Отрывки из художественно-документального романа
***
У Покрышкина в эскадрилье был еще один летчик, поведение которого очень сильно беспокоило комэска. Таминдар Паскеев недавно вернулся после лечения, и Александр сразу же доверил ему вести ударную четверку на задании по прикрытию наземных войск. Сам он в паре со своим ведомым Александром Голубевым шел над ней с превышением. Замысел был прост и понятен. Ударная группа завязывает бой с «мессерами», а у тех тактика известная – часть из них сковывает боем наших истребителей на малых или средних высотах, а другие уходят на высоту и бьют сверху. Пользуются своим численным преимуществом. Вот для того, чтобы расправляться с такими хитрецами на высоте, там и нужна еще одна пара. Доверив Паскееву четверку, комэск хотел заодно посмотреть, как тот себя поведет в бою после длительного перерыва. Его последний боевой вылет закончился крайне неудачно. Можно сказать, даже трагически: Паскеев был сильно обожжен, но его спасли и отправили в тыл. Вел он себя тогда достойно и мужественно, и до того боя претензий к нему по большому счету не было. Паскеев участвовал в воздушных боях, сбивал самолеты врага, проводил в одиночку воздушную разведку. И все же «старики» помнили, как он в первый день войны до ужаса испугался налетов, и это было поводом для их беззлобных шуток. Таминдар очень болезненно на них реагировал. Ему было неприятно вспоминать о том случае, но, все же, было понятно, что это был нервный срыв. Он сумел преодолеть свою природную робость и стал настоящим воздушным бойцом. Однако длительный перерыв в боевой работе – это серьезно.
В тот вылет Покрышкин на высоте в пять тысяч метров, с некоторым беспокойством поглядывал на паскеевскую группу, которая мелькала под ними с Голубевым внизу в просвете облаков. В небе было спокойно, но боевые летчики знают, что любое спокойствие обманчиво и ненадолго, в любой момент и где угодно могут появиться самолеты противника, потому железное правило – смотри во все глаза, ищи в небе врага постоянно. Не найдешь ты его – он сам найдет тебя. В этом и есть суть осмотрительности. Вскоре далеко впереди появилась большая темная стая двухмоторных «юнкерсов». «Восемьдесят восьмые» шли в плотном строю и без истребительного прикрытия. Это было очень странно. Где же «мессеры»? А вот и они – взлетают с аэродрома в Анапе. Теперь все понятно. У «худых» скорость выше, так что к переднему краю они придут одновременно.
- Тигр, я Покрышкин. Вижу большую группу «бомберов», с Анапы идут мессершмитты, начинаю работать.
- Добро, - отозвался Борман.
- Паскеев, будьте готовы к атаке «бомберов»!
Паскеев молчал.
- Таминдар, как понял меня? – встревоженно сказал командир.
- Понял, - сдавленным голосом ответил Паскеев и направил свою группу к юнкерсам.
Теперь надо разобраться с «мессерами». Вот к ним идет пара как раз на высоте Покрышкина. Надо принимать атаку.
- Голубев, иду в атаку, прикрой!
Такими словами почти всегда начинается воздушный бой. «Мессеры», однако, отказались от лобовой атаки и стали набирать высоту. Все ясно: хотят оторвать их пару от основной группы. В это же время к группе Паскеева устремились десять «мессеров» - тех, что взлетели с аэродрома в Анапе. В этой ситуации необходимо развернуться, пойти на них в лобовую атаку и прорваться сквозь них к бомбардировщикам. Ударная группа так и сделала – развернулась и пошла им навстречу. Расстояние между противниками уменьшалось очень быстро, пора было открывать огонь.
- Паскеев, атакуй! – не выдержал командир.
Но Паскеев вместо того, чтобы открыть огонь, вдруг свернул вниз и в сторону и пошел в сторону Краснодара. За самолетом потянулась лента густого дыма. Нет, его не подбили, это летчик включил форсаж.
- Паскеев, куда уходишь? Назад!
