Из нового романа "Деликатная работа"
Часть II. Глава 6.
«Черный пес»- вечерний город,напомнили слова известного барда, лежал свернувшись калачиком, у его ног. Кай нащупал заржавевшую задвижку и с трудом открыл слуховое окно. Свежий весенний ветер с Невы, проносившийся над крышами города, ударил в лицо. Ляпота! Приятно работать в такую погоду, стукнула в голову дурацкая мысль. Словно он не киллер, а дежурный по апрелю:
- Мама, мама, я дежурный, дежурный по апрелю, - ненавязчиво преследовала Кая какая-то несерьезность душевного настроения. Ну, хватит, пора работать. Кай махнул головой, напрочь подавив в себе глупую лирику. Он сосредоточенно осмотрел панораму предстоящего события. Большая Конюшенная и подъезд дома были как на ладони. Вечерние сумерки не позволили детально рассмотреть лица прохожих, но он не сомневался, что не ошибется, особенно днем, когда нужно будет работать.
Кай вытащил принесенную с собой в спортивной сумке, телескопическое спиннинговое удилище в полтора метра, развернул и выставил в окно. Потом стал примеряться, как по удобней устроиться, не хватало высоты для колена. В стороне нашел сломанный ящик, пристроив к окну, опустился на одно колено, приложив удилище, как винтовку к плечу. Прицелился. Потом плавно, славно внизу удилища был спусковой крючок, сжал указательный палец. Вот и все. Кай поднялся, отряхнул грязь с колена, быстро собрал удилище, кинул его в сумку. Взглянул на часы 19.45, закинув сумку за плечо быстро зашагал в дальний конец чердака, нагибаясь, чтобы не удариться головой о балки. Пахло плесенью, и ссохшимся голубиным пометом. В конце чердака он подошел к тяжелой, оббитой изнутри ржавым железом двери и тихо открыл.
Кай прислушался. Кроме кошачьих завываний и шума Невского на крыше соседнего дома ничего не было слышно. Он тихо прикрыл за собой дверь, бережно закрыв ее на висячий замок, и ключ сделанный заранее со слепка убрал в карман куртки.
Дверь чердака выходила прямо на небольшую площадку. Видимо когда-то совсем давно она была нужна для выгрузки сюда корзин с мокрым бельем. Потом рядом был построен еще один огромный шести этажный дом и площадка оказалось чуть ниже крыши соседнего дома и упиралась прямо в глухую стенку, чудом сохранились остатки лестницы. По оборванным ступенькам этой лестнице с трудом, но можно было подняться на крышу соседнего дома. Кай подпрыгнул, захватив нижнюю перекладину, ловко подтянувшись в несколько секунд был уже на лестнице. Перемахнув металлический барьер, ограждающий кровлю от края пропасти, Кай быстро метнулся через трубы каминов и печек, и очутился на противоположной стороне. У другого конца дома была приделана довольно прочная противопожарная лестница, сваренная из старых трамвайных рельсов, с перекладинами из крупных металлических прутьев. Лестница вела в типичный питерский двор колодец. Спустившись на землю Кай насвистывая, как ни в чем не бывало, вышел из тени и легкой походкой зашагал в сторону Невского. Поток нарядной толпы, свет ярких светильников и рекламы Невского, подхватил его и вот уже кажется, что никто и никогда не сможет его отличить от десятков тысяч, праздно шатающихся по главной магистрали города, золотой молодежи города и его гостей. Кого здесь только не встретишь и курносую кореянку с толстыми ляжками, обтянутые черной паутиной капрона, на таких высоченных с толстыми подметками, напоминающими гири, привязанными к ногам, в обнимку с верзилой негром с темно фиолетовым лицом, на котором глаза и нос почти не различить из-за такого же цвета. Тут и надменные путаны с ножками соломинками, обутыми в миниатюрные, лакированные туфельки, а вверху едва прикрывая упитанные зады кожаные курточки из красной кожи ,с узкими плечами, голой грудью и огромной копной волос. Или же вот проходит совсем рядом парочка. Ей лет шестнадцать, а ему лет за сорок. Она вся в черном, креповом черном костюме, эффектно подчеркивающий контраст между тонкой талией и тугими бедрами. Он в светлом костюме от Модильяни, в черной рубашке, на распахнутой груди, невообразимой толщины золотая цепочка с огромным золотым крестом. Но чаще попадают стайки друзей-приятелей или приятельниц, которых трудно отличить друг от друга из-за одинаковых джинсов, курток и кепок бейсболок, надвинутых на самые глаза. Они постоянно о чем-то смеются, без конца жуют жвачку и надувают белые пузыри, которые тут же лопаются.
