На конкурс "Серебряные струны 2020", посвящённый памяти В. С. Высоцкого
Творчество В. С. Высоцкого как выражение народности
Эссе
Жизнь всё расставит по местам...
Вернутся те, кого не ждали...
Вернётся всё, что мы отдали...
И что когда-то дали нам... В. С. Высоцкий
Эти пророческие мысли Владимира Семёновича в полной мере сбылись через много лет после его внезапного ухода от нас, на пике всенародного признания и любви к его личности, к его песенно-поэтическому творчеству. Он продолжает жить вместе с нами со своими звучащими песнями и стихами в его исполнении или друзей-современников, поклонников-бардов, простого народа, населяющих Россию, ближнего и дальнего Зарубежья. Он продолжает жить в настоящем времени, как будь-то никогда и никуда от нас не уходил.
Впервые я услышал его песни в 1967 году, в городе Свердловске, на «птичьем рынке», где продавалось всё, в том числе и грамзаписи Высоцкого, выполненные на проявленных и отработанных ренгеновских плёнках. Уже тогда ажиотаж и поклонение автору захватили молодёжь всех возрастов. Правдивость смысла прочитанного в стихах, авторская игра на гитаре в сочетании с импульсивностью пения хрипловатого голоса покоряли нас, любителей нового веяния на эстраде. Исполнители популярных песен в то время Владимир Макаров, Вадим Мулерман, Эмиль Горовец отходили на второй план. Наступало время и эра Высоцкого. Тематика его стихов охватывала все сферы жизни нашего развитого социализма. Подтекст его критики власть имущих вождей воспринималась простым народом с пониманием и одобрением. Ясность изложения затронутых проблем жизни насущной вызывала улыбку на наших устах, возникало чувство солидарности с полюбившимся поэтом.
Одно из первых стихотворений Высоцкий написал в пятнадцатилетнем возрасте. 5 марта 1953 года умер Иосиф Сталин. Ученик восьмого класса Володя вместе с товарищем — тёзкой Акимовым побывали в Колонном зале, где происходило прощание с вождём. А уже 8 марта Высоцкий написал стихотворение «Опоясана трауром лент…» («Моя клятва»), посвящённое этому событию (В. В. Бакин, стр. 18; Владимир Высоцкий без мифов и легенд. М.: Эксмо, 2010).
Юношеская компания, в которой Володя проводил время, была далека от советской идеологии. Его товарищей — Владимира Акимова, Игоря Кохановского, Якова Безродного, Михаила Горховера, Владимира Малюкина, Аркадия Свидерского, Леонида Эгинбурга — интересовала не политика, а художественный мир книг. Их идеалами были герои Вальтера Скотта, Майна Рида. Чуть позже, в десятом классе, друзья организовали общество «БРИГ» («Братья русские и Горховер»), которое существовало и некоторое время после окончания школы (А. Бражников, 2011, с. 167).
У общества имелся свой устав, проводились собрания. Друзья часто пробирались бесплатно на концерты в Летний театр Сада «Эрмитаж», слушали Утёсова, Шульженко, Эдди Рознера, Смирнова-Сокольского, Гаркави, польский «Голубой джаз».
Одноклассник Высоцкого, Игорь Кохановский, в своих воспоминаниях рассказывал, что в десятом классе учительница русской словесности сумела увлечь их литературой. В читальном зале библиотеки имени В. И. Ленина они изучали произведения Велимира Хлебникова, Игоря Северянина, Николая Гумилёва, их интересовало также творчество Саши Чёрного, Исаака Бабеля, Анны Ахматовой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака. Друзья проявляли внимание к необычным образам, метафорам, аллегориям; знакомство с этим творческим пластом подталкивало их к первым попыткам самостоятельных сочинений. Поначалу это были эпиграммы друг на друга и на дворовых и школьных знакомых; известны стихотворения Высоцкого 1954—1955 годов: «Обо всём / в частности о цифрах», «В Большом Каретном дом здоровый». В день окончания школы друзья написали шуточную поэму - отчёт о школьной жизни, содержавшую двадцать подражаемых строф из романа Пушкина «Евгений Онегин», девять из которых были сочинены Высоцким. (И. Кохановский, 2017, с. 18-20).
