Глава 12. Не может быть иначе
Как хорошо, когда молчишь
И сам с собою говоришь.
Во всем ты прав, себе понятен,
Любой почин благоприятен.
Но стоит рот тебе открыть,
Не слышен ты – плетьми побит.
Лошади равномерно двигались вперед, преодолевая широкое степное пространство, разделенное малыми перелесками. Весларский лес остался далеко позади. Лошади шли не спеша. Да их никто и не подгонял. Чеар чувствовал себя полностью раздавленным, его спутнице Лите в это время тоже было совсем не до смеха.
Чеар в сотый раз прокручивал в голове то, что произошло прошлой ночью. Вспоминал, как вез Литу через лес, как привел ее в сознание, а она, увидев знакомое лицо, попыталась задушить его. Он превосходил ее по силе, да и не было рядом послушной своры, поэтому ему не составило труда скрутить девушку, связать ей руки и ноги. Все, что смогла сделать Лита, это укусить его, но то был жест отчаяния.
Потом долгая ночь и езда по земельному тракту. Чеар пару раз засыпал в седле. Лита в моменты его забытья безуспешно пыталась развязать веревки на своих руках, а также ту, которая связывала две лошади и с помощью которой она была привязана к седлу. Под утро она сдалась.
После восхода Ченезара они миновали лес и двинулись вдоль его края на восток, в сторону лагеря Шор Кана.
Увидев направление и поняв, а вернее, сделав верное предположение, что Чеар возвращается в Пещерный гарлион, Лита только и сказала: «Безумец!» После чего больше не проронила ни слова.
Близился полдень.
Чеар понимал, что нужно остановиться и отдохнуть, но не мог позволить себе этого. Он ехал, стараясь не смотреть на Литу, прислушивался к себе, к тому «я», что испортило ему отношения с любимым человеком, защищая мораль и правду, тому «я», что не могло видеть и терпеть несправедливость. Это «я» было похоже на Шуеш, такое же загадочное, искреннее, честное, но, вместе с тем, и до обидного непонятное.
Лита тем временем продолжала молчать. Она сидела на лошади, демонстративно отвернувшись, глядя куда-то в поля. В начале дня ее спина была прямой, как струна, но проведенное в пути время заставило ее ссутулиться, а подбородок уже не был высоко вздернут, теперь он прислонился к плечу.
– Лита! – наконец прервал молчание Чеар, – я хотел бы объясниться.
Девушка молчала и никак не отреагировала на его слова.
«Может, оно и к лучшему, – решил про себя Чеар, – так будет проще. Никто тебя не перебивает, не пытается ударить или оскорбить».
– Я знаю, что ты меня сейчас ненавидишь. Ты хочешь моей смерти или мучений. Оно, конечно, верно, только скорые решения рождают неисправимые ошибки, так говорил мой отец.
Девушка продолжала молчать, и только глухой топот копыт о землю да стрекочущие кузнечики были ответом Чеару.
– Понимаешь, я не вижу смысла в том, что делаешь ты и те, кто подобен тебе. К чему эта жестокость? В чем смысл – говорить о свободе, справедливости, если, по сути, освобождаемому не предоставлять выбор? Ты же предлагаешь рабу не свободу, а выбор между «грязной» и лживой жизнью и смертью. Одни идут за тобой. Другие погибают. Так их выбор был не смерть, а прежняя жизнь. Может быть, не так все плохо было у них в старой жизни?
Порывы теплого ветерка ласкали лицо. Воздушная стихия как бы успокаивала, убаюкивала Чеара, гладя его по щекам, взъерошивая волосы на лбу.
– Вспомни рабов из дома, в котором мы были вчера ночью. Ни один из них не предал своего господина. И, заметь, там было много разных людей: дети, взрослые, старики, толстые и худые, высокие и низкие, уравновешенные и агрессивные, хитрые и глупые. Все они как один защищали «узурпатора» и его семью. Тебе не кажется, что в этом есть что-то противоестественное? Ведь, по твоим словам, все высокородные заслуживают кары. А что там говорят твои правила о тех, кто откажется присоединиться к вам? Ах да, припоминаю, их убьют. Так, выходит, ты бы всех их перебила?
