Глава 14. Испытание
Причудлив день, неясна ночь.
На мир легла печать печали.
И ясно, что тому виной –
Мирские тяготы тебя объяли.
Что ты для мира – пустота,
Но мир темнеет в час души ненастья,
Когда так хочется тепла,
Найти покоя, радости и счастья.
Душа болит, прося ответ,
И задыхаясь в поисках, метаньях.
Как просто жить, когда нет бед,
Как сложно, проходя сквозь испытанья.
Конец света наступает не только тогда, когда на мир падает кара господня. Вот и Чеар познал эту простую истину, оказавшись в каменной яме-тюрьме. Лестница, по которой он спустился на дно своего нового дома, поднялась наверх, а затем тяжелая крышка закрыла выход.
– Вот и все, – констатировал Чеар, присев на пол.
На дворе была ночь, поэтому ему не удалось разглядеть помещение во время спуска, хотя наверху светили факелы. Огонь сыграл тут злую шутку: осветив лестницу, он создал густую тень вне ее пределов.
Какое-то время Чеар сидел неподвижно, пытаясь привыкнуть к темноте. Но как он ни старался что-то разглядеть, ничего не получалось. Темнота навалилась на него, поглотила все оттенки и краски, все линии и грани. Только бесформенно-черное – и ничего более вокруг. Тут был лишь он сам и мех с водой, что сунули ему стражники.
Чеар встал на ноги, выпрямившись в полный рост.
«Итак, что я знаю об этом месте. Первое – это то, что оно находится недалеко от площади с серым камнем. Через нее меня вели. Рядом с моей тюрьмой есть еще с десяток таких же, прикрытых сверху тяжелыми крышками».
«Второе, что мне известно, – продолжил размышлять Чеар, – это приблизительное расстояние до выхода из моего каземата. Где-то два моих роста, а значит, около восьми локтей, если считать от пола. Немало».
«В-третьих, вероятно, форма у моей тюрьмы кувшинообразная. Снизу широко, а сверху узко. Вот, пожалуй, и все».
Информации явно не хватало. Поэтому Чеар решил на ощупь исследовать окружающее его пространство. Он вытянул руки перед собой и сделал шаг вперед. Пустота. Еще шаг и его ладони уперлись в стену. Хорошо, есть еще один ориентир.
«Теперь нужно сделать пару шагов назад и пойти в противоположном направлении, – подумал Чеар и, развернувшись спиной к стене, незамедлительно принялся отмерять шаги. Через четыре он вновь соприкоснулся ладонями с очередной точкой опоры.
После этого он снял сапоги, оставив их на полу у стены, а сам пошел вдоль нее, перебирая по ее шершавой поверхности руками. Стена была сделана все из того же песчаного пористого материала, что и сами холмы Пещерного гарлиона. Пройдя три шага, Чеар почувствовал на своей щеке струйку воздуха. Он обшарил стену руками и наткнулся на небольшое отверстие, служившее, вероятно, для вентиляции помещения. Еще шесть шагов Чеар наткнулся на такое же отверстие, но оно было значительно ниже первого, где-то на уровне его живота. После этого, сделав три шага, он наступил на свой сапог.
«Вот и все», – печально подытожил Чеар.
В помещении не было каких-либо резких или неприятных запахов, воздух был сухим и еле теплым, что было благом.