Но тот не отвечал. В ту же секунду был подбит его ведомый. Молодой летчик по фамилии Козлов растерялся, увидев поспешное бегство своего ведущего, его замешательством воспользовался немецкий эксперт. Теперь самолет Козлова, потеряв управление, устремился к земле. Успеет ли прыгнуть – неясно. Выходит, двоих уже потеряли, а пара молодых летчиков осталась без ведущего. В этой ситуации надо было присоединяться к ним и вместе атаковать «бомберов». Четверо против двенадцати, не считая «юнкерсов». Однако вскоре стало ясно, что уже и не четверо. Голубев, ведомый Покрышкина, исчез. То ли отстал где-то, то ли его тоже сбили. Времени на выяснения уже не было. Покрышкин опустился пониже, оставшаяся пара к нему пристроилась, и они стали втроем отражать атаки «мессеров». Армада бомбардировщиков, между тем, была все ближе. Оставался только один шанс им помешать – ворваться в самую гущу, разрушить их строй, заставить избавиться от бомб. И тройка пошла в атаку, ворвалась в строй, не обращая внимания на огонь бортовых стрелков, открыла огонь из всех пулеметов и пушек. Нервы у пилотов «бомберов» не выдержали, и они стали беспорядочно сбрасывать свои фугаски. Пока «кобры» были среди «юнкерсов», атаковать их «мессершмитты» не могли. Но вот бомбардировщики повернули назад, и «кобры» остались втроем против десяти «сто девятых». Задача выполнена, бомбардировка сорвана, но уклониться от боя с «худыми» не удастся. Между тем, боеприпасы были уже на исходе. Неизвестно, чем бы закончился этот бой, но на выручку уже к ним уже спешила большая группа Яков. Спасибо комдиву Борману – вызвал подмогу.
Вернувшись домой, комэск первым делом поинтересовался, вернулись ли Голубев и Паскеев.
- Голубева нет, - сказали ему, - А Паскеев вернулся.
- Что с его машиной?
- Мотор заклинило.
Оно и понятно. Мотор заклинит, если долго лететь на форсаже. Покрышкин подошел к Паскееву. Тот стоял в стороне от остальных летчиков бледный, с бегающими глазами. Александр встал перед ним.
- Ну? Что скажешь? Почему вышел из боя?
- Понимаешь, Саша, у меня мотор зачихал, я подумал, что он сейчас заглохнет, еле до дома дотянул, потом его вообще заклинило. Как еще сел, не знаю.
- Мотор, говоришь? – Покрышкин своим тяжелым взглядом буквально придавил Паскеева к земле. – Сегодня мы потеряли две новые машины, и еще неизвестно, что стало с двумя нашими товарищами. Задание было едва не сорвано, и виноват в этом ты!
Таминдар, потупившись, молчал. Покрышкин резко повернулся и пошел от него прочь. Его душила злоба, он еле удержался от того, чтобы бросить в лицо Паскееву страшное обвинение в трусости и подлости. Тот же, еще более бледный, на негнущихся ногах пошел куда-то в направлении штаба. Навстречу ему, посвистывая, шел Речкалов. Настроение у него было превосходное. Заметив бледность Паскеева, он остановился.
- Таминдар, что с тобой?
- Ничего.
- Как это ничего, на тебе же лица нет! Ну-ка посмотри на меня.
Паскеев остановился перед ним, но смотрел куда-то в сторону, кусая губы чуть ли не до крови.
- Что там у тебя с Покрышкиным случилось?
- Он сказал, что двоих потеряли по моей вине.
Речкалов присвистнул.
- Ну-ка, пошли, присядем на травку. Расскажешь мне все.
Они отошли в сторону и уселись на траву. Паскеев снял с головы пилотку и уткнулся в нее лицом. С Речкаловым они не раз летали вместе еще до ранения, и отношения у них были почти дружеские, с ним было говорить легче, чем с Покрышкиным.
- Понимаешь, Гриша, все в порядке у меня было с мотором, - с усилием произнес Паскеев.
- А что было не в порядке?
- Я не в порядке! Я испугался в последний момент, когда пошел в лобовую. Испугался и отвернул.
Речкалов нахмурился. Выходит, Покрышкин прав, и Паскеев струсил в бою. Для гвардейца это страшный позор. Но почему? Как мог боевой летчик вдруг превратиться в труса?
- Таминдар, как это могло произойти? Ведь ты не "желторотый". Ты такой же «старик», как я, как Фаддеев, как Покрышкин, как Крюков. Мы летали и дрались вместе! Ты же истребитель!
- Кончился истребитель, Гриша, - глухо сказал Паскеев, чуть шевеля искусанными губами. - Сломался я. После того ранения сломался…
Эти слова Паскеев произнес тихо, потом вдруг резко повернулся к Речкалову. Глаза его были расширены.
