Имена изменены, образы собирательные
Черный бородинский хлеб вполне сойдет за деликатес, если целый год просидеть на рисе в Таиланде.
А что за прелесть эта гречневая каша со сливочным маслом и с котлеткой! Может, я люблю Сибирь?
Соня только что встретила меня в аэропорту. Теперь она увлеченно кормит меня нормальной российской едой, по которой я ужасно соскучилась.
– Какая же ты черная! – разглядывает меня Соня. – Наши люди так не загорают!
А я рассказываю ей новости нашего городка. Точнее, нашего островка.
– Ты помнишь Пи Пуй? – Соня пару раз отдыхала в нашем резорте, так что она в теме. – Ну, та пожилая тетенька, которая жила под старинным домом в нашем саду! Так она умерла. Неделю назад сожгли, как раз перед моим отъездом. Я впервые присутствовала на тайских похоронах, в буддийском храме…
Но Соня, как истинный врач, обращает внимание на другой аспект этой истории:
– Отчего она умерла?
– Не знаю. Она давно кашляла. Температура была высокой. Не знаю, то ли вирус, то ли туберкулез. Но в один прекрасный момент кровь горлом пошла, и она потеряла сознание. Ее на скорой увезли в госпиталь, но не откачали. Жалко тетку: Пи Пуй часто угощала нас бананами из сада…
Соня прерывает лирику:
– Что?! Какие бананы? Завтра же поведу тебя на флюорографию. У тебя был контакт с больной.
– Ты что, думаешь, что я заразилась? – озадачиваюсь я.
– Может, и нет. Но снимок сделаем.
– А где?
– В нашей поликлинике.
Я замолкаю.
Вот уж куда мне совсем не охота идти, так это в нашу с Соней поликлинику. «Нашу» – в том смысле, что мы там вместе работали.
Не поверите, музыковед с консерваторским образованием, я работала … в поликлинике.
Если хочешь поработать
– Ты уже устроилась на работу? – всякий раз строго спрашивала мама, вместо «здравствуй», стоило мне набрать ее номер.
Хоть не звони.
Я в трубку блеяла «не-ет», и мама спускала на меня собак. Она уверена, что человек не может позволить себе не работать.
Я вяло оправдывалась, что не могу найти работу. На это мама категорично заявляла, что тот, кто хочет работать, тот всегда найдет. То есть я просто плохо ищу.
– Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо, – требовала мама тоном, не терпящим возражения.
Кто б спорил. Я тоже хочу, но у меня не получается.
В консерваторию мы с мужем поступили в одной стране, а закончили в другой, где достойного места свежеполученной профессии не нашлось. Пришлось поискать себя на других поприщах, почти по Жванецкому.
Саша освоил риелторское дело, видеосъемку и монтаж, строительство, наконец, дайвинг, – и уехал в Таиланд доучиваться на инструктора.
Я побыла музыкальным критиком, репортером в «желтой газете», христианским журналистом, корреспондентом Ватиканского радио, телеведущей, режиссером и даже исполнительным директором католической киностудии, – и на пике карьеры потеряла работу.
В свои «баба ягодка опять» я столкнулась с тем, что везде требуются восемнадцатилетние девушки с солидным опытом работы, а остальным женщинам нет смысла коптить землю, особенно тем, кто в нашей православной стране запятнал себя сотрудничеством со всякими сектантами типа католиков.
Я продолжала ежедневно рассылать тучи резюме, но все без толку.
Однако мама, слепо верящая в человечество вообще и незыблемость нашей системы, считала, что в моей вынужденной безработице виновна только я сама.
Она так хотела, чтобы у меня «все было хорошо», а я мало того, что сидела без работы, никем не востребованная, так еще и изнывала под бременем вины от того, что не в силах удовлетворить простого желания мамы.
– …Послушай, а не пойти ли тебе работать в регистратуру? – вдруг пришло в голову Соне. – Они там чуть ли не больше нас получают. И образование не требуется.
– Да я бы с радостью, но в поликлинике, наверное, и своих хватает, – я больше не верила в Санта-Клауса.
