Третье десятилетие двадцатого века ознаменовалось поголовной коллективизацией украинского крестьянства. Зажиточные, трудолюбивые семьи объявлялись куркулями, раскулачивались и депортировались в Россию, в Казахстан и даже на Дальний Восток. Диктатура пролетариата набирала обороты беспрецедентного права вмешательства в личную жизнь. Любой сотрудник НКВД, за малейшую оплошность, мог самочинно вершить судилище над беззащитными и неграмотными крестьянами.
Все председатели колхозов имели негласный циркуляр, спущенный сверху, позволяющий им отменять занятия в школах, и задействовать всех школьников весной на посевной, а когда вызревали хлеба, снова вся детвора, вместе со взрослыми и стариками, так же задействовались к уборке урожая. Жёсткие были условия для всей сельской детворы, главное было выполнить план по заготовке хлеба, а школа оставалась на втором плане.
Десятилетний Максимка, да и другие мальчишки села Большой Благовещенки, что на Херсонщине, часто привлекались на различные сельскохозяйственные работы.
Однажды, дело было в начале марта, его с дедом Фёдором направили на подготовку поля к весенней посевной. В чём же заключалась эта подготовка?
Бригадир полеводов сформировал 12 пар для работы по зачистке тех полей, на которых планировалось засевание ранних зерновых. В каждую пару входил один старик и один пацанёнок, которого сажали на лошадь, конечно же без всякого седла, даже повод был не из кожи, а из обычной пеньковой верёвки. Ещё к лошади верёвками потолще, была прикреплена железная борона, которой и предстояло собирать с закреплённых участков сухие бурьяны, а в особенности шароподобные кураины, которые ветер перекатывал по полям и вытрясал с них десятки тысяч зёрен, которые прорастали после первого весеннего дождя, мешая расти пшенице. Вот, ради уничтожения этого мобильного сорняка, и затевалась эта кампания по сбору и сжиганию, и таким образом повышался урожай зерновых.
Старики были за старших, они руководили процессом. Подсказывали ребятишкам с какого конца начинать, в каком месте создавать новую кучу, они же и поджигали эти кучи, ну а мальцы, тем временем, начинали формировать новую кучу.
И так с самого утра до позднего вечера.
Для пропитания им выдавали перед выездом на работу, буханку хлеба на двоих, по две луковицы, по четыре картофелины, которые они запекали в золе перед обедом. Утром Максимка выпивал кружку молока с маминым вкусным хлебом, а в поле брал жбан с кисляком, который мама завязывала белым лоскутком.
Максиму и деду Фёдору повезло, им досталась очень хорошая молодая лошадь по имени Пчёлка, которую отобрали у местного кулака. И дом его тоже отобрали и превратили в сельсовет, и всю скотину, и птицу согнали в коллективное хозяйствование. Вот только беда то, хозяйствовать селяне так, как умели кулаки, пока ещё не научились. Следовательно, отрицательный результат не заставил себя долго ждать. Перебои с кормами, отсутствие ветеринарной медицины и недостаточное количество чистой питьевой воды привели к падежу птицы, а затем и крупного рогатого скота.
Так вот, Максимка, управляя кулацкой лошадью, стягивал бороной то, что попадалось под острые пальцы бороны. А дед Фёдор умело сгребал рогатиной сухую траву в огромные кучи и поджигал их, а малец, тем временем, очищал новый участок поля.
Лёгкий весенний ветерок периодически начинал раскачивать красно-оранжевые гребни костра, зрелище было очень красивое. Белые хлопья от сгоревших сорняков, вращаясь поднимались на много метров горячими восходящими потоками, относились ветром немного в сторону, и, охладившись на высоте, начинали колеблясь в медленном танце, опускаться на расчёсанное поле. Зрелище очень впечатляющее, напоминающее зимний снегопад.
В таком ритме они работали уже целую неделю, а их участок был очищен меньше половины, но их никто не ругал потому, что было видно – они работали на совесть, и, если бы не злой рок, закончили бы они в первой тройке.
Непредсказуемость непредвиденного обстоятельства зачастую ломает человеческие судьбы.
