(Вспоминая 1968 год)
1.
Автобус лихо мчался по не самому ровному шоссе куда-то на юг от города. По краям дороги, как пишут в газетах, «колосились золотые поля», - хотел бы Виктор знать, что это – рожь или пшеница? - которые чередовались с небольшими лесополосами, прудами и сёлами.
Сосед растолковал ранее неизвестную Виктору истину: если есть церковь, значит, село. Исходя из этого критерия, сёла на их пути попадались чаще. Виктор провожал взглядом исчезающую в холмистых полях «обескресченную» маковку церкви, потом оглядывался по сторонам и обязательно находил справа или слева приближающийся столбик очередного божьего храма. Большинство из них были превращены в зерновые склады и украшены соответствующими поре лозунгами.
Пора была «горячая»: август, страда.
Предыдущие двадцать четыре года жизни Виктор имел к хлебу отношение достаточно близкое, как-никак, а трижды в день за столом с ним встречался, но абсолютно потребительское. Он и не предполагал, что может наступить время, когда ему придётся столкнуться с тем звеном в цепочке хлебобулочного производства, где никакими булками ещё и не пахнет.
Пока, например, пахло только бензином, и Виктор не уклонялся от струи чистого явно негородского воздуха, врывающуюся в открытую створку окна.
***
Итак, чем мы располагаем для начала повествования?
Молодым интеллигентом с высшим медицинским образованием, не знающего, чем яровая пшеница отличается от озимой и только что узнавшего разницу между селом и деревней.
Имеем нагревшийся на солнце «второй свежести» автобус «Львив» с двадцатью мужчинами. Можно было бы подумать, что это обычный рейсовый автобус со случайными людьми, каждый из которых едет по своему делу. Но все пассажиры за исключением водителя уже имели в официальных бумагах короткое и решительное место службы – «Штаб».
Теперь можно на время оставить в покое (для большинства уже – в пьяном покое) штабных офицеров и узнать, что произошло накануне.
По предварительным расчётам молодожёнов их медовый месяц должен был начаться через неделю после свадьбы. На бракосочетание Виктора и Лены съехалось много его родственников из Средней Азии; некоторые логично решили совместить торжественной событие со своим отпуском и остаться погостить, съездить в Москву. Когда ещё до неё доберёшься?
В двухкомнатной квартире разместилось восемь человек и оставалось только радоваться, что родные Лены были все местные и на ночь расходились по своим домам. Квартира у родителей Лены была трёхкомнатной, но за свадебным столом все решили, что жена должна жить у мужа и точка! Хоть на полу, но в его квартире. А они не возразили: Виктор он смущения, а Ленка от радости, которая на время затуманила её логический ум.
Устроились в тесноте – да не в обиде. Впрочем, относительно последнего обстоятельства мнения молодожёнов никто не спрашивал и ночевали они – благо ещё стояли тёплые ночи – на застеклённом узком балконе. В этом похожем на аквариум алькове они чувствовали себя достаточно свободно: главное – плотнее задёрнуть на ночь шторы в комнате. А выше их балкона на девятом этаже было только небо и то без космонавта. Запускали весной Комарова, но тот, бедняга, погиб.
Наконец все постепенно стали разъезжаться и даже родители собрались с ответным визитом к старшему сыну в Прибалтику. Новобрачные нетерпеливо подсчитывали: три дня, два дня, последний день – и они останутся в квартире совершенно одни!
Но вечером, когда уже был упакован последний родительский чемодан, в дверь позвонил посыльный из военкомата, подозрительно оглядел Виктора и спросил: «Кто здесь лейтенант медслужбы запаса Сахранов?». Затем толстым пальцем показал, где надо расписаться, что-то оторвал, а оставшуюся часть повестки вручил лейтенанту медицинской службы запаса Виктору Владимировичу Сахранову.
Под тревожно-недоумёнными взглядами родных Виктор долго читал несколько вписанных чернилами слов – куда, когда, с чем, не запоминая увиденного, но уже уяснив главное – никакого медового месяца у него теперь не будет. Аквариум его житейского благополучия разбился вдребезги за несколько минут.
***
Разговор с собравшимися в областном военкомате был коротким. Восприняв всё происшедшее, как крушение личного счастья, Виктор понял только одно: из военнослужащих запаса в Москве сформировали Отдельный автомобильный батальон для уборки урожая. Вышла какая-то неувязка с офицерским составом и его приказали набрать в течение одного дня в местной воинской части. Виктора назначили на должность «начмедчасти».
Когда прозвучало финальное «Вопросы есть?», Виктор поднял руку и заявил, что как врач не имеет никакого практического опыта. После окончания института весь год занимался экспериментальной работой в иммунологической лаборатории с морскими свинками и не имеет опыта работы в травматологии и терапии, который потребуется в полевых условиях. Оказалось, что он не один чувствует себя не в своей тарелке. Полковник терпеливо, но не очень внимательно выслушал будущих офицеров и ответил сразу всем:
- Товарищи, задача перед вами стоит одна – помочь области собрать с минимальными потерями максимальное количество урожая. Состав призванных изменению не подлежит. Зарплата по месту работы за вами сохраняется плюс наши очень неплохие командировочные. – Затем, посмотрев, на Виктора, добавил: - А вам, доктор, повезло больше других. Приобретёте ценный опыт работы с людьми, а не с мышами.
После такого категорического заявления оставался только один, пожалуй, самый волнующий всех вопрос: на какое время их вырывают из насиженных и тёплых мест? Но полковник явно не был рождён утешителем людских страданий. Его лаконичный ответ привёл всех в уныние:
- Когда поставленная перед вами задача будет выполнена, батальон расформируют.
Кто-то безнадёжным голосом произнёс:
- Значит, до белых мух.
Несмотря на всю оглушённость непредвиденными событиями, смысловая несовместимость этого оксюморона настолько поразила Виктора, что он, привыкнув не оставлять неясным ни одно незнакомое слово, объяснился за разъяснением к соседу. Было в этом словосочетании что-то тревожное: белые и… мухи.
Высокий блондин на десяток лет постарше Виктора, сам сидевший с озабоченным лицом, несколько секунд непонимающе смотрел на него, а потом спросил:
- Ты в армии не служил до института?
- Нет.
- Нелегко тебе будет, доктор. – Потом, перекрывая поднявшийся шум голосов, выкрикнул? – Всё ясно. Чего теперь разговоры разводить?
Это был Сергей, служивший «на гражданке» инженером на нефтебазе, а теперь волею военкомата превращённый в начальника ГСМ. Что такое ГСМ, белые мухи и чем село отличается от деревни он объяснил Виктору уже в автобусе.
Новый начмедчасти с грустью подумал: «Слишком много я не знаю даже для первого дня службы».
***
Пыльный городишко, куда их привезли, высадив в привокзальном сквере, был районным центром. Виктора немного утешила близость железной дороги, которая, видимо, и превратила захолустное село в районный центр. Это была «живая» связующая нить с родным городом.
После утренней горячки и спешки они вдруг стали никому не нужны. Сопровождавший их капитан, начальник того самого штаба, который они теперь представляли, куда-то ушёл. Что делать дальше, Виктор не знал.
Впрочем, такая неопределённость царила только в его голове. Погружённый в тоскливое настроение он в одиночестве прогуливался по платформе, не пытаясь что-либо выяснить у своих «коллег», потому что на первый же его вопрос ему ответили:
- Успокойся, доктор! Солдат спит, служба идёт. Запомни это мудрое правило.
Не приученный жизнью, которая до вчерашнего дня шла ровно и планомерно, к таким резким поворотам судьбы, он не мог сейчас валяться вместе со всеми на траве и слушать анекдоты.
Наверняка железнодорожная станция являлась самым чистым местом в городе и путями здесь пользовались как тропинками в лесу. В дождь ходить «яко по суху» можно было только по шпалам. Вот и получалось: с одной стороны здания – чистота, автоблокировка, аккуратно побеленные бордюры и даже гравий вдоль путей, а с другой – гусеничный трактор, натужено гудя, вытаскивал завязший в грязи привокзальной площади колёсный «Беларусь».
Услышал, как кто-то заметил из будущих штабных офицеров заметил:
- Земля здесь богатая. Чернозём.
Этого оказалось достаточно, чтобы ввергнуть Виктора в бесплодные размышления о разности человеческого восприятия. Для него самой лучшей землёй была, разумеется, та, которую покрывал асфальт.