Поэзия Высоцкого, созданная на протяжении всего периода его творчества, перекликается с классическими произведениями русской литературы: в ней обнаруживается влияние Александра Пушкина, Фёдора Достоевского, Владимира Маяковского, Михаила Зощенко; в то же время она близка традициям авторской песни. Создаётся новый жанр народного песенно-поэтического творчества (А. В. Кулагин, с. 49-50. Беседы о Высоцком. Изд. 2-е, Издательские решения, 2016).
Ещё при жизни Высоцкого, в 1968 году, театровед Наталья Крымова заметила на страницах журнала «Советская эстрада и цирк», что песни молодого автора представляют собой «своеобразные маленькие драмы», а в целом его творчество сродни «уличному театру».
Сам Высоцкий, отвечая на вопрос о том, кем он себя считает — актёром, поэтом или композитором, пояснял, что пытается создать некий синтез из разных «жанров и элементов»: «Может быть, это какой-то новый вид искусства»,- любил подчёркивать поэт.
С конца 1990-х годов в кругу исследователей песенной поэзии Высоцкого обсуждается необходимость воспринимать его произведения как единое художественное целое, рассматривая при анализе не только текст и музыку, но и ритм, темп, интонации во время исполнения его произведений.
Песенно-поэтическое творчество Владимира Высоцкого исследователи рассматривают как единое художественное целое, в котором органично сосуществуют текст, музыка и исполнительская манера. С середины 1960-х годов тематика его произведений начала расширяться, количество песенных героев и образов — увеличиваться; благодаря новым маскам и сюжетам стала создаваться новая, по-советски узнаваемая «энциклопедия русской жизни» (А. Кулагин, 2013, с. 56-58, 214).
Изначальную известность Высоцкий получил как автор лагерных и дворовых песен. Интерес Владимира Семёновича к этой тематике исследователи связывают с несколькими обстоятельствами. Во-первых, детские и юношеские годы будущего поэта пришлись на послевоенное время. Как вспоминал его школьный товарищ Михаил Горховер, «в Москве тогда было огромное количество шпаны и блатных компаний было тоже много».
Во-вторых, внимание к уголовным, уличным песням проявляли люди из близкого окружения Высоцкого — речь идёт не только о компании Левона Кочаряна на Большом Каретном, но и о преподавателе Школы-студии МХАТ Андрее Синявском, который считался знатоком этого жанра. Бывая на квартире у Синявского и его жены — литератора Марии Розановой, студент Высоцкий принимал участие в организуемых там домашних «концертах блатной песни», которые поэт позднее периодически исполнял по просьбе близких друзей.
В октябре 1964 года Высоцкий записал на магнитофон все песни, которые успел сочинить к тому времени; в его «собрании сочинений» оказалось сорок восемь наименований.
Эти произведения были написаны языком улицы, который отличался от разговорного языка разрешённой литературы: в них присутствовали слова и выражения «распивать на троих», «расколоть», «дерябнуть», «протащить» и тому подобные. Как правило, в этих песнях имелся насыщенный событийный ряд, сюжет отличался динамичностью, а персонажи имели индивидуальные черты. Уже в раннем творчестве Высоцкого появились ролевые герои, и это стало поводом для возникновения слухов, касающихся личности автора: люди, не знакомые с его биографией, полагали, что уголовные песни сочинены человеком, который много лет провёл в лагерях (А. Крылов, том 1, 1993, с. 597-612).