Так произошло и с Максимкой. По истечении первой недели установилась мягкая весенняя погода, работать стало легче, можно было и одеться полегче. Солнечные лучи уже набирали силу и с радостью отдавали своё животворное тепло всему живому, а особенно чернозёму. Работа в этот день у деда Фёдора и Максима ничем не отличалась от предыдущих дней. Они уже собрали и сожгли более десяти куч, время подвигалось к обеду. Разве что, в этот день ветерок начал проявлять свою весеннюю игривость, и оранжевые гривы костров были особенно изящны и обворожительны. Максимка, каждый раз проезжая вблизи горящего костра, не мог оторвать от него взгляда.
У деда Фёдора в руках была двухметровая рогатина, которой он подгребал к центру костра догорающие сорняки. Деду шёл уже семьдесят восьмой год, но он с удовольствием и молодецким задором ходил на работу, и умело справлялся с руководством десятилетнего подчинённого и его красивой лошади.
Естественно, тяжёлые времена подкинули деду проблем, он уже плохо видел, и когда наступало время обеда, то Максимке приходилось печь картошку для обоих, так как дед уже не мог отыскать в чёрной золе готовых картофелин, которые тоже становились чёрными, как сажа. Вот Максим и выручал старика, ведь ему совсем не трудно помочь. Лошадь на время обеда привязывали в посадке, сами обедали, и Пчёлка пощипывала первую сочную травку.
После обеда, Максимка прочистил несколько полос, дед стягивал с бороны собранные сорняки, и когда куча стала достаточно высокой, поджёг её. Максимка поехал сгребать новую полосу, и когда он возвращался от одного края к другому, то его путь пролегал в нескольких метрах от пылающего костра. Коварный ветерок, игравший красными гребнями костра, решил сыграть злую шутку и с лошадью, и с маленьким всадником.
Ветер колыхнул языки костра вбок и поджёг огромную, не меньше метра в диаметре кураину перекати-поле, она оторвалась от своих собратьев и покатилась пылающим шаром.
Дед Фёдор, в свои семьдесят семь, конечно не смог вовремя среагировать и задержать рогатиной огненный шар. Реакция уж не та, да и ноги не те, чтобы взять, да и догнать, как бывало в далёкой и славной молодости.
А в это время Максимка находился на кратчайшем расстоянии от пылающего костра, и в этот же момент, ветер-шалун оторвал и покатил прямо под ноги лошади огненный шар. Лошадь увидев опасность, мгновенно перешла с медленного шага, в бешеный галоп. Юному седоку удалось удержаться, он припал к спине и ухватился обеими руками за гриву. Лошадь понеслась по полю, прочь от опасного места, а сзади, на двух верёвках, прыгала в диком танце сбесившаяся борона и продолжала захватывать своими острыми пальцами всё, что ей попадалось на пути.
И надо же такому случиться, в один из моментов падения, под один из острых пальцев бороны, попадает задняя нога лошади. Блестящий шип входит чуть выше копыта, к счастью между костью и сухожилиями, лошадь мгновенно падает на левый бок, Максим летит через голову ещё метров пять. Вскочил он с перепуганными глазами, на счастье все кости целы, болит сильно локоть и колено. Счёсан лоб, нос, и полный рот чернозёма. Обтирая лицо ладонями, он оглянулся на заржавшую лошадь, она лежала на боку, а в левой ноге торчал железный палец бороны.
Моля о помощи, Пчёлка заржала повторно, потом ещё и ещё…
Весенний ветерок, усыпив бдительность мальчишки, сделал своё подлое дело, лошадь была выведена со строя, а сирота превратился в саботажника и вредителя.
Председатель сельсовета на полном серьёзе требовал посадить ребёнка за решётку, надо же было ему прикрыть свою безалаберность. Из райцентра приехал следователь, составил протокол, не обращая внимания на мольбу и рыдания его мамки, никакие доводы не могли на него подействовать, не то что ребёнку всего десять лет, не то, что он сирота. Правда, услышав о том, что у него нету отца, следователь оторвал взгляд от проклятого протокола, внимательно посмотрел на рыдающую женщину, и едва заметная улыбка скользнула по его губам. Он уставился на неё в упор и его густые брови непроизвольно выгнулись в два коромысла.