Чеар спустился вниз абсолютно спокойным, пока все складывалось для него так, как он и предполагал. Даже лучше – его не побили, Лита вела себя более или менее предсказуемо, да и Кану было не до него. Теперь же ему оставалось только одно – ждать. Он не знал, когда Шор Кан решит свершить над ним суд, но хотелось бы, чтобы он начался поскорее, пока «ораторский запал» был свеж, а дух на высоте. А еще Чеар надеялся на суд в присутствии жителей Пещерного гарлиона, это должно было помочь ему склонить на свою сторону чашу весов. Его план был прост. Напомнить о правилах всем и каждому, сказать об искажении закона некоторыми, тем самым оправдав свое неповиновение зерту и нападение на товарищей. Он желал расположить к себе народ, применяя рычаги «жалость» и «справедливость». В итоге поведение Литы и ей подобных должно быть объявлено неверным, но ее простят. В случае накладок у Чеара была припасена пара фраз о заблуждении, о широте понимания молодых законов Пещерного гарлиона и тому подобное. Для себя же Чеар ждал только оправдания. Это позволяло не только выйти на свободу, это делало его опять членом общины, да не просто рядовым, а борцом за справедливость, ведь он страдал за правду, а народ это любит и уважает. Но не менее важным для Чеара было восстановить отношения с Литой. Ведь она всеми правдами и неправдами подстраивалась под новый для нее жестокий мир, где, чтобы выжить, ей виделся лишь один выход – быть еще более жестокой. Чеару было горько от осознания того, кем стала милая и веселая Лита, но старое «я» все еще жило в ней, значит, у него был шанс все изменить.
Считать время, находясь в темноте, сложно. Вернее, вообще невозможно. А значит, и контролировать время сна и бодрствования не получалось. Заняться было нечем, поэтому бытие начинало замедлять скорость своего движения. Становилось сложно концентрировать внимание. Чеар стал мечтать о будущем, вспоминать то, что с ним случалось раньше, при этом ставя себя на место тех людей, с кем его воспоминание было связано, и пытаясь понять, почему они повели себя так, а не иначе.
Но это помогало только вначале. После того как Чеар пару раз свалился в тяжелый сон без сновидений, длящийся неопределенное время, может, мгновение, а может, целую вечность, сосредоточиваться во время бодрствования становилось все сложнее и сложнее. Пару раз Чеар испытал сильное чувство голода, что позволило ему предположить, что времени прошло уже много, может быть, даже целые сутки миновали с того момента, как его бросили в яму. Спокойствие, которое всецело владело им вначале, сменили тревога и сомнение. И именно в этот момент Чеар вновь отдался сну или то была только легкая дрема, поверхностная и неуловимая.
То ли во сне, то ли наяву Чеар сидел на полу и размышлял о предстоящем процессе над ним и вдруг перед ним стали возникать такие яркие, красочные и реалистичные картины, что он вмиг забыл, где он и кто он.
Вот Чеару лет пять или шесть. Над головой ярко светит Ченезар, середина летнего дня. Он вместе со своим товарищем по имени Леавил, отцом которого был конюх по имени Терлон, служивший в доме Литы, ей тогда было только около четырех лет. Чеар и Леавил сидят в тени старой вишни, выросшей чересчур высокой, чтобы срывать с нее ягоды таким мальцам, как они, раскинувшей свою крону во все стороны. Рядом с ними бегает какая-то маленькая собачонка, серая, коротколапая, с хвостом, завитым финтифлюшкой. Она крутится около ребят, пытаясь получить кусок горячей лепешки, что они едят, или порцию ласки, а может, и то и другое.
Чеар отломил небольшой кусок хлеба и, повертев у носа собачонки, кинул его подальше. Она тут же кинулась за едой, язык вывалился из ее рта на бок, а лапы забарабанили по земле частой дробью.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – еле выговаривая слова, с набитым хлебом ртом спросил у Чеара Леавил, почесывая при этом грязную босую пятку.
Чеар пожал плечами, он не думал еще об этом.
– Вот я бы хотел стать торговцем, поплыл бы с товарами в Замнитур и дальше в восточные страны, побывал бы в столице островной Гралии – гарлионе Ченезар, увидел бы цветущий остров Дебус, бился бы с лживыми гордарами и морскими чудовищами, а потом бы стал уважаемым и смог основать свой род. У меня была бы красивая жена, а может, даже две или три, я слышал, такое допускается в восточных землях. И делал бы только то, что сам захотел, и никто мне никогда не мог ничего приказать.
Чеар погладил вернувшуюся собаку, взъерошив ей челку.