Сам Владимир Семёнович впоследствии объяснял, что его поэтическая манера во многом связана с профессией: «Просто некоторые привыкли отождествлять актёра на сцене или на экране с тем, кого он изображает. Кое-что на своей шкуре я всё-таки испытал и знаю, о чём пишу, но в основном, конечно, в моих песнях процентов на 80-90 домысла и авторской фантазии».
Ранние песни Высоцкого иногда воспринимались аудиторией как фольклорные произведения. Так, Иосиф Бродский рассказывал, что песню «Я был душой дурного общества» он впервые услышал от Анны Ахматовой, которая считала её образцом народного творчества.
В песне прослеживается изменение отношения персонажа к понятию «дурное общество»:
вначале так обозначается уголовная среда, сформировавшая героя; в финале «дурными» оказываются строгие представители Фемиды: «С тех пор заглохло моё творчество, / Я стал скучающий субъект, — / Зачем мне быть душою общества, / Когда души в нём вовсе нет!».
В другой песне, «У меня было сорок фамилий», присутствуют строчки «Не поставят мне памятник в сквере, / Где-нибудь у Петровских Ворот», которые были опровергнуты жизнью: в 1995 году у Петровских Ворот появился памятник Высоцкому, эскиз скульптора Геннадия Распопова ( П. Фокин, том 2, 2012, с. 49).
Далеко не все песни, написанные Высоцким в первой половине 1960-х годов, входили в его «блатной цикл». Ещё в 1962 году появилось произведение, в котором наметилось движение от уголовной тематики к сказочной, — это песня «Лежит камень во степи», посвящённая Артуру Макарову (В. Новиков, 2013, с. 61. В. Высоцкий / 7-е изд., доп. М.: Молодая гвардия, Жизнь замечательных людей).
Таким же «промежуточным» вариантом стала и песня «Так оно и есть…», герой которой, вернувшись с зоны, попал в сюрреалистический мир — в некий «пыльный расплывчатый город без людей».
Кроме того, тематический ряд оказался значительно расширенным за счёт военных песен. К 1964 году поэт уже написал «Песню о госпитале», «Про Серёжку Фомина», «Братские могилы», «Штрафные батальоны» и другие.
Последние произведения «блатного цикла» датируются 1965 годом, когда были сочинены «Мне ребята сказали про такую наколку», «В тюрьме Таганской нас стало мало…», «Катерина, Катя, Катерина!». Сами песни уголовной и лагерной тематики сохранились в репертуаре Высоцкого, однако новые произведения для «блатного цикла» больше не создавались — по словам Владимира Новикова, связанная с ними «литературная, поэтическая задача была решена полностью».
Новый этап в песенно-поэтическом творчестве Высоцкого обозначился в 1964 году, когда он стал актёром Театра на Таганке.
Со второй половины 1960-х годов песенный театр Владимира Семёновича стал стремительно пополняться новыми поэтическими ролями. Благодаря многообразию масок и сюжетов, созданных Высоцким в этот период, начала формироваться новая, по-советски узнаваемая «энциклопедия русской жизни». Движение к новым темам не было внезапным, многие актуальные сюжеты и персонажи «вырастали» из ранних песен поэта. Так, военные произведения «переходного» 1964 года (такие, как «Штрафные батальоны» и «Все ушли на фронт») оказались своеобразными преемниками уголовных песен Высоцкого. То же самое касается и написанной в 1968 году «Баньки по белому», в которой уже знакомые лагерные мотивы поднялись до уровня трагических обобщений.
Образным приёмом, который применялся в поэтическом мире Высоцкого, был гротеск, идущий от традиций Николая Гоголя и Михаила Салтыкова-Щедрина.
Примером песни с использованием гротескной образности является «Бал-маскарад» («Сегодня в нашей комплексной бригаде…») — в ней показано, как смещается реальность в сознании героя, получившего на заводском праздничном мероприятии маску алкоголика. Восприятие мира у персонажа меняется, в его сознании возникают фантастические картины, которые соотносятся с видениями гоголевского Городничего в минуту потрясения: «Ничего не вижу! Какие-то свиные рыла вместо лиц!». В произведении упоминается третья жена поэта («Я снова очутился в зоосаде: / Глядь — две жены, — ну две Марины Влади!»), однако написано оно было до знакомства с французской актрисой — в 1964 году.