В решётчатой перекладине линии электротяги грачи свили гнёзда. К ним подбирался маляр, красивший ферму.
Интересно, - подумал Виктор, - сбросит гнёзда или оставит? Что ему покажется важнее: разорить несколько гнёзд или оставить незакрашенным участок фермы? Но маляр работал неторопливо и ждать его решения пришлось бы слишком долго.
Раздался огнусавленный динамиками голос дикторши. Сначала для своих: «По первому главному проходит поезд». Затем для всех остальных: «Граждане пассажиры! По второму пути проходит поезд. Будьте осторожны!»
Обращались, получается, к одному Виктору, так как других людей на перроне не было. Он остановился и стал размышлять: «Если проходит без остановки, значит – скорый. Если скорый, то может быть фирменный. Если фирменный, то непременно с каким-нибудь названием. Если с названием, то можно прочитать то, чего не знаешь. А это всегда интересно».
И вот уже вихрем налетела гремящая железная гусеница и связанные рельсами шпалы тяжело задышали под проходящим поездом, напоминая рёбра сказочного чудовища.
И снова знойная тишина.
Виктор зашёл в здание вокзала. Здесь тоже было пусто, но прохладно. Вид опилок на полу напомнил вокзал в его городе. Очередной повод для расстройства.
У кассы торговалась женщина:
- Сколько, говоришь, билет стоит?.. А мне тогда в Москве на такси не хватит. Я хочу такси взять, а то метро в ту сторону не едет…
Виктор остановился понаблюдать, чья возьмёт. Наконец кассирша сумела убедить, что изменять цену билетов не в её власти и женщина, покорно задрав край длиной юбки, достала из-под резинки чулка платок с купюрами. Эдакое своеобразное портмоне, где хранился, видимо, её неприкосновенный денежный запас.
Со своими новыми товарищами Виктор держался приветливо, но несколько отчуждённо. К нему же, сразу признав в нём самого младшего по возрасту, относились с повышенной доброжелательностью и все, как один, звали «доктором».
После устроенной в полевых условиях бани всем выдали офицерское обмундирование. Уже через несколько минут офицеры расселись на лужайке и стали прикреплять к погонам звёздочки.
Кто-то из наиболее любознательных поведал о наших непосредственных начальниках. Кадровых - четыре человека: комбат – майор и четыре капитана (начштаба, зам. по тылу, зампотех и замполит) служили в расположенной в области артиллерийской части, на базе которой и сформировали их ОАБ – отдельный автомобильный батальон. Виктор постепенно привыкал к необычным для него аббревиатурам.
Все остальные офицеры были призваны из запаса. Каждый из них, в том числе и Виктор, был какой-нибудь «нач»: по ГСМ, по питанию, по медчасти, по связи и т.д. Основной контингент батальона составляли водители. Блестящих новенькой голубой краской самосвалы и несколько бортовых грузовиков пригоняли непосредственно из Москвы с автозавода ЗИЛ.
Хозяйство Виктора оказалось большим и сложным. Тем не менее, когда он получил тридцать два ящика с медикаментами и медицинским оборудованием, то не очень растерялся. С лекарствами и инструментами он обращаться привык. Хуже было, когда начштаба приказал ему «распределить своих людей поротно».
- Простите. Каких людей?
- Старшина! – крикнул начштаба. – Собрать доктору его команду. – Обратился к Виктору: - Познакомьтесь с ними. Вот список. Наметьте, кто какую должность у вас займёт. Сами с фельдшером и аптекарем будете всегда при штабе. Остальных распределить по четырём ротам.
- Хорошо. Я попробую.
- Одна попробовала и четверых родила. Никаких проб, доктор, учись командовать.
Говорить громко и чётко Виктор почему-то стеснялся, а честь вообще не отдавал – ему это представлялось какой-то несерьёзной игрой в солдатики. Встречая по утрам комбата, заходившего в штабную палатку, он, поправив вместо отсутствующего галстука пуговицы воротника, произносил:
- Доброе утро, товарищ майор!
- А, доктор! Здравия желаю! Как служба?
- Спасибо, всё пока нормально.
***
Медицинская часть батальона, не считая Виктора, состояла из двадцати человек: четыре фельдшера и восемь санинструкторов должны были уехать со своим ротами в другие районы области. Оставалось восемь человек. Один из фельдшеров должен был заведовать медпунктом, другой – аптекой. Два водителя: один – на машину снабжённую одновременно душевой установкой и аппаратом для дезобработки белья, другой – на бортовой, пока ещё не полученный ЗИЛ. И три санинструктора с неясными для Виктора функциями. Но с бумагами и отчётами Виктор чувствовал себя более уверенно. Расписал всё так, что начштаба довольно кивнул и сунул листок в свою папку.
Весь батальон в ожидании приходящих партиями машин располагался на пустыре у окраины районного центра. Неухоженная земля поросла какой-то жёсткой травой (Виктор к своему стыду даже не знал, как она называется – трава и трава) и выглядела не очень приветливо.
В обе стороны от большой штабной палатки стояли палатки четырёх рот. В стороне пополняющийся автопарк, на дороге к которому установили КПП. Лагерь был многолюдным и тесным. Виктор объявил собравшейся команде, что им удобнее будет поговорить в стороне, где тише и никто не будет им мешать. Вышли за пределы палаточного лагеря к лесополосе, где его подчинённые и расположились полукругом вокруг своего начальника.
У парней, сидевших перед Виктором, был вид заправских служак. Это замечалось по тому, как привычно и небрежно они держались в гимнастёрках. На Викторе офицерская форма сидела неплохо, но он носил её так, как носят новый и дорогой костюм. А тут ещё фуражка, к которой он никак не мог привыкнуть. Постоянно проверяя правильно ли она надета, он невольно задевал оправу очков, которые потом ловил на груди, прижав к жёсткой портупее.
Основное затруднение, которое Виктор так и не решил, оглядывая своих подчинённых, как с ними поздороваться и как представиться самому. Как это делали остальные офицеры он не обратил внимания, а крикнуть «Здорово, братцы!», как это делал майор, согласился бы только под угрозой расстрела. Ему хотелось найти ту середину, которая была бы одинаково далеко и от панибратства и от казённой холодности. Поэтому ничего лучше, как «Здравствуйте, товарищи!», так и не придумал.
С собственным представлением вышло хуже. По имени и отчеству здесь никто никого не называл. Офицеры друг друга называли по именам, а солдат по фамилиям. Обращения снизу вверх ограничивались констатацией звания. Но не представляться же ему своей команде: «Меня зовут товарищ лейтенант»?!
Надо было обойти этот вопрос стороной, но Виктору не пришло в голову, что можно знакомиться с людьми, не представившись самому. И он добавил:
- Меня зовут Виктор.
- Ну зачем же так? – укоризненно пробасил один из присутствующих. – Вы для нас «товарищ лейтенант».
Виктор молча проглотил пилюлю, но оценил, что никто не скривился в ехидной улыбке.
С санинструкторами Виктор разобрался без особого труда: они покладисто соглашались на его предложения, не видя большой разницы в какой роте служить и лишь удивляясь, что им не приказывают, а предлагают.
Из фельдшеров Виктор наиболее опытных хотел оставить при себе. Но как их угадать? И он, положившись на интуицию, попросту указал на двух, выглядевших постарше остальных, и попросил их задержаться.
Первый – Николай, который поправил Виктора, когда он «представлялся» подчинённым. Он привлёк Виктора своей солидностью и серьёзностью. Позже Виктор узнал, что Николай служил в армии в звании старшего лейтенанта, но за «непредумышленную халатность» был разжалован. Он должен был обладать достаточным практически навыком, так как работал фельдшером на заводском медпункте. Второй – Володя, по внешности полная противоположность Николаю – субтильный с бесцветными глазами, но принял своё назначение аптекарем как должное, хотя работал механиком на швейной фабрике.
- Разберёмся. Фармакологию ещё не забыл, - произнёс он уверенно.
Виктор надеялся, что оба фельдшера окажутся хорошими помощниками. Но это могло показать только будущее…
***
Тоскливо протянулось несколько дней.
