Последние годы «жизнь — суета сует» приобрела… язык
не поворачивается сказать — вредную, скорее довольно
устойчивую привычку, в противовес «суечению»… Как ми-
нимум один раз в год перебираться на пляж, чтобы доказать
себе, что существует ещё такая возможность, как «жизнь-от-
дых».
Страна давно уже выделила для этих целей теплые места
и специальные месяцы, такие, какие могут случиться только
на черноморском побережье. «Жизнь-отдых» распласталась
на подступах к морю и порой с отстранённым недоумением
и интересом смотрела на зелёные жилища путешественни-
ков, громыхающие по российской железной дороге: одни
в сторону «туда», а другие — «отсюда».
И всё же преимущества были не на их стороне. Пол-
страны день-деньской давило плотью узкую территорию
раскалённого взморья, время от времени увлажняя самый
большой орган тела — кожу. Орган легко изменялся
от межполового внимания, разнообразия в питании, пощё-
чины температур и ультрафиолета.
При всей неповторимости раздетых индивидов, их пре-
бывающее количество превращает многочасовое залегание
в нечто общее и однообразное. «Индивидуальности» — это
плоды наблюдений. «Индивидуальности» утрируют своё во-
ображение. Сравнение индивидуального с индивидуаль-
ным — это блуждающее зрение, при помощи разглядыва-
ния, подглядывания, поглядывания способное превратить
всю эту «похлёбку» в слепой интерес или кость разговора…
В процессе эволюции завязываются спорадические диа-
логи или случайные знакомства, у страждущих они могут
пробраться в судьбу.
У сорокалетней Татьяны Александровны был с собой
здесь свой муж, но ещё не было круга знакомств и занима-
тельного общения. Мы отдыхали с женой в тандеме и одна-
жды разместили свои тела под навесом с книжками напере-
вес, оказалось по соседству с ними. В течение короткого
времени изучив индивидуальные особенности друг друга,
мы стали общаться. Общение растянулось на неделю, потом
наш отдых закончился, а у них оставалась ещё неделя.
Утром они вышли к автомобилю, чтобы нас проводить,
и Татьяна с Мишей сказали нам особенные слова, и мы тоже
сказали им особенные слова. Когда я уже усаживался
за руль, Татьяна передала мне визитку и произнесла:
— Возьми на всякий случай, мало ли что… От меня мно-
гое зависит, и вообще…
— Спасибо. К сожалению, у меня визитки с собой нет,
но я позвоню.
— И ещё, помнишь, ты рассказывал, что твой друг умеет
делать пантокрин? Мишке он очень нужен… Может, даже
не так ему, как мне…
— Постараюсь, — пообещал я и посмотрел на Мишку, ко-
торый в этот момент развёл руками и улыбнулся, как попро-
сил.
То прямыми, не хуже европейских, то окольными разу-
хабистыми дорогами «жизнь-суета» показала на осень,
и солнце задрожало, как будто потеряло летнюю самоуве-
ренность и проницательность. Свои доказательства пере-
мен должны были развернуть деревья, и они не заставили
себя долго ждать.
На контрасте с людьми, которые выдумывали для себя
осенние одежды, деревья перешли на обнажёнку, и каждое
замусоривало всё вокруг своей единственной ноги. И вдруг
синоптики (кто ещё на это способен) на полном серьёзе вер-
нули лето в такой степени, что потянуло устроить свидание
с природой где-нибудь в горах. Сам собой сверстался сцена-
рий поездки, и мы на двух машинах, которые взяли всё с со-
бой на несколько дней, оказались на пасеке.
Не обращая внимание на пчёл, народ тут же выкатил
из своего обоза бочку сельди и хренодёра, бочку водки
и бражки, икры, осётров, овощного ассортимента и раз-
личных клеёночек, салфеток и бесшумных стаканов. Доб-
ровольная организация любителей природы в течение
считаных минут захватила кусочек мира и развернула
небольшой, но шумный походный лагерь. Самоощущение
этой восторженной оккупации переросло в единодушное
утоление голода.
