Графоманка

Вспыхнут твоих поцелуев созвездья
Жаром в сто солнц, загоревшихся разом...
Вздрогнет Вселенная в миг, когда вместе
Мы потеряем от близости разум...
Бережно, чтоб не спугнуть эйфорию,
Утро укроет нас солнечным глянцем...
Про приземление  не говори мне!
Ну почему мы должны приземляться?
Ариша Сергеева
Алик Рощин, на самом деле его звали Альберт Пилюгин, а то имя, которым он  представился, был творческим псевдонимом, под которым он публиковал стихи, получил неожиданное приглашение на слёт молодых поэтов.
Поездка оказалась для него полной неожиданностью. Как и всё, последовавшее в дальнейшем.
Стихи у него были так себе, он их на самом деле стеснялся, в основном поэтому спрятался за придуманным лицом.
Поселили их на областной базе отдыха по линии молодёжного турбюро “Спутник”.
Комнаты на два человека были обставлены настолько изысканно, что Альберт боялся пользоваться предоставленными благами. Кормили в столовой, больше похожей на столичный ресторан.
Встречи и семинары проходили в огромной остеклённой аудитории, стены которой были украшены картинами современных художников.
Полукругом стояли кресла с удобными приспособлениями для того, чтобы делать записи, перед каждыми двумя из которых находился журнальный столик, на котором лежали ручки, блокноты, типографским способом отпечатанные сборники (когда успели?), со стихами участников.
Это должно было выглядеть уютным, но юноша чувствовал себя на этом собрании талантов (стихи некоторых участников были действительно хороши), совершенно лишним.
Ведущий объявлял очередное дарование, вкратце рассказывал его биографию, делал несколько комплиментов.
Поэту подносили микрофон на удобной подставке, аплодировали авансом.
Альберт сначала заскучал, потом начал нервничать.
Стихи казались неинтересными, надуманными, рифмы пластиковыми, никаких эмоций выступления не будили.
Откуда-то изнутри поднимался страх, что следующим могут представить его, что придётся что-то своё читать.
Захотелось провалиться, или незаметно исчезнуть.
Окружающие вели себя довольно свободно. Возможно, ему только казалось так, но позы у так называемых поэтов были непринуждённые, расслабленные.
Следующим объявили Северьяна Сухотина. Самоуверенный парень в костюме-тройке с небрежно повязанным шейным платком, смутно напоминал Андрея Вознесенского.
Алику стало интересно, отчего мальчишка так заносчив, может, действительно талант. Он прислушался.
Каково же было его удивление, когда услышал стихи. Совсем недавно он ездил в соседний областной центр в командировку, где купил первый попавшийся сборник, исключительно для того, чтобы скоротать время.
Именно эти стихи Альберт читал сегодня ночью, книжка и сейчас лежала в его походной сумке. Под произведениями была другая фамилия, иные инициалы, и совсем не его портрет.
Юноша декламировал громко, артистично, явно подражая Вознесенскому. Читал чужие стихи, выдавая их за авторские сочинения.
Альберт взял со столика брошюру, пролистал до фамилии Сухотин. В голове зашумело. Дальше он ничего не слушал, и не слышал.
В нём боролись два волка: высказаться вслух, или поговорить с плагиатором наедине? Решение принять было слишком сложно. В любом случае он оказывался в роли судьи, что было неприемлемо для его ранимой души.
Звери терзали чувствительное сознание. Алик блуждал в лабиринте противоречий, раздираемый жгучим стыдом. Почему его корёжило от чужого обмана? Какое в принципе дело до того, что кто-то хочет, чтобы его заметили, не заслуживая этого?
Юноша вдруг понял, что если сейчас объявят его, он не сможет произнести ни слова. Лицо его горело от неловкости и смущения.
В это время ведущий представил Алину Маслову, имя которой Алик слышал, словно оно звучало из жестяного ведра.
– Очередная графоманка, – с неприязнью подумал Альберт, – сейчас начнёт читать стихи Ахматовой, или Друниной, выдавая за собственные сочинения.
Машинально открыв её страницу, прочитав первые несколько строк, юноша застыл. Это были настоящие стихи.
Девочка встала. Её лицо ярко пылало, руки нервно мяли блокнот в мягкой обложке. Алина никак не решалась начать.
Поэтесса выглядела потрясающе, хотя одета была просто, наверно даже слишком просто, скорее как школьница.
Русые волосы заплетены в две косы, высокий открытый лоб, симметрично-правильной формы лицо, отливающее северной белизной, оленьи глаза, стройный стан.
