И жизнь, и слезы, и любовь Киры VII

             
             
                Глава восьмая               
               
                1

Кира вертит в руках конверт, боясь его открыть. Она теряется в тревожных догадках: “Письмо от Кирилла на ее имя с другим обратным адресом полевой почты. Но почему подписано незнакомым неустойчивым  почерком?”
Первая мысль: “Кирилл тяжело ранен на  войне с Японией и находится в военном госпитале… Ему ампутировали правую руку и он написал письмо левой рукой.”
И вдруг - еще более страшная мысль: “Убит! и внутри конверта похоронка”.
Киру берет оторопь, она чувствует как у нее стынет в жилах кровь и холодок пробегает по спине. “Нет! Нет! - Восклицает внутренний ее голос. - “Не верю! Не верю!”  Кира всматривается в конверт...

Неожиданно в голове всплыл эпизод из фронтовой жизни: группа Кирилла не вернулась к предполагаемому командованием сроку из опасного задания в тыл врага. Не снимая руку с телеграфного ключа, Кира уже не одну  смену  тщетно посылает в эфир позывные: “Звезда”! Звезда! Ответьте “Заре”… И, когда Кире показалось , что погас последний проблеск  надежды, прозвучал грудной голос телефонистки Сони: “Хватит, Кира, отбивать свою “морзянку” - вернулся твой Долгалев” Это воспоминание несколько охладило близкое к панике состояние Киры и она решительно вскрыла конверт.

Из него она достала сложенный вдвое листок, внутри которого лежала фотография Кирилла с группой офицеров, снятых в Берлине на фоне Бранденбургских ворот.  Короткое письмо, всего одна страница, написано тем же незнакомым почерком. “Дорогая моя! - С трепетом прочла Кира, - я представляю какое ты испытала волнение, увидев на конверте незнакомый почерк. - Едва сдерживая слезы, Кира перевела дыхание.  “Пришлось писать левой рукой, - продолжила она читать письмо Кирилла. - Обидно - войну прошел без единого, даже легкого ранения, хотя не раз попадал в тяжелейшие передряги. А тут после Победы, в поверженном Берлине, ножевое ранение  кисти правой руки.  Моей разведгруппе было приказано обезвредить группу вооруженных эсэсовцев, засевших в одном из домов,которые отказывались сложить оружие и сдаться в плен. Не волнуйся ранение -  пустяковое и, как говорит Гузеев: “До свадьбы заживет.” Непривычно писать левой рукой и потому так краток. Не могу дождаться того дня, когда смогу обнять вас, тебя моя родная и нашу девочку. Засыпаю и просыпаюсь с мыслями о вас. Нине Сергеевне, маме твоей, с которой я надеюсь, мы в скором времени не только познакомимся, но и подружимся, передай привет.  Ее предложение о твоем поступлении в институт поддерживаю.”

 Кира смахнула слезу и поцеловала письмо. “Живой! Живой!” Она вспомнила свою попутчицу Нину Сергеевну в вагоне поезда “Ленинград -Москва”, покорившую ее своей выдержкой, и ей стало стыдно за проявленную слабость.

С этого дня Кира немного успокоилась, хотя непонятная тревога в груди осталась. Приближалось начало вступительных экзаменов и оставшееся время Кира посвятила подготовке к ним.

Нина Сергеевна взяла на себя все заботы по уходу за Ирочкой. С каждым днем она все больше и больше привязывалась к ней. Кира поражалась - ее мама, которая всегда была более, чем сдержанна в своих материнских чувствах, проявляет к внучке столько теплой заботы и нежности и это больше всего радовало Киру. Сама она была лишена общения с бабушкой,  даже слова “баба” в младенчестве не знала как произносится. А Ирочка это слово произнесла раньше слова “мама”. Затем она легко, глядя на куклу, выговорила “ляля”. А вот произнести слова “папа”, сколько ее не просили Кира и Нина Сергеевна, она, озираясь по сторонам, так и не произнесла. При этом поджатыми губками закрывала ротик, а глазками улыбалась, как будто спрашивая: “Что вы от меня хотите? Что еще за папа!”