В число произведений, написанных Высоцким в период с 1964 по 1970 год, входили: «Мой друг уедет в Магадан» (посвящение Игорю Кохановскому), «В холода, в холода…», «Сыт я по горло, до подбородка…», «Про чёрта» («У меня запой от одиночества…»), «Песня о сентиментальном боксёре», «Про дикого вепря», «Скалолазка», «Она была в Париже», «Лукоморья больше нет», «Солдаты группы «Центр»», «Ноль семь», «Песенка о переселении душ», «Я не люблю» («Я не люблю фатального исхода…»), «Песенка о слухах», «Он не вернулся из боя», «Я несла свою Беду», «Сыновья уходят в бой» и другие.
Одним из главных событий в творческой биографии Высоцкого стала работа над ролью Гамлета в Театре на Таганке. Гамлетовская тема оказала влияние не только на Высоцкого-актёра, но и на Высоцкого-поэта.
В 1972 году, через год после премьеры спектакля, Высоцкий написал стихотворение «Мой Гамлет», рассказывающее одновременно и об авторе, и о его сценическом герое.
( Е. Абелюк, 2007, с. 87. Абелюк Е., Леенсон Е. Таганка: личное дело одного театра / при участии Юрия Любимова. — М.: Новое литературное обозрение).
Лирический сюжет произведения, по мнению высоцковеда Анатолия Кулагина, делится
на три условные части. Вначале читатель знакомится с не знающим сомнений «принцем крови», утверждающим: «Я знал: всё будет так, как я хочу». Затем начинается время переосмысления прежних ценностей и поисков ответа на знаменитый гамлетовский вопрос: «Я бился над словами „быть, не быть“». Ближе к финалу обозначается стремление найти выход из тупика, причём в отдельных строчках («Но в их глазах — за трон я глотку рвал / И убивал соперников по трону») выявляется родство лирического героя и персонажей ранних («блатных») песен Высоцкого. Концовка стихотворения показывает, что мир устроен слишком сложно для поэта, бьющегося над вечными загадками бытия: «А мы всё ставим каверзный ответ / И не находим нужного вопроса».
Гамлетовские интонации обнаруживаются и в других произведениях Высоцкого, написанных в этот период. К примеру, герой «Песни конченого человека» («Истома ящерицей ползает в костях…») произносит монолог о смысле (или бессмысленности) жизни. Смятение персонажа, находящегося в состоянии «душевного провала», навеяно, вероятно, «аурой» роли принца датского: «Ни философский камень больше не ищу, / Ни корень жизни, — ведь уже нашли женьшень. / Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу / И не надеюсь поразить мишень». В поисках ответа на гамлетовский вопрос пребывает и герой песни «Мои похороны», рассказывающий о своём страшном сне: «На мои похороны / Съехались вампиры». Для того, чтобы избавиться от нашествия нечистой силы, заполонившей дом, персонаж должен сделать над собой усилие и проснуться. Однако выясняется, что переход из сна в явь не решает всех проблем: «…Что сказать, чего боюсь / (А сновиденья — тянутся)? / Да того, что я проснусь — / А они останутся!..». (А. Кулагин, 2013, с. 124—126. Поэзия Высоцкого: Творческая эволюция. — Изд. 3-е, Воронеж: Эхо).
