Убеждён, что мысли о нём – не пустая забава скучающего пенсионера. И далеко не бесполезный ежедневный, точнее, ежевечерний ритуал, своим скорбным пафосом отдалённо напоминающий приспущенный в трауре флаг. Да, именно флаг, к которому я мысленно прикрепляю чёрную ленточку всякий раз, когда оказываюсь в кровати, пытаясь уснуть. Затрудняюсь сказать, что в большей степени поспособствовало рождению этой грустной привычки: увлечение Гегелем, моё неугомонное воображение или почтенный возраст? В конце концов, не так уж и важно что… Важно иное. Смогут ли мои мысли осуществиться?
Опираясь на опыт прожитой жизни, отвечаю положительно. Да, мне удалось воплотить задуманное и однажды, будто по-щучьему веленью очутиться в центре своей материализовавшейся мечты... Что позволяет мне сегодня, когда я обращаю взор назад, счастливо улыбаться, представляя себя удачливым героем незамысловатой народной сказки. С другой стороны, предчувствуя скорое завершение сюжета, мой рассудок никак не хочет, по словам Гегеля, отказаться от скорби о конечности.
Когда-то давным-давно, размышляя о смерти, я придерживался ошибочной точки зрения о её абсолютности. Мне представлялось, что там, за гранью жизни разместилось потустороннее Ничто, ассимилирующее в себе всё сущее, в том числе и человеческие души. Должен признаться, что порой в моменты горечи и печали (а таковые, как известно, случаются и в сказках) мысли о неизбежном растворении в нём приобретали мазохистский оттенок и приносили мне некоторое болезненное облегчение. Более того, иногда, находясь, в наивысших точках конфликта с жизнью я помышлял о возможном ускорении своей встречи с блаженнейшим Ничто. К счастью, подобные состояния бывали крайне редко, а вызванные ими решения оказывались так же далеки от выполнения, как далеко от него осталось моё позабытое детское желание стать космонавтом.
Уже точно не помню, когда я впервые усомнился в существовании Ничто, скажу лишь, что не последнюю роль в этом сыграло известное стихотворение, многозначительно и мелодично объединившее в себе ночь, улицу, фонарь и аптеку. А его «бессмысленный и тусклый свет» бесконечного существования и сейчас вызывает во мне приступы меланхолии.
Зато хорошо помню тот осенний день, когда внезапно пришедшее понимание вечной жизни шокировало меня, лишив надежды на обретение абсолютной свободы. Это произошло на лекции по философии. Преподаватель, прозванный нами «вещью в себе», вдруг отклонился от темы и вполне доступно объяснил гегелевскую трактовку истинной и дурной бесконечности. Помню, как слегка ошалевший пришёл из университета домой, лёг на диван, долго созерцал белый потолок… После чего оставил в дневнике следующую запись:
- Главная несвобода человека состоит в невозможности осуществления выбора собственного нерождения.
Не ищите противоречия в моём нежелании очередного появления на свет. Да, жизнь моя, как я уже говорил, удалась. Однако и в ней было немало весьма неприятных (мягко выражаясь) фрагментов, вновь переживать которые мне бы совсем не хотелось. Не стану их перечислять, ибо они типичны и неизбежны в жизни каждого человека. Сейчас меня по-настоящему пугает иное… Иное качество, которым мне предстоит стать уже довольно скоро. Каким оно будет? Кем окажется мой другой?
Осматриваюсь и не нахожу успокоения. Вокруг всё не то, всё жалкое и малопривлекательное. Взять хотя бы цыган.
Встречаю их, как всегда, по пути в «Магнит» в подземном переходе. Отца и сына. Отец в красной рубашке, в галифе и в сапогах играет на гармошке, а его маленький дерзкий сынишка бойко выплясывает рядом. Представление продолжается около двух часов, после чего они покидают переход, садятся в синий «BMW» и куда-то уезжают. Смотрю на них из окна кухни, невольно отождествляю себя с цыганёнком и потихоньку впадаю в уныние...
Притом, что данный персонаж далеко не самый страшный.
Другие гораздо страшнее. Кто из них может стать мной? Кем стану я в инобытии?
И тут моё воображение начинает свой творческий полёт.
Пусть вас не пугает слово «инобытие», поскольку ничего инфернального в нём нет, и вечность в нём не идеально чёрная, а обычная, разноцветная, такая же, какой мы её привыкли видеть. В данном же случае оно просто указывает на то, что находится чуть дальше бытия и является всего лишь его собственным моментом. Того самого своего другого бытия, где моя беспокойная фантазия рисует меня моим другим. Она чутко улавливает все мои страхи и тут же переносит их на холст, где я узнаю свой многоликий портрет не только в наркоманах, убийцах, маньяках… и прочих отбросах, но и в бунтарях-учёных, святых воительницах, литературных героях, завершивших свои бунтарские жизни на кострах инквизиции. Не желаю быть ни преступником, ни героем (даже, если вместо костра обрету прижизненную всенародную любовь и славу), ни монахом-отшельником, ни вышеупомянутым цыганёнком…
Решительно протестую, пытаясь усмирить воображение и успокоить себя.
Во-первых, обращаюсь к теории и нахожу искомое облегчение в разделении понятий другого вообще от своего другого. Ну конечно же, мой другой будет именно моей производной, моим отрицанием, моим антиподом! Пускай он окажется непохожим на меня, но непохожесть эта появится из меня, а не из какого-то неведомого мерзавца. Согласен, что данное утешение слабовато и не способно полностью погасить мою тревогу перед инобытием. Поэтому, чтобы минимизировать свою будущую непохожесть, ищу, во-вторых…
Долго искать не приходится, поскольку уже давно нахожусь внутри неё. Да, я довольно комфортно обитаю в самом центре своей материализовавшейся мечты. И это позволяет мне надеяться на то, что мои фантазии о грядущем инобытии также однажды сбудутся… Ведь там, за гранью моего нынешнего существования действуют те же законы, что и здесь. Законы бесконечности.
Так подчинимся им и будем неустанно гнать себя дальше себя, дальше своего бытия…