– Молодец, молодец, – говорил он, обращаясь к ней, а потом поинтересовался у Леавила:
– А что ты в торговцы решил пойти, твой же отец конюх?
Товарищ насупился и оттолкнул ногой собаку, которая подошла просить кусок лепешки, после чего со злостью ответил:
– Я ненавижу запах коней, я всю свою жизнь только их и вижу. Мой дом за стойлом и мне постоянно приходится нюхать, как воняют эти животные. А еще мне обидно, что отец унижается перед хозяином, что льстит ему. Дома он другой. Чуть что, сразу долбит по затылку и все учит, вот будешь так себя вести, никогда не станешь конюхом, словно на этом ремесле клином свет сошелся. Никогда не стану конюхом!
Чеар выслушал товарища, при этом утешающе поглаживая вернувшуюся к нему собаку.
– А вот я люблю кузницу, – сказал Чеар. – Мне нравится, как там пахнет, а еще люблю смотреть, как из жидкого металла появляются разные вещи, вернее, заготовки вещей. У меня будет своя кузница, точно тебе говорю. Рядом поставлю большой дом. Все будут приходить ко мне и просить сделать что-то нужное для них, а я буду делать это и передам все секреты мастерства своего сыну. И все у нас с ним будет хорошо, и будем мы жить долго и счастливо.
Леавил вопросительно посмотрел на Чеара.
– Что не так? – не понимая реакции товарища, спросил Чеар.
– А откуда у тебя сын-то возьмется? Без женщин это не получится. Или ты не слышал о всяком таком?
Чеар никогда не задумывался о том, зачем нужны женщины. Просто иногда они живут с мужчинами. У него не было мамы, и он считал, что ее никогда не существовало, а появился он у отца вот так сразу таким, какой он сейчас есть.
Леавил звонко засмеялся над Чеаром, тыча в него пальцем.
Чеару стало обидно. Он встал на ноги, вырвал у товарища лепешку и дал ему затрещину, тут же прервав его смех. После этого, оторвав большой кусок хлеба, отдал его собаке, а сам пошел прочь.
Картинка пропала, и на мгновение опять воцарилась тьма, но длилось она недолго.
Снова возник красочный образ. Конец зимы. Уже распустилась листва на деревьях, молодая зеленая трава в полях поднялась по колено, заглушая старую, сухую. Сады отцветали, и с деревьев и кустов летели тысячи цветочных лепестков. Они усеивали землю, ложась белым ковром. Все радовались скорому приходу нового лета.
Чеару было около семнадцати. В это утро он решил признаться в своих чувствах своей недавней подружке по детским играм, теперь юной высокородной девушке, которой уже не пристало бегать с обычными детьми во дворе. Он уже успел тысячу раз про себя повторить заветные слова, теперь дело было за малым – набраться храбрости и произнести их вслух.
Чеар стоял во дворе, у дома Литы, с коробом в руках, в котором лежали какие-то столовые приборы, наточенные ножи и всякая другая мелочь. Его сжигал изнутри огонь чувств. Он надеялся на согласие, пусть не сразу, после раздумий, но согласие. Чеар мог предложить ей немногое, но, как ему казалось, предложение стоило того. Что может быть важнее искреннего чувства да и знания кузнечного ремесла не оставят в будущем их семью без пропитания.
Лита никак не хотела появляться. Слуга, старый садовник Реплот, уже минут пятнадцать отсутствовал, а именно он, не спеша шаркая по земле ногами, ушел за молодой хозяйкой. Его ехидная улыбка сейчас стояла перед глазами Чеара.
Двор был пуст, ни людей, ни животных, только уже по-летнему теплый ветер гонял по земле упавшие лепестки цветков яблони и абрикоса. Эти деревья росли вдоль изгороди родового имения Литы.