Всего этого Алик не заметил. Его поразило впечатление в целом. Ведь они ужинали вместе, знакомились вчера вечером, завтракали сегодня. Как можно было не разглядеть такое… такое непостижимое, безукоризненное совершенство?
Вмиг забылся плагиатор Северьян Сухотин. Альберт смотрел на девушку, ожидая, когда она подаст голос.
Декламировала Алина с таким чувством, что напомнила Алику недавнее посещение московского театра, где давали “Грозу” Островского. Приблизительно так звучал монолог Катерины: “Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела”.
В груди у юноши застрял комок. Он слушал, открыв рот.
Стихи были не просто великолепны: они не были похожи ни на что знакомое.
Альберт смотрел на девочку, переживал вместе с ней и с произносимым текстом, искал глазами соответствующее стихотворение в сборнике.
Эмоции и чувства переполняли. Разве можно после такого…
Если объявят его, он откажется, непременно на что-нибудь сошлётся. Например, на то, что болит горло.
Что-то сразу и вдруг изменилось. Алик не знал, чего именно: настроение, обстановка, воздух. Возможно, остановилось время.
Юноша хотел видеть и слышать только Алину, невольно сравнил их имена. Конечно, Альберт, никак не сочетается с такими музыкальными звуками, зато Алик в самый раз.
С чего ему вздумалось объединять таким замысловатым образом имена?
Молодой человек чувствовал ничтожество собственной графоманской лирики в сравнении со стихами этой удивительной девочки, но читать свои произведение пришлось.
Это было действительно мучительное испытание.
Альберт ожидал, что его декламацию встретит гробовая тишина.
Так и было вначале.
Первой зааплодировала Алина. Странно, но стихи понравились, и участником слёта, и организаторам.
Потом были мастер-классы, встречи с областными и столичными знаменитостями.
Мысли Альберта были целиком и полностью заняты Алиной, и только ей.
Юноша искал поводы, находил их, чтобы подойти к девочке как можно ближе, чего-нибудь спросить.
– Алик, Рощин, –  вдруг обратилась Алина, –  можно попросить у вас автограф? Мне понравились ваши стихи, восхищена. В них что-то такое… необъяснимое.
Было неудобно и стыдно.
Девочка наклонилась почти над страницей, которую Алик старательно подписывал, выводя каждую буковку. На её лице было сосредоточенное напряжение, словно это она делилась пожеланием.
Алик почувствовал на лице прикосновение девичьих волос, божественно вкусный аромат, настолько пьянящий, что начали расплываться буквы.
В ответ Алина подарила свой сборник, маленькую книжицу карманного формата в мягкой обложке, на титульном листе которого красовался её карандашный портрет, и рукописными буквами написано “Алина Маслова  Лирика”.
Алик прижал подарок к груди. Потом он читал, перечитывал каждую страницу, целовал буковки, и со вкусом страдал.
Это было позже, через несколько дней, когда они расстались.
Сейчас юноша старательно следовал в фарватере поэтессы, пытаясь развлечь разговором, который никак не клеился.
Девочка не замечала его неловкости.
Рядом с ней хотелось мечтать, грустить, быть самим собой.
Алина вела себя настолько непосредственно и просто, что смущение, робость растаяли в пространстве и времени. Юноша был беспредельно счастлив от присутствия девочки.
На следующий день молодые люди сидели в столовой и на семинарах рядом.
Стихов у Алины было великое множество. Вечером, когда все ушли спать, она принесла несколько потрёпанных тетрадей, и увлекла Альберта в дальний угол холла.
Они сидели рядышком на диване при тусклом свете ночника. Алик слышал её дыхание, чувствовал живое тепло, вдыхал чарующий бальзам молодого, здорового, желанного тела.
Нет, тогда ему подобное не приходило в голову.
Девочка увлечённо читала, закрывала от избытка эмоций глаза. Свои стихи она знала наизусть. Тетради, видимо они придавали ей уверенности.
Алик не мог оторвать от лица поэтессы взгляд. Она казалась юноше ангелом.
– Отчего у Алины такие бледные губы, – вдруг подумал он, и тут же сам ответил на вопрос, – да она замёрзла.
– Постой, одну минуточку посиди, я сейчас, – сорвался с места Алик, побежал в свой номер, откуда принёс клетчатый плед.
– Вот, Алина, грейся, – юноша бережно укрыл девочку, которая посмотрела на него с благодарностью. Так посмотрела, что ему захотелось немедленно прикоснуться к её глазам губами.