Получив необходимое количество самосвалов, роты снимались и повзводно длинной вереницей уезжали на места своих работ в другие районы. «ЗИЛ», выделенный под санитарную машину, Виктору обещали выделить в самую последнюю очередь. Майор пояснил:
- Сначала надо роты укомплектовать, доктор, понимаешь? Батальон должен уже три дня зерно возить, а мы ещё задницы в палатках просиживаем.
В один из вечером, когда Виктор с увлечением читал монографию по иммунному электрофорезу белков – тему близкую к его диссертационной работе, в штабную палатку заглянул Николай:
- Товарищ лейтенант, можно вас на минуту?
Николай и Володя расположились в отдельной палатке, которая вплоть до крыши была заставлена ящиками с аптекарским имуществом. Под пологом висел на верёвке большой карманный фонарик, который медленно вращался вокруг своей оси. Светящее пятно на мгновение ослепило вошедшего Виктора и стало перемещаться с одного ящика на другой. Они были расставлены по трём сторонам, оставляя свободной небольшую площадку перед самым входом, где стояли чуть ли не вплотную друг к другу две раскладушки.
- Присаживайся, лейтенант, в ногах правды нет, - раздался чей-то голос. – Мы здесь немного того…
На раскладушках сидели аптекарь Володя и старшина штабного взвода – нагловатый парень с рыжеватыми щетинистыми усами и завидной армейской выправкой.
В палатке шла пьянка. Самая примитивная, без прикрас: газета, две банки колбасного паштета полбуханки хлеба, три кружки и пузатая бутыль со спиртом.
- Спирт наш? – поражённый увиденной картиной спросил Виктор, хотя наклейка на толстостенной бутыли не оставляла на этот счёт никаких сомнений.
Старшина довольно захохотал:
- Спирт ваш, паштет наш!
- Володя, мы же договорились лекарства не трогать, пока не устроимся на постоянном месте.
Зав. аптекой был совершенно невменяем. Его глаза, приобретшие на этот раз розовый оттенок, как у лабораторных мышей, бессмысленно смотрел перед собой.
Старшина залился пуще прежнего:
- Так то лекарство, а это спирт!
Окончательно растерявшись, Виктор повернулся к Николаю:
- Зачем вы так, Николай?
Его первый помощник держался героем, хотя вряд ли выпил меньше других. Он сел на ящик у входа и наморщил лоб, словно соображая, зачем ему потребовалось звать сюда лейтенанта, у которого на лице было написано, что он ничего крепче «Рислинга» по торжественным дням не пьёт.
- Здесь такое дело, товарищ лейтенант… - Он утёр рукавом гимнастёрки потное лицо. – Да вы садитесь… Здесь в чём дело-то… Старшина вот говорит, что послезавтра штаб снимается… Ну вот, значит, за это… за отъезд…
Виктор прекрасно понимал, что ему надо сделать. Во-первых, выгнать старшину. Во-вторых, забрать наполовину опустошённую бутыль с медицинским спиртом. В третьих, уложить спать фельдшеров, чтобы они в пьяном виде не нарвались на неприятность. В последнем случае, впрочем, хуже всех пришлось бы ему, так как наказание могло быть только одно – тому уже были прецеденты – провинившихся отправляли домой, посылая по месту работы порицающие письма. Они отнесутся к этому, как к счастливому окончанию сборов, а он останется без (какие уж есть!) помощников. Но Виктор также знал, что смелости выполнить первые два решения ему не хватит.
- Вы здесь потише… услышат ещё, - начал он.
- Меня не услышат! - самодовольно выкрикнул старшина. Он откинулся на стоящие сзади него ящики, как на спинку дивана, победно выпятил подбородок и продолжил: - Здесь «слышат», как вы выразились, только тех, кого слышу я. Улавливаете мою мысль, доктор? Так что можете не беспокоиться, всё будет чин-чинарём! – Он выждал несколько секунд, наслаждаясь создавшейся ситуацией, потом лениво поднялся, поправил гимнастёрку. – Чао, орлы! Спасибо за приглашение. Лейтенант, мы с тобой теперь друзья, вместе казённый спирт пропивали.
И вышел.
Луч фонарика продолжал свою бесконечную карусель, только теперь он вертелся в другую сторону.
Виктор сел. Что и говорить, неприятно оказаться в роли беспомощного дурака, над которым открыто насмехаются. Пора ему наконец-то сбросить с себя оцепенение маменькиного сынка, очутившегося в окружении уличной шпаны.
- Николай, налей мне… только немного… Вода у вас есть?
Николай потянулся к бутыли, а «невменяемый» аптекарь очнулся, проворно сполоснул две кружки, передал одну Николаю. Тот плеснул в неё спирт, а в другую Володя налил из чайника воды.
- Где чайник-то раздобыли?
Володя сделал неопределённое движение головой и Виктор понял – у старшины.
- Вы лучше разбавьте, товарищ лейтенант, а то осипните, - посоветовал Николай.
Виктор взял обе кружки. Ну что ж, хоть сейчас они по-человечески поступили: спирта налили чуть-чуть, воды – половину кружки.
- Выдохните сначала, - заботливо подсказал аптекарь.
Когда Виктор допил воду, ему уже протягивали щедро намазанный паштетом кусок хлеба.
- Товарищ лейтенант, мы по-свински поступили, сами знаем. Но по-другому здесь нельзя. Мы от этого старшины будем всё время зависеть. Даже то, как на новом месте устроимся, от него зависит… Вас, конечно, не надо было звать, сами могли бы всё уладить. И про спирт вы бы ничего не узнали.
- Это он попросил меня позвать?
- Чудной вы, товарищ лейтенант, - усмехнулся Николай. – В армии не просят.
- Послушай, Николай! Как он может вам приказывать? Вы старшине никаким боком не подчиняетесь. Какая у нас может быть от него зависимость? Он что, лишнего одеяла нам не выдаст, когда холодно станет?
- Не выдаст. И в каком домике мы в пионерлагере разместимся, во многом от него будет зависеть… И многое другое…
Аптечный спирт хранился в двух ёмкостях: двухлитровой бутылке, уже перенесшей непоправимую потерю, и в двадцатилитровой добротно оплетённой бутыли. После памятного вечера Виктор из предосторожности большую бутыль приволок в штабную палатку, вызвав смех офицеров.
- Смейтесь, смейтесь. Вам-то что! – огрызнулся Виктор, потеряв веру в людскую порядочность и привязывая корзину с бутылью к своей кровати алюминиевой проволокой. – А мне потом за каждый грамм отчитываться…
Часть спирта Виктор передал фельдшерам уезжавших рот вместе с комплектом средств первой медицинской помощи. Немного оставил на импровизированном медицинском пункте при штабе. Затем насмерть заколотил горлышко бутыли громадной пробкой, замазал её сверху пластилином и для устрашения пьяниц, которые решатся польститься на его сокровище, поставил на нём выданную ему металлическую печать. Проверять уровень спирта было невозможно, так как из плетённого футляра торчало одно горлышко, но Виктор по несколько раз в день внимательно осматривал печать и проверял корзину с бутылью на вес.
В день переезда на новое место расположения, где батальон уже мог полностью развернуть свои подсобные службы, Виктор отвязал корзину от кровати. Сергей, начальник ГСМ, с сочувствующей улыбкой сказал:
- Доктор, ты … это самое… Осторожнее со своим спиртом. В общем для лечения его не употребляй.
- Что значит «не употребляй»? Он во многих случаях может понадобиться. Например, фурункулёз. Помнишь, приходил один…
- Я не о том… В этой большой бутыли спирта осталось процентов на сорок. Пить, конечно, можно…
- Что значит «сорок»? Это чистый 96-градусный медицинский спирт. – Виктор для убедительности приподнял бутыль, потряс её в воздухе. – Здесь ровно пятнадцать литров должно быть.
- Да выпили мы его, доктор. Пятнадцать литров и должно быть только уже не в твоих градусах.
- Ты что говоришь? – упавшим голосом спросил Виктор. – Шутишь?
- Да какие тут шутки! Выжрали у тебя спирт господа офицеры, только и всего!.. Мы и тебя приглашали, но ты отказался…
- Как же так? У меня печать всегда с собой. Ты посмотри, где я её поставил. Если бы пробку вынимали, то обязательно было бы заметно… Или ты шутишь?
- Ох, доктор, прямо жалко тебя… Плюнь ты на свой спирт! На кой чёрт он тебе нужен? Тебе что, операции здесь делать?
- Но как вы его доставали?
