Валерия Нарбикова: «Жить так, конечно, можно, но нельзя...»
Повесть молодой московской писательницы Валерии Нарбиковой «Равновесие света дневных и ночных звёзд», опубликованная в журнале «Юность» в 1988 году, вызвала большой интерес у читателей. На очереди – публикация нового произведения В. Нарбиковой – всё в той же «Юности». При встрече с представителем «новой волны» в нашей литературе мы попытались поговорить о том, что волнует новое поколение в российской изящной словесности и тех, кто читает книги этого поколения (или принципиально их не читает).
– Лера, говорят, что нынешнее поколение молодёжи (и молодых писателей в том числе) социально индифферентно. Неужели правы говорящие так, и ни одна из социальных, экономических, культурных, национальных и других проблем не останавливает внимание писателя Нарбиковой?
– Мы сейчас живём в такое время, во время – «можно, но нельзя». И в каждой проблеме, которую вы назвали, есть это «можно, но нельзя». Меня как раз больше всего волнует не какая-то одна из проблем, а это «можно, но нельзя» в каждой проблеме. Конечно, республика может отделиться, но не может, и крестьяне могут пользоваться землёй, но не могут... и все мы можем купить, но не можем... Мы пока хотим. То есть мы хотим, чтобы мы могли. Но если человеку долго не давать делать то, что он хочет, он становится пассивным и нехорошим. Я больше всего этого боюсь – чтобы человек из активного и хорошего не превратился в пассивного и нехорошего. То, что сначала было Слово, это совершенно точно. Хотя в Писании, конечно, имеется в виду не человеческое, а божье Слово. Но по-человечески можно понять, что человеческое слово тоже было вначале – вся жизнь в Союзе окончательно не разваливается сейчас только благодаря с л о в у. потому что все остальное не узаконено: могут дать, а могут и не дать, а могут и отнять. Мы пока можем сказать то, что сделать пока не можем. Может быть, это время самое благоприятное для искусства. причём для искусства абсурда. Я не знаю общества более абсурдного, чем наше.
Несмотря на то, что в этом году отмечается 130-летие Чехова и чеховский дух как-то рассеялся в воздухе, – жизнь весела и разнообразна. Мы изобретательны. По-моему, мы самый изобретательный народ. мы всё время изобретаем такие законы, что, с одной стороны, это, конечно, закон, но, с другой, этот закон – вне закона. Мы живём в каком-то сослагательном (условном) времени, где непременно присутствует частица «бы». Нельзя добиться ответа «да» или «нет»: «да, но если бы», «нет, но когда бы». Безусловно, мы живём условной жизнью, в плохих экономических условиях, но у нас есть все условия – для культурной жизни. И вот что жалко – человек, почти разрушив небо, воду и землю, разрушил это не только вокруг себя; человек, состоящий из неба, воды и земли, – почти разрушил самого себя. То, что охраняется государством, приходится защищать от государства. То, что охраняется человеком, приходится охранять от человека. В человеке проснулась скорость. И чем жизнь становится быстрей, тем она становится грязней. Жить так, конечно, можно, но нельзя...
– Как складывается ваша издательская судьба? Довольны ли вы ею?
– Хорошо, когда книга написана и сразу напечатана. Это счастье. Когда она десять лет назад написана и всё-таки через десять лет напечатана, это тоже удача. А когда она ещё пишется, но уже печатается... такого не бывает... но иногда бывает. Все эти три момента присутствуют в моей судьбе. Довольна ли я этим? Довольно странный вопрос. Если бы издательский процесс был, как спорт по телевизору, – то есть легко и без всяких усилий прыгаешь–глядя–на три метра, то я была бы довольна. Прекрасно, когда напечатано то, что написано. А когда услышано, прочитано то, что напечатано, это самое прекрасное. Но это уже не об издателях, а о читателях. К молодой прозе, наверное, надо отнести творчество тридцатилетних авторов. Сейчас не у всех из них есть книги...
– Ну, в поэзии-то это привычно. Мы только познакомились с книгами пятидесятилетних Е. Райна и А. Аронова, привыкаем к книгам О. Чухонцева, ждём первых книг сорокалетних А. Дидурова, В. Егорова, полноценных вторых книг Е. Блажевского и Г. Безруковой...
