За нами гналась гроза. Свинцово-серые тучи монолитной плитой прижимались к земле, как будто специально стремясь раздавить наш джип, несущийся с бешеной скоростью по среднерусской равнине. Мгла закрыла три четверти горизонта, и только впереди на западе ещё виднелся сужающийся светлый проем. Дождя ещё не было, но раскаты грома доносились всё чаще и чаще. Водитель гнал на полной. Надо было успеть засветло добраться до места. Мы ехали в монастырь на богомолье.
Идея подобных поездок зародилась ещё в конце 90х, когда насытившись винегретом из разных духовных практик, наводнивших просторы Руси, после десятилетий стерилизующего материализма, многие мои знакомые обратили внимание на преимущества коллективных богослужений, особая красота которых духовно ощущалась именно в отдаленных от больших городов местах. Маленькие церкви и возрождающиеся монастыри как-то органично с окружающей их природой, будто бы никогда и не прекращавшей возносить хвалу небесам, давали молитвеннику гораздо более сильный духовный заряд в сравнении со службами в кафедральных соборах, конечно же, более пышных и торжественных, но именно по этой причине и уводящей от внутреннего сакрального пространства человека. Да и просто, уехать из столицы на выходные, чтобы окунуться в иной мир – мир без «гаджетов и аксессуаров», попытаться уловить медленный ритм глубинки, просто подышать воздухом и, вместе с этим, вдохнуть и прийти к иным мыслям, категориям и целям жизни.
Монастырские ворота закрылись за нами с первыми каплями дождя. Припарковав джип, мы поспешили к начавшейся вечерне, в большой просторный храм. Окончательно стемнело. Началась гроза. Вечерние молитвы и песнопения то и дело заглушались мощными раскатами грома. Приятно было отстояться в молитве после многочасовой дорожной тряски, ощутить над собой защиту незыблемой кровли храма, атмосферность его акустики и с этим прийти в себя. Людей было немного: занято около четверти пространства. Всласть намолившись и немного осмотревшись по сторонам, я вспомнил просьбу домашних, привести из монастыря нательный крест. При входе, справа, я заметил торгующих церковной утварью. Три старушки в черных платках сидели в углу храма перед столами, погруженными в полумрак. Товар был почти невиден, и, скорее интуитивно, я нащупал нательный крест нужного мне размера. Чтобы лучше рассмотреть его, я приподнял его над столом. Из темного угла раздались ахи и охи: «Нельзя брать, нельзя касаться. Они освящены. Благодать пропадет». Смущенный демоническими наставлениями, я купил, что попало под руку, с соответствующей пользой в будущем. Отойдя с немым вопросом: «Как может простой мирянин отогнать благодать Бога, если Высшее освящает низшее? А если, это так просто, то стоит ли тратить столько сил и времени на то, что так легко рассеять?»
Служба закончилась, и нас пригласили к трапезе. Откушав постный, но вкусный ужин, под чтение о высокой духовности Пушкина и Достоевского, нам отвели место в монастырской гостинице, в общей комнате, в которой размещалось ещё пять человек. Все было сделано очень чинно и ладно.
Принимали нас вообще хорошо, ещё и потому, что мой кузен, который и организовал эту поездку, часто бывал тут, и всякий раз, в силу своих «легких денег», обильно одаривал настоятеля и монастырь разными богатыми подношениями и подарками. Я никого не одаривал, а просто был при нем, и посему, вроде как, ощущал приветливость братии.