– А ты помнишь Фишман, бывшую заведующую отделением?
– Которая с тобой ругалась?
– Было дело. Так вот, она теперь работает в Пятой поликлинике и меня зовет. Я уже дала согласие. После отпуска выйду к ним на работу. Я у нее спрошу, нужны ли им регистраторы. Кстати, эта поликлиника не очень далеко от твоего дома.
Все выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Ни в чем себе не отказывай
Уже через три дня я отправилась на собеседование к главврачу Пятой поликлиники.
Это была рослая ухоженная дама, властная, но приветливая. Подозрительно приветливая.
Она пригласила меня в свой просторный кабинет. Я заметила на стене пейзаж со слоном, из Таиланда. Похоже, тетенька небедная, может позволить себе красивый отдых в тропиках. Эх, когда же на моей улице будет праздник?
Начальницу устроило мое консерваторское образование, не слишком уместное, а также компьютерные навыки.
Но вот с зарплатой дело обстояло мутно.
– Ставка регистратора пять тысяч триста, – с плохо скрываемой неловкостью объявила главврач.
– Рублей?! В месяц?! – ужаснулась я. Так вот почему она такая добренькая…
– Да, но у нас существуют специальные надбавки, и премии, – заторопилась начальница. – Я думаю, тысяч восемь выйдет. Со временем.
Да уж, ни в чем себе не отказывай…
– …Как?! Во-осемь?! Я-то думала, тысяч двадцать, – расстроилась Соня. – Тьфу!.. Стоило огород городить.
– Да ладно, все решено: я уже документы сдала на оформление, – успокоила я Соню. – Зато мама довольна будет.
– …Ну наконец-то, – скупо хвалит мама по телефону. – Просто камень с души свалился.
На нее даже не произвело впечатление мое новое место работы; главное – что я больше не состою на учете по безработице на бирже труда.
Темное утро
Наконец-то у меня есть работа.
Меня охватывает непривычное спокойствие: я буду получать зарплату, какую-никакую, и признак голодной смерти перестанет маячить в опасной близости. Я снова окажусь среди людей, обзаведусь своим коллективом, у меня будет свой начальник. Уже оформлены все документы, подписаны справки, завтра стартую…
Семь утра, декабрь, Сибирь. На улице темень, мороз и безысходность.
Укутанная с ног до головы, я шагаю по тротуару, мерзкий ветер плюет мне в лицо. Мимо проезжают переполненные автобусы и маршрутки, и штурмовать их хочется еще меньше, чем плестись пешком. Да и денег еще не заработала на проезд.
Всего четыре маленьких остановки, но с утра путь кажется мне бесконечным.
Наконец-то крематорий, как я ему рада! Просто он рядом с поликлиникой.
…В детстве я мечтала стать хирургом, обчитавшись советской литературы про «людей в белых халатах». Странным образом эта мечта сбылась: вот я и пришла в медицину. Соня перед отпуском дала мне погонять один из своих белых халатов.
Я незаметно наблюдаю за новыми коллегами.
Пара молодых разбитных девок задорно шутят с молодым хирургом и симпатичным урологом и весело перебрасываются фразами с первыми пациентами. Эти здесь до поры до времени, – пока не пристроятся получше.
Но больше серых мышек, без грусти и радости, без лишних рассуждений и душевного горения. Со спокойным безразличием те делают свое дело. Такое впечатление, что они эмоционально выгорели еще в юности.
Есть крепкие, уверенные в себе тетки, хорошо сидящие, что-то мне подсказывает, не на восемь тысяч в месяц. Но здесь, похоже, есть какой-то секрет.
Управляет всем этим хозяйством пышная Роза Григорьевна, татарская дива среднего возраста, с умным недобрым взглядом узких глаз.
У Розы эффектная прическа, несколько вышедшая из моды: это длинный «сессун», или «под Мирей Матье». Я такую прическу еще в школе носила. Высветленная грива прямых жестких волос лежит идеально, но не очень вяжется с расплывшейся фигурой и с блинообразным лицом, со следами былой красоты.