Интересно, что за идея неожиданно родилась в его голове?
После того, как был составлен злосчастный протокол, следователь дал женщине прочитать его и поставить внизу свою подпись. После чего, серьёзным тоном произнёс:
– Ну вот, на месте происшествия я всё запротоколировал, теперь милости прошу ко мне в райцентр, – он назвал номер своего кабинета и добавил: – через день чтобы были у меня в кабинете, вредительство – дело очень серьёзное.
– А мне с сыном к вам приходить? – спросила заплаканная женщина.
– Да, возможно ещё возникнут вопросы и к нему, так что, жду вас обоих…
Так вот, после падения Пчёлки и после её резкого ржания, к ним начали сходиться с соседних полей, мужики, а точнее деды и мальцы. И стали они обдумывать да советоваться, как правильнее вытащить палец бороны и лошади не причинить вреда, и самим не пострадать от второго копыта.
В конце концов, совет старейшин пришёл к единственно верному решению, этой нелёгкой задачи. Срочно верхом, отрядили в село самого старшего подростка Василия, предварительно отвязав борону от его лошади. Старики ему наказали привезти длинную и прочную верёвку, и рассказать всё о случившемся председателю, ведь без его ведома завскладом, дед Сашко никому ничего не даст, и не просите, и не умоляйте.
Когда председатель Михалыч, услышал эту новость, он пришёл в дикую ярость:
– Да, как же так, сучёнок Максим, я ему лучшую лошадь доверил, а он что это натворил? Вывел из строя такую лошадь, да это же вредительство, это же саботаж. Я этого байстрюка в тюрьму посажу, чтоб другим не повадно было, чтобы боялись быть вредителями.
– Дядь Стёп, но Максимка же не байстрюк, у него отец был, но погиб в бою, за нашу власть, – попытался хоть как-то защитить своего младшего товарища, Василий.
– Молчи, Васька, мал ещё, учить меня вздумал.
– Да не учу я вас, дядь Стёп, это ветер виноват, он разыгрался и быстро покатил горящую кураину прям под ноги Пчёлки.
– А мне что прикажешь, всё на ветер списать, а что в области скажут, ты не знаешь какие там разговоры ведут… хватит Васька болтать, пошли верёвку выбирать покрепче.
Когда Васька привёз верёвку, работа закипела полным ходом. Дед Лёшка, которого пацаны всего села называли Лешим, встав на колени, взял лошадь за уши и стал крепко держать её голову как можно ниже к земле, так как Пчёлка всё время делала отчаянные попытки подняться на ноги, а это ещё больше бередило кровоточащую рану пробитой ноги.
Деды дружно сделали хитрую петлю посредине верёвки и рогатиной, аккуратно накинули на здоровую правую ногу лошади, которой она изредка, сильно била копытом в проклятую борону. А когда, при помощи рогатины, петля была продвинута на середину щиколотки, мужики потянули концы верёвки в разные стороны и петля надёжно зафиксировалась на ноге.
После этого, они начали заводить оба конца верёвки за спину лежащей лошади. С тем концом, что шёл верхом, проблем не было, а вот второй конец, нужно было подсунуть под туловище лошади. Начали протягивать верёвку от головы. На всякий случай, решили связать между собой и передние ноги Пчёлки, чтобы она никого не травмировала. Потом, приподнимая её за голову, стали протягивать верёвку к середине спины.
До середины протянуть не удалось, слишком тяжёлой оказалась кулацкая лошадь, но, когда протянули верёвку под левой лопаткой, и начали постепенно, все дружно, подтягивать правую ногу к животу, чтобы обезопасить подход к травмированной ноге.
Пришлось мужикам, и старым, и малым, хорошо потрудиться, чтобы полностью подтянуть к животу здоровую ногу. За несколько приемов справились. Когда копыто упёрлось в живот Пчёлки, деды крепко связали концы верёвки на её спине надёжным, проверенным узлом. Ну, вот и всё, подготовка окончена, наступает ответственный момент.