Несмотря на то, что в начале 1970-х годов исповедальные интонации в песнях и стихах Высоцкого постепенно нарастали, в его творчестве сохранялась и развивалась ролевая лирика, творческое освоение которой началось ещё в 1960-х. Примерами произведений, где автор «перевоплощался» даже в неодушевлённые предметы, являются «Баллада о брошенном корабле» («Капитана в тот день называли на ты…») и «Песня микрофона». В первом случае повествование ведётся от лица корабля, оставленного командой; во втором героем-рассказчиком становится оглохший «от ударов ладоней» микрофон, который по
роду деятельности «усиливал, усиливал, усиливал» (А. Кулагин, 2013, с. 131)
Кроме того, Высоцкий продолжал разрабатывать военную тему — в этот период он написал такие песни, как «Чёрные бушлаты», «Мы вращаем Землю», «Тот, который не стрелял». В них рассказ о войне шёл уже через призму «гамлетовского опыта автора».
В ту пору Высоцкий стал отчётливо проявлять интерес к теме неизбежного ухода человека из жизни. Исследователи связывают это опять-таки с гамлетовской атмосферой, которой была заполнена жизнь поэта. Так, в песне «О фатальных датах и цифрах» автор провёл «поэтические подсчёты», показав некий символический смысл, роковую предопределённость, обусловившую раннюю смерть Лермонтова и Есенина. «Роковой рубеж», связанный с мистической цифрой 37, не преодолели Пушкин, Маяковский, Байрон и Рембо. Своеобразной вариацией на гамлетовскую тему стала также песня «Прерванный полёт», написанная для художественного фильма «Бегство мистера Мак-Кинли», но не вошедшая в картину. Герой «пока лишь затеивал спор», «только начал дуэль на ковре», «…знать хотел всё от и до, / Но не добрался он, не до… / Ни до догадки, ни до дна…». Это как бы «анти-Гамлет», Гамлет, остановившийся на не быть. Другой вопрос: «По чьей вине?..» Ответа на него в песне нет. О своей трактовке монолога Гамлета актёр Высоцкий говорил, что ему здесь важен «вовсе не вопрос о том, жить или не жить. А вопрос о том, чтобы не вставало этого вопроса вообще» , - так заметил Анатолий Кулагин в своей книге о поэте.
В последние годы жизни Высоцкий начал соединять в своём песенно-поэтическом творчестве темы, мотивы, сюжеты и образы, которые разрабатывались им все прежние годы. В поздней лирике поэта вновь появился маргинальный герой, присутствовавший в дворовых песенных циклах Владимира Семёновича; теперь этот повзрослевший персонаж стал смотреть на мир сквозь призму гамлетовского опыта. Высоцкий вернулся к тем художественным приёмам, которые использовались им в песнях второй половины 1960-х годов, — речь идёт о гротеске, иносказании, стилизациях. Наконец, в песнях второй половины 1970-х годов сохранилась исповедальная интонация, появившаяся во время работы над образом принца датского. В результате родилась так называемая «поэзия синтеза», вобравшая в себя творческие поиски и наработки трёх предыдущих творческих периодов ( А. Кулагин, 2013, с. 163—164, 215-216).
Во второй половине 1970-х годов Высоцкий настолько часто обращался к воспоминаниям о детстве и отрочестве, что в результате сформировался своеобразный тематический цикл, включающий песню «Из детства» («Ах, чёрная икорочка!»), «В младенчестве нас матери пугали…», «Балладу о детстве». Обращение к этой теме исследователи связывают не столько с авторской ностальгией по прошлому, сколько с попытками поэта понять, как корни и истоки влияют на судьбу человека.