После первой появился Степан — любопытное и дисци-
плинированное животное, собака, пацан, благодарный слу-
чаю и абсолютной случайности случки. Степан был опытным
разведчиком, держал расстояние и волю, не приближаясь
к тому, что источает провокационные запахи. Хозяин его
не терпел предательств, и Степан был с ним солидарен. По-
слушав, о чём и как мы говорим, он тут же куда-то свинтил.
По всей видимости, доложив хозяину обстановку, что, мол,
всё чисто, он вновь появился накануне второй, уже с Зино-
вьем.
Кстати, мы с ним не виделись около года, и ничего бы
не изменилось, если б не виделись столько же. Наши отно-
шения были скорей неизбежными и с какой-то настоящей
подоплёкой. А сейчас вот на пару дней вернулось лето… то-
же ведь неплохо?
И Зиновей без особых уговоров вступил в «добровольное
общество любителей природы» и сказал по этому поводу
тост.
Степан пополнил наши ряды с молчаливого согласия
и собачьего желания оттянуться на городских харчах.
Воздух сверлили пчёлы, наверно нашли себе взяток,
и по тому, как они к нам относились, было понятно, что мы
не входим в круг их жизненных интересов. Леса были
на том самом месте, на котором их поставил Создатель,
на том самом месте, где они и должны быть нетронутыми.
Растения подмешивали в кислород специальные вещества,
которые обладали двойным эффектом — нейтрализовали
воздействие алкоголя и нагоняли аппетит. Всё вместе созда
вало умопомрачительное настроение беспризорности и сво-
боды.
— Ну всё, братка, — обратился он одновременно ко мне
и ко всем, — спасибо тебе за угощения и спасибо особенно
женщинам… Пойду я, а то у вас водка быстро закончится…
— Не выдумывай! Тоже нашёл чем запугать, — ответил я
— Да… Времена теперь другие, хотя и нет…
— Это ты насчёт всего или только водки? — спросил я.
— Да вспомнил что-то эпизод из своей бессмертной
жизни… Как плохо, оказывается, когда она, сволочь, закан-
чивается…
— Расскажите, — попросили его вразнобой сразу
несколько человек.
— Быль! — без какой-либо подготовки начал он и осво-
бодил себя от ненужных вопросов по ходу рассказа.
Я сам видел, как птицы разных сословий и веса подлете-
ли поближе, на окружающие деревья. Некоторые из них
тут же сгорели от любопытства, сгорели полностью, как пе-
тарды. Степан извинился и перестал есть, потом он «вышел
из-за стола», лёг поудобнее, чтобы хорошо было видно хозя-
ина.
— На самом деле… Вон, братка не даст соврать.
Все посмотрели на меня с неизвестной стороны и заост-
рили внимание на Зиновье. Он тут же закурил, чтоб сдер-
жать субъективные впечатления и чтоб правильно их распо-
ложить, для того чтобы мы ими тоже заразились, а может
быть, кто-нибудь и закурил почему-то…
— Ходил я тогда в егерях, и Колька тоже… Жили
на кордоне, в горах, в домостроении номер один барачно-
го типа, ровно пополам и на два входа-выхода. Были
у нас ещё и деревянные сооружения, в основном сараи
и конюшня с сеновалом. Держали мы тогда с Николаем
двух двоюродных сестёр. Я — Маруську, а он Таньку. Обе
гавкучие, не переспоришь… Только один аргумент уважа-
ли…
— Вы что, их били? — поинтересовалась любительница
природы.
— Боже упаси! Я, например, не имел никакого права их
бить… Нет уж, я свою, а Николай свою…
— Какой кошмар!
— Палку они обе уважали и в прямом, и в переносном
смысле, перегородка-то между нами из журналов «Огонёк»
и «Мурзилка» — всё слышно. Нет, а если серьёзно, то я как-
никак, а со своей всё же справлялся. Она у меня поумнее по-
палась. А у Кольки ещё неизвестно, кто кого убивал в ре-
зультате… Думаю, вам это понравится — это же другое дело,
не так ли? — съязвил он.
— Абсолютно, — поддержал я. — Всё, не сбивайте автора.