Доступ к пробитой ноге был открыт, теперь можно без особой опаски, приподнять борону, немного развернуть и вытащить злополучный палец из кровоточащей раны.
Мужики потихоньку, с видимой опаской, стали подходить к бороне с той стороны, где ещё недавно Пчёлка колотила в железную борону правым копытом, словно кузнец молотом. Дед Фёдор подошёл со своей рогатиной и воткнул её в землю вплотную к вывернутой ноге лошади, на всякий случай, для подстраховки.
Деды помоложе, дружно поднатужились, и приподняв борону, начали её поворачивать, чтобы ослабить напряжение вывернутой ноги. Пчёлка, почувствовав новую боль, надрывно и громко заржала. Леший отпустил верхнее ухо и стал уговаривать её потерпеть ещё немножко, а сам ласково поглаживал мозолистой рукою горячую морду лошади.
Когда борона была развёрнута до такого положения, что с вывернутой ноги было снято напряжение, два, самых сильных старика, в четыре руки обхватили щиколотку лежащей смирно Пчёлки и резким движением вперёд, сняли ногу с окровавленного пальца.
Лошадь снова заржала, но уже без надрыва, она конечно же почувствовала своё освобождение, но встать ей не дали. Один из стариков оторвал от исподней рубахи полоску ткани, шириной с ладонь, и начал аккуратно забинтовывать повреждённую щиколотку Пчёлки. Старики, которые снимали борону, отнесли её на пару метров, положили блестящими пальцами вниз, и вернувшись к лежащей лошади, молча наблюдали за бинтованием ноги.
Когда щиколотка была плотно и аккуратно забинтована, лошади развязали узел на спине, а затем и передние ноги. Тогда дед Леший отпустил уши Пчёлки и тихо сказал:
– Ну, Пчёлка, теперь вставай.
Лошадь, почувствовав полую свободу, сначала качнула головой, и грива вспыхнула языками пламени, очаровательное зрелище, а потом качнувшись на спину, маятниковым движением, резко подтянула под себя передние ноги, и медленно пошла на подъём. Старики расступились, сделав широкий круг, и когда Пчёлка с трудом встала на ноги в полный рост, все заулыбались, один Максимка, который стоял за спинами стариков, стоял прижав ручонки к грязным щекам и беззвучно плакал, размазывая горькие слёзы досады по запылённому лицу.
Очевидно, сердечко десятилетнего мальца предчувствовало какую-то беду.
К счастью, Пчёлка уверенно стояла на трёх ногах, а пробитую ногу, она, слегка приподняв, не нагружала, видно рана оказалась очень серьёзной, но есть одна радость, что сухожилия молодой лошади ещё крепкие и не разорвались, а то бы была ей прямая дорога на бойню. А это уже была бы большая потеря для колхоза.
Изредка бывали дни, когда за боронами не присылали грузовую телегу, и тогда старики, по очереди, переворачивали бороны отполированными пальцами кверху, и таким образом волокли их обратно в колхоз, на двор механизации. В этот день грузовой телеги не смогли прислать, поэтому борону Пчёлки положили вторым этажом к Ветерку, ещё сильному, хотя уже солидного возраста, коню.
И вот, потихоньку, подтянувшись со всех участков, начали двигаться на село. Вереница растянулась почти на сотню метров. Максимка вёл свою покалеченную Пчёлку последней, и было видно, что ей очень больно наступать на забинтованную ногу, и она, едва наступив на неё, делала небольшой скачок с каждым шагом, чтобы не нагружать больную ногу всем своим весом. А самыми последними шли, – Леший, дед Фёдор, и тот старик, который не пожалел свою сорочку, шли и обсуждали эту неприятную ситуацию.
Возле крайней хаты села, их встретил председатель с горящими от гнева глазами. Кричал Степан Михалыч, что есть мочи, ругал всех подряд, а когда Максимка подошёл с Пчёлкой, он не сдержался и отпустил пацану резкий подзатыльник.
Максимка всхлипнул, вытер свой нос рукавом, но плакать не стал, стыдно же при людях, а в уголках его детских, испуганных глазёнок, выкатились две горькие- прегорькие слезиночки.