Утро встретило нас солнцем и безоблачным небом. Все спешили к утрени. В храме было все также малолюдно, как и накануне вечером. Хотелось немного помолиться и лучше рассмотреть внутреннее убранство. Свет заливал стены, проникая через высокие окна под куполом. Росписи, фрески, иконы, местами довольно древние, сменялись новоделом, ещё не совсем завершенным, и это как-то наполняло здание храма, как недвижимость, некой динамикой преобразования временных формаций, сменой исторических эпох. Хотелось лучше во всё всмотреться, погрузиться в особенности росписи, но специфика службы не позволила. В завершении службы, как обычно принято, надо приложиться к иконе святого-покровителя монастыря, или к иконе Спасителя, Богородицы, святого этого дня. Обычно это происходит в порядке живой очереди, без особых церемоний. Но тут порядок оказался иным. Под невидимым руководством, верующие разделились на две очереди, из которых выходило по два человека, синхронно разворачиваясь и попеременно кланяясь общине, друг другу, иконостасу и образу, перед приложением, и таким же способом, с поворотами и поклонами, отходя в сторону. Череда «реверансов» выполнялась неукоснительно и без нарушений. Пройдя все пируэты по заданной траектории, шатаясь после такого испытания моего вестибулярного аппарата, я отошел в общую массу с немым вопросом: «Что это было?». Хотелось помолиться и отстояться в сторонке, но… Все отправились на утреннюю трапезу.
Двери трапезной были ещё закрыты. Надо было немного подождать. Я оказался в небольшом квадратном коридоре лицом к лицу с монахами и послушниками по сторонам, стоящими полукругом. В центре, спиной к двери трапезной, стоял высокий монах с лицом, будто списанном с икон великих русских святых: строгий, почти грозный взгляд, борода с проседью. Взгляд серых глаз был устремлен на меня. Я вошел и, перекрестившись, поклонился, то ли братии, то ли иконе Спасителя над дверью. Не найдя места, куда можно было бы отойти, повертев головой, я застыл в ожидании.
- Ты с Украины? – спросил «старец с иконы».
- Да. – ответил я, ощущая как на мне фокусируется внимание массовки.
- Вы там уже всё полякам продали? – сверлил меня взглядом монах.
Осознав безмерное чувство вины, и обладая неиссякаемым запасом малодушия, переминаясь с ноги на ногу, я начал что-то мямлить о том, как тяжело противостоять пропаганде запада, и давлению католицизма, подспудно понимая, что выход в немедленном постриге и уходе во власянице и веригах в пустынь, в дальний склеп. Но за мгновение до того, как мои ноги подогнулись, и я почти уже рухнул в земной поклон с мольбой о епитимии, двери трапезной распахнулись и овеяли братию запахом свежей каши, хлеба и маринованных грибов с тушеными овощами. Я оказался за столом со всеми, напрочь потерявшими ко мне всяческий интерес. Читали апостолов. Что ел, не помню.
Уже позже, знакомый рассказал мне, что в монастыре есть один монах – «вылитый старец». Раньше он был партийным обкомовским деятелем в Западной Украине, но его выгнали оттуда после объявления «независимости». Тогда-то он уехал в Россию и постригся в монахи. Переквалифицировался.
«Да, он меня почти благословил, - вспоминал я. - Что я там продал полякам? Может, тогда скажете, где мои деньги, прозорливый вы наш, товарищ? Я вам отдам десятину».
*****
В центре комнаты, в которой жили гости и послушники, стоял письменный стол. За столом сидел послушник Василий. Ему было около сорока лет, среднего упитанного телосложения, русоват, лысоват и с неопределенной недельной небритостью: то ли бритва затерялась, или решил отпустить бороду, а теперь может уже и передумал.