Вот она вышла из парадных дверей. Чеар вздрогнул, увидев ее, будто вовсе не эту девушку он столько времени ждал, надеясь на встречу. Она была одета в длинное плотное платье светло-голубого оттенка, подпоясанное тонким синим пояском. В ее волосы были вплетены белые цветки крокуса, она улыбалась гостю. Если бы Чеар не знал ее, то мог бы принять за богиню лета – Веланию, именно так изображали ее в храмах.
– Привет, – улыбнувшись, сказала она, спускаясь по ступеням ему навстречу.
Чеар впал в ступор. Ну чего стоит сказать «привет» или «здравствуй», но, нет, теперь он стоял как вкопанный, как истукан и не мог произнести ни слова. Ему удалось только махнуть рукой в ответ.
– Что ты принес? – спросила Лита.
Теперь молчать было совсем неуместно. Чеар был готов провалиться на месте, ему было ужасно стыдно за себя. Он собрал волю в кулак и, перебарывая слабость, сказал:
– Заказ тут. Все сделали. Ножи подточили.
Лита хитро прищурилась.
– И что, нужно было для этого меня звать?
Чеар пожал плечами и протянул ей короб. Девушка взяла его. Прикосновение ее пальцев обожгло ему кожу. Ее руки были теплые, а его холодные как лед.
– Ну, я пошла?
– Угу, – процедил Чеар. – Пока.
Лита повернулась к нему спиной и не спеша направилась к лестнице, ведущей в дом. Шаг, еще шаг. С каждым мгновением она становилась все дальше и дальше от него.
– Постой! – наконец набравшись храбрости, окликнул ее Чеар.
Девушка повернулась и вопросительно посмотрела на него.
Чеар сделал несколько больших шагов и оказался возле девушки. От нее пахло чем-то цветочным и молочным, нежным. От этого становилось так томно и нестерпимо приятно, что хотелось закрыть глаза и провалиться сквозь землю. Но позволить себе этого было нельзя. Слова путались в голове, их ровный строй смешался и превратился в бесформенную массу.
– Лита, – запинаясь, произнес Чеар. – Я хотел сказать. Вернее, мне нужно тебе рассказать. Я давно хотел с тобой поговорить.
Ему казалось, что тысячи глаз злорадствующих людей украдкой смотрят на него из окна, скрываясь за занавеской, из-за угла, прячась в кустах сирени.
– Может быть, пойдем в беседку? – предложил Чеар. – Мне нужно сказать тебе что-то очень важное, а тут как-то неуютно.
Лита поставила короб на мощенную камнем поверхность двора и, изящно уперев правую руку в бок, ответила:
– А мне и тут неплохо. Говори, если есть что!
«Боги!» – взмолился про себя Чеар. Он опустил глаза и собрался с силами.
– Лита, я знаю тебя давно. Мы всегда были с тобой хорошими друзьями. Ведь так?
– Да, это так.
Ответ удовлетворил Чеара.
– Я стал замечать, что рядом с тобой становлюсь другим.
– И что?
– В последнее время мы редко видимся. Я бы хотел это изменить. А ты, ты бы хотела видеться чаще? Чтобы все было, как раньше?
Лита насторожилась, но ответила:
– Да, было бы неплохо.
– Но мы из разных семей и мы повзрослели, – аккуратно продолжил Чеар. – Просто так теперь нам не с руки общаться, праздно проводить время. Тем более я мужчина, а ты женщина. Но я знаю, как это исправить, и, надеюсь, ты меня поддержишь.
Чеар на секунду прервался. Девушка была внешне спокойной, но он почувствовал, как она напряглась. Воздух вибрировал, звенел между ними.
– Наша разница в положении ничего не будет значить. Я люблю тебя, Лита, и надеюсь на взаимность. Мы можем быть вместе, как муж и жена…
Лита не позволила ему сказать что-то еще. Она захохотала. Ее звонкий смех прокатился по двору и оглушил Чеара. Мир рухнул.
Новая картина, проявившаяся из мрака, была незнакома Чеару.