Следующим утром молодая, красивая вдова стащила с печи Максима раньше обычного, ведь на работу сегодня не нужно идти ни ей, ни ему, а вот в райцентр к следователю, нужно собираться и выходить. Скромно позавтракав разогретой кашей, они закрыли входную дверь хаты на засов, и, ещё до рассвета вышли за село. Ходу до райцентра было больше трёх часов, но они в этот день постарались и установили личный рекорд. Не прошло и трёх часов, а они уже стояли у двери закрытого кабинета. Ждать пришлось долго, ну и насмотрелся Максимка на милиционеров в форме и в гражданской одежде, которые всё время топали по дощатому полу своими сапожищами, бегая из одного кабинета в другой, и что это за работа такая? А те что в форме, все были с пистолетами, вложенными в коричневые кобуры, которые были прикреплены к широким кожаным поясам. И интересно было мальцу смотреть на таких дядек и немного страшновато.
Ну вот, наконец-то пришёл и тот самый следователь, который в село приезжал.
Был он чисто выбрит, одет в гражданскую одежду, а на голове, слегка набекрень, была надета серая шестиклинка. Когда он открыл дверь своего кабинета, отошёл чуть в сторону и сказал:
– Заходите вдвоём и садитесь напротив стола. – А сам сняв с головы фуражку, повесил её на торчащий из стены гвоздик и подойдя к столу, уселся на скрипучий стул.
Аккуратно поправил свою причёску двумя ладонями, потом раскрыл белую папку, пододвинул к себе поближе чернильницу и взяв в правую руку синюю ручку, строго сказал:
– Ну что, малец, скажи мне честно, может это дед Фёдор покатил горящую кураину под ноги твоей кобылы, как её там, Пчёлки?
У ребёнка от удивления округлились глаза.
– Не-е-е, – протянул свой короткий и откровенный ответ, Максим, а потом добавил:
– Так дед Фёдор старый же, он не мог догнать, вот я бы догнал и рогачом остановил бы, и Пчёлка не испугалась бы тогда, и ничего не было бы, да, я быстро бегаю, пусть мама скажет.
– Ладно, ладно, верю малец… – и что-то начал писать на белом листке. А Максим зачаровано смотрел на тот белоснежный лист бумаги, и так ему хотелось порисовать на нём, ну просто ужас. У него кроме тетрадей, сделанных руками мамы из старых газет, никогда не было таких больших, белых листов.
– Так, теперь ты можешь выйти на улицу и подождать свою маму там, а я ещё ей задам несколько важных вопросов.
Максим, опустив голову, молча пошёл на улицу. Там он примостился на старой некрашеной лавке без спинки и начал разглядывать красивый купеческий дом.
Да, да, именно в этом доме, ещё до революции, жил известный купец Дромарецкий, которого раскулачили и отправили на Сибирь, а всё его богатство и много скота, и этот дом достались ихнему колхозу. После разглядывания дорогого дома, он опустил голову и переключился на чёрных муравьёв, которые суетились недалеко от скамейки. Вдруг он вскочил с лавки, сорвал толстую травинку и стал ею беспокоить муравьёв, они дружно начали атаковать кончик и даже влезали на него и кусали его. Через минуту, Максим стряхнул всех муравьёв и взял в рот тот самый кончик, на котором только что сидели боевые муравьи и почувствовал резкую, но приятную кислоту, которая начала медленно таять во рту. Такому развлечению его научил старший брат.
Потом он забросил травинку и начал махать ногами сидя на лавке, помахал, надоело, “что бы ещё придумать”, подумал Максим. Он не любил сидеть без дела и повертев головой вокруг скамейки, на которой сидел, заметил какой-то кружочек почти чёрного цвета. Вскочив с лавки, он нагнулся и стал разглядывать его, потом взял в руки и начал обтирать грязь. Через пару секунд он понял, что нашёл маленькую медную монетку достоинством в ; копейки ещё царской чеканки. Такую монетку он уже видел у старших мальчишек. Чем больше он её натирал своими пальчиками, тем чище она становилась.