- Как, как… Вот в этом месте прокалывали шприцем, печать твою не задевали Михаил откуда-то принёс большой такой шприц, ветеринарный наверное. Бутыль наклоняли и отсасывали, сколько нужно. А потом таким же макаром вливали туда воду для веса. И все дела… А место прокола твоим же пластилином замазывали…
Виктор вряд ли мог вспомнить, когда он в последний раз плакал. В институте вроде такого не было. Может быть только в ранние школьные годы. И вот сегодня, в этот самый несчастный день его жизни. Разумеется, он не всхлипывал истерически, но, не обращая внимания на окружающих, сидел на своей кровати со слезами на глазах.
А вокруг все суетились – разбирали кровати, сворачивали громадную штабную палатку, умудрившись при этом не потревожить Виктора, и грузили всё имущество на бортовые ЗИЛы. К нему никто не подходил, никто не смеялся, никто не просил включиться в общую работу.
Наконец он оказался сидящим на своей кровати уже не в палатке, а буквально «в чистом поле». К нему подошёл Сергей:
- Ты нас, конечно, извини, доктор. Но вспомни, что в первые дни всем было не по себе. Не тебя одного неожиданно от жены оторвали. Ты всё свои книжки читал, тебе больше и не надо было ничего. А нам для душевного равновесия нужно было «поддать». А здесь, чтобы бутылку купить, надо идти бог знает куда. И ты тоже молодец – вытащил спиртягу всем под нос. И хоть бы сам угостил, мы же у тебя просили по-человечески, отлил бы немного… Ну, теперь что говорить… Мы тут решили скинуться… Сколько твой чёртов спирт может стоить? Тридцать рублей хватит?
- Зачем мне деньги? Спирт в аптеке не продают. А в магазине и спрашивать нечего…
- Тогда мы что-нибудь придумаем. Ты только за сволочей нас не считай. В общем не расстраивайся, мы всё берём на себя… Давай твою кровать разберём…
Через несколько дней «начпрод», работавший «на гражданке» инспектором котлонадзора, привёз из города уже в пионерский лагерь, где расположился штаб, канистру со спиртом.
- Где твоя бутыль, доктор? Вот десять литров ректификата. Сам перельёшь?
Виктор кивнул.
- Тару потом не забудь мне вернуть, - добавил Михаил.
***
Штаб со всеми подсобными службами обосновался в пионерском лагере, где ещё несколько дней назад бегала ребятня.
Домик, отведённый под медицинский пункт и аптеку находился в дальнем углу лагерной территории. Сразу за забором ещё недолго продолжался редкий лес, который обрывался на высоком берегу небольшой речушки. А за ней открывался живописный вид, типичный для средней полосы России: противоположный заливной берег был занят пойменными лугами. Ярко-зелёное поле тянулось километра на два, а затем снова начинался лес, перед которым расположилась деревенька. По всем правилам этот пейзаж должен был возбуждать поэтическое вдохновение, но только не у него, до последней клеточки тела жителя города, воспитанного городом, выросшего в городе и смотрящего на мир глазами города.
Луг, покрытый душистой и высокой травой, отпугивал слепнями и комарами. Стоящие вдалеке словно игрушечные домики были симпатичны только на первый взгляд. Но водопровода в них наверняка нет, туалет на дворе, а все блага цивилизации ограничиваются электричеством и в лучшем случае баллонным газом. У поэтов часто фигурирует в стихотворениях калитка – обязательный образ сельской лирики:
«Когда-то у той вон калитки
Мне было шестнадцать лет…
Так мил моим вспыхнувшим взглядам
Состарившийся плетень…»
А Виктор деревенскую калитку и плетень видел только на картинке…
Характер работы «начмедчасти» оказался, как и многое другое для Виктора, неожиданным. Он представлял себе вереницу больных, ожидающих его приёма, и испытывал соответствующие такому представления опасения.
Фактически личный состав рот обращался за врачебной помощью в медпункты и больницы по месту своего расположения. К Виктору за элементарной помощью обращались только солдаты штабного взвода и сами офицера штаба, которые всегда находились в одном месте. И Виктор, не зная, чем ему заняться, углубился в чтение специальной литературы по иммунологии.
Когда их батальон заработал в полную нагрузку, Виктор понял, что никакого преувеличения в газетных лозунгах типа «Битва за урожай» и тому подобные не было. То из одного, то из другого взвода начали поступать сообщения о дорожных происшествиях: бились и переворачивались новенькие ЗИЛы, получали травмы водители, несколько человек уже попали в районные больницы или областной госпиталь. Сергей объяснил Виктору, что это закономерно, что по теории вероятности из пятисот машин батальона с одной непременно что-нибудь да случится, особенно если учесть, что большинство водителей впервые сели в кабины столь мощной и новой для них техники.
Услышав об очередной аварии, Виктор мчался на место ДТП, но обычно находил только остатки несобранного зерна да алмазно-блестящую на солнце стеклянную крошку разбитых лобовых стёкол. Лишь чёрные полосы торможения на асфальте и необычной формы борозды на обочинах говорили о том, что здесь произошло. Изредка он успевал увидеть ещё не отогнанную в ремонт повреждённую машину.
Однажды он успел во время, но и тогда его помощь не потребовалось. Он привёз в штаб второй роты немного спирта для командира, индивидуальные пакеты, бинты и йод – для водителей в их автомобильные аптечки. Остался на обед, который был прерван весёлым криком какого-то мальчишки:
- Эй! Там ваша «зилуха» перевернулась!
Все бросились на улицу. Шоссе рассекало село на две ровные вытянувшиеся вдоль дороги половины. В кювете на боку лежал покрытый засохшей грязью «ЗИЛ-130». Из кузова словно озерцо на десяток метров выплеснулась и застыла янтарная волна пшеницы. Шофёр, молодой парень в замасленной гимнастёрке, уже пришёл в себя от пережитого испуга. Потирал ушибленное плечо и смущённо улыбался:
- Выехал, твою мать, из-за бугра, а тут эти гуси… Ну, я, твою мать, притормозил чуток…
- Притормозил… - ворчал «зампотех» роты, внимательно осматривая машину. – Здесь же гидравлика! Сколько раз вам можно повторять одно и то же! Гнал, небось, как дьявол!?
Для водителя на этот раз всё обошлось не так уж и страшно: ушибы не сильные, а у машины помято крыло и разбита фара. Зерно соберут, облицовку выправят, вставят стекло фары и завтра снова в бой…
- Завтра – не завтра, а на сегодня уже нет машины, - раздражённо говорил «зампотех». – Прикинь, доктор, сколько тонн зерна только этот ЗИЛ не додаст!
Виктор присел у края пшеничного озера и потрогал зерно так, как дотрагиваются до собак или кошек – будто погладил. Сколько здесь этих зёрнышек? Миллион? Казалось бы, что значит на этом фоне одно единственное зёрнышко? А ведь через пару дней ни одного, ни одного из миллиона – или сколько их тут? – не останется. Основную массу соберут сейчас лопатами. Затем настанет очередь местных жителей: по горсточке наполнят себе сумку-другую: в хозяйстве всё пригодится. А затем сюда сбегутся куры, налетят воробьи. И не останется ни одного зёрна! Каждое из них послужит кому-нибудь пищей – не людям, так птице. Видимо, не только за внешнее сходство прозвали пшеницу «золотой».
Виктор погрузил пальцы в тёплую рассыпчатую массу. Она оказалась мягче и уступчивее, чем он предполагал. Ещё одна неожиданность. На мгновение почудилось, что это речной песок, даже растянуться на нём захотелось…
Виктор подошёл к зампотеху роты:
- Вячеслав, у тебя когда день рождения?
- А что? Хочешь мне подарок сделать, доктор?
- Хочу.
- Лучший подарок для меня – быстрее уборочную закончить. А тут ещё это! – Он кивнул в сторону машины, к которой уже прикрепляли тросы, чтобы поставить на шасси.
- Мой подарок как раз в этом направлении.
Зампотех непонимающе посмотрел на Виктора.
- Бери мою машину. В бортовой тоже зерно возят, брезент постелешь в кузов. Но как эту починят, сразу вернёшь. И целенькую.
- Ишь ты! – изумился он. – А сам в штаб пешком потопаешь?
- Нет. Нас оттуда несколько человек приехало и почти у каждого своя машина. Чего им пустыми мотаться. Подвезут. Берёшь?