Он стоял возле какой-то реки. Ченезар уже опустился, но спать не хотелось. Более того, Чеар не мог спать. Он метался и не находил себе места. Всему виной было важнейшее событие в его жизни: в эту ночь его жена Лита должна была родить их первенца.
«Но Лита же отказала мне, не стала моей женой!» – на мгновение засомневался в происходящем Чеар, и тут же эта мысль исчезла, будто ее и не было.
В его доме сейчас хозяйничали повитуха и ее помощницы. Его же прогнали. Сначала Чеар пошел на кузницу и хотел заночевать там, но сон не шел к нему. Тогда он начал ковать, но у него ничего не выходило, перед глазами стояло испуганное лицо Литы, именно это было последнее, что ему довелось увидеть перед тем, как помощницы повитухи вытолкали его прочь. Раз работа не ладилась, Чеар решил отправиться к реке, от кузницы до берега было двести локтей, не более.
«В Блуве нет реки», – опять посетила Чеара тревожная мысль, но было не до этого.
Вода в реке уже была темной, без лучей светила она скоро примет чернильно-черный оттенок. Теплый ветерок гулял над ее поверхностью и гнал мелкую волну.
– Эх, вот это раздолье!
По берегу реки не росло деревьев, вокруг раскинулось бескрайнее поле. У самой кромки трава переходила в сероватый песок. Он был еще горячим после длинного дня. Это Чеар чувствовал ступнями необутых ног. Свои сапоги он оставил в кузнице, снял их, пока возился с мехами, да так и не стал надевать, даже когда пошел к реке.
«Вот я у реки, и что дальше? – размышлял Чеар. – Как же пережить эту ночь?»
Волнение переполняло Чеара. Совсем не хотелось спать, а сил было столько, что можно было перепахать с десяток полей.
«Но вот только ночью никто не пашет. Что же делать?»
Чеар услышал за спиной топот копыт и обернулся. К реке скакали две лошади. Одна из них была черной масти, вторая бело-рыжая, в яблоках. Они быстро поравнялись с ним и с ходу вошли в воду. Их разгоряченные тела накрыла волна прохлады, и они, довольно похрапывая, пошли вдоль берега в сторону его дома, туда, где сейчас рожала Лита.
«А что, если мне искупаться?» – решил Чеар и тут же начал скидывать с себя немногочисленную одежду. Он сделал несколько шагов и, разбежавшись, как совсем недавно кони, нырнул в воду.
Вода была прохладной, но Чеар не успел этого осознать, так как с головой погрузился в нее. На секунду стало страшно и холодно, но миг перехода длился недолго. Вот уже голова Чеара появилась над водой, а руки лихорадочно замолотили, борясь с течением, ведь он решился плыть против него.
Река упорствовала, но Чеар пока побеждал ее и медленно, локоть за локтем, продвигался вперед. Он делал широкие взмахи руками, заглатывая ртом воздух, который до отказа заполнял легкие, и двигался вперед. Казалось, стихия покорилась гордому нраву человека и нет преград его силе и воле. Прошли минуты, и Чеар уже не так быстро стал отыгрывать локти у черной реки. Но вот сил стало хватать лишь на то, чтобы оставаться на месте. Чеар лихорадочно колотил по воде руками, но более не двигался вперед.
Безумное силовое напряжение позволяло не думать, а это для него было самым важным сейчас. Не думать – значит не волноваться, значит быть в гармонии с самим собой в тяжелые минуты ожидания. Легче было бороться со стихией, чем сидеть, ходить или пытаться спать в ожидании утра, когда понимаешь, что не можешь ничем помочь любимому человеку, чувствуешь свою беспомощность, осознаешь свою ущербность.
«Вперед и только вперед!» – рычал, колошматя воду, вздымая серпантины брызг, Чеар. Теперь сил едва хватало на то, чтобы замедлить неумолимое отступление назад, к тому месту, где совсем недавно он вошел в воду.