— Спасибо, человек! — неожиданно произнёс Зиновей,
но глазами сказал по-другому — мол, извини брат, разнерв-
ничался, и потом никто и не наливает?
Чтобы, как говорится, атака не захлёбывалась, мы опе-
ративно выпили, и любой из нас в этот момент сказал бы:
«Давай, Зиновей, жми дальше!»
— Ну так вот, всё было хорошо. Жили мы душа в душу
и не где-нибудь в городской помойке, а в душе чего-то са-
мого главного, в душе красоты земной. Хотя кто к чему при-
вык и кто как на это смотрит… Но вот, братцы, однажды за-
собирались наши бабы в город да слегка по родне какой…
А это день туда, день-два там, день обратно. Значит, посте-
пенно списки составили, и я смог защитить каждую свою
букву. Плюнули они на нас и с понедельника стали спус-
каться с гор, как раз в то время жарища вместо них заяви-
лась. Куда деваться? Работать в жару запрещено по технике
безопасности. Чуть про радость не забыли. Ну что ж, ра-
дость есть радость… Если уж она есть, то надо ей уделить
всяческое внимание. Когда стало понятно, что драгоценные
бабочки наши ничего не забыли и уже не вернутся — ра-
дость усилилась и приобрела масштабы дружеского засто-
лья.
В подробностях описывать процесс изменения аппетита
не стоит, а вот сказать, что на столе у нас было всё лучшее
из наших холодильников, можно.
Степан поймал паузу, непроизвольно вывалившуюся
из сюжета, и коротко пролаял в сторону. Секунд через пят-
надцать из-за поворота появился автомобиль.
— Вишь, на хозяйстве пророк? — кивнул Зиновей на «со-
баку-пророка» и, улыбаясь, продолжил: — Как сказать, мо-
жет быть, это было наше лучшее парное выступление? Мы
так хорошо начали, что даже не заметили пересечения гра-
ницы… сначала между днём и ночью, а потом между пер-
вой, второй и третьей бутылкой водки… И тут Николай до-
стиг состояния психостении, его стали одолевать странные
страхи и неуверенность в завтрашнем дне. По своему лич-
ному опыту, а также по опыту очень опытных бойцов с этой
древнегреческой продукцией, усовершенствованной потом
русскими учёными, я понял… Сейчас у моего коллеги нач-
нутся нарушения психомоторики…
И тут «зал» не выдержал и почти единогласно, давясь
от хохота, спросил:
— Че-го?!
— Психомоторики, — сказал Зиновей таким тоном, что
в нём показался врач, и нас это окончательно добило. — Что
делать, тут принимать надо было ответственное решение —
продолжить или нет? Что-то, дорогие радиослушатели, вы
недогадливые какие-то стали. Решение надо принять —
продолжить или нет?
— Продолжить! — гаркнула вся община, поразившись
своему тугодумию, и выпила за талант Зиновья.
— Не первый и не последний талант, — поддержал я.
Выпили так шумно и дружно, что мне показалось — Сте-
пан тоже счёл за честь… Святое дело за самого Алексея Ива-
ныча. Птицы попытались «крылоплескать», но одной только
фразы Степана хватило на них всех, чтобы не подхалимни-
чать и присмиреть.
— Короче говоря, надо было принимать решение — вво-
дить или не вводить в его организм психостимулирующие
вещества… Сомнение одолевало из-за того, что одно и то же
лечебное средство может проявиться по-разному, а боялся
я, честно сказать, получить на нём психодислептический
эффект.
— Че-го?! — не поверив своим ушам, давились мы едой
и смехом. Единственные кто, так это птицы до сих пор при-
кидывались серьёзными и смотрели на нас боковым верти-
кальным зрением с некоторым осуждением.