- А майор что скажет?
- Майор скажет, что наконец-то доктор что-то сделал полезное для уборки урожая.
Объехав с передвижной киноустановкой – тот же ЗИЛ, в кузове которого укрепили фургон с надписью «Клуб» - все подразделения батальона, Виктор получил представление об их санитарном состоянии. Испытывавший раньше лёгкое презрение к практической санитарии и гигиене, Виктор на этот раз придирчиво осматривал кухни, столовые, места размещения солдат, туалеты. Он не знал (или забыл, как ненужное знание) все санитарные нормы и не мог прихвастнуть знанием, когда приходилось убеждать в чём-то командира взвода. При оценке Виктор придерживался единственного хотя и субъективного критерия – ставил себя на место другого.
Например:
- заснул бы он в таком тесном помещении?
- ел бы он обед, приготовленный из таких продуктов?
- пил бы он воду, взятую из этого колодца?
И т.д. Но подобным методом он добился немногого. Комвзвода, соглашаясь с ним, отвечали:
- А что я могу сделать? Ничего! Не строить же здесь новую казарму? Пойми, доктор, это же уборочная кампания: месяц-полтора, а потом – по домам!
- Не только о зерне нужно думать, но и о людях, - горячился Виктор. - Мы для кого его собираем? Для людей! И они должны быть на первом месте.
- Люди!.. Я узнал, что урожай в этом году лучше чем в предыдущем. А ты знаешь, доктор, куда мы зерно разгружаем?
- В элеваторы.
- Ага! Расстелили брезент на земле, мы на него зерно и сваливаем. Два дня назад дождь прошёл. Зерно промокло, а мы сверху новым засыпаем. Всё и сгниёт к чёртово матери!..
Для комбата замечания Виктора были ещё более несущественными и воспринимались, как отвлекающие от основного дела. Виктор, чувствуя свою правоту, донимал его рапортами, писать официальные бумаги он был мастак.
- Послушай, доктор, - говорил ему Сергей. – У тебя самая завидная должность! Сиди себе в медпункте, читай книжки, да лечи зампотылу от гипертонии. И ни во что не лезь. Вот и все твои дела. Солдат спит, служба идёт. Как ты не поймёшь, что никто не будет строить для наших «партизан» гостиницы и отапливаемые ватерклозеты? Мы здесь люди временные. Уберём зерно и – по домам!
- Во-первых, после зерна пойдёт картошка, а потом свекла. Далее – ремонтировать машины и сдавать их колхозам. Другими словами, батальон будет работать, пока в нём есть необходимость, до морозов, до «белых мух». А это ещё месяца три. А во-вторых, кто говорил, что люди должны работать без элементарных удобств? Не в тайге находимся. И я не верю, что не предусмотрено нормальное хранение продуктов и снабжение чистой питьевой водой. А если чего и нет, то потому, что все думают, как ты – скоро домой… Я сам вижу, что майору не до меня. Но и сам один ничего не могу добиться.
- Ты считаешь, что нас продержат до ноября?
- Точно. Я же при штабе почти каждый день торчу. В курсе всех разговоров. Всю эту неделю по утрам приезжает первый заместитель обкома партии, спрашивает: нужно нам что-нибудь или нет? Справимся ли мы к сроку? Майор на всё отвечает: всё есть и приказ будет выполнен.
- Значит нам до конца ноября здесь мотаться… Плохо… А ты этому партийному деятелю и пожалуйся. Скажи, что тебе надо.
- У меня хватило ума сначала спросить об этом майора. Тот ответил: застрелю собственноручно, если на что-то ему пожалуешься. Лучше мне жалобы свои пиши.
- У всех свои неприятности. Во второй роте, чтобы не гонять машины на автозаправку, я распорядился слить бензин в пустую цистерну, которая стояла в поле. Устроил для них временный дозаправочный пункт. А в ней раньше хранилось какое-то азотное удобрение. Стали заправлять, и у первых же машин забархлили моторы. Бензин-то я спишу, а вот моторы… Меня зампотех чуть самого не убил.
- Да, неприятная ситуация.
- Вот так-то… Но ты, конечно, прав, доктор. В той роте солдатики чего-то объелись, всех понос прохватил.
Виктор даже подпрыгнул от возбуждения:
- Это в первом взводе, да? Я же писал майору, что их колодцем пользоваться нельзя. А взводный обещал привозить питьевую воду из совхоза.
- Привезли пару раз, а потом пожалели машину зря гонять. Одну машину сэкономили, а семь потом три дня стояли на приколе. Сам комвзвода шоферил эти дни.
- Теперь ты понимаешь, что санитарией пренебрегать нельзя. Хорошо, что в больницы не попали. И мне ничего не сообщили. Все хотят хорошо выглядеть. А то нам аварий мало, ещё дизентерии не хватало!
***
КПП в воротах пионерского лагеря пропускали на территорию только продуктовый «ЗИЛ» и «газик» майора. Все остальные располагались на специальной площадке перед въездом. Поэтому появление на асфальтированной дорожке ярко-оранжевого «ИЖ-комби» привлекло внимание всех, кто в этот день находился при штабе. Виктор сидел на открытой веранде своего медпункта и, задрав ноги на перила, вдохновенно списывал в журнале расхода медикаментов некомпенсированную часть спирта. Он заметил легковушку только в тот момент, когда та плавно остановилась напротив его домика.
Видимо считая, что она находится в африканском заповеднике диких зверей, Лена внимательно огляделась и, лишь заметив Виктора, открыла дверь машины и танцующей походкой направилась к нему. В умении подать себя ей не было равных. Зная, что Лена не любит проявления бурных чувств на людях, Виктор отложил журнал, встал и во все глаза рассматривал молодую жену. Это удовольствие с ним делили по меньшей мере полтора десятка человек, да ещё подходили со стороны, чтобы посмотреть, к кому приехала такая краля.
К штабным офицерам из города изредка приезжали жёны (а может быть и не жёны), но эти визиты всегда проходили малозаметно. Лишь кто-нибудь успевал заметить удаляющуюся в лесок пару и многозначительно ухмыльнуться. А тут с такой помпой!..
Лена легко «вплыла» по ступеням на веранду, одним пальцем подняла на лоб громадные солнцезащитные очки, которые сразу застыли над её чёлкой как приклеенные. Во время последующего их разговора слова Виктора можно опустить без какого-либо ущерба для понимания происходящего.