Взмах, еще взмах, и вот уже Чеар сдался могучей реке, и она несет его по течению, а он лишь подруливает гребками рук. Чеар подплывает к берегу и, тяжело дыша, ложится на песок у самой кромки водной глади. «Нужно отдышаться и собраться с силами, чтобы потом вновь кинуться в воду и плыть».
– Чеар! – послышался голос издалека. – Чеар!
Он поднял голову и тревожно посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос. С холма бежал незнакомый ему мужчина, которого сейчас, в видении, он очень хорошо знал. Чеар быстро окунулся, смыв налипший песок, и вышел из воды. В этот время мужчина подбежал к Чеару.
– Мальчик! У тебя мальчик!
Чеар пошатнулся от услышанного. Сразу стало легко и спокойно, радостно и светло на душе. Все тревоги и страхи исчезли, наступило полное и безоговорочное счастье. Мужчина крепко обнял друга, искренне радуясь и сопереживая его чувствам. У Чеара на глазах выступили слезы радости.
Вновь картинка померкла, вновь наступила тьма, окутав его плотным непроницаемым одеялом.
И вновь мир расцвел красками. Чеар сидел за столом и ел щи, их только что сварила Лита. Вокруг него за столом сидели дети. Они были разного возраста и пола. Чеар, подняв глаза от тарелки, внезапно осознал, что это его дети. Их было семеро.
Его взгляд скользнул в сторону Литы, вернее туда, где у жернова стояла незнакомая ему женщина. Она колдовала, готовя еду, и постоянно что-то сварливо бубнила. Женщина была полна, на вид ей было лет сорок пять. Ее сальные волосы были зачесаны назад и собраны в уже растрепавшийся хвост. На ней была домашняя простая длинная до пола рубаха, поверх которой надет застиранный фартук.
Чеар смотрел на детей, на Литу в новом ее образе, на кузницу, что была видна из окна, створки которого были распахнуты настежь. Он слышал крики стрижей и ласточек, которые проносились за окном, летая низко над землей, как кричали бараны и козы, которых торопливо подгоняет пастух, опасаясь надвигающейся бури, где-то вдали слышались раскаты грома.
– Калий, – услышал Чеар свой голос, – а ну иди, прими наших овец да загони их в сарай и не забудь закрыть его, а то получится, как в прошлый раз. Ты самый старший, а проку от тебя никакого. Давай скорее.
Из-за стола встал парень лет шестнадцати и послушно пошел к дверям.
– Накинь плащ, а то вдруг дождь застанет, – потребовала Лита.
Чеар нахмурился и, стукнув кулаком о стол, рявкнул:
– Помалкивай лучше, женщина, ничего, не растает! А ты пшел на улицу!
Парень шустро выбежал наружу.
Чеар поводил в тарелке ложкой. Внезапно весь аппетит у него пропал.
– Разучилась ты готовить, красота моя.
На душе у Чеара стало так тоскливо, что если бы он был собакой, то точно завыл бы.
Мрак, о спасительный мрак! Он скрыл тоску обыденности долгих лет семейной жизни, но картинки мелькали и мелькали, вспыхивая и угасая, кидая Чеара в странные и чудесные места, заставляя то радоваться, то отчаиваться, то впадать в уныние, то надеяться на лучшее – и так бесконечно долго. Все видения объединяло лишь одно, в них была Лита, разная, как и грядущие версии их судьбы, которые были то безумно романтичны и красивы, то ужасно трагичны и жестоки.
Чеар просыпался и засыпал. Время шло. Ничего не менялось, никто не пытался накормить его или дать воды. Тот небольшой запас воды, что был у него, почти полностью иссяк, при том, что Чеар позволял себе пить не более двух глотков, да и то, когда ему становилось совсем плохо. От сухости воздуха губы быстро пересыхали и трескались, глаза резало, они слезились, кожа зудела. Сон и явь смешались воедино. Чеар успел десятки раз пожалеть о своем выборе, сделанном на свободе.