                2

Прошел месяц. Кира сдала вступительные экзамены. Приближалось первое сентября 1945 года - начало занятий в институте. После Победы жизнь в стране  постепенно переходила на мирные рельсы.
Но в то же время  продолжалась война с Японией на Дальнем Востоке. А война это всегда тучи над мирным небосводом, это всегда всеобщая тревога
за судьбу своих близких, это всегда кровь, смерть и самое страшное эхо войны - “похоронки”.

Нина Сергеевна и Кира вместе со всеми соседями “коммуналки” как могли успокаивали и поддерживали Веронику Леонидовну и Татьяну Ивановну. Обе они места себе не находили с того дня, как объявили войну с Японией.
Особенно убивалась Вероника Леонидовна, склонная к полноте, миловидная женщина  пятидесяти пяти лет. В освободившуюся комнату в их коммунальной квартире, она вселилась вместе с сыном в середине тридцатых. Тема отца ребенка для любопытных соседей навсегда осталась закрытой. Одно было ясно всем:  Петя довольно поздний ее ребенок. Несмотря на то, что он рос без отца, был  довольно покладистым сыном, по-мальчишески в меру шаловливым, но не зловредным и никогда в”коммуналке” никому не  доставлял никаких хлопот. Во дворе подчинялся законам дворовой дружбы и, хотя слыл сорванцом, никогда не был хулиганом и не принимал участия в неблаговидных поступках. Всегда мог постоять за себя и своих друзей.

Его мама Вероника Леонидовна работала библиотекарем городской библиотеки и с самого раннего возраста привила ему любовь к чтению. Самыми любимыми книгами у него были “Три мушкетера” Дюма, “Овод” Войнич и “Как закалялась сталь” Островского. С шестнадцати лет рвался на фронт.  После получения аттестата зрелости в 1943 году сам явился в военкомат. Петю призвали в армию и, как отличника военно-физической подготовки, направили в Хабаровское военное училище на ускоренные офицерские курсы. В начале 1944 года молодой лейтенант-артиллерист к своему великому огорчению и к большой тайной радости матери попадает не на фронт, а остается служить в частях Красной Армии на Дальнем Востоке.
С тех пор Вероника Леонидовна привыкла не реже одного раза в месяц получать от сына короткие письма и после каждого из них буквально светилась от радости и сознания, что нет в местах его службы военных действий.

С начала войны с Японией прошел почти месяц, а от Пети и Федора Никаноровича ни строчки. Вероника Леонидовна и Татьяна Ивановна, слушая ежедневно по радио сводки Совинформбюро, совсем извелись Успокаивая их, Кира вместе с тем несмотря на то, что недавно получила письмо от Кирилла из Германии с трудом справлялась с непонятной внутренней тоской в груди. Она сама себе не могла объяснить причину своей тревоги. Где-то на подсознании стала зарождаться мысль, что смена адреса полевой почты связана только  с переездом Кирилла из Германии на Дальний Восток для участия в войне с Японией, а фотография и эпизод с ранением руки в Берлине - выдумка Кирилла для отвода глаз от подозрений в его участии в войне с Японией.

Между тем эта война, которая так внезапно началась, также внезапно, немногим более, чем через три недели, закончилась. Большинством населения страны, измученного той страшной и разрушительной войной с Германией, война с Японией казалась ненужной. После поражения фашистской Германии Япония не собиралась нападать на Советский Союз. Ее участь в войне с Соединенными Штатами на тот момент, особенно после их атомных бомбардировках и так была предрешена. Десятки тысяч советских солдат, погибших в войне с Японией, дополнили  лишь статистическими цифры потерь в жерновах большой политики, а для матерей и жен остались незаживающими ранами…

                3

Прошел  месяц после окончания последней войны. Ее кратковременность в мире воспринималась, как эпизод Второй Мировой и ее заключительный аккорд. И только  семьи, чьи близкие сражались на ее  фронтах, продолжали из-за неизвестности, жить в страхе за судьбу своих близких. Каждый приход почтальона они встречали с замиранием сердца.