- Приветики, милый! Не вздумай при всех лапать меня… Нет-нет, сначала посидим здесь. Пусть эти дятлы насмотрятся, удовлетворят своё любопытство и начнут расходиться… Что? Форма? Господи, нашёл, чем хвастаться!.. Давай ближе к делу. Ты что, не мог заболеть? Ты чем думал, когда тебя затаскивали в эту клоаку?.. Не оправдывайся, всё ты мог. Позвонил бы Нелидовой, она бы тебе оформила тем же числом больничный лист. Сколько тебя можно учить!?.. Неудобно на полотке спать… Да какие могут быть поцелуи? Я с тобой серьёзно говорю, а ты с поцелуями лезешь… Послушай меня. Отец звонил в Облвоенкомат. Вас здесь продержат минимум до середины ноября. Месяц я бы ещё вытерпела, но три месяца! Стоило тогда расписываться, чтобы спать одной… К тому же задерживается твоя апробация, а соответственно и последующая защита. Об этом ты подумал?.. Эх, горе луковое! Ладно, собирайся… Как куда? Ты думаешь я тебя здесь оставлю?.. Или ты на самом деле решил торчать среди этой буколики до самой зимы?.. Ну хорошо, хорошо. Успокойся. План такой. С твоим красноносым майором я уже договорилась… Не перебивай меня! Вон его «тачка» стоит, там и разговаривали… Пожалуйста, не перебивай и слушай дальше. До завтрашнего утра он тебя уже отпустил официально. Едем сейчас домой и устраиваем тебе больничный лист. Допустим с обострением пневмонии. И дурак поймёт, что она за два дня не пройдёт. Подождут, а потом заменят кем-нибудь другим и все дела… Ну что молчишь?.. Все договоры и разговоры я, разумеется, беру на себя. Твоё дело – с сегодняшнего же дня садиться за продолжение обзора для диссертации… Витюша, ну неужели ты не понимаешь, что это оптимальный вариант?.. Перестань, Виктор, я серьёзно с тобой разговариваю, а ты… Господи, ну конечно, люблю. Иначе бы не потащилась в такую даль!.. Ну так что? Почему молчишь?.. О боже! Сколько раз у нас с тобой уже так было. Предлагаю тебе продуманный до мелочей план, а ты разбиваешь его своим молчанием и мимоговорением. Это твоя форма мягкотелого несогласия?.. Ну что? Эти дятлы насмотрелись или ещё нет?.. А эти двое кто?.. Твои фельдшера? Ты можешь придумать что-нибудь правдоподобное, чтобы отослать их куда подальше? Только без пошлых намёков… Ишь ты, какие они у тебя тактичные! Или уже привыкли, что ты принимаешь в своём медпункте женщин?.. В общем так, в два мы должны быть дома – обед с родителями. До вечера всё должны успеть провернуть с твоим больничным. А вечерним экспрессом мы с мамулей уезжаем в Москву… Надо, Витюша. По магазинам прошвырнуться, одеться к зиме… Так что если у тебя есть относительно меня какие-нибудь похотливые намерения, то поторопись… Ну-ну, только без преждевременных телячьих нежностей. Пошли… Это и есть твой кабинет?.. А постель чистенькая, заботятся о тебе фельдшера… Оторвёшь пуговицу, сумасшедший!.. Да не торопись ты… Ты же знаешь, я не люблю, когда ты торопишься… У нас минут сорок-пятьдесят в запасе… дверь закрыта?.. Я сказала проверь!.. И сними с себя эту чёртову робу… Витюшенька мой, ну что, соскучился по мне?.. Я – очень!.. Точно соскучился?.. Ну покажи, как ты по мне соскучился… Как ты по мне проголодался... А то не поверю, слышишь?.. Не поверю… Всё равно не верю… Ещё-ещё… Вот так… Да, давай ещё сильнее… Вот так, да… Вот теперь хорошо… Полежи ещё во мне… Теперь давай успокаиваться… Без пятнадцати будем вставать… Хватит, я сказала, мне же ещё машину вести… Смотри, как руки дрожат… Не хватало мне второй раз отцовскую машину грохнуть. Он мне тогда голову оторвёт!.. Что? Не беспокойся. Я тебе гарантирую, что мы с тобой ещё всё наверстаем… Конечно, милый. Когда я тебе отказывала?.. Давай одеваться… А почему ты с собой ничего не берёшь?.. Впрочем, это ты умно поступаешь, не будет лишних подозрений. Уехал, а в дороге простудился. Логично!.. Мне кажется, что твои фельдшера заметили, что у нас физиономии красные. Могли бы и подальше отойти… Давай, только быстрей. Скажи им, что завтра вернёшься. Пора выезжать… Пристегнись, сколько раз тебе надо повторять?.. Значит так, слушай и запоминай. Сейчас к нам – обедаем. Потом ты едешь домой, продукты купим по дороге. И садишься за обзор. Всё остальное тебя не касается. Два дня без тебя обойдутся, а потом я сама приеду к твоим дятлам и покажу больничный лист с десятью печатями. Заберу твои вещи. Фельдшера, надеюсь, мне помогут. Как их зовут?.. Запомнила… Витюша, чтобы ты без меня делал? Пропал бы бедный мальчик без заботливой жёнушки… Не так уж всё и страшно… Эксперименты пока больше не делай, оформи сначала то, что готово… Я понимаю, что интересно, но это не самое главное в жизни… Ты зря переживаешь… Пойми, что результатами твоих опытов может воспользоваться другой! Сейчас кто на очереди? Славка?.. Вот так! Ты будешь бесконечно проводить свои опыты, а он включит опубликованные тобой результаты в свою диссертацию… Выбрасывай все эти мысли из головы и не переживай… Что? Опять двадцать пять? Брось ты своё «неудобно». Как ребёнок, ей-богу! С глаз долой - из сердца вон и забудешь свою армию на следующий же день. Поиграл в солдатики и хватит… Перестань причитать. Можно подумать, что без тебя они там все перемрут… Дизентерия им только на пользу пойдёт, отдохнут в больничке от работы… Ну причём здесь честно или не честно? Причём здесь вообще честность? Каждый должен заниматься своим делом. Ты в этой дурацкой форме и в этом дурацком батальоне не на своём месте. Сам же чувствуешь это!.. И потом – я тебя не в Сочи увожу отдыхать, а за настоящую работу сажаю. Стыдиться здесь нечего. Ты не забывай одного: начало следующего лета – крайний срок твой апробации. Иначе целый год теряешь, а там и аспирантура заканчивается. Ты через год уже должен быть ассистентом на кафедре… Всё в своё время узнаешь, не торопись… Да ничего я за тебя не решаю!.. О господи, Витюша! Ну почему ты такой упрямый? А? Сколько тебя можно убеждать для твоей же пользы?.. Так ты что – не согласен?!.. Офигеть можно! Ну ты и чудик. Не могу поверить, что ты не согласился! Я даже с родителями поспорила, что уговорю тебя. Получается, что моя мать тебя знает лучше, чем я?.. Ты иногда такой непредсказуемый... Может потому и люблю тебя, а?.. Не лезь ко мне, сказала! Врежемся в кого-нибудь, как ты этого не понимаешь?.. Убери руку и нечего меня щупать, когда я за рулём… Ну уж нет! Хорошего понемножку. В два мы должны быть дома… Заводишь меня вхолостую, мысли только все перебиваешь… Что я тебе хотела сказать? Если я тебя люблю за непредсказуемость, то получается не логично – любить при недостатке информации о предмете любви… А в этом ты не прав. Объяснить повышенную эмоциональность плохой информированностью допустимо у детей. Я же не девочка пятнадцатилетняя. И потом - вряд ли правомерно относить любовь к разряду эмоций. Это, скорее, нарушение влечения… Тоже звучит примитивно. Может быть ты и прав, Витюша, только в таких случаях и любят по-настоящему... Что? Ну ты и нахал! Хочешь сказать, что я, не смотря на своё незаконченное высшее, такая же баба, как и все остальные?.. Чего застыл как деревянный? Трудно меня поцеловать, что ли? Да ремень сначала отстегни, приехали уже… Вот так… А то когда ехали, тискал всю дорогу, стоило остановиться, не дотронешься… Всё-всё-всё. Точно уложились, ровно два часа. Бежим… Сейчас родаки меня на смех поднимут… Всё-таки не понимаю, почему ты со мной не согласился… Да, обрати внимание, что на мамуле новые бусы. Не забудь сказать, что они ей очень идут…
***
В конце сентября, когда уборочная достигла своего апогея, часть штаба (начальство и писарей) перевели непосредственно в здание Облисполкома, выделив им два кабинета. Это было вызвано желанием начальства области иметь постоянный контакт со штабом и в любой момент получать информацию о выполнении плана по перевозке зерна. Видимо, «зилухи» батальона играли далеко не последнюю роль в выполнении взятых областью обязательств.
Майор и несколько штабных офицеров поселились в гостинице. Комбат, чтобы являться на ежедневные доклады к первому секретарю обкома чисто выбритым, перестал по утрам опохмеляться и перешёл с «Харькова» на безопасную бритву.
Медчасть, склады и другие подсобные службы оставались в лагере и там же встретили первые заморозки. Когда Виктор выходил из медпункта, то наблюдал удивительную картину: срывающиеся с деревьев заледенелые листочки ударялись о другие, такие же жёсткие. В утренней тишине замёрзшие листья превратились в погребальные колокольчики: осень хоронила лето.
Виктор заметил, что стал больше приглядываться к окружающей природе, весь интерес к которой ранее ограничивался прогнозом погоды. Он теперь мог чаще бывать в городе и там же в октябре увидел первых «белых мух». Выпавшие снежинки, видимо, надеялись пролежать до весны. Но не тут-то было! Город с привычной решимостью проявил свою независимость. Машины быстро превратили лёгкий пушистый покров, напоминавший тополиный пух, в грязную кашицу. С тротуаров его небрежно смахнул ветер, и те довольно заблестели лысым, покрытым кое-где тонким ледком асфальтом. И только на кончиках ветвей молодых ёлочек, где длинные иголки образовывали естественную чашечку, затаились испуганные, впервые в своей жизни упавшие с неба снежинки. Но ёлок в городе мало. А остальные деревья, раздражённо шевеля чёрными кривыми ветками с редкими потемневшими листьями, безжалостно стряхивали с себя цеплявшиеся за них белые пушинки. И летели бедные вниз прямо под жадно чавкающие колёса троллейбусов. Для этих снежинок зима уже кончилась, но у высокомерного города она ещё впереди.