Василий коротал время, занимаясь творчеством: вырезал ножом некую деревянную фантазию на тему распятия с ангелами. Фигуры получались непропорционально кривыми, но, похоже, что конечный результат ему совсем не интересен. Стол и все вокруг было завалено стружкой, что не очень вязалось с чистой и светлой комнатой и убранными кроватями. Одновременно с рукоделием Василий рассуждал. Поскольку никто из присутствующих ему не отвечал, видимо он просто мыслил вслух: «Евреи являются богоизбранным народом, первым и единственным. Всем остальным народам христианство было проповедано через евреев. Всем остальным надо очень постараться помолиться, и ещё заслужить, чтобы попасть в Царство небесное. Им ещё надо умолить Бога, а евреев Бог уже избрал, потому они уже первые. С ними заключен завет – договор. Потому, они не простые люди. Они – богоизбранны. И наказания, и испытания для них в этой жизни, более тяжелые, чем для других, ибо в следующей они будут в Раю. Это особые люди…»
*****
Наше посещение монастыря совпало с двумя нерядовыми событиями. Во-первых, приближался праздник святого-покровителя, а во-вторых, к этому дню был приурочен визит патриарха всея Руси и торжественная передача недвижимости в собственность монастыря. Недвижимость та, некогда была монастырская, но со временем затерявшись в разных социальных проектах, стала жильем для неимущих. Теперь, неимущих торжественно выселяли куда-то, а их жилплощадь возвращали церкви к празднику святого-покровителя. И, как водится, перед праздником была затеяна генеральная чистка-уборка. Всюду и повсеместно все суетились с граблями, метлами, пилами, тележками и кистями. Пока одни мели и красили, другие пилили и выносили мусор, сводя на нет работу первых. Женщинам-послушницам было поручено, перед воротами, куда планировался приезд патриарха, выложить ковёр-орнамент из живых цветов и прочей зелени. Нам с кузеном также было велено явиться к настоятелю монастыря для получения напутствия в послушании.
Отец-настоятель, человек, скорее молодой, чем средних лет, черноволосый, не высокого, около среднего роста, с очень густой, очень черной и непропорционально большой бородой, встретил нас с размеренной приветливостью и отправил, т.е. благословил приводить в порядок палисадник перед кельями старших монахов. Кельи находились в солидном двухэтажном здании ХIХ века, бело-розовой окраски с массивной каменной резьбой. Палисадник был в запущенном виде: попеременно с зелеными березками и бесформенными кустами торчало несколько засохших совсем молодых ёлок. Вот их-то и надо было привести в порядок, т.е. «повыдергивать».
- Может, топор, какой взять? – Осторожно заметил кузен.
- Да, какой топор. Они совсем чахлые. Повыдергивать их и всё. Делов то. – Ответил настоятель, пощипывая бороду.
Поклонившись, мы приступили. Спустя час возни в палисаднике, основательно облившись потом, вытоптав все вокруг и изодрав руки, два дяди, лишенные сил, поняли, что единственный способ выполнить послушание – это ослушаться настоятеля «не узревшего корень». Чахлые ёлки уходили корнями к «центру земли». Найдя по запаху свеженапиленных досок, плотницкую, и позаимствовав там топот, мы, наконец, очистили палисадник от сухих, но несгибаемых ёлок. Доложив о выполнении послушания, решено было осмотреть убранный монастырь.
Архитектурные формы построек говорили, что возводились они в период ХVII – XIX веков. Большинство зданий было в целом состоянии: величественный храм, малая и большая трапезные, монашеские кельи, все было приведено в порядок. Часть стены и ворота были выстроены заново. Северную часть территории прикрывали хозяйственные здания, совмещенные с тем самым жильем для малоимущих, о котором уже говорилось. Дальняя угловая башня стены была живописно разрушена и захламлена. Небольшой пруд защищал монастырь с востока. В его зеркальной глади отражался лес, начинающийся прямо за ним. Там был порядок, свойственный природе. Но самой яркой достопримечательностью, впечатляющей своим видом и историей, была колокольня. Она высилась над всем монастырем и была видна далеко издали по всей округе. Величественное сооружение напоминало старого долглвязого часового, которого давно уже надо было сменить и отправить на заслуженный отдых по ранению, но в силу того, что он больше ничего делать не умеет, как только стоять на страже, его так и оставили до поры до времени. А «ранения» колокольня имела не шуточные.
