Не писала больше недели. Мое расписание правильной жизни было нарушено Софьей Станиславовной, дай Бог здоровья, заразе этой!
Но давай, все по порядку.
Когда я собиралась красиво написать о знойном летнем дне, услышала, что за входной дверью что-то громыхнуло. Почуяв неладное, я прислонила ухо к двери и услышала стон. Со страхом открыла дверь, и в щелочку проник сначала луч света, а за ним запах корицы…
Софья Станиславовна лежала с закрытыми глазами на плиточном полу, имитирующий белый мрамор. Тут же валялись осколки стекол и оправа, всегда бесивших меня очков.
– Софья Станиславовна! Что с вами?! – от неожиданности я сама чуть не упала на коленки перед ней.
– Не кричите, мне стало не хорошо… – почти шепотом сказала она и улыбнулась.
Я обратила внимание на то, что на ее лице появилось жалкое подобие улыбки. Но оно было симметричным!
Значит, не инсульт – успокоилась я.
– Это у вас от корицы, Софья Станиславовна. Лежите спокойно, я вызову Скорую помощь!
Она лежала, прислонившись спиной к стене цвета слоновой кости, который был выбран нашими совместными дизайнерскими потугами, и цвет ее лица был такого же тона. Правое плечо было выше левого, и на нем крепко сидела бретель дорогого бюстгальтера – подарок дочери. Костлявое плечико оголилось, похоже, из-за того, что она, подперев им стену, сначала съехала, цепляясь ситцевым халатом, и потом все-таки грохнулась. И хорошо! Я услышала.
– Я только хотела….
– Молчите! Может быть, вам нельзя разговаривать! – как я обрадовалась, что слышу ее!
"Скорая" приехала вовремя.
У Софьи Станиславовны "случился удар" – так писали в романах раньше.
Все, что я теперь успеваю – это посещать тренировки. Остальное время занимает забота о моей старушенции. Все ее подруги и други ушли в мир иной.
Я подумала сейчас о своих друзьях, которые бы могли прийти на помощь. Кроме тебя никого не придумала...
А с Софьей Станиславовной вот что произошло.
Она подкараулила нашу массажистку, выходившую от меня, и уговорила делать ей массаж. Конечно, откуда девочке знать, что у нашей взрослой дамы имплантирован кардиостимулятор. Через два сеанса общего массажа какой-то электрод то ли отклеился, то ли его перемкнуло, и в системе произошел сбой.
Всю неделю я бегаю по маршруту квартира-больница-аптека-магазин-больница. У меня нет времени заниматься собой! А вчера врачи разрешили ей вставать, но сто двадцатилетняя пенсионерка, не хочет.
– Софья Станиславовна, вам можно выйти в коридор и погулять. Там, кстати, много мужчин… – пыталась вытащить ее из кровати.
– Где вы, деточка, видите мужчин? Одно старье.
Так и живем. Через неделю ее нужно забирать домой и мне придется искать сиделку.
Ёлы-палы! Только что, на моей шее, аккуратно разместился Гусь. Помнишь, этого наглеца, который живет у соседки? Конечно, кота с таким необычным именем запоминают все. Это не кот, а большая и хитрая свинья! Он, видите ли, привык к рыбным супчикам. И ничего, кроме них, Они не желают. Ни дать ни взять, гадёныш у меня на шее. Сколько живу на свете, с такой наглостью не встречалась…
Вру. Встречалась. Даже жила, некоторое время. Перед глазами всплыла картинка той, как будто, виртуальной жизни из недалекого прошлого. Мне не нужно осматриваться, мысленно обшаривать уголки пространства своей памяти: что делала, с кем испытывала сладкий страх вперемешку с возбуждением, от которого бабочки в животе и сжимается все внутри, и вырывается наружу ...через частое дыхание, диким воплем загнанного зверя...
Вспомнила последний совместный отпуск. Мы тогда уехали неожиданно. Антон ввалился в дверь прожаренный под солнцем, обветренный тропическими бризами, с горящими глазами удовлетворенного маньяка. Его кожа, обезвоженная соленой водой, напоминала закопченный бронзой пергамент.
– Слышь, училка, не хочешь ли прогуляться по Амстердаму? – улыбка сморщила глаза.