– Дурак! – твердил он себе, сидя во мраке. – Какой же ты дурак! Будь проклята эта сумасшедшая садистка, и чего я только в ней нашел?
Но мгла оставалась глухой к его мольбам, как, впрочем, и множество богов, к которым взывал Чеар, прося их о спасении или милости. Несколько раз он пытался подняться наверх, но все заканчивалось падением.
Вдруг Чеар услышал страшный грохот. Он подумал, что стены пещеры рушатся, но то был только звук, вызванный сдвигаемой крышкой, что находилась над его головой, под потолком камеры.
Чеар запрокинул голову и был моментально ослеплен ярким светом, ударившим ему в глаза. Он тут же зажмурился, потерял равновесие и упал на колени.
– Живой? – спросил кто-то сверху и, не дождавшись ответа, скинул ему вниз какой-то куль и произнес:
– Перекуси, теперь тут не до тебя, завтра идем на войну. Бывай!
Чеар понял, что сказанное означает только одно – теперь он застрял тут надолго и скорого возвращения наверх ждать не стоит. Ему хотелось плакать, но больше не было слез, ему хотелось кричать, но губы слиплись. Если бы в нем остались силы, то сейчас бы он расшиб свой лоб о пористую стену, но силы давно оставили его, по крайней мере, так сейчас казалось. Чеаром овладело отчаяние. Он не знал, как ему быть и что теперь делать.
Чеар с безразличием развязал кинутый ему сверток и нащупал что-то съедобное и пахнущее мясом. Желудок свело от желания есть. Он ел и запивал еду вином и водой, незнакомец оказался щедр. Лишь усилием воли Чеар смог остановить себя, когда живот переполнился. Пленник лег на пол и, закрыв глаза, заснул, больше ни о чем не думая и ничего не пытаясь сделать.
После пробуждения мрак бессознательного сменился мраком осознанного.
Чеар позволил себе потратить часть воды на то, чтобы умыться, после чего, размяв мышцы, стал отжиматься. «Телу нужно быть в тонусе. Нельзя давать себе раскиснуть», – подбадривал он себя. Когда сил отжиматься больше не было, он лег на спину и стал делать подъемы корпуса из положения лежа, тем самым напрягая пресс. Когда мышцы буквально начало сводить, Чеар лег на спину и отдышался. Потом встал на ноги и, заложив руки за голову, начал делать повороты корпусом. А потом опять начал отжиматься.
Когда Чеар устал, то поел и улегся спать, а проснувшись, принялся заниматься вновь. Еда кончалась быстро, но и тело с каждым разом становилось все послушнее и податливее, выполняя его распоряжения.
Сколько прошло времени, Чеар не знал, но очередное погружение в сон прервал уже знакомый грохот отодвигаемой крышки.
Чеар решил не подавать признаков жизни, тем самым попробовав разыграть козырь под названием «смерть». Он просто лежал, затаив дыхание, и ждал.
Крышка в этот раз отодвигалась крайне медленно, никак не желая освобождать проход. Через проем в потолке в яму проник свет. Чеар почувствовал это через закрытые глаза. Он привыкал к нему, ведь ему теперь нельзя быть ослепленным лучами дня или светом факела. От умения быстро реагировать и ориентироваться в пространстве сейчас зависела его жизнь.
Крышка продолжала медленно двигаться, давая все больше и больше света, который освещал утробу проклятой ямы. Внезапное движение сверху остановилось.
– Чеар? – раздался знакомый голос. Это был ее голос, но сейчас в нем звучали непривычные уху интонации, значение которых Чеар понять не смог.
Все вернулось на круги своя. Голос Литы заставил разом позабыть о видениях, сомнениях, мучениях, а самое плохое – о его хитром плане и осторожности. Чеар мигом вскочил на ноги и, закрываясь рукой от света, посмотрел вверх, пытаясь разглядеть ее лицо.
– Да, это я!
Сверху послышался вздох облегчения.