Кроме того, автобиографические мотивы, присутствующие в поздней лирике Высоцкого, соотносятся с судьбой страны. Подобным образом, по замечанию Анатолия Кулагина, Пушкин в стихотворении «Была пора…», написанном незадолго до смерти, вспоминал о лицейских временах: «…Чему, чему свидетели мы были! / Игралища таинственной игры, / Металися смущенные народы; / И высились и падали цари; / И кровь людей то Славы, то Свободы, / То Гордости багрила алтари» (А. Кулагин, 2013, с. 164—165). Одно из последних стихотворений Высоцкого — «И снизу лёд и сверху…», обращённое к Марине Влади, — содержит строки: «Вернусь к тебе, как корабли из песни, / Всё помня, даже старые стихи». Упоминание про «старые стихи», вероятно, следует воспринимать буквально: во второй половине 1970-х годов поэт периодически возвращался к прежним сюжетам, но воспроизводил их уже с поправкой на новые жизненные впечатления. Так, история героя песни «Он не вернулся из боя», написанной в 1969 году, получила развитие в «Песне о погибшем лётчике» (1975), посвящённой лётчику Николаю Скоморохову и его погибшему товарищу. Если в первом из упомянутых произведений рассказчик потерял фронтового друга «вчера», то во втором боль от утраты тянется с военных лет до бесконечности: «Не слыхать его пульса / С сорок третьей весны, — / Ну а я окунулся / В довоенные сны» (А. Кулагин, 2013, с. 190—192).
В поэзии Высоцкого исследователи обнаруживают целую «россыпь перекличек с классикой», реминисценции, явные и скрытые отсылки к хрестоматийным произведениям. Список его поэтических собеседников открывался Пушкиным, заочные диалоги с которым Владимир Семёнович вёл с юношеских лет. Сначала это «общение» было эпизодическим и сводилось к сочинению шуточных стихотворных тостов, в которых обыгрывались хрестоматийные строки: «Когда б я здесь и пил и ел, / То б мог сказать без промедленья: / Я получил то, что хотел, — / Я помню чудное мгновенье». Со второй половины 1960-х годов пушкинские мотивы стали появляться в творчестве Высоцкого чаще. К примеру, в его «Песню о вещем Олеге» (1967) перешли из пушкинской баллады слегка видоизменённое название, сюжет, персонажи, стихотворный размер. Но классическую историю про князя Олега, кудесника и коня Высоцкий изложил разговорным языком XX века, смешав его с «высоким стилем» прежних столетий. Этот пародийный приём использовался Высоцким и в других песнях.
Пародийным произведением является анти-сказка Высоцкого «Лукоморья больше нет», созданная по мотивам Пролога к пушкинской поэме «Руслан и Людмила». Анти-сказкой назвал свою песню сам Высоцкий на одном из концертов 1967 года. Исследователи предполагают, что приставка «анти-» соотносится с названием спектакля Театра на Таганке «Антимиры». Сама же традиция создания антимиров идёт от скоморохов, умевших пародировать реальность и менять местами норму и анти-норму. Точно так же выворачивается наизнанку мир в Лукоморье Высоцкого. Если в тексте-источнике образ мира создан с помощью слов «прекрасные витязи», «невиданные звери», «морской дядька», то в песне Владимира Семёновича возникает другой фон: «гробы», «тюрьма», «паралич», «бред», «хрыч». Происходит своеобразная подмена романтических символов и персонажей: у Пушкина действовал кудесник Черномор, тогда как у Высоцкого на его место пришёл «лукоморский первый вор». Литературовед Владимир Новиков включил «Лукоморье» в условно-тематическое направление творчества Высоцкого «Pro et contra» («За и против»), в котором каждое событие жизни рассматривается поэтом с разных ракурсов: «Пушкинское идеально-сказочное Лукоморье парадоксально оборачивается советским тотальным бардаком» (Евтюгина А. А. Идиостиль Высоцкого: исследования и материалы. Вып. III. Т. 2. М.: Гос. культурный центрмузей. В. С. Высоцкого, 1999. с. 147—155).
По мере того как менялось творческое мировосприятие Высоцкого, менялся и тон его диалога с Пушкиным. Пушкин оказался спутником едва ли не всей творческой судьбы Высоцкого… Художник двадцатого века всегда «помнит» о своём великом предшественнике, ощущает его дыхание за спиной. Пушкин помогает ему пройти собственный тернистый путь большого русского поэта (А. Кулагин, 2016, с. 49, 59).