- Ты можешь себе представить, что такое гореть? – чуть ли не закричал он. – Заживо гореть, чувствовать, как твоя кожа и мясо обугливаются и превращаются в пепел? Нет? Вот и Покрышкин тоже нет. Потому вы и смелые такие. А я это испытал на себе. Я знаю, что такое огонь! Мучения эти не описать ничем! Никакими словами. Ты думаешь, я нарочно отвернул? Из подлости своей? Да я рвался в бой, но когда увидел «мессера» прямо перед собой точь в точь, как тогда… Меня просто заклинило, понимаешь? Я как представил себе, что опять буду гореть, опять испытаю эти жуткие муки, я просто в ужас пришел, я перестал контролировать себя. Включил форсаж и опомнился только над Краснодаром!
Речкалов молчал. Хорошее настроение у него вмиг куда-то улетучилось. Было видно, что Таминдар говорит сейчас правду. Но ведь он, Григорий, тоже был ранен. И многие другие летчики тоже. Почему они не сломались? Правда, Речкалов в том бою никакой боли вообще не почувствовал, и потерял сознание уже во время посадки. Но, правда, он не горел, огонь – это совсем другое дело. Но вот Крюков, к примеру, горел в Испании. И Соколов тоже. Они почему-то не сломались.
- Что я могу тебе сказать, Таминдар, - начал Григорий, тщательно подбирая слова. – Сейчас тебе никто не может помочь. Бывает такие моменты в жизни, когда человеку может помочь только он сам. Я понял тебя, и я тебе не судья.
- Но что мне делать, Гриша, что?! Может, пойти сейчас к Исаеву и написать заявление, что не могу, мол, быть истребителем больше? Пусть списывают в пехоту, в тыл, к черту, к дьяволу! Вдруг из-за меня еще кого-нибудь собьют!
- Не знаю! Ну, может тебе надо просто постараться забыть о том, что тогда произошло, убедить себя, что это не повторится. Бомба дважды в одну воронку не падает! Ты вспомни, как ты дрался вместе с нами.
- Я все помню, Гриша.- Паскеев обхватил голову руками. – И что хочу помнить, и что хочу забыть, тоже помню.
Речкалов хлопнул его по плечу.
- Держи выше нос, Тимка. Козлов остался жив, нам уже звонили. Голубев, я думаю, тоже. Его же над нашей территорией сбили. Наверняка прыгнул или сел где-то вынужденно. Так что все не так уж плохо. Машины, конечно, жалко. Ты попробуй сделать так, как я тебе сказал. Что было, то прошло.
- Ты думаешь, получится? – Паскеев с надеждой посмотрел на Речкалова.
- Я думаю, да! – Гриша поднялся и ободряюще улыбнулся товарищу. – Только Покрышкину об этом не рассказывай. Не поймет он.
***
Командир полка молча выслушал рапорт Покрышкина о результатах боевого вылета и о поведении в бою Паскеева.
- Что ты предлагаешь? – спросил он, когда комэск закончил.
- Я считаю, что Паскееву больше доверять нельзя. Его надо отстранить от полетов.
- А как мы это объясним начальству? Трусость в бою? Это в гвардейском то полку! И кем эта трусость проявлена? «Стариком»!
Покрышкин молчал. Ситуация, действительно, выглядела очень неприглядно и бросала тень на весь полк.
- А вот сам Паскеев утверждает, что у него были неполадки с мотором, и поэтому он был вынужден выйти из боя, - продолжал Исаев, - почему мы ему не должны верить?
- Потому что единственная неполадка с мотором, которая была у его машины – это заклинивание от долгой работы на форсаже. И включил он форсаж именно в тот момент, когда свернул при лобовой атаке.
- Все- то ты лучше всех знаешь, Покрышкин! – с раздражением произнес командир полка. - А вот Речкалов считает, что Паскееву доверять можно.
Александр не стал больше спорить. Получалось так, что он занимается травлей боевого товарища. Решение в этом случае мог принять только командир полка, и вся ответственность за это решение была на нем. Покрышкин очень бы хотел ошибаться в отношении Паскеева, но чутье подсказывало ему, что он прав. Во всяком случае, решил он, выпускать Таминдара в бой пока нельзя. Пусть побудет на земле, успокоится, придет в себя после психологической травмы, а там посмотрим. Командир против этого решения возражать не стал.