Роза постоянно на взводе, и я чувствую себя перманентно в чем-то виноватой. И не зря.
– Девочки, кто выбил талон к нефрологу вместо невролога?
Конечно, я. Правильно Роза мне выговаривает, поделом.
Но я очень стараюсь.
Проверка на вшивость
– Какое у вас образование? – допрашивается меня Роза Григорьевна во время чаепития.
– Консерватория, – честно отвечаю я.
Слышу, как прыскают за спиной.
– Консерватория у нее, вы слышали? – подмигивает Роза своим прихихеням в белых халатах.
– И кто вы у нас по образованию?
– Музыковед.
– Музыковед она, – это в сторону, для смешливых регистраторш. – И где же вы работали раньше?
Не рассказывать же им про биржу труда.
– На киностудии.
– На киностудии она работала, – повторяет за мной Роза. Лицо серьезное, а в тюркских подведенных глазах чертики прыгают. – И что вы там делали?
– Фильмы делала.
– Фильмы она делала, – со значением объявляет Роза. – А можно узнать, про что фильмы?
Регистраторши просто лежат от смеха.
– Да их много было… Ну, вот, например, последний фильм – про молодежную встречу в Казани…
– О, Казань! – оживляется Роза. – Я сама из Казани. Ну-ка, ну-ка, и где же вы там были? На какой улице? – Роза собирается наконец-то вывести меня на чистую воду.
Да разве я помню название улиц!
– Название забыла, но это было рядом с большим стадионом…
– С большим стадионом, – иронично повторяет Роза и оглядывает свою компанию с видом «что и требовалось доказать».
– А вы замужем? – раздается очередной вопрос из публики, жадной до сплетен.
– Ну да, замужем.
– И чем занимается ваш муж?
– Дайвингом.
– Чем?!
– Где?!
– В Таиланде.
И чего они ржут, что им не так?
– А дети у вас есть? – регистраторши откровенно забавляются.
– Да, дочка.
– А она чем занимается?
– Поет. Она джазовая певица.
– Где поет?
– В Америке.
Раздается дружный хохот.
Вот и говори людям правду после этого!
– … Представляешь, они мне не поверили. Консерватория, киностудия, дайвинг, – все это как-то не вяжется с регистратурой. Стоит ли удивляться, что они меня терпеть не могут. Я там не своя и никогда ей не стану, – жалуюсь я своей приятельнице.
– А зачем вообще ты о себе рассказываешь? Кто тебя за язык тянет?! – ругает меня Марина.
– Ну а как? Они же спрашивают. Где, говорят, работала? Что, по-твоему, я должна ответить?
– «Да где только ни работала». Чем занималась? «Да чем только ни занималась», – подсказывает Марина, которая в полтора раза меня моложе.
– «С кем живешь?» – «Да с кем только ни живу», – передразниваю я подругу, и мы хохочем. – Ты такая умная, как моя мама потом! Где же ты раньше была?
– А тебе вообще небезопасно выходить из дома! Святая простота нашлась, тоже мне!
Секреты профессии
Премудростям регистратуры меня самолично обучала Роза.
Их оказалось штуки три: над столом – расписание врачей с личным компьютерным кодом каждого; на столе – компьютер, который требуется открыть на искомой дате и вбить в расписание врача предварительный талон посещения пациента; сбоку – стеллаж с картотекой больных, расположенных по алфавиту.
Слишком все просто, чтобы быть правдой. Не так ли?
Выяснилось, что это только верхушка айсберга. В реальности расписание практически не работает: доктор либо на больничном, либо в отпуске, либо в стационаре, либо на конференции, и записывать к нему нельзя, потому что в ближайшее время его не будет, а на будущее регистратура талонов не выдает…
– Мне срочно надо! – стучит палкой одышливый дед. – Мне инвалидность оформлять, а без заключения специалиста нельзя!
Что же делать? Откуда мне знать!..
А за ним очередь бушует: давайте скорее! Еле шевелятся, спят на ходу!