— Это что, «галюники», что ли? — спросил кто-то из на-
ших, надрываясь…
— Сразу видно — человек опытный, именно так — «бе-
лочка», — сказал Зиновей нежно, и стало понятно — перед
нами мастер. — Теперь уж не помню, как и сколько мы
с этим боролись и наступила ли наша победа. Память отсут-
ствует начисто… Ничего. Но, слава богу, наступило утро. Это
мы так опознавали действительность. Хотя на производстве
это был бы уже обеденный перерыв. А нам-то что: лес стоит,
река течёт, а браконьеры? Мы все и есть настоящие брако-
ньеры, каждый понемногу да по чуть-чуть, и на планету
скоро будет страшно посмотреть. Космонавты будут первые
тикать отсюда…
А мы тут как-нибудь, может, ещё и поживём… Примерно
с таким чувством мы пили воду из ручья и плевались чи-
стым ацетоном. Говорить не хотелось и как-то не очень
и умелось… Памяти нигде не было… Причём что у меня, что
у Николая. Хотя вид на нём был вполне нормальный для
данной ситуации, как и у меня — никакой. Полное отсут-
ствие вида и полная потеря памяти. Думать, говорить, смот-
реть глазами и слушать головой не хотелось. Самим есть бы-
ло нельзя, потому что было очень плохо, и мы покормили
собак, с большим опозданием подоили корову, за что она
нас возненавидела. И порадовали домашнюю птицу, по-мо-
ему, слишком даже порадовали. И, с отвращением наблюдая
за их коллективным аппетитом, Николай произнёс свои
первые слова:
— Слушай, а давай порубаем парочку этих ненасытных
подлюк и супчик сварим?
Я же хотел добиться от жизни статистической точности,
и поэтому мои первые слова прозвучали примерно так:
— Так это сколько ж, Колян, мы вчера на радостях умяли,
в штуках?
— Три! — уверенно произнёс он. — Или немного боль-
ше…
— Точно три, всё сходится. А то я уж думал: куда там,
неужели ж больше?
— Три. Точно три, — согласился сосед по уму.
К этому времени мой взгляд научился перемещаться
в близлежащем пространстве, и под нашим «праздничным»
столом я увидел не три пустых улики, а больше…
— Коля, скажи: сколько их? — взволнованно спросил я
у него.
— Пять! — взволнованно ответил он.
— Мы пили три? — начал я с начала.
— Да, три, — подтвердил он.
— Точно?
— Точно!
— Тогда откуда ещё две? Кто их выпил?
— Я не знаю, — потух Николай, видно, шевелил угольки
памяти, но увы…
— Значит кто-то у нас ещё был вчера вечером?
— Ты что? Никого… Всё, я вспомнил! Я точно вспом-
нил… Мы выпили четыре, под столом не пять, а шесть… От-
лично, всё совпало! — радовался вчерашней радости Нико-
лай и тому, что он сообразил в такой ситуации.
И тут традиции стали намекать состоянию здоровья,
а состояние здоровья сигналить по всем внутренним
и внешним органам, что пора освобождаться от токсинов,
для того чтобы утончённой формуле воды и спирта позво-
лить выполнить свою работу санитара и помочь нам прийти
в себя. По этому поводу я сказал:
— Надо посмотреть: может, у меня что осталось?
— У меня есть три штуки! — с неожиданной весёлостью
сообщил Николай. — Только стоп! Наказ жены… Ты смотри,
как будто в воду смотрела! Поклянись, говорит, что по пер-
вой золото мне на два зуба намоете, и только тогда их от-
кроете… Ну я и поклялся.
— Так ты что этим хочешь сказать приговорённому
к смерти?
— Зиновей, — говорит, — надо намыть, а то выпьем
и обязательно не намоем… Ну, может, повезёт?
Честно говоря, я затронул честь его матери, но он был
как гора Масад…
— Че-го? — удивились мы очередной его удаче, веселясь
от рассказчика.
— А то! Я четыре раза чуть не умер, а Николай, началь-
ник этой ударной стройки, пять раз… никак не меньше. Это
надо было видеть. Метров пятьсот вверх по ручью с тазиком
и ситом, с двумя лопатами, тремя привалами… и шестью
водопоями… Но главное — он уверял, что есть пара-тройка
ямок и что мы сейчас чуть ли не слегонца возьмём сколько
надо…
Короче говоря, стояли "раком" несколько часов, вместо то-
го чтобы как два интеллигентных человека забавляться хо-
лодной водочкой в тени чинары и вести разговор на остро-
политическую тему.