Его руки утонули в большой сумке через плечо и торопливо вытащили раковину, огромную и перламутровую. Запах тухлого моллюска. Запах морской ламинарии. Запах любви... Греховной. Плотской. Сминающей все страсти. Уносящей в Бездну Голубую, где можно не дышать, где сердце бьется в экономном режиме и мозг в ожидании эйфории, как будто растворился от недостатка кислорода в пространстве полной тишины, в тайном мире собственных страхов, без беготни и суеты, без гравитации…
Куда уходят чувства? Может быть, они улетают, как перелетные птицы, чтобы снова вернуться обратно? В прошлое возвращает только память. И я не могу не помнить, даже против сил…
В тот восхитительный день июньского лета, мы долго гуляли по центру Амстердама. Ходили-ходили по старым улицам, глазея на изумительную красоту и стать домов со старинными мощными каменными фундаментами, укутанных в благородный облицовочный мрамор или гранит. На наружные перила лестниц, на деревянные двери с коваными готическими накладками, на фонари…
Когда оказались на площади Дам, внимание привлекли звуки оглушительной техно-музыки. Рев акустической системы можно было сравнить с воем мотоциклетных двигателей, вперемешку с лязгом падающего железа в спортзале. Но туристический люд бежал на дикий зов с безумными глазами.
Мы поддались всеобщему движению. Пришлось потолкаться, чтобы подойти к месту, где на высоком подиуме два парня и девушка суетились вокруг огромных камней. На первый впечатлительный взгляд – работали скульпторы, проводя мастер-класс на широкую аудиторию – это ощущение чувства привычности и зрительной притертости увиденной картинки со своими знаниями об изобразительном искусстве.
Я не сразу поняла, что гигантские глыбы были из черного шоколада. Команда "скульпторов", орудуя скарпелями и молотками, откалывала пластичные куски шоколада себе под ноги. Некоторые куски отлетали и падали в толпу зрителей. Подбадривая друг друга, их подбирали люди из малочисленной толпы, стоящей ближе к подиуму. Из отдаленной толпы зрителей, лишенных такой возможности, доносилось короткое многоголосное ликование под аплодисменты других зевак.
Небо лениво опускалось дождевыми брызгами, но никто не расходился. В какой-то момент мне удалось протиснуться ближе к подиуму. А дождь решил разгуляться – брызги превращались в капли и тарабанили по головам с кудрявыми и лысыми макушками …ой-ей-ей.
Запрокинув голову назад, я посмотрела на небо — ща, как ливанёт! И в это мгновенье я увидела большой кусок летящего шоколада. Скорость его полета уменьшалась, а кривизна траектории была нисходящей и как раз, над моей головой! Не помню миг принятия решения. Все происходило молниеносно. Каким-то чутьем охотника я смекнула, что точка падения шоколада-метеорита вне зоны моего местоположения. И уже со звериным чутьем, слегка присев, как центровой игрок у баскетбольного щита, я выпрыгнула с поднятыми руками, с трудом дотянулась и …поймала шоколадное …счастье!
Только сейчас поняла, что с того момента кончилось оно, чтобы началось другое. Несчастье.
Стоило вдохнуть влажный воздух с ароматом шоколада под восторженное настроение бывалых туристов, как кроткий дождик превратился в окрепший ливень. Сначала – под музыку и шум дождя – мы припустили искать крышу. Потом – под раскаты грома и веселые крики людей, спасающихся от ливня, мы побежали в ближний универмаг Peek&Cloppenburg – что под музеем мадам Тюссо.
Я немного отстала от Антона, который был проворнее меня и первым оказался под козырьком у входной двери. Видела в его руке сумку, куда успела спрятать шоколадный осколок. Внезапно, я остановилась. От нарастающих порывов ветра, несущего грозовые тучи, в одно мгновенье «разверзлись хляби небесные» и камни мостовой, затертые до блеска, превратились в дно ручьев и лужищ.
Люди бежали по воде. Ветер играл сразу двумя разноцветными зонтиками, бросая и поднимая их, выкручивая грозовыми порывами пружинные спицы...
Я успела увидеть, что Антон немного помедлил в дверях и скрылся в уютном неоновом пространстве.
Площадь Дам уплывает из-под ног. Не слышно музыки…
И в кромешном ненастье, которое оглушало более, чем музыка, на маленьком тонущем островке, как на помосте жизни, оставалась я - одинокая девушка с тусклым огоньком сомнения, появившимся в еще не измученной душе. О чем я думала в тот момент, стоя с распростертыми руками?
Подчиняясь ветру, ливень хлещет мое тело со всех сторон. Вода струится с мокрых волос на грудь, к которой прилипла белая майка, ставшая прозрачной. Сквозь мокрую ткань просвечивают, рефлекторно появившиеся, розовые бугорки сосков. Выходные брючки приклеились к узким бедрам и крепким ягодицам. Мое тренированное тело стало похожим на монументальное творение современного художника, воплотившего в своем создании одновременно, образ Венеры из Виллендорфа и андрогинность хрупкой модели, как воплощение борьбы и единства противоположностей.
С того момента сюжет моей жизни изменился.