В число писателей, творчество которых было близко Высоцкому, входил Фёдор Достоевский. Этот прозаик занимал особое место не только в литературной, но и в театральной биографии Владимира Семёновича: одной из его первых ролей, сыгранных ещё в Школе-студии МХАТ, был Порфирий Петрович из «Преступления и наказания», а последним сценическим образом оказался герой того же романа Свидригайлов. Высоцкий играл Свидригайлова как человека, у которого «обострённая жажда жизни» соединялась с «трезвым до цинизма пониманием», что его жизненный путь близок к завершению. Именно эти, «свидригайловские», интонации звучат в песне «Кони привередливые»: «Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю, — / Чую с гибельным восторгом:
пропадаю, пропадаю!». Свидригайловская обречённость слышна и в написанном весной 1980 года, во время пребывания во французской клинике Шарантон, стихотворении «Общаюсь с тишиной я…», содержащем строки: «Жизнь — алфавит: я где-то / Уже в „це-че-ше-ще“, — / Уйду я в это лето / В малиновом плаще» (О. Ю. Шилина, 2009, с. 63—64. Творчество Владимира Высоцкого и традиции русской классической литературы. — СПб.: Островитянин, 2009). Это стихотворение оказалось пророческим в последний год жизни Высоцкого: я думаю - он уже тогда готовил себя к добровольному уходу из жизни, как и Пушкин ( Игорь Назаров).
В галерее созданных поэтом типов и характеров есть образы, близкие по уровню рефлексии многим героям русской классической литературы, в том числе Карамазовым. Диапазон внутренних колебаний, которые испытывают персонажи Высоцкого, велик; одна и та же личность порой мечется между полюсами зла и добра, вражды и привязанности, благородными порывами и низменными страстями, и эти противоречия сближают героев Достоевского и Высоцкого. Именно таким предстаёт рассказчик из песни «И вкусы, и запросы мои — странны…», страдающий от раздвоения собственной личности и обещающий прокурору: «Я воссоединю две половины / Моей больной раздвоенной души!» (О. Ю. Шилина, 2009, с. 65—66). Творчество Владимира Высоцкого и традиции русской классической литературы. — СПб.: Островитянин).
В библиотеке Высоцкого имелся четырёхтомник Николая Гумилева (эти и другие книги, не издававшиеся в Советском Союзе, поэт привозил из зарубежных поездок).
Со стихами Гумилёва Высоцкий впервые познакомился ещё в старших классах. В студенческие годы его представление о творчестве расстрелянного поэта было расширено: Андрей Синявский, преподававший в Школе-студии МХАТ курс литературы Серебряного века, давал на лекциях гораздо более разнообразный, чем предписывалось учебными программами, материал о русской поэзии. Позже Людмила Абрамова рассказывала, что когда Владимир Семёнович сочинял произведения, посвящённые капитанам дальнего плавания Анатолию Гарагуле и Олегу Халимонову, он «видел перед собой и тех, гумилёвских». У обоих поэтов — и Высоцкого, и Гумилёва — образ морской стихии окутан романтикой. Так, гумилёвские мотивы присутствуют в песне Владимира Семёновича «Гимн морю и горам», начинающейся строчками: «Заказана погода нам Удачею самой, / Довольно футов нам под киль обещано…» (О. Ю. Шилина, 2009, с. 97-100).
А самым «гумилёвским» произведением Высоцкого филолог Ольга Шилина считает «Пиратскую» — в этой песне собраны типичные черты и образы «поэтики странствий», от парусов и капитанов до ножей и пистолетов: «Был развесёлый розовый восход, / И плыл корабль навстречу передрягам, / И юнга вышел в первый свой поход / Под флибустьерским черепашьим флагом» (О. Ю. Шилина, 2009, с. 110—115).
