В начале было забавно. Хоть и не помню своих родителей, хорошо помню домик, который они мне оставили. Пусть маленький. Но он мне нравился. Собственноручно, помню, прибил к крыше кованный флюгер. Ковать научился чуть раньше. Пришлось несколько месяцев глотать обжигающий воздух, но это того стоило. Руки окрепли, пухлые пальцы на спор гнули толстенные гвозди. В общем, куда не глянь одна выгода.
Домик скорее был мансардой в старом доме. Зато меня никто не беспокоил, кроме птиц. С птицами особый разговор. Ненавидел их за нечистоплотность и завидовал их крыльям… Когда они в очередной раз загадили мне крыльцо, я долго гонял их по крыше метлой. В сумерках чуть не упал с крыши. Утомившись, я сел на край раскаленного шифера и свесил ноги в красных ботинках. А что не так?! Как хочу, так и одеваюсь. Ноги покачивались над остывающим двориком с детской площадкой. Потоки восходящего воздуха приятно холодили кожу. Почти ощущение полета.
Вдруг увидел, как внизу подоконник засветился желтым отраженным светом. Минуту спустя, створки окна открылись. Кто-то с кряхтением взобрался на подоконник и также свесил ноги в пустоту.
Сто раз прокручивая в уме ту сцену, думая зачем так поступил и не мог себе ответить. Спонтанный порыв одинокого человека. Соскользнув с края крыши, полетел вниз. Пролетая четвертый этаж, встретился с испуганными детскими глазами и привычно ткнул в тумблер пухлым пальцем. Миновав второй этаж, почувствовал, как подъемная сила винта за спиной привычно гасит инерцию, наполняя уши тихим жужжанием. Одним махом он достиг четвертого этажа и поравнявшись с окном сказал: «Привет!».
Мальчик опешил, но очень скоро страх уступил любопытству. Потом было потрошение холодильника, абсолютно фантастические кульбиты под лампой, поедание варенья на скорость, охота на жуликов. Жулики пытались сопротивляться, один даже нож вытащил. Хорошо, что малыш этого не увидел. Пришлось спешно закончить покатушки и наведаться к жуликам. Трудно спрятаться от фигуры, парящей в воздухе. В тот день к нехорошим ребятам правосудие и возмездие пришло в одном лице. Костяшки пухлых пальцев были сбиты в кровь. Но удовлетворение от свершившейся справедливости накатывало теплой волной. Может этот случай и предопределил всю дальнейшую жизнь.
Много воды утекло с тех пор. Малыш вырос в зрелого мужчину. Сначала институт, потом семейная жизнь его полностью поглотили. Тут уже не до развешивания тефтелей на люстре. И вот он переезжает с семьей далеко на север. Одиночество. Опять. Ветер подвывает в дымоходе, пуская в дом сквозняк через полуоткрытую дверь. Днем смотрю в потолок. Ночами немножко летаю, пытаясь убежать от одиночества.
И вот тот день был особенно тосклив. Помню, как бесцельные полеты завели на вокзал. Пробравшись в пустой вагон и забравшись с ногами на третью полку, долго слушал гудки поездов, смутные голоса, писки сигнализации и другие звуки, заполняющие ночную жизнь вокзала. Впервые за несколько недель крепко спал.
Снилось юность, бесшабашные выходки и ощущение счастья, от которого так щемит сердце и вовсе не хочется просыпаться. Даже когда сон уже почти прошел, хочется закрыть глаза и окунутся в иллюзию счастья еще хоть на пять минут.
Резкий толчок вагона, вдруг прервал сон. Темнота вагона слегка рассеивалась желтым светом через толстые и пыльные окна вагона.
Спрыгнув вниз, медленно протопал в сторону двери. С трудом провернув ручку, почти выпал на перрон. Где я? Тоже вокзал. Но незнакомый. Заговорил голос. Язык тоже непонятный.
С властями познакомился через пару месяцев, когда штаны порядком износились и сквозь целую дорожку мелких дырок начало проглядывать загоревшее к тому времени тело. Думали цыганенок. Требовали паспорт. Объяснил, что нет такого при себе. К тому времени уже мог объяснить на ломанном, но понятном языке. Два раза что то совали в карман, потом вытаскивали. Потом заходили какие то люди с отсутствующим видом. Потом их выгоняли. Под вечер, меня как бы невзначай вывели подальше от ворот и наградили творческим пинком, напутствовав словами, значение которых я еще не понимал к тому времени.
Так я познакомился с русским матом.
Через время, нашел вакансию курьера. Работа хоть и суетная, но с первой зарплаты купил новые штаны. Еда появилась. Хоть и не много.
Потом предложили стать дворником. Там и жилье дали. Маленькую комнатку, но да я и сам не большой. Выправили документы. С паспортом были проблемы, но абсолютно фантастическим образом отпали и они. И вот я уже маленький, но полноценный гражданин.
Забрав маленький серебристый моторчик, сверкнувший округлыми лопастями из тайника, направился домой. Зайдя в полумрак квартиры, уселся на скрипнувший стул и неспешно развернул промасленную бумагу. Воспоминания тут же нахлынули лавиной. Палец сам по себе крутанул лопасть, а затем скользнул по выпуклой надписи: «Сделано в Швеции». Глаза предательски защипало. Быстро одев пропеллер и затянув лямки побежал во двор. Голова запрокинулась вверх, там где в колодце многоэтажки качалось темно-синее марево неба.
Ноги привычно понесли на крышу. И вот то самое, знакомое до боли ощущение восторга перед полетом. Делаю шаг вперед и чувствую, как земля тянет к себе, пытаясь заключить в объятья. Привычно вдавливаю кнопку. И ничего. Свист в ушах нарастает. Окна сливаются в желтые полосы. Потоки воздуха пытаются сорвать одежду. Глаза мои закрыты. Я готов.