Жители стали ходить торопливее, сделались раздражительнее. А чего, спрашивается, злиться? На то и осень! Дети смешно морщили покрасневшие личики, от чего их курносые носики поднимались до самых бровей, и тыкались, прячась от холодного ветра, в длиннополые букле модных мам.
Изменилось и отношение Виктора к городу. Он уже не преклонялся безоговорочно перед ним, замечая такие черты, на которые бы раньше не обратил никакого внимания.
Хотя бы такая сценка. Шоссе спокойно, так и хочется сказать «задумавшись», перебегала кошка. По дороге плавно, тяжело покачиваясь, ехал троллейбус. Кошка попала под передний мост, неуклюже запрыгала под грязным брюхом машины, как залетевший туда мяч, и осталась неподвижно лежать. Куда исчезла ловкость, осторожность и зоркость этого хищника? Или, став городским, он утратил свои былые природные качества? А может быть это – невероятная, впрочем, мысль - самоубийство?
И трупик нерасторопной кошки, уже через пять минут плотно распластанный и вдавленный в асфальт сотнями шин, превратился в отвратительную инкрустацию – украшение большого города.
Поведение животных, живущих в городе изменяется до удивительной степени. Виктор увидел ещё один пример этому. В самом центре перекрёстка трёх городских магистралей образовался небольшой треугольник – «нейтральная зона». Посередине её – канализационный колодец, видимо, с тёплой крышкой. На ней уютно свернулась собака. Она лежала, уткнувшись головой в живот, не обращая ни малейшего внимания на кружащие вокруг неё машины, троллейбусы, автобусы. Даже когда не в меру лихой таксист сигналил в метре от неё, собака, не поднимая головы, только вздрагивала ушами.
Что ж, каждый выбирает себе место, где потеплее. И животные не исключение. Впрочем, сам Виктор от предложенного ему тёплого места отказался…
***
После окончания всех уборочных работ штаб вновь вернулся в пионерский лагерь. Приступили к ремонту и передачи машин совхозам, отчётам служб, в том числе и медицинской. Виктор с нетерпением ждал приказа, но услышав его, несказанно удивился.
- Доктор! Инвентарное имущество сдать в воинскую часть. Остальное уничтожить.
- Как уничтожить?
- Свали всё в яму, пусть твои ребята выкопают поглубже за территорией лагеря, и сожги. Ясно? Исполняй!
- Одну минутку, товарищ майор. Там же вполне годные лекарства. Бинтов несколько сотен, йода литра два осталось, одного фталазола полтора килограмма…
- Доктор! – Лицо майора побагровело. – Мне с тобой хлопот больше, чем с другими службами. Какой на хер фталазол, когда у меня полтораста машин ещё не сдано?! А ты со «своими полтора килограмма»! Всё сжечь к чёртовой матери!
Инвентарное имущество без труда разместилось в пяти ящиках. Оставалось ещё двадцать ящиков с различными медикаментами. Некоторые ящики Виктор даже не вскрывал, не было необходимости. Израсходовано лекарств было мало. Не считая, конечно, спирта. По рассказам сторожа пионерского лагеря, который к концу их командировки стал наведываться чаще, в их медпункте летом порой не хватало бинтов, чтобы перевязать разбитую коленку какому-нибудь бойкому мальчугану.
А Виктору придётся сжечь одних индивидуальных перевязочных пакетов двести штук! А рыбий жир? Фельдшера - да и он сам по их примеру - смазывали им сапоги. А у детей может быть его тоже не хватало?..
Виктор советовался с кем только мог. Сергей надоумил приготовить и раздать всем офицерам по маленькой аптечке со средствами первой помощи: несколько бинтов, бутылочку йода, по несколько пачек аспирина и других обычных в доме лекарств. Но это оказалось каплей в море.
Фельдшер Николай снисходительно улыбался:
- Палить всё надо, товарищ лейтенант. Раздали своим и хватит. А то ещё станут говорить, что вы лекарствами торгуете.
- Ты что? Я же так просто отдаю.
- А кто проверять будет? Пойдут разговоры, не остановите. Оно вам надо?
- Может сторожу оставить? Долежат до следующего лета.
- Нельзя. Пропьёт. И вам же боком выйдет. У нас на каждой коробке и на каждом флаконе ярлычок с номером части. Кому в руки попадёт, сразу определят чьё и откуда. Давайте палить.
- Нельзя же хорошие лекарства жечь! Я ещё могу понять нерасфасованные лекарства – куда ни шло! С ними никто возиться не будет. Но жечь антибиотики, сульфаниламиды! Какому-нибудь сельскому медпункту на целый год хватит!
- Какой на год? – вставил своё слово аптекарь Володя. – Здесь лекарств всем окрестным деревням на десять лет. И ещё останется. Только срок годности у многих на исходе. Нам их с таким расчётом и давали – на последующее списание. Но перевязочными материалами, антисептиками и большинством лекарств ещё год-два можно было бы пользоваться.
- А если мы их в часть сдадим, где получали всё?
- На хрена они им? У них своё девать некуда. Это же армия. Здесь всего навалом и выше крыше. Колька прав, палить надо в овраге у реки.
- Ладно. Сжечь всегда успеем. Завтра поедем сдавать инвентарь и передвижную дезкамеру с душевой. А потом решим, что делать с лекарствами.
Вечерами Виктор часто оставался один, Николай с Володей не ленились ходить в сельский клуб, который был от лагеря в пяти километрах. Виктор запер дверь (городская привычка) и устроился у включённого рефлектора читать.
Безусловно, в научной работе Виктора потеряны почти четыре месяца, задержано окончание экспериментальных исследований. Но если не прибедняться, то за время сборов, особенно за последний месяц, Виктор прочёл большое количество специальной литературы и хорошо подумал над своей диссертационной работой. Раньше он в основном исполнял то, что советовал научный руководитель, и реже думал или предлагал что-то сам. Неожиданный сбой в непрерывно текущей веренице экспериментов в виварии и в лаборатории дал ему возможность заново оценить проделанную работу. Так что овчинка стоила выделки. Пусть он собственноручно не убирал урожай, очень уж косвенной была его роль в этой работе, пусть так и не научился отличать рожь от пшеницы, но он был не на агрономических курсах, а на военных сборах. И самое главное – он повзрослел. За четыре месяца на четыре года…
В окно постучали.
- Эй, лейтенант, чего заперся? Или ты там с девахой? Открой дверь, разговор есть. – Голос штабного старшины был как всегда нахальный, но непривычно тихий.
«Чего ему надо? – подумал Виктор. – Небось лекарства клянчить пришёл. Этому скоту и давать не стоило бы. Но всё равно выбрасывать. Дам ему «офицерский набор».
Старшина расстегнул шинель и зажмурился, протянув руки к раскалённой спирали калорифера.
- Про любовь книжки, лейтенант?
- Нет. Это иммунология. Медицина в общем… А ты что хотел?
«Странный он сегодня, - подумал Виктор. Обычно быстрый, деловой, а тут что-то тянет…»
Виктору стало не по себе. Старшина смотрел на него пристально, глаза совсем не выглядели весёлыми, хотя он и болтал что-то об ожидающихся заморозках. Было заметно, что думает он о чём-то другом.
«Вот так убьёт, а труп выбросит в сугроб через забор. И найдут только весной… Он здоровый, чёрт. С ним не сладишь… Хотя всё это, конечно, глупости…»
- Что хотел, старшина? А то мне надо заниматься.
Он замолчал и лицо его стало серьёзным.
- Ну, если ты такой занят;й, то давай сразу к делу. Мы здесь сейчас одни, так? Твои ханурики опять по бабам намылились?
- В кино пошли.
- Ага! – хохотнул он коротко. – Я и говорю: по бабам. Значит разговор между нами такой: то ли был, то ли не был. Это понятно?
- Не очень. В смысле тет-а-тет?
- Чего?
- В смысле – по секрету разговор.
- Правильно понял. Теперь дальше. Ты здесь хорошие лекарства жечь собираешься, а это, доктор, варварство, согласен?
- Согласен.