И такая дребедень целый день.
Для тех счастливчиков, которые все-таки записались на прием, нужно разнести карточки по врачебным кабинетам, предварительно отрыв их в картотеке. Тоже не ужас-ужас.
Но врагу бы не пожелала рыться в темном углу, в пыльных, рыхлых стопках, невнятно, от руки, подписанных тетрадках.
Тем более что нужных карточек почти никогда не бывает на месте, это уж таков закон природы карточек. Но где же они?
1. У врача в кабинете.
2. У членов очередной проверочной комиссии.
3. Потерялись неизвестно где.
4. Похищены.
Да-да, больные приноровились выкрадывать карточки и держать их у себя дома. Во-первых, им не нравится долго ждать у окошечка, пока регистраторы шарят в картотеке в поисках карточки, – а без нее врач не примет.
Во-вторых, и в-главных, они опасаются, что карточка пропадет, а там все анализы, некоторые из которых платные, дефицитные и выстраданные. И вообще, в этой истрепанной карточке, мелко и неразборчиво исписанной, вся история болезни пациента в единственном экземпляре. Потеряйся карточка – и ни один врач не сообразит, как лечить.
…Как бывший регистратор, отвечаю, что их страх основан не на пустом месте: карточки терялись, теряются и будут теряться, пока информация останется на бумажном носителе. А главное, никто за пропажу «самого дорогого» для больного, увы, не понесет наказания. Ну, не повезло, бывает!
Зато если регистратор отдаст карточку в руки больному, вся регистратура будет бита рублем. Только что злющая Роза объявила, что за недавний прокол всех лишают премии.
– Вы зачем карточку выхватили!? Немедленно верните, больная! – у окошка регистратуры разгорается очередной скандал из-за карточки.
– Я сама отнесу врачу! – яростно кричит кривая-косая бабулька.
– Нет, не отнесете!
– Нет, отнесу! Вам только дай в руки, – вы потеряете! Сколько раз у меня теряли – и анализы, и справки!
– Ну что вы такое говорите! Немедленно отдайте!
– Не отдам! Еще и пожалуюсь на вас главврачу! Я на вас всех управу найду! Сидят тут, ни хрена не делают!!
У регистраторов ни одного шанса отнять карточку. А главное, все мы понимаем, что больная права…
Выжить
– Ты думаешь, я тебя выживаю? – Роза сама первая начала. – Вовсе нет. Ты умная, мне такие нужны.
Нет у меня паранойи. Роза меня действительно выживает, что бы там она ни говорила.
Это началось с первого же рабочего дня, когда она показывала мне компьютерные кнопки, аж все три штуки.
После монтажной программы, на которой я сварганила чертову тучу христианских фильмов, мне уже ничего не страшно. Под чутким руководством Розы вроде справляюсь.
У нашего стола останавливается «ухо, горло, нос», Розина приятельница, и вопросительно смотрит на мою наставницу, еле заметно кивнув в мою сторону: дескать, как эта?
Роза презрительно кривится, закатывает глазки к потолку и неявно отмахивается: так себе.
Я обескуражена: что им не так?
По всем накладкам регистраторы бегут к Розе, и она лихо разрешает недоразумения. Вот уж кто здесь как рыба в воде.
Но мне что-то мешает без конца обращаться за помощью к Розе. Я всем существом ощущаю ее неприязнь ко мне. Мои вопросы она встречает с нескрываемым раздражением и отнюдь не торопится прийти мне на помощь, зато потом увлеченно ругает за очередной косяк.
Со временем я научилась отличать нефролога от невролога, выучила все коды врачей, а также их расписание, начала ориентироваться в отгулах и допускала все меньше косяков.
Мне захотелось стать таким регистратором, какого бы я сама мечтала встретить в поликлинике. Я улыбалась больным, при любой возможности шла навстречу в вопросах расписания, никогда не отвечала грубостью на грубость, – увы, такое порой встречается в обстановке, где негатив и боль зашкаливает.