-Ты вчера Шуру по телеку видела? Вот, козел, совсем збрендил, такую туфту погнал, что я описалась. Ни х…, он просто мудак. Да ну, а мой вчера с лохами из их бывшего курса у нас на хате столкнулись. Ну, как водится, по стопарю, а там «Моден Токин» врубили на кассетнике, что тут было, не представляешь. – Ну, хватит, давай в подъезде тормознем, по косячку протянем, отольем…
Нет, нет, конечно же, были люди вполне приличные, и даже степенные. Но это чаще приезжие, которых захватывала волна Невского, прокатывала их по своим широким тротуарам и, высосав из них все, и выплескивала к Московскому вокзалу, на поезда и электрички, которые едва успевали отвозить их по домам.
Кай не заметно для себя быстро прошел до Садовой, сел на сорок пятый трамвай, который тренькая повез его к себе домой,съёмную квартиру.
Кай вышел, пересек трамвайные пути и прямиком через площадь направился к стоящим, как гигантские утюги, домам на Крюковском, пока не нырнув в длинный и темный туннель подъезда одного из них. Он как призрак появился в совсем узкой шахте малюсенького дворика, тускло освещенной одинокой лампочкой. Посреди дворика умудрилось вырасти огромное дерево, которое занимало почти все пространство. Видимо его посадили первые жители этих гигантских каменных монстров, желая хоть как-то, быть ближе к природе, без надежды, что оно вырастет. Но, как бывает в жизни, вопреки всему оно не только выросло в огромное и красивое дерево, но и уцелело во всех перепитиях, которые переживал этот дворик вместе с городом- сперва Петербургом, потом Петроградом, Ленинградом и теперь вот снова Петербургом. Дерево состарилось, как и эти дома вокруг, но только оно единственное живое существо хранило память о тех жестоких бунтах, стачках, революциях, гражданской войне, блокаде, неимоверном голоде и холоде, которые пережил этот город и этот дворик. Если оно умрет, то казалось, умрет и память. И оно жило, каждый год радовало жителей своей первой весенней зеленью. Кай знал, где его подъезд, он быстро свернул влево и почти сразу же перед ним возник провал подъезда. Дом подлежал реконструкции, его обитателей расселили в спальные районы Питера. Но и новые русские не дремали, они почти полностью выкупили бывшие коммуналки и теперь с размахом вели капитальный ремонт, а по сути перестраивали дом заново, оставив только стенки снаружи и внутри, перекладывали и перестраивали комнаты, туалеты и ванные, на нескольких уровнях, встраивали камины, сауны, и даже умудрялись сооружать бассейны. Деньги могут все, а тратить на собственные удовольствия не грех, решили они и вовсю старались.
Кай остановился в квартире еще не выкупленной, может хозяева не захотели продавать, то-ли она неудобно была расположена, что не заинтересовала новых русских. Он снял ее за сотню баксов в месяц, оплатив вперед за полгода и чувствовал себя в ней полным хозяином. Днем в доме работали строители: турки и белорусы, молчаливые и ничем не интересующие, современные рабы рыночных отношений, а ночью дом затихал и только редкий свет в окнах говорили, что жизнь в этом доме теплится. Квартира Кая представляла собой узкую, с высокими сводами пещеруЮ с единственным и таким же узким окошком в конце, небольшая кухонка и туалет, начинались сразу же слева от маленькой прихожей были глухими и естественного освещения не имели. Кай подошел к шаткому дивану, и не раздумывая, рухнул всей тяжестью тела, так что старые пружины жалобно пискнули.