Неожиданно за спиной оживает мотор. Прерывисто чихая, он раскручивает лопасти. И меня несет в деревья, заботливо посаженные на детской площадке. Потом искры в глазах, боль, треск и ощущение падения. Темнота. Глаза понемногу пытаются фокусироваться. Хорошо, что никто не видел этого эпичного полета. Хромаю домой. Порванная лямка, погнутый пропеллер и прерванная мечта полета.
Завернув пострадавший моторчик в газету, аккуратно укладываю его на шкаф.
Дни стремительно летят. Обещают даже замолвить словечко и сделать старшим дворником. Но иногда, ночами, приходит ощущение полета.
Этот день был такой же, как и четыре дня ранее. В работе и мелких делах, которые имеют свойство накапливаться. Пятница для русских особый день. Она дает индульгенцию за всю неделю. Было около семи вечера. То время, когда часть народа уже разбежалась по своим делам, давая отдохнуть мозгам и телу от рабочей недели, а вторая половина общества готовилась это сделать.
И тут тихое хныканье. Щенок забрался куда то? Или котенок? Глазами обшариваю весь двор. И ничего. Хныканье повторяется. Поднимаю глаза и вижу это. По рукам пробегают мурашки. Опасно балансируя на маленьком балкончике для цветов на нем полувисит маленький ребенок. Девочка в синем платьице. Седьмой этаж. Несусь по лестнице вверх. Цифры этажей сменяются как секунды на циферблате. Коричневая металлическая дверь. Звонок заливает пустые комнаты трелями, но никто не отзывается. Бегу вниз.
Уже собралась толпа зевак, кто то очень умный уже раздает советы про спасателей и родителей. К счастью, находится среди толпы умных один быстрый и набрав короткий номер диктует адрес спасательной службе.
Ребенок кажется и не замечает никого. Глаза скользят по балкону. И вот она, большая оранжевая бабочка начинает парить над крохой. Потоком воздуха легкие крылья относит все больше в сторону. Ручка тянется за маленьким огненным чудом. Толпа начинает что то кричать, но ребенок не слышит. Ножка соскальзывает с балкона и проваливается в пустоту. Детские руки сжимают металлическое ограждение. Вдалеке слышится вой сирен. Слишком далеко.
Ноги несут меня домой. Не могу вспомнить, как я попал ключом в дверь. Секунды растягиваются, словно капли меда. Руки шарят по пыльному шкафу, срывая с него сверток. Выкидываю из шкафа вещи. Быстрее. Вот он. Небольшим молотком стараюсь выровнять лопасть. Промазывая, оставляю глубокие круглые следы на полировке стола. Получилось не очень. Очень не очень. Руки ныряют в лямки. На бегу пытаюсь застегнуть пряжки ремня.
Окованная металлом дверь со скрипом и грохотом пускает меня на крышу. Бегу по краю металлического настила и смотрю вниз. Вот толпа внизу. Как муравьи или большая серая клякса.
Вдавливаю кнопку на груди. Пропеллер медленно, но уверенно поднимает меня над крышей. Поравнявшись с окнами девятого этажа, вдруг цепенею от тишины и ускоряющегося свободного падения. Цепляюсь за подвернувшуюся железку.
Напротив меня, всего в метре вижу испуганные детские глаза. Хрупкая детская ручка понемногу разжимается. Как в страшном сне маленькие пальчики соскальзывают с разогретого солнцем металла.
Броском хватаю ее за секунду до падения. Чувствую тяжесть маленькой человеческой жизни. «Ппривет, малыш», –говорю. Делаю рывок, забрасывая ребенка на балкон. Внизу начинают разворачивать пожарную лестницу. Вижу удивленные и восторженные глаза, которые едва выступают из за перил балкона. Я улыбаюсь. И улыбка мне возвращается.
Эта идиллия прерывается резким жужжанием. Рывком меня отрывает от перил и несет прочь от дома причудливыми зигзагами. Перелетев через пару домов, собрал по пути коллекцию веток различных деревьев, я приземлился крепко приложившись плечом о землю. Лежа в полутьме соседнего двора я улыбался. Когда вой пожарных сирен стих вдали, а толпа неохотно разбрелась, тихонько просочился к себе в квартиру.
В эту ночь спалось на редкость хорошо. Ощущение полета не прекращалось. Легкость заполняла весь сон без остатка.
На следующий день привычно убираю двор. Подвиги подвигами, а работа не ждет. Черные масленые пятна там, где стояла вчера пожарная машина. Люди мусорят много, а когда переживают так вообще свинячат.
Вот, кто то газету оставил. Пригодится в хозяйстве. Тэкс, новости…
Кричащий заголовок на первой полосе: «Детская жизнь спасена». Интересненько. Снизу оказывается я смотрюсь как невнятное, распадающееся на типографские точки НЛО.
«Сегодня, около 20.00 произошло чрезвычайное происшествие. В доме №_ по улице Ленина, едва не погиб ребенок, который пользуясь отсутствием родителей, выбрался на балкон седьмого этажа. Умелыми действиями пожарного квадрокоптера новейшей модели, ребенок был спасен…
«Квадрокоптер» минуту тупо смотрел на лист шуршащей под набежавшим порывом ветра газеты. Потом правый уголок рта пополз вверх.
Проходящие люди с недоумением смотрели на невысокого пухлого человечка, носившего по двору, оглашая его безумным смехом. А вот чего не могли видеть прохожие, так это пару любопытных детских глаз, которые выглядывали из-за высокого подоконника, немного прищуренных в непосредственной улыбке.