- Вот и договорились. Главное – ты как был честным, так честным и останешься. Уж больно ты старался здесь честным прикидываться. Ну не об этом речь… Делать тебе ничего не надо. – Он протянул Виктору лист бумаги. – Вот здесь перечислены лекарства, которые мне нужны. Они лежат у тебя отдельно в двух небольших ящичках. Я их заберу и ты ничего не знаешь. А завтра с утра жги всё остальное в своё удовольствие. Сотню я тебе отдам сразу в обмен на них. На подарки любимой жёнушке. По рукам?
- А ты куда эти лекарства денешь?
- Меньше знаешь, крепче спишь. Никуда я ничего девать не буду, никому ты сам ничего не давал и вообще меня здесь не было. Понимаешь? Я могу всё это и с твоим аптекарем провернуть, но это хуже: лишний свидетель и ты гораздо меньше получишь. А машина – вон она. У входа стоит. Кинуть туда пару небольших ящиков – секундное дело. Только аптеку мне открой… Чего задумался? Впрочем, я не тороплю, подумай. Но второго такого разговора уже не будет.
Думать было не о чем. Виктор, как всегда, ясно представлял, как ему нужно поступить. Первое – отказать, второе – выгнать этого проныру. Но одно дело знать, другое – сделать… Впрочем, не убьёт же он его из-за ампул с наркотиками. Сейчас скажет ему «Нет», он встанет и уйдёт.
- Хитрый ты человек, лейтенант! Прикидываешься простачком, а сам ключи от аптеки у себя держишь, даже Вовке не доверяешь. И решётка на окне. Это ты, конечно, молодец. Но больше сотни я тебе дать не могу, сам понимаешь. Мне и самому «навар» нужен. Я даже больше рискую, чем ты. Этому кодеину грош цена в любой аптеке. От кашля любой может пойти и купить. Меня просто попросили достать, вот я к тебе и пришёл. По хорошему пришёл. Мы же как-никак кореш;. Помнишь, ты меня спиртом угощал и моим паштетом закусывал? Давай, решайся. Сотня на дороге не валяется. Будет у тебя тринадцатая зарплата. И нам ссориться незачем…
Старшина встал со стула.
«Главное не мямлить и не запинаться, - внушал себе Виктор. – И не трусить. Силой он ключ не отнимет, сам ещё не рассчитался в батальоне. Значит, на испуг берёт… Главное – говорить спокойно и улыбаться».
- Ничего не получится, старшина. Я договорился с частью, где мы формировались…
- Врёшь ты, лейтенант. Ни с кем ты не договаривался, - взорвался старшина.
- Да, соврал. Струсил и соврал. Ты вон какой оглоед, дашь мне по очкам и – привет! – Виктор заставил себя дружелюбно улыбнуться. – А если правду, то давай считать, что разговора этого не было. Наркотики и снотворные я тебе не отдам. Если не смогу их передать какому-то медпункту, то сожгу вместе со всеми другими лекарствами. - И он снова попытался улыбнуться.
- Значит так?
- Так!
Наступила пауза. Старшина, видимо, не ожидал такого поворота.
- Ладно, лейтенант, - протянул и витиевато, как мог только он один, выругался. – Ну ладно… Оно, может, и к лучшему, хотя мне это дело показалось верным. Разве не так?
- Не очень-то и верное. Меня, конечно, никто проверять не будет, что я там жгу, сам себе начальник. Но ты только представь, что какая-нибудь пустая коробка с промедолом попадётся на глаза постороннему человеку. На ней номер части. Сразу найдут меня. Я же, трусливый интеллигент, сразу сдам тебя. А хватит ли у тебя смелости сдать тех, кому ты это продашь, не знаю. Такими делами серьёзные люди занимаются. Ненароком и убить могут. Вот и прикидывай теперь степени риска. Может обойдётся всё. А может и нет. Спать я хочу спокойно и ты наверняка тоже.
- Значит так… - Уже без вопросительной интонации протянул старшина. – Чёрт тебя знает, конечно... О лекарствах ты больше меня знаешь… Спутал ты мне все карты… Ладно. Читай свои книжки. И дверь за мной закрой. И пока твои ханурики не вернуться, никому не открывай… Да, ещё. Николай сказал, что ты армейскую фляжку хотел себе на память оставить. А это моё хозяйство. Оставляй. Дарю.
- Спасибо. А я могу тебе вот такой набор дать. Раздавал офицерам.
- Не надо. Бинты с йодом мне не нужны. Ну бывай, доктор.
Виктор закрыл входную дверь дополнительно на крючок и вставил в ручку ножку от стула. Сосредоточиться на чтении после происшедшего было уже трудно…
На следующее утро снова подошёл к комбату.
- Товарищ майор, разрешите обратиться?
- Чего хотел? Если опять со своим фталазолом, то…
- Посмотрите, пожалуйста, список того, что вы предлагаете сжечь.
Майор резко вырвал из руки Виктора листок.
- Я там разделил лекарства на две группы: наркотики и снотворные. Срок годности у всех заканчивается только в следующем году.
Майор долго смотрел на список. Видимо, уже не перечитывал, а соображал, что можно предпринять. Недовольно откашлялся, почесал подбородок, пару раз неопределённо хмыкнул.
- Большие эти твои ящики?
- Нет. Вот такие. Легко один человек унесёт.
- Настырный ты парень, доктор! – Майор сунул лист в лежащую рядом папку. – Попробую договориться с нашей медчастью. А ты инвентарь сдал?
- Сегодня собирались.
- Я когда приказал тебе сдать всё имущество? Сейчас же грузи всё на своё машину. И - в часть... А эти твои маленькие ящики – мне на стол! Исполняй!
Начальник штаба каллиграфическим почерком вписал в военный билет Виктора: «Прошёл 125-дневные сборы при ОАБ № … в должности Начальника мед. части», замысловато расписался и поставил печать.
- Будь здоров, доктор. До встречи!
- До какой встречи? – опешил Виктор.
- Ты не пугайся. Это я так прощаюсь… Майор сказал, что к его удивлению ты оказался толковым доктором.
И капитан протянул ему руку.
Виктор шёл с портфелем и спортивной сумкой с вещами к остановке автобуса. Вот и всё, закончилась его «воинская жизнь»!
Вышел на заснеженное шоссе, ведущее в город. В километре находилась автобусная остановка. Полтора часа езды и он в городе. Вот тогда действительно будет ВСЁ.
Здесь даже метель мела по другому – свободно и безгранично. В городе ветер, наталкиваясь на кирпичные стены, раздражённо кидался из стороны в сторону. А здесь тонкими снежными струями перекатывался через шоссе и ничем не задерживаемый уносился в поле.
«Мела метель, не чувствуя преград», - попробовал Виктор оформить стихотворной строкой пейзаж. – Хотя он уже где-то читал подобное. Да! Ленка приносила на одну ночь контрабандного Пастернака. Всё прочитать тогда не успел, ночью были дела и поприятнее, но вот две строки запомнил.
Виктор вслух продекламировал:
- Мело, мело по всей земле
Во все пределы…
Лучше не скажешь. И не надо.
Мимо проехала «Волга» и осторожно затормозила далеко впереди. Виктор не сразу сообразил, что это решили подвезти его: частники, как правило, не останавливались, даже, когда «голосуешь».
- Садись, солдат, подвезу.
«Генерал в отставке, не меньше, - подумал Виктор. – Для них все: от рядового до лейтенанта – солдаты».
Он устроился на заднем сидении и вгляделся в «генерала». За четыре месяца службы глаз у Виктора на военных был намётан и он отличал их не только по наличию формы. Вопрос водителя подтвердил его предположение:
- На побывку?
Виктор вкратце пояснил, кто он и куда направляется. А позже не удержался и спросил:
- Простите, а вы сами – военный?
- Служил.
- Тогда ещё один нескромный вопрос: если бы я был в штатском, вы остановились бы?
Мужчина чуть помедлил, потом со спокойной уверенностью добавил:
- До автобусной остановки два шага оставалось. Можно было бы и не останавливаться…
Вот так, напоследок, Виктор приобщился к духовному братству военных и впервые, пожалуй, пожалел, что через час-другой снимет форму и – дай-то всё-таки бог! - навсегда.
Хотя за время своей службы отдавать как следует честь он так и не научился, когда в городе выходил из машины, то невольно поднёс руку к виску и произнёс:
- Благодарю вас за помощь.
***
1978 г.