Не включая света, Кай долго лежал с открытыми глазами и картинки из его жизни стали высвечиваться, как цветные слайды. Вот он совсем маленький, босоногий, бежит по узкой деревенской тропинке, мокрой от летнего дождя и катит перед собой, на железном крюке колесо. Его белокурая голова вровень с высокой травой, вымахавшей вдоль тропинки. Остро пахнет свежей зеленью и он бежит к своей маме. Мама каждое лето приезжает с ним в деревеньку Большаково, что стоит рядом с узловой станцией, в которой когда-то давно, в войну, была эвакуирована из блокадного Ленинграда она и ее мать, бабушка Анна Владимировна. Мама очень полюбила эти места и каждый год привозила своего сына сюда отдохнуть и набраться сил на свежем деревенском воздухе и парном молоке. Мама врач и всегда, когда приезжала, помогала местной больничке, вела прием, давала советы соседкам. Вот таким бегущим к маме, теплым летним днем, после дождичка, когда на небе вновь сияет солнце и слышно, как растет трава, он увидел сейчас себя.
Вот и мама, молодая, красивая, в белом халатике, надетого на тонкое платьице из крепдешина, с темно-каштановым буйством волос на голове и улыбкой, с сияющими лучистыми глазами, она встала перед ним, как живая.
У Кая закапали слезы. Он их не вытирал, и тут же сквозь мутный взор перед ним медленно стала прокручиваться вся его недолгая жизнь.
Отца он молодым не помнил. Отец был военным и большую часть жизни провел в командировка,умер рано.. Зато очень хорошо помнил свою бабушку Аню – Анну Владимировну Малинеску, урожденную княжной Курашиной. Кай усмехнулся. Надо же, я выходит потомственный князь. И снова перед его взором вставала бабушка Анна. Но не той сгорбленной, седоволосой старушкой, какую он помнил в последние годы ее жизни, а юной, тоненькой девушкой в длинном платье, перехваченном в поясе серебряным шнуром с зонтиком в руках на фотографии из их семейного альбома.
Ей тогда было ровно шестнадцать, когда она институтка Смольного, дочь известного рода Курашиных, решила уйти на фронт сестрой милосердия. Шел 14-й год-первый год Первой мировой. Молодежь толпами рвалась на фронт. Представители самых известных династий России считали своим долгом пойти в действующую армию. Выполнила патриотический долг и юная Анна Владимировна, и несмотря на просьбу отца и самой Александры Федоровны, супруги Николая II, фрейлиной, у которой она числилась. Анна ушла на фронт и всю войну провела в армии генерала Брусилова.
Всякое бывало с армией на фронте: победы, крупные поражения, а значит тысячи раненных и убитых, кровь, слезы адский труд и терпение русского солдата, навсегда остались в ее сердце. Тут на фронте она наконец смогла понять русскую душу и русский характер. Это то, когда генерал, командующий армии, видя, что атака захлебнулась, берет винтовку из рук погибшего солдата,и встав во весь рост с криком: Братцы, за Россию матушку. Ура!!!бросается в атаку. И в тот же миг, серая, как размазанная глина по траншеям и окопам солдатская масса преображается. И уже чудо-богатыри вырастают со всех сторон в полный рост. Эти люди, кажется не бегут, а гигантскими шагами летят на неприятеля. Ура!, Ура!, Ураааа!!! - слышится со всех сторон, поглощая звуки боя и команды начальников. Русская штыковая атака беспощадная и стремительная брала самые недоступные крепости и города. Ее рассказы об удивительных русских солдатах маленький Кай запомнил навсегда. Там же на фронте при боевых действиях она познакомилась со своим будущим мужем. Им стал раненный офицер русской армии, молдаванин по происхождению из обедневшего, но знаменитого рода Господарей Молдавских- Роман Малинеску. Высокий, чернобровый, но всегда грустный, раненный в грудь, он молчаливо терпел самые болезненные перевязки. Они полюбили друг друга. Роман принял решение мобилизоваться из армии по ранению. Судьба бабушки была решена. Они вместе выехали в Петербург. В революционной смуте молодого офицера расстреляли. Бабушка пережила блокаду, но ее дочь успели эвакуировать из города вместе с однолетней дочерью. Мы еще вернемся к прошлой жизни Кая, а сейчас продолжим повествование о его пребывание в криминальной столице страны.