Во время войны, после разграбления имущества, отступающие немцы, решили взорвать монастырь. Фашисты равномерно разложили взрывчатку и произвели ряд взрывов. Оказалось, что от этого рухнула часть стены и ещё несколько зданий, но колокольня и храм устояли. Немцы повторили взрывы по той же схеме. Опять получили незначительные повреждения второстепенных построек. Взрывчатка, выделенная на уничтожение монастыря, была строго лимитирована. Все остатки заложили под колокольню. Сильнейший взрыв сотряс всю округу. Пыль и пепел покрыли небо и землю, но «часовой» не упал… Рухнул третий Рейх, а колокольня стоит и поныне, хотя от основания вверх почти на треть вдоль её тела прошла гигантская трещина. Стоит колокольня, как позор разрушителям и слава и хвала создателям.
Мы подошли к воротам, там уже почти был готов ковёр из цветов. Концентрическими кругами узор сходился в центр, от зеленых листьев по краям, к простым цветам ближе к центру, и уже самым пышным цветам и орнаменту в середине. Послушницы наносили последние «штрихи». Пришел отец-настоятель. Обойдя вокруг цветочное благолепие, он велел перенести центр на край, чтобы патриарх, выходя из автобуса, ступил именно туда.
- Но, батюшка! – взмолились послушницы, - тут же свой порядок наложения цветов…
- Цыц! Делайте, как сказано! – грозно обрезал настоятель.
Послушание было выполнено. Центр перенесли на край. Ковер превратили в сеновал. Узор – в кашу. Скажу наперёд, что патриарх подъехал к центральному внешнему входу в храм, а не к монастырским воротам…
*****
Но этот монастырь славился среди паломников не только памятной архитектурой и чистым воздухом лесных просторов. Особой жемчужиной были чистые родниковые источники, которые оказывали различное целебное действие, как на душу, так и на тело. Порой паломники ехали в эти края именно из-за них. Родники находились в нескольких километрах от монастыря в глухом бору, среди вековых сосен. Сырая земля сочилась чистой водой, стекающей в ручей. Над этим ручьем была построена новая, под старину, бревенчатая часовня. Далее вода протекала через небольшую поляну с мостиками и озерками, где можно было испить её освежающую влагу. Чуть поодаль была устроена ладно сложенная купальня. Мужчины и женщины, собираясь в небольшие группы, поочередно заходили в купальню для омовения. Сооружение купальни состояло из коридора-раздевалки и собственно самой купальни: небольшой бревенчатой комнаты заполненной водой с лестницей и иконой святого-покровителя.
Мы прибыли на источники, пройдя довольно длинный путь под жарким июльским солнцем. Сгруппировавшись и помолившись, как полагалось, перед входом, группа ждала своей очереди. Но тут, одна из женщин заметила, что среди нас был человек подшофе. Вел он себя дружелюбно и смирно, но на нем не было нательного креста. Это вызвало возмущение со стороны женской группы, мол, купальню надо будет после него специально освящать: «Ох! Ах! Мужчины, как же так? Сделайте, что ни будь». В ответ, мужчина оправдываясь, начал рассказывать историю своей жизни, и сколько раз в год он тут купается, и что у него, где-то в карманах даже есть крест. Подошла наша очередь заходить. Группа из семи человек вошла в раздевалку. Все молчали, только следующие за нами женщины, продолжали снаружи ахать и охать. Видимо осознав, что «оно мне больше всех надо», я подошел к «персонажу подшофе». Сложив молитвенно перед собой руки, я начал упрашивать его во имя Христа, одеть нательный крест, чтобы не смущать окружающих и соблюсти ритуал. Видимо, будучи совсем не конфликтным