Ей-богу, если бы не несколько крапалей, которые попа-
лись к песочку, мы бы сдохли… Не знаю, как Коля, но я
сплавлялся по ручью в тазике и чуть не проскочил свою
пристань. Николая, по-моему, привели собаки, и он, сво-
лочь, блестел, как фикса, и казался счастливым больше, чем
окружающая природа. В общем, так баба его получила себе
золотой зуб, а мы это произведение могли теперь старатель-
но обсудить
Дело оказалось к вечеру, но это никак не могло остано-
вить сам замысел жажды и желание окончательно выздоро-
веть и стать в строй. Ах, какой получился вечер, вечер-ночь
и ночь… после второго флакона установились тёплые взаи-
моотношения с небом, приколовшим картинку, которую мы
всякий раз видим и млеем.
— Ну всё! — сказал я точно в полночь и тут же за ней
пошпилил… Поближе к кровати, поближе к своим сновиде-
ниям, а его сновиденья подложил под сломанную голову
Николая. Он остался дневальным по кордону, который све-
тился одной маленькой электрической лампочкой, под ко-
торой стоял наш летний стол, на котором спал человек,
но удивительное дело… На протяжении всего сна Николай
работал как фумигатор. Мошки, комарихи и другие насеко-
мые разновидности падали вокруг его головы и, задыха-
ясь, уходили на личный счёт мелким пернатым. Какой,
оказывается, молодец Николай! Как он любил свою жену!
Молодец-то молодец, но утро пришло без стука, без преду-
преждения и с головной болью… Как будто нельзя было
понежнее и поженственней, что ли, и без «спазмы»?
— Как будем снимать? — спросил я человека, просидев-
шего всю ночь за столом во сне.
— Я курить брошу! — сказал он и закашлял. Кашель был
инфекционный, потому что закашляла собака и потом я.
Я кашлял и держал голову в руках, чтобы не разорва-
ло. До чего ж хреново! Опять проспали подоить? Орёт,
бедняга! Надо бы вообще всё побросать, пока бабы
не приехали, гостинцев не навезли для двух опухолей.
А закончилось тем, что через час мы уже с двух сторон
делали такой шмон своему дому — и ни-че-го… Но мы
не сдавались… И вдруг я вспомнил, что у моей Маруськи
где-то лекарство заныкано. Сам делал, маралу из башки
панты его вырубал, и в самогонку. Такую, значит, забодя-
жил настойку — мёртвых поднимает и заставляет чувство-
вать свой образ жизни.
В этот момент становилось хуже, чем вчера: и взять
нечего, и негде взять. За исключением этого «эликсира жиз-
ни» из полезной, оказывается, жизни оленя. Надо искать…
Николай лёг в ручей и стал подбирать себе час смерти, день
был уже определён без каких-либо прений. Местные волки
не верили, что Николаю так плохо, и, может быть, готовы
были бы его порвать, но, посовещавшись, оставили этот
грех его жене Таньке. А когда он переворачивался и подкла-
дывал камень себе под голову, то издавал стон, который их
страшно веселил, и они все уматывались от страданий и по-
хмельного синдрома знакомого егеря.
А баллончик пришлось раскапывать во втором сарае,
в дальнем углу… Зато трёхлитровый, под самую завязочку
«пантокринчика», любой «лекпром» отдыхает… от всех бо-
лезней почти…
Ну, а чего ж ещё? Из пантов, из хороших пантов получа-
ется одна радость жизни… Правда, для полной полноты ра-
дости жизни, по существу, не хватало баб… Хорошие бабы
чуять должны, что их ждёт-дожидается. Ну ничего, мы по-
тихонечку или даже полегонечку и подготовимся к встрече.
Как говорится, подойдём к ним как раз в отличной спортив-
ной форме… Поэтому сейчас чисто чуть-чуть для допинга…
Смотрю. Тут же прибежал другим человеком Николай,
и всё же вид у него был такой, будто беззлобно осмеян вол-
ками.
— Не, я не буду! Тем более этот твой «ураган». Боюсь! —
стал показывать мне двойственность своей натуры спар-
ринг-партнёр. Не буду! Вдруг чего-то не то? Вон она какая
страшная!