В середине октября Татьяна Ивановна, наконец, достала из почтового ящика долгожданное письмо от Федора Никаноровича. Узнав его почерк, смахнула краешком передника выступившие слезы, и прижала конверт к груди. Дрожащими руками  вскрыла конверт...Федор писал, что незадолго до окончания войны получил  тяжелое ранение. Из полевого госпиталя был отправлен в военный госпиталь в город Хабаровск, где ему сделали несколько операций. Сейчас уже идет на поправку, но до полного излечения придется на какое-то время оставаться в госпитале…
Татьяна Ивановна, заливаясь слезами, читала в слух на кухне письмо и все время повторяла: “Главное, что живой!” На следующий день она оформила на работе отпуск и поехала в Хабаровск. 

                4

Каждый день, прожитый ожиданием письма от Пети, превращался для Вероники Леонидовны нестерпимой пыткой. Она заметно осунулась и постарела. Даже русые волосы не скрывали, появившиеся седые пряди.  Вокруг глаз появились темные круги, а от губ к подбородку пролегли паутинки морщин. Ей тяжело становилось видеть молчаливые, участливые взгляды соседей. Письмо Федора Никаноровича стало проблеском угасающей надежды… Перед отъездом в Хабаровск, Татьяна Ивановна зашла в комнату Вероники Леонидовны:
 -   Главное, Вероника, не теряй надежды. Вот видишь как бывает. Может быть и Петя ранен, но главное, живой, а писать пока не может.
Они обнялись и обе всплакнули. У Вероники на мгновение отлегло от сердца, а в потухших глазах промелькнул светлый лучик…

Но, когда на другой день в ее комнате прозвенел звонок и, открыв входную дверь, она увидела двух офицеров, мужчину и женщину, сердце ее замерло и потемнело в глазах - мозг пронзила тяжелая догадка. Машинально пропустив офицеров,  она пригласила их в свою комнату.
     - Мужайтесь, дорогая Вероника Леонидовна, - обратился к ней, прерывающимся голосом, мужчина-офицер, -  ваш сын... Петр.., -  но она встрепенувшись, обхватив голову руками, перебила его:
     -Не продолжайте! Я все поняла… Бедный мой мальчик…У нее перехватило дыхание. Женщина поднесла ей стакан с водой. После первого глотка Вероника поперхнулась и закашлялась - ее душили слезы вперемешку с рыданием. Женщина обняла ее:
     - Вы можете гордиться своим сыном, он погиб смертью храбрых,- произнесла она тихим голосом,  но, встретившись с  глазами матери, осеклась.
   -  ...ему не было еще и двадцати, - прошептала Вероника, - ...погиб смертью храбрых, а за что? - Ее вопрос повис в воздухе…- Мужчина коротко, но уверенно уточнил:
    - За Родину. - Вероника перестала рыдать, глаза высохли и холодно блеснули:
    - За Родину надо было погибать в той войне...  на нас напали и пришлось защищаться… мы победили, - она прерывисто дышала, - а в этой войне...а в этой на нас никто не нападал...так за что сложил свою юную голову мой мальчик - единственный сын? - Ее снова стали душить рыдания…

После короткой тяжелой паузы снова прозвучал, как будто издалека, голос офицера:
     - Дорогая Вероника Леонидовна, мы понимаем, что ваше горе безмерно и  от имени Советского Правительства  выражаем вам соболезнование. Вашего сына не вернешь, но вы должны понимать, что он был советским офицером  -  жил, воевал и погиб верный воинской присяге. Имя его никогда не будет забыто. Он похоронен с воинскими почестями на военном секторе городского кладбища города Благовещенска. Вы можете навестить его могилу за государственный счет в удобное для вас время. Проездные документы вам выдадут в горвоенкомате. И вот что еще: согласно положения вам передаются на вечное хранение боевые награды вашего сына: орден “Красной звезды” и медаль “За победу над Японией,” которыми его наградили посмертно.

Он замолчал, глубоко вздохнул, вытер носовым платком, выступившие на лбу и верхней губе капельки пота и, как всегда подумал, что ему легче было ходить в разведку или в атаку, чем приходить к матерям и женам с такими печальными известиями, смотреть им в глаза и произносить заученные фразы.