человеком, тот, пошарил по карманам, достал нательный крест на цепочке и показал его мне, будто пропуск. Предложив ему помощь, я надел на него крест и тот, с радостью пошел в купальню. К тому времени все уже прошли омовение. Пока я раздевался, мой предшественник резвился в купальне, ныряя и плавая из угла в угол, как ребёнок в бассейне. Настал мой черёд. Подождав немного, пока в купальне, после активных водных процедур, наступит «штиль», я спустился по дощатой лестнице к воде. Снизу бревенчатый сруб оказался гораздо более высоким, чем виделось сверху. Не обладая «моржовым» телосложением, я предполагал, что ощущения будут яркими, но произошедшее далее, кратно превзошло ожидания. Ступив нагишом в ледяную воду и обнаружив, что глубина больше, чем ожидалось, я оказался совсем в другом мире. Холодный мокрый полумрак и удаляющиеся от меня в стороны и ввысь скользкие стены, оставляли далеко за пределами весь суетный мир, проблемы, надежды и всякие нелепицы, в которых протекает жизнь каждого. Осталось только осознание своего нынешнего ничтожества и неведения, что последует за всем этим. Еле перебирая ногами, мало-помалу, я добрался до центра купальни. Увидев на противоположной стене едва заметную икону святого-покровителя, как было предписано, я трижды погрузился в воду с крестным знамением и молитвой «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа». Двигаясь в ледяной воде, потеряв всякое ощущение времени и пространства, неким седьмым чувством я осознал проходящий через меня, сияющий берюзово-нефритовым светом, шар. Светоносный шар поднялся откуда то со дна, и пройдя через ноги и живот, остановился в груди, распирая всё тело своим светом в стороны от себя. Все желания и мысленные установки исчезли, осталась только идея возвращения: просто, тихо и мирно выйти из воды.
Очнулся я в сыром лесу. Я стоял, прижавшись спиной к громадной сосне, уходящей высоко в небо. Видимо, после омовения, мне захотелось побыть одному, вдали от паломников и туристов. Уйти к началу ручья, к самым истокам.
*****
Православие давно заинтересовало меня. Как годичный цикл необъясним без любого из сезонов, как стороны света теряют всякий смысл, если нет одной из них, так и мировая культура и история становится набором нелепых тезисов без понимания роли христианства. Читая и перечитывая Библию, изучая жития святых и их наставления, проходя церковные таинства, рано или поздно начинаешь понимать, что это лишь один цикл твоего развития. Дальнейший путь сокрыт от понимания «здравомыслящего» мирянина, и лишь молитва может приподнять завесу этой тайны. Но, настоящая сердечная молитва возникает, как результат непрестанных усилий вдали от суеты мирской. И тогда и открывается человеку настоящий православный путь. Но получение такого дара требует от человека уединения, ухода от мира. Так и возникали монастыри. Об этом написано множество книг святоотеческого предания. Но книги – лишь записанный опыт других, и никак не переживание того, кто их читает. Так и я, непрестанно пребывая умом в подобных духовных сферах много лет, как-то был сподоблен Господом, оказаться в этом монастыре на «ознакомительном» послушании.
Утром праздничного дня отец-настоятель вручил мне фотоаппарат и назначил мне послушание в постоянной фотохронике визита патриарха, чинов и мирян, с наставлением: «стремиться запечатлеть молитвенное состояние и особый духовный подъём верующих». Такое послушание меня очень обрадовало, т.к. мне хотелось разобраться в монастырской жизни и прикоснуться именно к молитвенной практике.