Только это и могло частично оправдать мое пребывание на работе, которая нравилась мне все меньше и меньше.
Мне показалось расточительным тратить на поликлинику столь драгоценного времени моей жизни. Каждый день, кроме выходных, я обязана была либо с раннего утра до позднего обеда, либо с полудня до позднего вечера сидеть на месте. Хорошо еще, что Роза разрешала всем уходить в два часа дня вместо четырех, а во вторую смену приходить к половине второго вместо двенадцати.
Зато нам объявили, что раз в месяц каждая из нас обязана будет отдежурить одну субботу. Я была в отчаянии. Все мое нутро протестовало против такого расходования жизненных сил, которых становилось все меньше. Разве за это мы воевали!
После утренней смены дома я тупо лежала пластом. Не хватало энергии ни на чтение, ни на рисование, ни на хозяйственные дела. До второй смены просто ничего не хотелось делать, настроение было испорчено предстоящей работой. Где меня никто не любил.
К несчастью, именно в этом жилмассиве преподавателям консерватории давали квартиры, когда это еще было возможно.
Поэтому время от времени в моем окошке возникали знакомые унылые лица. Это были больные пианисты, струнники, баянисты, а один раз ко мне заглянул сам грозный заведующий кафедры духовиков, здесь просто жалкий дед с радикулитом.
Среди музыкантов попадались и те, о ком мне доводилось писать статьи во время работы в газете. Не все из них были положительными, и теперь мои жертвы получили шанс позлорадствовать над моим стремным положением.
Но почему-то никто этого не сделал. Возможно, меня или не узнавали, или не верили своим глазам. Или, что наиболее вероятно, все были настолько озабочены проблемой здоровья, с которой пожаловали в поликлинику, что было не до этого.
Кому над кем в пору злорадствовать: все-таки они больные, а я-то здоровая, вся в белом.
Доктор в подружках
– Девочки, внимание! У нас новый ревматолог, – громогласно объявила Роза – Во вторник она выходит из отпуска, так что можно открыть выдачу талонов. Ее имя…
У меня потеплело на душе: Соня возвращается! Хоть одно родное лицо на этой тоскливой работе! Ура!!
Соня, постройневшая, загорелая после Израиля, в джинсах, заглянула в регистратуру, просияла, увидев меня, прошла и уселась рядом.
Я в халате, а она – без. Невероятно!
– Привет! – обняла меня подруга. – Как ты тут, освоилась?
– Эй, девочки! – поторопили меня по ту сторону регистратуры, и я спешно развернулась к окошку.
– Давай помогу, – самоотверженно предложила Соня.
От радости мы не сразу заметили, до чего выразительная немая сцена разыгрывается за нашими спинами.
Роза и ее подлизы возмущенно переглядывались: по их мнению, сегодня я перешла последнюю черту: позволила себе запросто общаться с доктором.
– А что, ревматолог у вас в подружках? – ехидно поинтересовалась Роза, когда Соня вышла.
– Ну да, – я не понимала, что такого.
Это… это… непростительно! Не должны дружить доктора и регистраторы. Не принято. Это разные сословия, и покушаться на традиции не след.
В два часа, как обычно, я собралась уходить, тем более что за мной зашла Соня.
– А куда это вы собрались, уважаемая?
– Домой, – пожала я плечами.
– Куда это домой, когда вы должны работать до четырех?!
– Всегда до двух, – пролепетала я, почувствовав, что краснею, как перед завучем в школе.
– По инструкции вы должны здесь сидеть до четырех. Если ваша смена закончилась, то подклеивайте карточки, будьте любезны!
– Я, наверное, пойду, – растерялась Соня.
– … Это я виновата: не надо было к тебе подсаживаться, они этого не любят. Но ты не расстраивайся, все пройдет, – успокаивала она меня вечером по телефону. – И вообще, скоро Новый год! Яшка уже купил баранью ногу, чтобы запечь. Ты же любишь?
Весело встретим Новый год
В преддверии Нового года все словно с катушек съехали.
Каждый норовил попасть к врачу, а врачи перед праздником пытались откосить от работы.