– Здорово! Его на двоих хватит. За мной так никто не ухаживал. Я тебя не утомила своими виршами? Наверно уже спать хочешь. А мне совсем не спится. Так здорово всё. Этот слёт, интересные ребята, ты.
– Что я?
– Меня никто так внимательно не слушал. Наверно дело в том, что ты сам поэт.
Алина поёжилась, сложила руки, подула на них, как делают, когда хотят согреться.
– Залезай сюда, ко мне. Будем читать стихи, и греться.
Девочка забралась под плед с ногами, зажмурилась, прижалась к Альберту.
– У меня такое чувство, что всегда тебя знала. Ты такой милый, уютный, – прошептала Алина, прижимаясь к нему щекой, – как жаль, что ты живёшь далеко от меня. Могли бы вместе стихи писать, такие… закачаешься. Когда мне хорошо, я всегда сочиняю. Когда плохо, ещё больше. Расскажи, как тебе стихи в голову приходят.
– Никак. Я их просто вымучиваю. Какой из меня поэт, так…
– Это ты брось. Мне понравились твои рифмы. Необычные, особенные. Подобные эпитеты и мысли в голову приходят, когда влюбляешься.
– А ты влюблялась… когда-нибудь?
– Ну что ты, только в воображении. Начитаюсь стихов, книжек, и выдумываю… любовь. Мне ещё рано. Сначала надо образование получить, профессию выбрать.
– Ты же поэтесса, зачем чего-то выбирать, если это призвание?
– Папа говорит, что женщина должна обязательно быть образованной и самодостаточной, чтобы ни от кого не зависеть. Обними меня, что-то зябко. Почитай свои стихи.
– Я наизусть не помню.
– Тогда я.
Альберт несмело обнял новую знакомую и почувствовал, что дрожь только усилилась. Алинины волосы приятно щекотали кожу лица. Было волшебно здорово.
И стихи. Такие… замечательные, просто дух захватывало.
Алик не заметил, как губы потянулись к шее девушки. Он нежно дотронулся до шелковистой кожи, провёл носом по ушной раковине.
– Щекотно, Алик. Ты же мешаешь… читать.
– Можно я тебя поцелую?
– Ещё чего выдумал, – напружинилась Алина, – я тебе доверилась… а ты…
Сердце юноши выскакивало в этот миг из клетки, в которую было заключено, в висках стучало, стало трудно дышать.
– Извини, просто я подумал…
– Ладно, целуй. Я потом про это стихи напишу. Мне с тобой, правда, хорошо. Даже жаль, что завтра расстанемся. Ничего, переписываться будем, – Алина закрыла глаза, вытянула губы слоником.
Алик чмокнул её в губы, почувствовал во всём теле нечто такое, что перевернуло весь мир.
Дальше они целовались молча. Долго, почти до самого утра.
Спугнул их рассвет, и чьи-то шаркающие шаги в глубине коридора.
Оставалось несколько часов, и разлука.
Алину после завтрака увезёт автобус, который доставит до родительского дома. Ехать ей придётся часов пять.
Альберт поедет на поезде, который доставит на место работы, которое он не считает своим домом. Там у него никого нет. Потому и стихи писать начал, что устал от одиночества.
Скоро они уедут в разные стороны. Нет никакой гарантии, что в дальнейшем представится возможность встретиться вновь.
Всё утро ребята делали вид, что едва знакомы, прятали от посторонних заинтересованные взгляды.
На улице уже стояли автобусы с работающими двигателями.
Мысли Альберта рвались наружу, завязывались узлом, прятались далеко в тёмные уголки души, и снова выпрыгивали.
Алина стояла в стороне, возле своего автобуса, разговаривала с девочками, поглядывая на него украдкой. Знать бы, о чём она думает.
Организаторы объявили посадку. Алина повернулась лицом к Алику, застенчиво помахала рукой.
Ещё мгновение и девушка уедет. Возможно, навсегда.
Сознание рвалось, сопротивлялось. Юноша не знал, что в такой обстановке можно предпринять. Единственное, что кричало внутри, –  я же её… люблю!
Он рванулся в направлении Алины. Схватил сумку и побежал.
Девушка обернулась.
Алик выбросил сумку, раскрыл объятия и полетел…
Алина навстречу.
Участники слёта безмолвно наблюдали за странной сценой.
Ребята стояли и целовались, на глазах у всех.
Когда влюблённые разомкнули объятия, Алик сказал, – пожалуй, я с вами поеду. Знаешь, Алина, мне кажется…
– И мне почему-то, тоже.