Зарядив казенный Canon пленкой и новыми батарейками, я «подловил» первосвященников при осмотре местных сооружений и сделал несколько кадров. Сразу после этого Canon выдал сообщение, что батарея разряжена и «отказался» далее снимать. Не понимая, что послужило причиной такого быстрого разряда, я отправился в ближайший ларек за батарейками. Перезарядив аппарат ещё раз, я опять попробовал снимать – результат оказался такой же: два кадра и стоп-сигнал. Слава Богу, у меня с собой был старый советский Сигнал-4 – безотказный аппарат, прошедший огонь и воду и не нуждающийся ни в каких батарейках. С ним я с успехом продолжил свою миссию фотокорреспондента. Одна проблема – затвор у него был очень громкий. При съемке в помещении и, особенно в храме, железный лязг механики шокировал окружающих, уже успевших привыкнуть к работе «фирменной» аппаратуры. Надо сказать, что под ногами у меня все время путался ещё один мой коллега по послушанию, очевидно аккредитованный со стороны патриархата. Это был высокий молодой парень в черном костюме с громадной видеокамерой на плече. Словно с базукой совался он среди попов, фыркая и шикая на мирян, чтобы те не лезли лишний раз в объектив. Изображений в этой обстановке, я нащелкал великое множество, но вот особой духовности, как мне кажется, туда не попало.
Видя моё рвение, или по каким другим причинам, отец-настоятель вручил мне приглашение на праздничную патриаршею трапезу. Может просто, лишнее осталось. «Ну, вот, - подумал я, - им там только меня, в майке с пятном на пузе, не хватало». Но отказываться не принято. Пришлось идти. Остальные простые монахи и послушники трапезничали в малой трапезной. Я – среди гостей.
Поднявшись по высокой лестнице, я вошел в просторную трапезную. Все уже были на местах, в торжественной обстановке ожидая начала мероприятия. Можно было подумать, что ждали только меня. Столы были обильно заставлены всякими закусками, фигурными юбилейными бутылками с водкой и привезенным нами накануне молдавским кагором. Я решил запечатлеть на фото патриарха среди богатой сервировки и навёл на него объектив, но не тут-то было. Охрана мигом вывела меня «под белы рученьки» из зала. Я начал было оправдываться, мол, послушание и приглашение… Увидев приглашение, охранники меня пропустили, строго-настрого запретив фотографировать.
Войдя во второй раз в трапезную, я отыскал свободное место в углу, самом дальнем от патриарха, и устроился напротив морского офицера, между высоколобым бородатым интеллигентом и студентом духовного училища. Богато расписанная трапезная вмещала двенадцать длинных столов с соответствующими скамьями по бокам. У нас на столе стояли холодные закуски, хлеб и вино. Сервировка, как уже упоминалось, не уступала росписям на стенах, но штопора не было.
После общей молитвы и благословения, приступили. Руководствуясь монашеским правилом – «Что перед тобой, то и вкушай», я налег на заливную рыбу с хреном. Не успел я проглотить первый кусок, как раздался возглас: «Многие лета патриарху!» Все встали и, пережевывая закуску, начали петь «Многие лета! Мноогие лета! Мнооогие лееета!» Подали суп-харчо и …объявили «многие лета!», два или три раза. Затем, каша с жаренной рыбой и помидорами с луком. Если суп глотался относительно быстро, то с кашей «многие лета» приобретали совсем мычащий призвук. Наконец подали третье блюдо – компот из сухофруктов. Оттрапезничали, слава Богу! Водку никто не пил. Зачем поставили столько и тем более перед патриархом, непонятно.
*****
Молитвы бывают разные, от очень коротких, в два слова, до довольно длинных текстов в страницу и более. Но, если рассматривать молитву, как обращение к Тому, у кого один день, как вечность, то все молитвы становятся исчезающее коротки. Что значит 10-15 минут утром и вечером, и иногда 3-4 часа в церкви? И что можно воспринимать, как ответ? Понимание чего-то, в течении какого времени? А если охарактеризовать любое длительное действие, упорно повторяющееся, как молитву? Как вопрос? Зачем то? Зачем это? Или хоть, этот визит в монастырь? А может и вся жизнь, разве это не молитва? И не только из слов. Ведь не только слова формулируют вопросы. И сколько после этого ждать и воспринимать ответ: один миг или целую жизнь? По крайней мере, на свой визит в монастырь я ответ получил.
P.S. Точка зрения автора может не совпадать с точкой зрения персонажей.