Вероника Леонидовна, слушая офицера, перестала рыдать и только, всхлипывая, тяжело дышала, Женщина-офицер снова поднесла ей стакан с водой. Она сделала несколько глотков и с благодарностью посмотрела на нее.
С замиранием сердца взяла  орден и медаль, сжала их ладонями и приложила к  груди. Женщина-офицер сама, едва сдерживая  слезы, обняла ее за плечи и поцеловала:
   - Поплачьте, Вероника Леонидовна! Поплачьте, облегчите свое сердце.
   - Крепитесь, Вероника Леонидовна! - Хриплым голосом произнес, прощаясь офицер,
     выпрямился и отдал честь...

Пройдет всего несколько минут и это горестное событие соберет в комнате Вероники Леонидовны всех жильцов общей коммунальной квартиры. Они не утешали, не произносили слов соболезнования, а рыдали вместе с ней. До сегодняшнего дня каждая “похоронка”, о которых они слышали, вызывала страх и сочувствие, но она не касалась непосредственно каждого из них или их дома.
За все годы прошедших войн с Германией и Японией это была первая смерть, которая коснулась не только убивающейся матери, но каждого из них. Перед глазами вставал белобрысый мальчик, который рос у них на глазах, шустрый и звонкоголосый, неотъемлемая часть их коммунального бытия. Теперь его не стало, а вокруг ничего не изменилось: на общей кухне также тикают ходики и через каждый час кукует кукушка, в окно заглядывает солнце, а за окном, запутавшись в проводах, гудит ветерок...
 
На фронте Кира видела много смертей, но только гибель Ирины Константиновны, девочек радисток Милы и Светы, а теперь и Пети отозвались в ее сердце такой глубокой болью, как личная утрата. На ум пришли слова Евдокии Петровны из ленинградской коммуналки: “Война как серпом прошлась по нашей жизни”. Кира подошла к Веронике Леонидовне и обняла ее за плечи.
Она вздрогнула и глазами полными слез вначале посмотрела на Киру, затем прижала ее к своей груди:
    - Какое счастье, девочка, что ты вернулась с фронта живой…, - ее плечи вздрагивали…,- вернулась с той страшной войны...А Петя уже никогда не вернется… Никогда... Я сама виновата...Он не знал, что я ходила в военкомат... Может быть, если бы его не оставили на Дальнем Востоке, а отправили воевать на Запад...он вернулся бы... Как ты думаешь?
Кира не знала что ей сказать и не находила слов утешения…

Вероника перестала рыдать - на сегодня она выплакала уже все слезы. Она чувствовала, как  невыносимая боль, оставляя глубокие рубцы, сжимает ее сердце. Глядя на нее Кира опять  вспомнила слова Евдокии Петровны о том, что с "этим горем ей  придется жить всю оставшуюся жизнь".
.
Поцеловав Веронику Леонидовну, Кира подошла к своей маме и обняла ее. Попрощавшись с Вероникой, они пошли в свою комнату, где, проснувшись, заплакала Ирочка. Кира взяла ее на руки. Прижавшись к маме, она тут же перестала плакать. Нина Сергеевна смотрела на них глазами красными от слез, подошла к ним, обхватила широко расставленными руками и крепко прижала к своей груди. “Как это не свойственно маме”,- мелькнула у Киры мысль. Но, когда Кира почувствовала, что у мамы от рыданий вздрагивают плечи, она встрепенулась:
     - Мамочка! Петю уже не вернешь и очень жаль его маму, Веронику Леонидовну.
     - Очень, очень жаль. Нет слов. Но я плачу совсем по другому  -  вдруг, представила, что если бы судьба не послала тебе  Ирочку - ты оказалась бы в том злосчастном блиндаже, в котором погибли твои подруги. Даже не знаю, как бы я смогла это пережить…
Неожиданно прозвенел звонок.
    
   - Кто бы это мог быть? Я пойду открою.

Отпрянув от Киры, Нина Сергеевна вытерла носовым платочком нос, промокнула глаза и пошла в коридор открывать двери. Увидев, двух незнакомых офицеров, у Нины Сергеевны замерло сердце   и подкосились ноги. Ее качнуло. Чтобы остаться на ногах, ухватилась руками за костяк двери...