В. Высоцкий воспринял от классики не только полифоничность тем, мотивов и образов, но и самый принцип отношения к человеку и методы его изображения. Кроме того, он унаследовал, пожалуй, главное, — отношение к Слову. И его творчество, и его облик — поэт с гитарой — это воплощённая метафора поэтов XIX века: «Они писали перьями и ощущали себя певцами. Высоцкий пел под гитару и считал себя профессиональным поэтом» (О. Ю. Шилина, 2009, с. 214).]
В своих выступлениях перед зрителями Высоцкий упоминал, что в молодости начал работать со «стихами, которые надо исполнять под гитару», во многом благодаря Окуджаве. Тем не менее поэтический мир Высоцкого был весьма далёк от песенной камерности Булата Шалвовича. Их прямой «диалог» звучал нечасто. Но одно из своих произведений — «Притчу о Правде и Лжи» — Владимир Семёнович не только посвятил старшему коллеге, но и уточнил, что она создана «в подражание Окуджаве». Само подражание, вероятно, заключалось в том, что образы Правды и Лжи были столь же условны, как и аллегорические персонажи из разных песен Окуджавы — речь идёт о Вере, Надежде и Любви («Три сестры») и госпоже разлуке («Ваше благородие…»). В то же время в «Притче…» Высоцкого есть непосредственная отсылка к стихотворению Окуджавы «Клевета» (1967), содержавшему, в частности, строки: «Пробралась в нашу жизнь клевета, / как кликуша глаза закатила, / и прикрыла морщинку у рта, / и на тонких ногах заходила» (А. Кулагин, 2016, с. 72-74).
Весьма значительное воздействие на формирование поэтического мира Высоцкого оказал Михаил Анчаров. Два автора сблизились в начале 1960-х годов, и анчаровская песня «Цыган-Маша» («Штрафные батальоны за всё платили штраф») стала для Высоцкого откровением — он впервые узнал о штрафных воинских подразделениях. В результате возникла песня «Штрафные батальоны» (А. Кулагин, 2016, с. 29).
Во многом благодаря Анчарову Высоцкий сумел расширить тематику своих произведений, начать движение от «блатного цикла» к «энциклопедии русской жизни». Своеобразная поэтическая перекличка обнаруживается в сочинённой Анчаровым «Балладе о парашютах» (1964) и «Песне о лётчиках» Высоцкого (1968). В первом из упомянутых произведений герой — «грешный» десантник Гошка — попадает после гибели в рай и становится там хранителем мира. Подобная же участь уготована и персонажам Высоцкого: «Хранить — это дело почётное тоже, /Удачу нести на крыле…» (А. Кулагин, 2016, с. 29-30).
С высоты прожитых лет с голосом Владимира Семёновича, как современником - с ним и, вот уже скоро 40 лет без него, можно сказать, что его поэзия, песни, сыгранные им роли в театре и кино, помогают нам жить, мыслить и сопереживать жестокий реализм нашей действительности во всей её «красе». В его творчестве мы находим ответ на любое состояние нашей души, стоит только взять томик его стихов и, вдумчиво, без спешки в суете проживаемого времени почитать, насладиться глубиной мысли поэта, его саркастическим взглядом на проживаемую нами жизнь. А это и есть настоящий талант писателя звать к себе читателя, вновь и вновь мысленно возвращаться к его творчеству, находить спасительную поддержку в возникших сомнениях бытия.
К 60-летию со дня рождения Высоцкого, кинорежиссёр Эльдар Рязанов восстановил весь архивный материал, связанный с жизнью и творчеством поэта, теперь мы имеем полное представление о его реально прожитой жизни. Во всех коллизиях жизненных провалов, поэт сохранял своё лицо высокого предназначения, не опускал рук и силы духа в борьбе за выживание. Этим он явил для нас образец стойкости и видения высокого смысла жизни человека, не смотря ни на какие трагедии подстерегающие его на пути движения вперёд, к окончанию Века!
05.08.19 г. Игорь Назаров / Игорь Сибиряк /.