– Здравствуйте, запишите, пожалуйста, меня к стоматологу, – раздался в трубке мелодичный женский голос, подозрительно знакомый. – Желательно на двадцать девятое декабря.
– Вы знаете, талоны остались только на тридцать первое, на пять и на шесть часов.
– Может, хотя бы на тридцатое?
– Я же сказала.
– Да я возьму, возьму, – заторопилась дама. – Запишите меня на пять.
– Как ваша фамилия?
– Петренко, Елена Петренко, – пропел голос.
Вот оно что! То-то сей голос мне показался знакомым!
Лена Петренко, собственной персоной! Странно, что она не узнала меня по голосу. Некогда мы работали вместе в киностудии. Это очередная грустная история о людской неблагодарности и подлости: моя бывшая ученица, нахватавшись от меня всего понемногу, попыталась меня подсидеть. Безуспешно, правда, но осадок остался.
– …Кто записал больную к стоматологу на тридцать первое?! – разоралась Роза. – Он же просил никого не ставить! Опять вы! – это мне.
Что же это получается: в последний вечер уходящего года Лена припрется по морозу в поликлинику, и напрасно! Вот так страшная месть! Прекрасно! Замечательно! Так ей и надо!
Я поспешно хватаю карточку, которую уже успела приготовить, и листаю в поисках номера телефона:
– Здравствуйте, с наступающим! А с Еленой можно поговорить?
– А ее дома нет, – отвечает какой-то подросток, видимо, брат.
– Я из поликлиники звоню. Она записана на тридцать первое, на пять, а прием отменили. Передайте ей, пожалуйста, чтобы она не приходила. Обязательно передайте, хорошо?..
Тридцать первого декабря в поликлинике дежурят только лохи, вроде меня, и новенькие вроде Сони. Все блатные режут салатики под «Иронию судьбы».
Молодые регистраторши вовсю поддают с хирургом. Больной народец куда-то рассосался, но нас все не отпускают раньше времени.
-– Здравствуйте! С наступающим! Можно поговорить с хирургом? – в телефонной трубке встревоженный женский голос.
Я оборачиваюсь к хирургу, но тот пьяно машет обеими руками: ни за что!
– Его уже нет. А что случилось?
– Да у мамы разошелся шов на животе, после операции. Может, вы знаете, чем обработать?
– Шов на животе разошелся, чем обработать, спрашивают? – зажав трубку, задаю я хирургу вопрос.
– Левомиколем пусть мажут.
– Левомиколем помажьте, это мазь такая, – передаю я.
– Ой, спасибо! Как часто?
– Как часто? – переадресовываю я вопрос.
– Раз в день.
– Раз в день... Спасибо!.. И вас тоже!
Наконец, мы с Соней выбираемся, неся в руках сладости: она коробки конфет от больных, я свои шоколадки, мне тоже перепало от посетителей в честь праздника.
Предновогодний опустевший город таинственно сияет елочной мишурой, из каждого окна веселится телевизор.
Какое счастье, что кончился этот суетный день, и вот сейчас мы с Соней и Яшей под нарядной елочкой выпьем шампанского, закусим мандаринами, затем объедимся оливье, которое он обещал приготовить. Вот только я опустошена до такой степени, что даже есть не хочу.
Нет, так жить нельзя…
Смешная получка
Хотите анекдот?
– Ты где работаешь?
– В аэропорту, бачки туалетные из самолетов выношу.
– Эх, бросай ты такую работу!
– Как, мне уйти из авиации?!
Отгремели новогодние салюты, закончились праздничные выходные, – и снова темное утро, холодная дорога через крематорий, и благословенная поликлиника.
Сегодня там все озабочены получкой. Заодно и узнаем, ради чего все это я терпела…
Узнать сумму зарплаты не так просто. Мне пришлось завести аккаунт в каком-то специальном банке.
Когда я выяснила размер того, что мне поликлиника перечислила за месяц, я подумала, что это какая-то ошибка… На карточке болтались жалких четыре тысячи рублей с какими-то копейками… Где обещанные восемь? Или хотя бы пять?