Лита повернула к нему лицо и бросила в его сторону безразличный взгляд.
– А может, и не было никакого издевательства и унижения? Может быть, эти люди были счастливы и довольны всем. А что, если их хозяин заботился о них и не преступал морали, не считал человека вещью, давал им частичку вольности или и вовсе освобождал их со временем, и они становились просто его наемными слугами? Ты об этом не думала?
Лита хмурилась и смотрела вперед. Ветер причудливо завивал ее мягкие волосы и безуспешно пытался разгладить появившиеся морщинки на лбу.
– Смотри дальше. Многие ли высокородные издеваются над рабами, мучают их, убивают? Нет. Это же невыгодно. Чем более жесток хозяин, тем опаснее раб. «Вещь» бездушна и ей все равно – сломается ли стул, на котором она сидит, разобьется ли чашка, которую она подает, вырастет ли урожай, который она выращивает. Но если раб понимает, что с ним обращаются, как с обычным человеком, он делает все на совесть и отношение к хозяину у него доброе. Вот твой отец – мучил, убивал, насиловал? Не припомню. А многие ли из высокородных в варте Блув делали подобное? За то время, что я жил там, не припомню ни одного случая. Правда, в варте Южный бриз был один уродливый душой садист. Так его казнили за изуверство. И, заметь, наказание ему пришло от великого гарла, суд приговорил его к смерти. Выходит, что-то не так в твоей безупречной цепочке оправданий насилия.
Лита сверкнула глазами, злобно посмотрев на Чеара, но все также продолжала молчать. Ее тонкие губы теперь были сжаты в одну линию, а прищур глаз сменился на угрожающий. Гнев овладевал девушкой, а что такое гнев в ее исполнении, Чеару не раз приходилось видеть, и этого он явно не желал.
– Но не подумай сейчас, что я пытаюсь облить тебя грязью, сказать, что не понимаю тебя. Как раз наоборот. Я тебя прекрасно понимаю. Теперь мне предельно ясны твои мотивы и стремления. Тобой движет месть, не более. Ты была предана в варте Блув. Некогда равные тебе больше не считали тебя таковой. Ты стала для них не человеком, а животным, да еще и надоедливым, приносящим беспокойства. Ты была постоянным напоминанием им, что бывает, если… А что делают с вредным животным? Правильно, его стремятся истребить или прогнать, отвадить от своего дома.
Тем временем на небе появились пока еще разрозненные облачка, предвестники кучевых собратьев.
– Ты скажешь: «А как же те парни, что, увидев мою беззащитность, пытались издеваться надо мной?» Тут тоже, думаю, есть свой ответ. К их чувствам примешалось звериное желание, а еще обида. Мне не нужно твоего ответа, я точно знаю, что они были осмеяны тобой и унижены. Я же был на их месте. Я помню, как это больно, какая безысходность наваливается на тебя. Ты скажешь, «А что я должна была делать, отдаться всем и сразу, что ли?» Конечно, нет, но смеяться над чувствами опасно. Да ты теперь и сама знаешь, чем может закончиться такой смех.
Чеар сделал паузу, пытаясь понять, о чем думает его спутница, но ее лицо было непроницаемым.
– Понимаю, ты не согласна со мной. Но давай в таком случае заглянем вперед, в будущее. Допустим, победит Шор Кан. Что дальше, ты не задумывалась над этим? Думаешь, ему будут нужны воры и убийцы? Нет. Он четко дал понять, какие правила будут после его победы. Более того, всех высокородных покорить не выйдет, многие присоединятся к вам. Так им будет проще. И вот уже идея о справедливом гневе трещит по швам. А потом станет неясно, что делать с пленными, а их будут тысячи. С другой стороны, возникнет проблема – чем платить свободным людям за восстановление страны. Правильно, нечем. И тут появится интересная мысль – использовать пленных в работах. Вот и идея антирабства разваливается, как трухлявая деревяшка. А как же ты? Все просто: либо ты становишься послушной женой и заботливой матерью нового высокородного, либо становишься врагом и тебя убивают. Есть вариант пойти служить на границу на заставу Кембри. Хотя это не твое. Ты, скорее, пойдешь в более людные места, где вновь появится кто-то, кто будет безоговорочным врагом и кого можно будет кромсать на лоскутки, изничтожать и в том находить смысл своего существования, пока кто-нибудь не прикончит тебя и ты, захлебываясь собственной кровью, не поползешь, спасая свою жизнь или пытаясь прихватить с собой на ту сторону обидчика, проклиная всех и вся, погружаясь в адское пламя.
