Перестройка превратила нашу консерваторскую общагу в полный бардак.
Сначала, по профессору Преображенскому, началась разруха в клозетах, закрылись душевые кабины на этажах, перестал ходить лифт. На глазах исчезали стекла из коридорных окон, которые тут же заколачивались фанерками. Из кухонь по ночам воровали плиты. По очереди перегорели все лампочки, и на пустых темных площадках девушек подстерегали эксгибиционисты и шарились крысы.
Сначала душ перенесли в подвал, затем кабины сократили в два раза, чтобы сдать освободившиеся площади под кооперативное кафе.
Но самое неприятное было в том, что в общежитие теперь селили всех, кого ни попадя. Чтобы попасть в Дом студентов консерватории, больше не требовалось быть юным талантливым музыкантом.
Например, одну из комнат в нашей секции заняли два молодых милиционера, вызвав всеобщее недоумение и недовольство.
Но больше всех была оскорблена Марго. Она даже не считала нужным скрывать свое классовое презрение от новых жильцов.
Новички были обескуражены: они-то считали себя парнями хоть куда. Частично благодаря профессии, которую в народе принято уважать. Но только не в нашей консерваторской среде с отчетливым диссидентским душком.
Непримиримые противоречия возникли и на бытовом человеческом уровне. Собственно, не будучи ханжами, мы снисходительно относились к алкоголю и к свободе нравов.
Но одно дело, когда тромбонист из комнаты напротив перепил на гулянке, или пианистка живет с дирижером со старшего курса, а другое – когда молодые стражи порядка поддают, не просыхая, и водят к себе несовершеннолетних девок. Стремно как-то.
«Не по таланту пьешь», - сказал один старый мхатовский актер молодой пьяной бездари в буфете.
В свою очередь, ментам не нравилось, что в секции с утра до ночи каждый играет на чем-то громком и крутит пластинки. Они то и дело ходили по комнатам разбираться, используя служебное положение.
Мы демонстративно игнорировали наших ментов и даже не здоровались с ними. Но Марго этого было мало: она прямо-таки нарывалась и, можно сказать, в этом преуспела.
Однажды она так достала милицейского соседа, что тот полез на нее с кулаками. Я с воплем бросилась подруге на подмогу. На шум выскочили Вовка и Сашка, каждый из своей комнаты.
- Убери свою! – орал Мент Вовке. – Не то я убью ее!
- О, да он угрожает расправой! Я свидетель, если че! – злорадно прокомментировала я.
В наших мужиках здравомыслия было куда больше, и они спешно растащили нас по комнатам, не желая конфликтовать с милицией.
На самом деле менты и сами стали нас побаиваться, - чуть ли не бросили пить, да и малолетки исчезли с горизонта. Наблюдалось нечто вроде перемирия.
Как-то захожу я в общую ванную комнату, и вижу просто картину маслом: Вовка в смокинге, при бабочке, склонившись над раковиной, … увлеченно блюет. Емкость умывальника, успевшего засориться, угрожающе заполняется и вот-вот достигнет края…
- Что, экзамен сдал? – догадываюсь я.
Ответом мне страшный рык, - и последовала новая порция содержимого Вовкиного желудка. Вот что значит человек пить не умеет... А может, траванулся паленой водкой, - такое бывало сплошь и рядом в тот криминальный период.
С хлопотливыми причитаниями примчалась Марго.
И тут, совершенно некстати, открывается дверь милицейской комнаты - и на пороге ванной возникает силуэт нашего недруга в форме. Его довольная физиономия излучала чувство глубочайшего удовлетворения.
- У него был тяжелый экзамен, - извиняюще пролепетала я.
- Разве я что-то спросил? – пожал он плечами.
Этот гад выдержал качаловскую паузу, в полной мере насладился зрелищем, запахом и нашим смятением, затем выразительно повернулся и важно удалился. Он долго ждал этого момента.
...А дальше и вовсе начались удивительные вещи.
Наш главный неприятель вдруг самовольно переселился в комнату к композиторше Соне, маленькой кудрявой первокурснице. Его больше не раздражали звуки музыки. Пока любимая сочиняла свои опусы, заботливый рыцарь варил ей суп на общественной кухне.
Как-то раз, желая разогреть жаркое, я вдруг заметила, что кухонная плита не работает. Зато на всю секцию раздаются душераздирающие звуки в стиле нововенского экспрессионизма. Что происходит? Все сбежались на кухню.
Наш Мент крутился тут же.
Вовка полез с отверткой в плиту, как вдруг Мент ему преспокойно сообщает:
- Не стоит, я ее просто отключил, - и кивает на вилку, которая болтается тут же.
- Это еще зачем?!
- Соня оперу слушает, - почтительно понизив тон, объясняет сосед.
- Что?! – удивились мы.
И тут заметили, что сквозь открытую дверь комнату к розетке плиты тянется длинный кабель.
- Что, что, - «Воццека», - он посмотрел на нас, как на лохов неграмотных.
***
Через несколько лет после окончания консерватории я шла по улице мимо общаги. Как вдруг кто-то радостно кинулся мне наперерез. Мент!
- Привет, Оля! Ну как твои дела? – он впервые обратился ко мне на «ты».
А до этого просто никак не обращался.
Он слегка пополнел, продвинулся в звании.
Мы стояли и болтали, как добрые друзья, а я вдруг поняла, что так и не узнала его имени.