— Ничего. Процедим через марлечку, будет тебе настоя-
щий херес!
— А давай так! В космос же сначала собак запускали? Так
мы тоже дадим им и посмотрим, что будет. Если всё нор-
мально, то тогда понемножку для принятия человеческой
формы, понемножечку…
Собак у нас было пятеро, и все кобели. Была у них и суч-
ка, шестая — очень довольная жизнью среди них, но после
того случая так её и не нашли. Неизвестно — может, коллек-
тивный секс с трагическим исходом, а может, ещё и замуж
за кого вышла? За нелюбимого, но лишь бы уцелеть. Пропа-
ла куда-то, и всё… Короче, сготовили мы им по-быстрому
«собачий микс» на обед и влили пару стопочек «пантокрин-
чика».
Через несколько минут мы оказались первыми зрителя-
ми «цирка для взрослых». Ещё через несколько минут мы
понимали, что они все знают «Камасутру» наизусть… Через
час они решили её расширить и вшить новые страницы сек-
суальных наслаждений. Когда возможностей для проявле-
ния чувств стало меньше, они пошли в лес, банда разъярён-
ных сексуальных маньяков…
— Что скажешь? — спросил я, отходя от этого весёлого
цунами.
— Наливай! Только чтоб встрепенуться!
Вот так мы и встрепенулись! Твою мать! Три литра пан-
токрина! Осадок оставался… Что ты?! Процедили! А как же?
Ну и утро! Корова матерится благим матом! Куры докле-
вали «собачье счастье» и выдавали, оказывается, вторую
часть «цирка для взрослых»… Петух еле дышит, сорвал го-
лос, но не уронил авторитет.
Бабы только что спешились и привязали лошадей,
и не поймёшь, то ли орут, то ли разговаривают радостно.
Собаки вернулись, совершив несколько изнасилований
представителей других биологических видов и в два раза
больше попыток изнасилования. Три из них ещё не ото-
шли и залезли на деревья, чтобы никто не заметил, что
они занимаются онанизмом. Ну что ж, сначала смеялись
вчетвером. Потом мы сказали, что оправдываться не бу-
дем и что если дело так пойдёт и дальше, то бросим ку-
рить. Потом был вопль по пантокрину. Потом самое глав-
ное…
Вывод: мы люди, а не собаки! Перебор, и никакой пол-
ной полноты жизни… Организмы у нас утончённые, и, знае-
те ли — получи химический отказ. Ну что, пошушукались,
и Маруся пообещала, зажимая рот от смеха…
— Зиновей, ничего, не плачь — подымем!
Но за стеной слышался искренний русский мат и угрозы
для жизни. В общем, Танька за карабин хваталась… Меня
грозилась грохнуть.
— Ты зачем моего мужика спортил?
— Ты, Танька, дурью не хвастай… У моего попробуй, та-
кой же хвостик впереди, куда его? Некуда…
— И как? — спросил я, покатываясь вместе со всеми.
— А вот так… У меня через месяц наступило торжество
пола, а у Кольки на месяц позже… Аж барак зашатался… «Ну
всё, жить буду…» — подумал я. Новичкам и даже профессио-
налам подобные эксперименты повторять не советую. Будь-
те всегда здоровы!
Он выпил рюмку водки и встал. Ещё срывались остатки
смеха, но все держали на себе улыбки. Благодарили и угова-
ривали… Птицы тоже уже расходились по гнёздам. Степан
был горд и приятен. Я проводил его метров сто по склону.
— Слушай, — сказал я ему, — а этого допинга у тебя
больше нет?
— Для тебя, братка, конечно, есть… Не спрашиваю, для
чего.
— Для человека в Москве, дай бог ему здоровья!
Зиновей пришёл через день, когда мы собирались уез-
жать, сунул мне бутылку, упакованную в газеты.
— Это очень много, — сказал я.
— Жизнь длинная, мало ли что?
— Или короткая, как на неё смотреть?
Мы обнялись и тем самым попрощались. А через неделю
я рассказал либретто этой оперы в Москве, вручив для дока-
зательства бутылку в газетах:
— От Зиновья!