– При нынешних темпах наших основных издателей этих книг может и не быть. сейчас появляются новые издательства, совместные предприятия, объединения. Так что надеюсь, это спасёт положение.
Нельзя сказать, что наши толстые журналы не соответствуют современному литературному процессу, как это было в семидесятых–начале восьмидесятых годов. Журналы включились в процесс, издательства включаются, молодых авторов даже переводят, молодая литература выходит из подполья – из самиздата – на свет. В общем, это нормальный процесс. Но только не надо шарахаться от молодой прозы. Надо дать высказаться авторам. Они и так слишком долго молчали, слишком долго говорили только друг с другом. Читатель сам разберётся.
– Что вам не хватает в книгах ваших современников?
– Современник – это кто такой? Человек, с которым ты живёшь в одном времени и одном месте? Или просто в одно время? А если времени нет? Место, допустим, есть. Ну, допустим, в одно время. если сказать кратко. если сказать кратко, то в сложной прозе мне не хватает простоты, а в простой – сложности, потому что сложная проза иногда тяготеет к чистой изобретательности, а простая – к примитивности. И то, и другое – скучновато. Я страшно полюбила поэму «Москва – Петушки», которую так и не прочитала, потому что это миф. А как можно прочитать миф? Его можно только передать или услышать. И я увлечённо пересказывала своим друзьям отдельные эпизоды этого произведения, которые слышала от других друзей, а они, в свою очередь, пересказывали свjим друзьям. Так появлялась легенда. и то, чего не хватало в этой прозе, восполнялось устным рассказом, а то, чего в устном рассказе было недостаточно, восполнялось в живом тексте, который, конечно, и я, и многие другие п р о ч и т а л и... Но вот, что меня действительно убивает в писательском труде – это труд. То, что писатель сидит за столом и трудится. И с трудом из него лезут слова. И потому читателю трудно эти слова переварить. Писатель с трудом «сочетает» эти слова – во фразы. А потом читатель с трудом разгребает эти фразы. Тоска.
– А в своих книгах чего вам не хватает?
– Это проще. Есть писатели, которые любят перечитывать написанное, а есть такие, которые –просто ненавидят. Когда я читаю то, что я написала, я думаю: как же я это написала? Вот сейчас я так бы никогда не написала. Хорошо, что я это уже написала, что это уже не надо писать. И как раз ваш вопрос, мне кажется, относится к той зыбкой области, в которой пристрастия бестелесны. То есть, когда я начинаю думать, чего мне не хватает в каком-то из моих произведений, я начинаю об этом думать: не от своего лица, а от лица живых и даже умерших любимых писателей, потому что умерших любимых – больше, чем любимых живых, как раз это грустно – относительно мёртвых и живых. И я начинаю думать, что вот, например, Набокову это могло бы и не понравиться, но хоть что-нибудь одно вдруг бы понравилось, может быть, понравилось бы, хотелось бы, чтобы понравилось. Но вот Пушкину точно бы не понравилось. Потому что он простой и ясный. А вдруг ему, простому и ясному, понравилось бы сложное и неясное. И как перенести через время, чтобы оценить? Для этого – современники. И благодаря моим современникам я начинаю понимать то, что же я всё-таки написала. Что же, в самом деле? Конечно, в каждом последующем произведении мне не хватает того, чего нет в предыдущем, или лучше сказать так: что в каждом предыдущем произведении мне не хватает того, что есть в последующем.
– Ощущаете ли вы конфликт отцов и детей в современной литературной ситуации?
– Тут нужно представить себе, кто такие «отцы», и кто такие «дети». Если «дети» – это тридцатилетние, то «отцами» – так лет за пятьдесят. Но ведь и сами «отцы» были выброшены из литературного процесса – лет на десять. И вот «отцы» параллельно с «детьми» навёрстывают упущенное. Такая параллельность Тургеневу и не снилась. Я думаю, свои «дети» разберутся со своими «отцами», лишь бы литературному процессу не мешали – «чужие дяди».
Александр Щуплов
«Книжное обозрение»,
№12, 23 марта 1990 г.