Но есть и другой вариант исхода освободительной войны Шор Кана. Великий гарл, может, и недостаточно дальновиден, но его окружают опытные советчики, а есть и такие люди, что могут за его плечами вести свою игру. Что если они смогут извернуться и опрокинут восстание, уложив его на лопатки, вспорят ему брюхо. Что тогда? А вот тогда ты останешься одна при условии, что спасешься, выберешься с поля боя живой. Тут тебя ждет травля и не будет силы, не будет спокойного места, где бы ты могла укрыться, переждать, отдохнуть. Не будет у тебя союзников, да и никто из твоей нынешней стаи не пойдет за тобой. Ведь сейчас ты возглавляешь их не потому, что ты сильнее или умнее их. Ты хитрее и злее – вот твои козыри. Одни из них тебя опасаются, лучше быть рядом с врагом, видеть его, знать, о чем он думает, нежели в отдалении и неведении. Другим так проще. Третьи пошли под твое начало за компанию с товарищем. Четвертые втайне тебя любят. Тебе же многие из них открывались, я уверен в этом, а ты разбивала их чувства, а кто-то за свои слова поплатился жизнью.
Когда Чеар говорил об отвергнутых любовниках, Лита позволила себе улыбнуться. Только улыбка вышла несколько кислой.
– Лита, я не предавал прошлой ночью ни тебя, ни Шор Кана, ни идеи и законы Пещерного гарлиона. Это ты предала их. Не бывает свободы под угрозой ножа. Не построить счастья на чужих костях. Кровь и мертвецы не дадут тебе покоя, всегда будут омрачать жизнь. Лишь спустя несколько поколений, когда умрут мясники, их внуки станут теми, кого убивали деды, лишь тогда наступит относительный покой. Но тогда зачем было лить столько крови, в том числе невинной? Так было раньше и будет теперь. Это я знаю. Об этом рассказывал мой отец. Думал, это не пригодится, а выходит наоборот. Никогда бы не подумал, что знание истории окажется настолько важным. Да ты и сама прекрасно все должна помнить и знать. Талько О'Леосс объединял страну, руша старый порядок мечом, принося ему в жертву тысячи жизней людей, которые привыкли к старым правилам жизнеустройства и просто чтили закон, поклоняясь власти жрецов. Те, кто жил в те годы, клеймили его палачом и мясником, а мы говорим об этом человеке как о великом защитнике и освободителе. Талько создавал на костях старого порядка новый. Вернее, он успел лишь посеять зерна нового, а спустя десятки лет взошли ростки. До О'Леосса то же самое сделали жрецы, свергая последнего царя. Жрецы упразднили канутов, раздробили страну. Многие гарлионы просто затерялись в степи. От гарлиона Т'Бол до гарлиона О'Леосс многие недели пути. Между ними нет ни одного живого гарлиона или варта, только руины, а ведь восток Гралии в период царства был наиболее населенной частью нашей страны… Гралия раньше была рубежным гарлионом. Саури и Грилот – это гарлионы, поднявшиеся во времена правления жрецов.
Чеар потер рукой подбородок, задумавшись над тем, что хотел сказать дальше.
– Лита, я прекрасно вижу и знаю, что любая борьба порождает боль и смерть, но во всем должны быть смысл и мера. Если выбрал позицию, сторону, веру, то защищай их, отстаивай, будь достоин их. Каждый может ошибиться, идя по выбранному пути, но не это страшно, страшно раз за разом повторять ошибки и отказываться видеть это. Отказываться понимать это.
Литу задевали слова Чеара, но ее губы, сжатые как тиски, продолжали безмолвствовать.
– Вот ты молчишь. А знаешь, почему люди не понимают друг друга, конфликтуют? Все очень просто – они не разговаривают друг с другом. Это слова моего отца, и я верю им. Спрячется человек за стеной своих мыслей и надумывает себе всякое. Один ищет в простом взгляде соседа зависть, другой – в словах приветствия подхалимство, третий, услышав горькую правду о себе, затаивает обиду, вместо того чтобы измениться, посмотреть на мир и себя со стороны.