– … Где вы ходите? Вы вообще собираетесь работать или как? – ловит меня в коридоре Роза.
– Или как. Хочу разобраться по поводу зарплаты, – объясняю я. – Мне выдали какие-то смешные деньги…
– Как вы работаете, такие и деньги, – отчеканила Роза.
По ее довольному виду я поняла, что именно такой реакции она и ожидала, и что все у нее идет по плану.
Ворвавшись в бухгалтерию поликлиники, я узнаю, что все правильно: ставка – пять триста. Минус налоги. Вы что, забыли про налоги? Вот и вышло четыре тысячи.
О Боже, с этой суммы они еще и налоги берут…
– …Ну да, я говорила про восемь, но Роза Григорьевна сказала, что вы плохо работали, – ответила главврач.
У нее на столе лежит мое заявление об уходе по собственному желанию. Но главврач не торопится его подписывать. В кабинете сидят за столом еще две начальницы, которых она срочно вызвала, чтобы отговорить меня. Теперь все трое с энтузиазмом на меня наезжают, рассказывая мне, как плохо я работала.
– Просто у вас пока нет опыта, и компьютерная программа оказалась сложной для вас, – уверяет меня одна.
– Три кнопки ваша программа, – возражаю я. – Я много лет монтировала на компьютере фильмы, а уж там бывало и посложнее.
– Но работа регистратора не так проста: с ней справляются только те, кто умеет спокойно разговаривать с больными…
– За весь месяц у меня не было ни одного скандала с больными, – парирую я. – Только с Розой Григорьевной. Кстати, мне лично она сказала, что я умная, и что ей такие нужны, а вам, судя по всему, – наговорила полностью противоположное…
– Да нет, не то, чтобы уж, – неуверенно ответила главврач, окончательно запутавшись. – Ну что вы хотите от Розы! Она нервничает, на ней все держится. Ей не сладко приходится. Вы знаете, например, что в результате махинаций она потеряла квартиру и долго жила у Татьяны?
«Вот почему Татьяна получает прилично и вполне довольна работой регистратора», – сообразила я.
– За месяц я получила четыре тысячи, – зашла я с другой стороны. – Как вы считаете, можно прожить на такие деньги?
– Ну, месяца через два мы вам прибавим, – пообещала главврач, упорно не желая со мной расставаться. – Ну, в крайнем случае через три.
Я с тоской смотрю на тайский пейзаж со слоном.
– Знаете, что? – вступила вдруг третья, до сих пор молчавшая. – Идите и работайте! Не майтесь дурью!
Главврач встала, давая понять, что разговор окончен. Остальные с достоинством покинули начальственный кабинет. И я тоже.
Очнувшись в коридоре, с не подписанным заявлением, я пришла в себя и крайне удивилась, как ловко они меня обработали. Мне стало так обидно…
Когда ко мне подошла Соня, я плакала.
– Что случилось? Ты уже подписала заявление? Нет?! А почему? – она не могла понять, в чем проблема. – Иди и подпиши!
Набрав в грудь побольше воздуха, я закрыла глаза и резко открыла дверь в кабинет главврача.
– Светлана Николаевна, заявление-то подпишите, – я с напускной развязностью разложила бумагу перед носом главврача.
Та, не моргнув глазом, легко подмахнула документ. Сразу бы так. Похоже, в первый раз она просто не поверила, что это мое серьезное решение.
– Извините, коли что не так, – попрощалась я.
– Не берите в голову, – улыбнулась та. – Всего доброго!
Так я «ушла из медицины».
В один момент стала свободным человеком. Купи козу, а потом продай козу, если хочешь узнать, что такое счастье. Вот только что скажет мама?
Таиланд от безысходности
…Но больше мне не пришлось искать работу. Буквально через месяц мой муж на тайском острове попал в аварию и здорово разбился.
Мне пришлось срочно вылететь в Таиланд, чтобы ухаживать за лежачим больным. Два с половиной месяца я прожила в тайском госпитале, ночуя на кушетке для посетителей.