– Я спускаю лестницу, но тебе придется отодвинуть до конца крышку, когда поднимешься, у меня не хватает сил.
Это звучало тревожно. Но Чеар был сейчас счастлив и желал лишь одного – поскорее выбраться наружу и оказаться рядом с Литой.
Лестница опустилась, ударившись о пол ямы, и гулкое эхо прокатилось по стенам каземата. Чеар, не дожидаясь приглашения, начал быстро карабкаться вверх.
Второпях Чеар ударился головой о неоткрытую часть крышки, набив шишку.
– Осторожнее, – послышался совсем рядом заботливый голос Литы. – Теперь надо оттолкнуть крышку, на счет «раз» – толкай, а я помогу упором.
Чеар пока видел лишь силуэт девушки, но и этого было сейчас вполне достаточно. Он повернулся спиной к лестнице и уперся руками в крышку. Лита дала команду – и преграда немного сдвинулась. Так продолжалось до тех пор, пока проем не открылся на достаточное расстояние, чтобы Чеар мог выбраться наружу.
Свобода, любимая девушка рядом, что еще нужно для счастья!
Поднявшись, освобожденный увидел, что Ченезар еще не опустился под землю, но уже был не виден за деревьями. Площадь была пуста. Стражники, все как один, куда-то подевались.
Лита стояла напротив Чеара и еле держалась на ногах. На ней был надет террониевый доспех, весь иссеченный царапинами и запачканный кровью и грязью. Из-за ее плеч выглядывала рукоятка меча, иного оружия при ней не было. Волосы разметались по плечам девушки, они были запутаны и испачканы. Лита смотрела Чеару в глаза и с горечью улыбалась, казалось, что она вот-вот свалится с ног от усталости.
– Ты не ранена? – с тревогой спросил Чеар, беря ее за плечи.
Лита отрицательно покачала головой и, обняв руками Чеара за шею, прижалась к нему.
Чеар теперь не видел лица девушки, но услышал, как она всхлипывает.
– Мы проиграли, – прошептала она. – Все кончено!
Чеара почему-то не удивила эта новость. С другой стороны, это означало, что Лита может больше не быть Ли, у них появлялся шанс. «Может, и к лучшему, что все так получилось», – подумал Чеар.
Как бы приятно не было обнимать любимую девушку, но следовало понять, что дальше делать и как себя вести. Поэтому Чеар аккуратно отстранил от себя Литу и спросил:
– Что случилось на поле боя? Где Кан и Керл?
Лита, пряча слезы, опустила голову и все также негромко ответила:
– Все было прекрасно, мы взяли столицу в осаду. На второй день начали атаку. Сначала ложную, с запада. Обстреляли осажденных из катапульт, а потом начали таранить ворота. Западная карта была разыграна, и мы подвели к северным воротам Гралии таран, а к стенам – десятки осадных башен. Тут были все наши силы. Стены взяли с первого удара, правда, потеряли тараны, их подожгли, в гарлион можно было пройти только через наши осадные башни. Именно в этот момент с Лысых холмов по нам ударила конница. Чеар, ты не представляешь, что это было! Нас просто выкосило. Это пришли регулярные силы Гралии, которые вел Теберон Керий.
Лита, подавив в себе слезы, продолжила:
– Я пыталась защитить Кана, но эта кнезова гадина просто опрокинула меня, хотя я успела пощекотать ей брюхо. Где Керл, я не знаю, в Пещерном гарлионе хаос, нужно бежать, Чеар. Теперь каждый сам за себя. Больше нет закона в этом месте, больше нет надежды.
Чеар обнял ее, вдыхая гремучий аромат, что шел от ее волос.
– Это мы еще посмотрим, еще посмотрим.
Лита обреченно взглянула на Чеара.
– Вернувшись из боя, те, кто были еще вчера наши, стали чужими, они озверели. Ты не знаешь этих людей.
Чеар улыбнулся.
– Мне незачем их знать, пусть лучше они меня узнают и ужаснутся.