***
Грандиозная воздушная битва на Кубани набирала обороты. Вскоре в боевую работу полностью включились летчики 3-го авиационного корпуса под командованием генерала Савицкого, и советская группировка значительно усилилась. Его эскадрильи прикрывали от бомбардировщиков противника район Малой земли, а 16-й и 45-й гвардейские авиаполки защищали советских штурмовиков и бомберов от немецких истребителей. Ожесточенность и масовость воздушных боев была невиданная. Небо буквально кишело истребителями разных типов: ЯКи, ЛаГГи, "аэрокобры", "киттихауки" и "лавочкины" противостояли новейшим «мессершмиттам» и «фоккерам». На подходе к Цемесской бухте издалека можно было видеть множество самолетов, которые роились над водной гладью, как комары над лужей. Можно было наблюдать, как ЯК настигает «фоккера», который пристроился в хвост ЛаГГу, в то время как сам ЯК вот-вот попадет в прицел «мессеру», не подозревающему, что на него уже сверху хищно пикирует "кобра" с красным коком винта. Те, кому не повезло, падали в море безо всякой надежды на спасение, и только расходящиеся по водной глади широкие круги напоминали некоторое время пилотам его группы о погибшем товарище. В особо жаркие дни, прилетев с боевого задания, летчики некоторое время обессиленно сидели в кабинах, затем тяжело вываливались из них и устраивались отдыхать возле своих самолетов, пока над ними хлопотали оружейники и техники. Прямо к самолетам им приносили обед или чай с бутербродами, а потом они оставались дремать в тени своих готовых к вылету истребителей, пока их с сожалением не будили верные техники. Но едва начинал свою грозную песню мотор, с них, как по волшебству, слетала дремота, и они были вновь готовы к тяжелому бою. В одном из таких боев по вине Паскеева погиб Степан Вербицкий.
Таминдар Паскеев долгое время не принимал участия в боевых вылетах. О чем командир говорил с Паскеевым после его последнего самовольного выхода из боя, никто не знал. Но Исаев никак не наказал Паскеева, а просто дал ему передышку, чтобы тот пришел в себя и справился со своими страхами. Таминдар слонялся без дела по аэродрому, иногда помогал техникам, а чаще просто сидел на траве и наблюдал за взлетами и посадками. В разговоры он ни с кем не вступал, и по его поведению было непонятно, переживает он от своего двусмысленного положения, или оно его вполне устраивает. Молодые недоумевали, а "старики" большей частью сочувствовали и ждали, чем это закончится. Держать летчика без боевой работы долго нельзя. Необходимо было принимать решение в отношении Паскеева - либо списывать его по причине психологического выгорания в тыл, либо снова включать в боевую группу и отправлять на задания. Мнение Покрышкина было однозначным: Паскееву доверять нельзя. Но командир полка решил по-своему.
Вскоре после гибели Савина он включил Таминдара в состав шестерки Покрышкина на задание по сопровождению двух девяток Пе-2. Паскеев был ведущим в паре с Вербицким - летчиком опытным и умелым. Они были на самом верху "этажерки". После того, как "пешки" отработали по немецким позициям и начали разворот в сторону моря, на них из облаков набросились две пары мессершмиттов, которые оказались за спиной у верхней пары.
- Паскеев! Сзади «мессеры"! Разворот и в лоб! - приказал командир группы.
Вербицкий команду выполнил, а Паскеев резко снизился и ушел, бросив ведомого на съедение охотников, которые подожгли самолет Вербицкого и тут же ушли в облака. Степана на парашюте сносило ветром на верную смерть в сторону открытого моря, и ему никто ничем не мог помочь. Паскеев шел на форсаже в сторону аэродрома и не отвечал на запросы по радио с требованием вернуться.
- Где Паскеев? - спросил Покрышкин своего техника после приземления, пытаясь скрыть клокочущую в нем ярость.
- Уже приземлился, - с недоумением ответил Чувашкин, - мотор у него опять заклинило. Случилось что?
- Вербицкий погиб, - коротко ответил ему комэск, вылезая из кабины.
Паскеев стоял возле своего самолета, вокруг которого уже хлопотали техники, и смотрел куда-то в землю с окаменевшим лицом. Поодаль от него стояли летчики, среди которых был Труд, Фаддеев и Федоров.
- Ты можешь объяснить, что произошло? - спрашивал его Труд.
Паскеев не отвечал. Когда подошел Покрышкин, все замолчали и посмотрели на него.
