот еще Саша Бес… Нет, это не мальчик, это девочка.
Тут я хочу опять обратиться за поддержкой к великому писателю современности Хорхе Луису Борхесу. В аналогичной ситуации он воскликнул: «…Если это одно из лучших стихотворений, то каковы те, что похуже?». Наверное, не только Гера Шипов, но и Катя Бородина, и Вера Полозкова действительно предложили на сайт лучшее, что у них есть. Только не надо говорить, что, мол, вы все стихи этих людей прочитайте, там есть чудесные строки, великолепные мысли, доказательства потрясающих талантов. Не буду я искать бриллианты сами знаете где. Что есть, то и есть – одна закваска и в этих, и в остальных их стихах.
6. ПОЭЗИЯ АЛЕКСАНДРА АРЫКОВА
Послесловие
Сначала я считала, что литературная критика – совершенно излишнее занятие, потому что само произведение говорит за себя и измышления критика не помогут читателю, а только будут раздражать его своим навязанным видением, потому что видение у каждого свое. Но несколько позже я изменила свое мнение. Часто читатель, в значительной степени ограниченный своими личными проблемами и поисками решений, своей жизненной историей, просто не в состоянии проникнуть в мир другого человека.
Неожиданную поддержку я получила, читая роман Джонатана Сафрана Фоера (США) «Вот я». У него есть такой диалог, когда герой, собираясь уезжать, оставляет текст своего сценария и вместе с ним «мануал (типа методического руководства), как считать сценарий». Тогда его спрашивают: «- Не должен ли текст сам говорить за себя? И он без колебаний отвечает:-Ничто не может говорить за себя».
Когда начинаешь читать критика, независимо от того, согласен ты с ним или нет, у тебя возникают мысли, иногда совершенно новые, эти мысли остались бы скрытыми, если бы не стимул чужого, постороннего взгляда.
Следуя своей обычной манере, я сопроводила текст различными материалами о многообразии поэтического творчества, организовав их в отдельные главы. Для чего? Для того, чтобы разобраться, какое место занимает интересующий меня поэт в мире поэзии, чтобы посмотреть, какая бывает поэзия и какие бывают стихи. К творчеству каких поэтов близок наш автор в своих стихах? И от каких поэтов чрезвычайно далек? На эти вопросы я нашла свой ответ, а теперь читатель сам пусть ищет свой ответ, прочитав стихи Александра Арыкова и других авторов.
Стихов у Александра Арыкова много. Три авторских сборника, участие в нескольких коллективных, аккаунты на Стихи.ру, в Избе-читальне. Загоняя в поисковик компьютера отдельные строчки поэта, я неожиданно нашла его стихи на различных сайтах, даже иногда соединенные с музыкой.
Мною взяты в этот объемный очерк самые интересные, самые богатые образами, мыслями и чувствами стихи. А в сборниках и на сайтах есть еще очень много стихов, не упомянутых мной и столь же интересных и ценных. Сами названия или первые строки стихов говорят о их оригинальности: «В ночь, когда мы были богами», «Вот земля: на ней страдают люди», «Черное с белым смешалось», «Это сердце умрет, если нечего ждать», и многие, многие другие.
Думаю, творчество Александра Арыкова говорит нам о том, что он, несомненно, талантлив. Причем, талант оригинальный, самобытный и значительно отличающий его от других поэтов как прошлых десятилетий, так и сегодняшних дней. Содержание его стихов со всей ясностью представляет нам планетарное мировоззрение автора, философский склад его ума. Образность стихов не вызывает сомнений. Словесная ткань полна неологизмов, вольного обращения с синтаксисом, что не производит впечатления неумелости и неловкости стиля, а напротив, становится как бы нотной записью для нашего воображения и наших чувств.
Это странно, но возникают параллели с творчеством не поэтов, а очень интересных и сильных прозаиков – как российских вроде Пелевина или Маканина, принадлежащего уже прошлому Андрея Платонова, так и зарубежных, например, японца Харуки Мураками, которые писали или пишут так, что сразу и не угадаешь, куда они ведут и что хотят сказать своими произведениями. Вместе с этими писателями Александр Арыков вводит нас в такой неустойчивый, призрачный мир кафкианского толка, поэтому его стихи кому-то могут быть не сразу понятны своей сложностью.
Лирический герой нашего поэта ощущает себя Чайльд Гарольдом нашего века, он созерцает этот призрачный мир и ищет в нем свое место, включаясь в его странные игры. Иногда приходится входить в роль падшего ангела, оставшегося среди потерявших себя людей – игроков или актеров, почти превратившихся в кукол с пластмассовыми лицами, в муляжи людей. Его пугают люди с сердцами, сделанными из жести, но он преодолевает страх и хочет судить этот мир, забывший о небесах. Мир сползает в какую-то бездонную пропасть, похожую на дантовский ад, и это внутренняя трагедия поэта, который не приемлет надвигающегося апокалипсиса.
Его стихи – это не только разговор с самим собой, некая исповедь, но и разговор с человечеством и с каждым отдельным человеком. Есть в некоторых стихах состояние незавершенности, что вовсе не от беспомощности, а от ощущения безнадежного будущего, например, когда поэт говорит: « Я и народ ищем в море спасительный брод».Брод в море? Этот вечный вопрос: что делать дальше и «куда нам идти – детям осени».
Поэт рассказывает, как он пишет стихи:
- Игра слов возникает спонтанно, например «мы мучимо научены», я не выдумывал это, оно пришло само. Внезапно наплывает поток мыслей, которые трудно, невозможно остановить, приходится схватывать и записывать, что успеешь. Я не работаю над стихами в смысле - не проверяю алгеброй гармонию. Ну, иногда замечаю какую-то несообразность – это значит, не успел точно записать этот естественный поток слов и мыслей – тогда поправляю, но это бывает очень редко. Это как выдох – всплеск чувства, иногда возникает такой высокий накал, который иногда напоминает огненную лаву, рожденную в душе.
И вот еще что существенно в мироощущении Александра:
- Все поэты, которые не сумели состариться, остаются детьми. Есть те, которые состарились. У них все хорошо, они теряют связь со своим внутренним и с внешним миром, умирает спонтанность, начинается искусственное конструирование мыслей и чувств. А ребенок не придумывает, он просто ощущает все, что через него проходит и приходит. И это настоящее выражение жизни, или даже большего, чем жизнь.
…Большее чем жизнь. Это трудно понять. Может, даже мы этого понять не способны. Зато это поймет наше подсознание, о котором мы совсем забыли, но которое неощутимо ведет нас к пониманию окружающего мира, и, что особенно важно – к пониманию самих себя, своих чувств и устремлений. Для этого и пишутся стихи, поток которых изливается как музыка, которую невозможно и не нужно переводить на привычный обыденный язык.
1 августа 2019 года.