По иронии судьбы медицинская тема никак не вытеснялась из моей жизни…
Зато я в полной мере смогла оценить преимущества тайской медицины, чудом поднявшей на ноги моего супруга.
Особенно меня, «профессионала», потрясла тайская регистратура – без очередей за талонами, без утрат важных документов. Все истории болезней хранятся в единой сети: все анализы забивают в базу и моментально пересылают доктору; все рецепты рассчитываются в специальных программах и отправляются сразу в больничную аптеку, где пациенту вручают пакет, с точным количеством лекарств и расписанным графиком приема лекарств.
Знакомое лицо
На Сониной машине мы заезжаем на парковку поликлиники.
Впервые я здесь как обычный пациент, с подозрением на пневмонию или туберкулез.
– У тебя страховка-то есть? – интересуется Соня у входа.
– Закончилась много лет назад, – беспечно отвечаю я.
– Ладно, что-нибудь придумаем.
Мы входим в фойе, и я в изумлении останавливаюсь.
Куда подевалась регистратура? Где пыльные стеллажи с карточками? Где стеклянная стена с окошками? Будто и не бывало.
Фойе раздвинулось и опустело. У дальних окон стоят четыре компьютера, за которыми сидят девицы в белых халатах. Выходит, новые технологии внедрились даже в это, Богом забытое, место.
– Зайдем к Розе, – предлагает Соня.
– О, только не это!
– А как еще тебя оформить? Только через Розу, – Соня неумолимо тащит меня в боковую комнатку.
Это все, что осталось от прежней регистратуры: здесь мы, бывало, переодевались и пили чай в перерыв.
Теперь это кабинет Розы, и моя старинная знакомая важно восседает за большим столом. Ее стало еще больше, но крашеная грива с приветом от Мирей Матье осталась неизменной.
– Здравствуйте, Роза Григорьевна! – Соня по-хозяйски проходит к столу. Врач есть врач, тем более такой ценный, как Соня. – Вот, пристройте мне человека на флюорографию.
– Конечно, – Бегло скользнув по мне взглядом, Роза с готовностью щелкает мышью, уставившись в монитор. – Как фамилия?
Неожиданно для самой себя называюсь девичьей фамилией, затем спохватываюсь: ведь нужно, как в паспорте. Ойкнув, исправляюсь.
Соня с Розой дружно хохочут.
– Ну вы даете! Хотела бы я так жить, чтобы забыть свою фамилию! – качает головой Роза.
– Ну, для этого надо просто уехать в Таиланд, – говорит Соня.
– Интересно, почему вас нет в списках, – всматривается Роза в монитор. – Вас как будто не существует!
– Просто я давно не была в России, и страховка закончилась, – поясняю я.
– Ничего, внесем. Все-таки не поленитесь, найдите столик на втором этаже, в коридоре, и вам оформят новую страховку, будет меньше проблем.
Все, можно идти делать снимок. Но я немного задерживаюсь:
– Роза Григорьевна, вы не узнаете меня?
– У вас очень знакомое лицо, – поворачивается ко мне Роза. – Напомните, где мы могли встретиться?
– Я когда-то работала в регистратуре. Когда еще были карточки… Правда, очень недолго, – почему-то мне становится лень дальше развивать эту тему.
Я с улыбкой прощаюсь и выхожу из кабинета.
Так и я не поняла, вспомнила она меня или нет.
***
Мы все тогда и в страшном сне не могли увидеть, что буквально через полгода мир охватит пандемия коронавируса.
Тысячи людей начнут подхватят заразу и начнут умирать от пневмонии, подобно Пи Лек. Медики всех стран окажутся на передовой, в том числе и Соня, и Роза. По всей России будет объявлена «самоизоляция», и многие окажутся в том положении, в котором я просуществовала несколько лет: ни работы, ни денег, сплошная депрессия.
Нас с мужем эпидемия застигнет в тропиках, на тайском острове. Надолго ли – кто знает.