Девушка прервала молчание:
– Красиво говоришь, Чеар, ничего не скажешь, красиво. Но что ты хочешь услышать от меня? Что? Что я поняла тебя? Что ты прав? Может быть, в чем-то и прав. Но я выбрала свою сторону. Ты прекрасно знаешь, что это за сторона и как я буду вести себя, будучи на ней, но все равно вился рядом со мной, как назойливая мошкара. Думаешь, мне жалко было тех ублюдков, которых ты убил прошлой ночью? Нет. Мне уже давно никого не жалко из живых людей. Ты предал меня. Этого я не могу тебе простить. Я увидела в тебе что-то родное, что-то близкое, что-то, за что стоит жить и умереть. А ты предал.
Лита перехватила эстафету и не собиралась ее упускать.
– Вот ты упрекаешь меня в том, что я исчадие ада, что хочу мести. Да, я хочу мести и я получаю ее! Это то, что мне нужно. Это мой новый мир, и я в нем живу и правлю. Мне нравится мстить, в этом смысл моего существования. Мне нечего терять, некого любить, не страшно умереть. У меня ничего нет. И тут появился ты. Ты заставил меня сомневаться, а я, теперешняя, не сомневаюсь. Ты заставил вспоминать то, что я старалась все это время забыть. Я пыталась тебя раздавить, но обстоятельства, а потом и что-то во мне не позволили Ли сделать, как всегда, как надо. Я поверила тебе, и ты стал нужен мне. И вот чем ты платишь взамен.
Лита устало поникла в седле.
– Вот только одного я не могу понять, куда мы сейчас едем? Если в лагерь, то я не представляю, что спасет тебя от наказания Шор Кана или моей мести? Меня только веревки сейчас сдерживают. Если ты думаешь, что я смогу где-то далеко отсюда стать твоей женой, то ты заблуждаешься, я тебя ненавижу и перережу тебе глотку при первой же возможности.
Чеар ответил:
– Я хочу вернуться в Пещерный гарлион. Мне нет места в той Гралии, в которой я вырос и повзрослел. Мне небезразлично начинание Кана, и ты мне по-прежнему нужна.
Лита пренебрежительно фыркнула.
– А что тут смешного? Я же все делаю не для себя, а для тебя, для того, чтобы все было правильно, так, как и должно быть.
Лита внимательно посмотрела на Чеара и сказала:
– Вот гляжу я на тебя и думаю, то ли ты безумен, то ли помешан, то ли одержим? Но в любом случае лишь смерть успокоит тебя и прекратит твое бессмысленное существование.
Чеара задели слова Литы.
– Лита, я говорю, а ты не слышишь меня. Это ты одержима, помешана или все вместе. Это тебе надо остановиться. Бесконечная месть – не выход. Она лишь разрушает все вокруг. Ты, хотела, чтобы я был рядом с тобой и просто наблюдал, как ты себя разрушаешь? Нет, милая, ошибаешься! Я сделаю все, чтобы ты стала прежней. У меня ничего не осталось в жизни, кроме тебя, и твои правильные идеи и слова заслуживают уважения и поддержки, а бессмысленная кровь, которую ты проливаешь, достойна только позора и презрения. Я остановлю тебя во что бы то ни стало!
Чеар замолчал, да и Лита не желала больше говорить. Они встали каждый на свою позицию, крепко уперевшись ногами в землю. Теперь их могло рассудить только время.
Вскоре Чеар решил остановиться. Он снял Литу с лошади и, развязав ей руки, предложил немного вяленого мяса, воды и хлебных сухарей, что нашлись в походной сумке на боку лошади. «Странно, – подумал Чеар, –когда лучник успел пополнить свои запасы, ведь вчера утром их у него вроде не было?»
Лита не стала противиться, пытаться напасть на него. Она потерла затекшие руки и приняла еду. Девушка действительно проголодалась, поэтому они быстро уничтожили паек.
– Может, развяжешь ноги? – спросила она, когда пришло время вновь выдвигаться.
Чеар подумывал связать ее обратно, поэтому просьба Литы застала его врасплох.