- Саша, что с Вербицким? - спросил его Федоров.
- Степан погиб по вине вот этого труса, опозорившего звание гвардейца, - ответил Покрышкин, доставая из кобуры пистолет, - за измену Родине ему полагается расстрел.
Он уже направил оружие на виновника, когда на его руке буквально повис Андрей. Пуля ударила в землю у ног Паскеева, подняв облако грязной пыли. Таминдар стоял бледный, как полотно.
- Ты что, командир, с ума сошел? - кричал ему Труд. - За самосуд тебя самого под трибунал отдадут!
- Правда, Саша, - поддержал его Федоров, - ты успокойся, тут должен командир полка решать, а не мы. Сейчас все вместе пойдем к Исаеву и потребуем, чтобы Паскеева убрали из нашего полка.
Покрышкин перевел дух и убрал пистолет обратно в кобуру.
- Повезло тебе, - сказал он Таминдару, - если бы не ребята, я бы тебя прямо сейчас, на месте, застрелил. А так - пойдешь под трибунал, и он решит твою судьбу. Личное оружие сдать.
Паскеев медленно вытащил из кобуры пистолет и протянул его в протянутую руку Покрышкина. Вокруг него образовалось пустое пространство. Техники прекратили работу и молча смотрели на него.
- Ребята, присмотрите за ним пока, - сказал им Покрышкин, - а мы к командиру.
Техники кивнули и обступили Паскеева со всех сторон.
- Жди, - бросил ему Александр и пошел на доклад к Исаеву.
***
Над Паскеевым нависла угроза расстрела. После доклада Покрышкина командир полка вызвал к себе для разговора Речкалова.
- Что скажешь обо всем этом? - Исаев испытующе посмотрел Грише в лицо. - Ведь это ты заступался за Паскеева, а теперь выясняется, что он трус и предатель.
- Я, товарищ командир, и теперь считаю, что он не трус и не предатель.
- А кто же он тогда? - взорвался Исаев. - Ведь он не выполнил в бою приказ командира группы, и из-за него погиб Вербицкий.
- Товарищ командир, - начал Речкалов, - мы, "старики", знаем Паскеева с начала войны. Так не бывает, чтобы человек сперва храбро сражался, сбивал "мессеров", ходил в одиночку на воздушную разведку, получал боевые ордена, а потом вдруг раз - и оказался предателем и трусом.
- Но факты - вещь упрямая! - покачал головой Исаев. - Как объяснить его поведение в последнее время - все эти самовольные выходы из боя, заклинившие моторы?
- Болен он, товарищ командир, вот и все. Он горел, и после этого сломался психологически. Я же говорил с ним. Человек больше не управляет собой, вот и все объяснение.
Комполка задумался. Слова Речкалова показались ему убедительными. А главное - это то, что такой оборот снимал пятно с полка. Одно дело - трусость в бою, другое - психическая болезнь.
- Думаю, ты прав, - сказал он Речкалову, - а Покрышкин его чуть на месте не застрелил, - добавил Исаев с усмешкой. - Таким только дай волю - половину личного состава перестреляют. Как думаешь?
Григорий в ответ только пожал плечами. Исаев, безусловно, знает о его, Речкалова, несколько напряженных личных отношениях с Покрышкиным, поэтому сейчас и сказал эти слова, рассчитывая на поддержку. Нет, в данном случае он воздержится от каких-либо комментариев.
Приказом командира полка Паскеев был арестован и посажен на гауптвахту. Но до трибунала дело не дошло. Речкалов оказался прав. На медкомиссии выяснилось, что последнее ранение, связанное с ожогами, тяжело травмировало его психику и сделало его непригодным для воздушных боев. Ситуация, содержащая в себе угрозу повторения пережитого, включала у него инстинкт самосохранения, который блокировал его волю и не позволял выполнять боевую задачу. Таминдара надо было долго и серьезно лечить. Его отправили в тыл, и после курса лечения перевели в санитарный авиаполк. Так закончилась его карьера летчика-истребителя, за время которой он выполнил 290 боевых вылетов, лично сбил два вражеских самолета и пять – в группе, получил два ордена Красного знамени. После перевода в 213 отдельный санитарный авиаполк Санитарного Управления 2-го Белорусского фронта Паскеев летал на самолете По-2, вывозил раненых, доставлял кровь для переливания, в 1945 году он был награжден орденом Отечественной войны и встретил победу живым и невредимым.
***