Облака тянулись, как лень, изображенная пастелью на небесном полотне. Лишь к ночи в них угадывались тени гигантских зверей, хищно скалящихся среди звезд.
Утром яркое светило постепенно будило обитателей желтых домов с карминными крышами; с восходом же луны жильцы прятали свои тела в похожий на муравьиную горку городок, чтобы казаться небесным зверям недостаточно легкой добычей. Так продолжалось изо дня в день.
Вечером седьмого дня, когда южный ветер уже сбивал к окраине маковые лепестки красного поля, солнечный диск по привычке начало было затягивать легким дымом, но тут вдруг Олсон Дэнслоу скинул с балкона свой окурок и удалился.
“Надо же как!” - задрав голову вверх, срезонил некто, - если Великий Олси что-то хочет сказать, то нам!” Возле сгустилась толпа зевак, разглядывающих бахрому застрявших в облаках лучей. Одно облако распушилось и вытянулось, чем сделалось похожим на выдранное с хвоста красное перо петуха. Тогда-то и клюнуло слух восемь часов вечера со старой городской ратуши.
Облачное перо описало несколько каракуль и слиплось, а диск солнца стал резко вязнуть в тучах на горизонте, напоминая подгоревший сахар. Некто говоривший ткнул пальцем в самую гущь и произнес: “Вот, смотрите!” Тучи, будто ждавшие, пока на них укажут, неожиданно резко сомкнулись и завернули солнце в такой тугой свиток, что умом уже не понять. С какого-то угла собака протяжно завыла свое смешное, монотонное “Уууу!” И все.
В полутьме зароптали, озираясь на говорившего. Он же, склонив голову и зажмурившись, неразборчиво бормотал молитву. Какое-то время толпа ждала его выхода из транса, ведь если Бог молчит, слушают Его пророка. Но потом женский голос выкрикнул: “Это несправедливо! Я имею право на Солнце!” В ответ прокатился невнятный ропот, кто-то случайно толкнул другого.
Резко подул ветер. Небесный мрак сверкнул острием молнии до самой земли и рыгнул громогласно, с брызгами. Женщина пригнулась, словно уворачиваясь от плевка, шалью прикрыла подбородок и юркнула прочь с проклятьями. Длинная, спадающая на землю шаль крысиным хвостом юлила из стороны в сторону, следуя за убывающим силуэтом, но потом я повернулся к пророку и уже ее никогда не видел.
Пророк поднялся с колен, отряхивая плащ выпрямился, вздохнул в сторону, ни к кому не обращаясь, и через мгновение тоже зашагал куда-то. Толпа опять забурлила, почти синхронно глазея то на пророка, то в диаметрально противоположном направлении, куда исчезла женщина, и мне пришлось самому прекратить это безобразие и высказать: «Ты куда?» Как только я это сделал, сразу прилетело обратно: «За следом Олси!»
Небо к тому времени уже скверно темнело и дуло в рот предгрозовыми порывами, так что не нужно было звать гадающего по тучам и ждать. Решив, что пророку понадобится помощь, я снял с ближайшей ограды хлыст и погнал зевак следом.
И все-таки мы слишком медлили. Несмотря на ускоренные шаги, мир под ногами вертелся с трудом, а пророку и толпе до брошенного Олсоном было далеко. И, если что, вода уже вовсю хлестала с неба, образовав фронт в шагах ста слева от нас.
Через час пророк совсем выбился из сил и отчаянно таращился на меня, пытаясь удержаться в ревущем потоке за торчащие из земли камни и корни. Толпу пришлось отправить на пристань за многовесельной лодкой, а самому протянуть руку этому бедолаге, поднять его и посадить себе на плечо.
«Как звать тебя?» -- не рассчитывая на разговорчивость взялся говорить я. «Ты…» «Как звать тебя?» «Это имя. Меня зовут Ты…» -- слова прерывались дрожанием зубов и шумом потока. Это звучало бы забавно, но в сложившейся ситуации «тыканье» на плече слегка раздражало. «Меня так звала мать, народ и Сам Олси,» -- кудахтанье на плече вдруг лишилось дрожи, видимо, собеседнику стало тепло. Ко всему он начал болтать ногами и петь детскую песенку про дым и дом, а я заметил, что ноша полегчала. Взглянув на него, я оступился, но не от неровностей почвы, а от странного ребенка на плече.
«Когда я еду на плече, я становлюсь дитем. Лишь борода растет при том, что далеко мой дом! Вот, дым летает над огнем, и пепел кружит вниз, а Олси любит на балкон забраться и курить!»
Я попытался подбить пророка плечом и спустить на землю, но Ты вцепился в волосы и перекинул ногу за мою шею. Теперь Ты крепко ее сжимал и хихикая откручивал, а я ничего не мог поделать! Это было настолько ловким, отточенным действием, что секундой позже я лежал отдельным местоимением и смотрел, как вверху,
в отставшее тело, карлик пускает корни и ликует! И как мне теперь рассказать, что будет дальше?
Я видел, как четырехногое и четырехрукое создание разгоняет хлыстом тучи и улыбается скалящимся зверям ночи. И если бы не толпа на многовесельной лодке, это было бы все, что я видел.
Я насажен на пику и вижу, как карлик раздувает брошенный Олси окурок и отправляет мир в тартарары. Остановись, Ты!