Видя его замешательство, она сказала:
– Я обещаю, что не сбегу и не попытаюсь убить тебя. Пусть тебя судит Кан. Раз ты так веришь, пусть нас рассудит судьба.
Чеар хотел бы ей поверить, но не мог. Однако, пренебрегая осторожностью, он встал перед ней на колени и перерезал веревки. К счастью, Лита сдержала слово.
Теперь они могли перейти на галоп, перемежая его рысью. Их скорость значительно возросла. Лита скакала на лошади впереди. Так было правильнее, она лучше знала путь и быстрее могла привести их домой.
Было тепло, хотя небо над степью затянули сероватые облака. Стрижи летали низко над землей, суетливо отлавливая мошкару, торопясь поесть перед грядущим дождем, который не заставил себя долго ждать.
Ближе к закату дождь прекратился и над кромкой горизонта появился красный лик светила. Близилась ночь. Чеар и Лита, обогнув очередной перелесок, выехали на широкое поле, где паслось стадо краденых кнезов. Животные разошлись по полю, заняв все обозримое пространство. Их густые холки качались на ветру и создавали подобие ряби на воде. Могучие ноги животных оставляли на земле глубокие вмятины. Их рты постоянно жевали.
Они пересекли поле и оказались возле леса. Он показался Чеару знакомым. «Наверное, это лес, окружающий Пещерный гарлион, а значит, скоро начнется». В глубине души он понимал, что ничего хорошего впереди его не ждет, но продолжал двигаться за Литой. Ченезар опустился за горизонт, и вновь заморосил дождь, когда зеленая стена расступилась и они выехали к пологому спуску, ведущему в гарлион. Лита остановила свою лошадь и повернулась к нему. Она пристально посмотрела ему в глаза.
– Чеар, уходи, пока не поздно. Я же не стану тебя жалеть. Там, в гарлионе, у меня не будет выбора. Я не потеряю лица. Ты понимаешь меня?
Чеар улыбнулся в ответ.
– Сейчас ты меня жалеешь? Вроде ты хотела недавно меня убить и тебя сдерживали только веревки?
– Что было, то прошло. Я думала о твоих словах весь путь. У тебя были свои причины, но раз ты принял решение, то иди своей дорогой, а я пойду своей. Я одна вернусь и скажу о неудаче. Скажу, что тебя убили. А если мы вновь встретимся после победы Шор Кана, может быть, все сложится иначе. Всякое случается.
Она с надеждой смотрела на него, пытаясь отыскать в его глазах понимание. Чеар же ничего не стал говорить. Теперь он больше, чем когда-либо, был уверен в своем решении. Ударив коня, он поскакал вниз к темной ленте ручья, служившего границей между мирами.
Путь по извилистым улицам не занял много времени. Уже скоро показался халруим. Лита всю дорогу ехала с каменным лицом. Оказавшись тут, она лишь холодно спросила:
– Что дальше?
Чеар уже решил, как следует поступить.
– Зайдешь внутрь и поговоришь с Шор Каном. Я же останусь снаружи.
Они, двигаясь бок о бок, пересекли площадь. У входа в халруим девушка спешилась, отдав поводья Чеару, и с какой-то обреченностью посмотрела ему в глаза, будто ища в них ответа, затем повернулась к нему спиной и, поприветствовав стоящих у входа стражей, зашла в халруим.
Чеар ждал долго. В какой-то момент накопившаяся усталость навалилась на него и он чуть было не уснул, но сейчас спать было нельзя. Все мысли были уже передуманы, все слова сказаны, теперь важно было добиться своего.
В конце концов двери халруима распахнулись вновь и на его пороге появился хмурый Кан. Он смерил Чеара оценивающим взглядом и спросил:
– Тебе есть, что сказать?
– Скажу на суде, – с хрипотой в голосе ответил Чеар.
Кан вздохнул и отдал приказ стражам:
– Взять его и посадить в яму.
Потом Кан ехидно ухмыльнулся и добавил, обращаясь уже к Чеару:
– Хочешь суда? Будет тебе суд. Только придется немного подождать, мы выходим на столицу. Нас ждет бой.
Глаза Кана недобро сверкнули, что не предвещало ничего хорошего.