Вдруг он увидел, что дядя следователь подошёл к окну и задвинул белые занавески.
Конечно, любопытство не заставило долго думать, он потихоньку подкрался к окну и привстав на цыпочки стал присматриваться сквозь тоненькую щелочку под занавеской к тому, что же там происходит.
После яркого солнца глаза не сразу привыкли к затемнённому помещению, но вот он постепенно видит свою маму не на том стуле, на котором она сидела, а почему-то она, опёршись локтями о стол, почти лежала на этом столе, закрыв своими ладонями своё красивое лицо. И что же это значит? Что случилось с его мамой?
И, только через мгновение он замечает сзади мамы дядьку следователя, который держит его маму за бока и зачем-то толкает её, как будто хочет, чтобы его мама заплакала. Максиму ничего не было видно, но он успел заметить, что мамина длинная юбка поднята и завёрнута ей на спину. Он знал, когда мама закрывала своё лицо, это значило, что она плачет. Её красивая и пышная грудь в блузке, мерно покачивалась по белому листочку бумаги. Бедная мамочка, но как ей можно помочь, он не мог себе представить. Горькая обида вцепилась в его детское горлышко.
– Эй, малец, ты что там потерял? А ну, брысь от окна… – закричал на Максима вышедший покурить милиционер и злобно пригрозил пальцем. Ребёнок, вздрогнув, отошёл от окна и снова уселся на старой некрашеной лавке. Но мысли его остались в той загадочной и затемнённой комнате. Время начало тянуться в три раза медленнее. Уже совсем не интересны дядьки с пистолетами в коричневых кобурах и дом кулацкий не влечёт своей красотой. Сидит на лавке десятилетний вредитель и от безделья машет ногами, а в кабинете решается его судьба. А какой ценой, ему совсем невдомёк.
Наконец с двери выходит его мама, спускается со ступенек, парень бежит ей навстречу. Она, подойдя к сыну, берёт двумя пальцами его за ухо, сильно скручивает, аж затрещало в ухе что-то и яростно, но тихо говорит:
– Лучше бы ты, сынок, умер! И чего только тебя Пчёлка не раздавила? Такой позор приходится терпеть.
Конечно, ребёнок ничего не понял насчёт позора, но стало ему обидно не от боли, а от маминых горьких слов.
И стала мама ходить в райцентр каждую неделю. Председателю Степану Михалычу мама принесла от следователя какую-то справку, и он её всегда отпускал. Пусть лучше Верка ходит к следователю, лишь бы к нему претензий никаких не выдвигали. Он нутром понимал, время нынче тяжёлое и под трибунал загреметь очень легко можно. А кому хочется отвечать за чужие грехи?
Пчёлка полностью восстановилась через месяц, разговоры о том несчастном случае поутихли. Прошли летние каникулы, но всё лето дети работали вместе со взрослыми, какой там отдых. Постепенно жара начала спадать, а конец первого осеннего месяца принёс желанную прохладу. Однажды вечером, когда он поливал маме из ковшика, когда ей нужно было умыться перед сном, он заметил у неё необычно выпуклый живот. Странно. Раньше такого у неё не было. Уже к концу лета мама перестала часто ходить к следователю, но раз в месяц всё-таки ходила и приносила от него кое-какие продукты. За счёт этого у них немного улучшился рацион.
Когда сельские бабы увидали у вдовы Верки пузо, вот уж почесали языки свои, больше чем на ярмарке. Но чеши, не чеши, а пришло время и в конце декабря мамка Максимова разродилась девчонкой, так и появилась у Максима сестрёнка Марийка. Но самое удивительное то, что сразу после родов к ним приехал тот самый следователь, и когда мама вышла из больницы, то пошли они с мамой в сельсовет и там расписались. На зависть всем сельским бабам языкатым.
Так и появился у Максима отчим-спаситель, а звали его Петро Иванович. Хорошим, порядочным человеком он оказался. И через некоторое время они снова в сельсовет ходили, чтобы зарегистрировать дочку.
Вот какая необычная история произошла в детские, школьно-трудовые годы Максима Ивановича.