В братоубийственном водовороте гражданской войны, двадцатого века, было снято с плеч много горячих голов, как с одной, так и, с другой стороны. Великое множество семей осталось без кормильцев: бабы без мужей, дети без отцов, престарелые родители без сыновей. Именно по этой причине, отца у Максимки не было, зато был брат старше него на пять лет и две сестры ещё старше, и была у них одна мамка на четыре рта. В те годы вся сельская ребятня, бегала по улице совершенно голой, даже на голову в жаркие дни было нечего надеть.
Жили они в селе Большая Благовещенка, Херсонской области. Село их, было расположено в херсонской суровой степи, речки у них не было, ставка не было. Была на краю села огромная впадина, в которой после проливных дождей собиралось много дождевой воды. Вот в такие дни у всех детей села начинался настоящий праздник купания и отмывания от многомесячной грязи, ведь вода у них была на вес золота. К голозадой детворе присоединялись подростки, а ближе к ночи – взрослые.
Режим экономии воды был на столько суров, что матери не имели возможности покупать своих детей годами, вот поэтому и была эта лужа со свежей дождевой водой – сельской купелью. Бывали очень неблагоприятные, суровые годы, в которые, дождей в течение лета не было совершенно. Солнце немилосердно выжигало зерновые и прочие культуры, разумеется сельская купель, тоже пересыхала. Для села наступали чёрные дни в прямом понимании.
В селе Большая Благовещенка не было ни магазина, ни своего рынка. За всяким крамом, будь то: спички, гвозди, мыло, материя, керосин, фитили для керогазов и керосиновых ламп, ведь света в сёлах в те годы не было по причине отсутствия, на тот момент Днепрогэса.
У селян было заведено правило, в каждый праздник из села отправлялось несколько подвод в дальний путь – в Рубановку, на ярмарку.
Рубановка, в те тяжёлые годы, имела неофициальный статус Сорочинской ярмарки всей Херсонщины, но более скромных объёмов, по сравнению с Сорочинской.
Мать Максимки, по причине отсутствия мужа, сама запрягала лошадку в оглобли, грузила всё, что могло уродить и вырасти без дождей и без полива. И везла она всё на ярмарку, чтобы выручить немного денег, и домой привезти спичек, керосину и новый фитиль, взамен сгоревшему. Ни хлеба, ни продуктов домой с ярмарки она никогда не привозила, а умудрялась прокормить своих четверых детей, своими домашними продуктами.
В одну из таких поездок, шестилетний голопузый Максимка уцепился за край подводы, и со слезами и рёвом бежал за телегой и просил, нет ребёнок умолял:
– Мамочка, родненькая, ну возьми меня на ярмарку.
– Максим, вернись домой, я тебя прошу.
– Мамочка, ну возьми меня, я хочу на ярмарку.
– Максим, вернись домой, буду бить, – и кожаный кнут, которым она хлестала круп лошади, зловеще свистнув в воздухе, горячей струёй ложится на голую спину ребёнка. От невероятной боли у него открывается краник, и горячая моча бежит, орошая его маленькие босые ноги, которые продолжают бежать за маминой телегой. И снова свистит кнут над головой, и новая красная дорожка появляется на спинке сына. Но нет такой силы, которая способна оторвать цепкие ручонки от маминой подводы.
Мать останавливает подводу, слазит, берёт сына за руку, возвращается домой. находит подходящую верёвку, привязывает Максимку к старой груше, потом просит старого деда Семёна с белой бородой, развязать сына через полчаса, и только теперь, без оглядки, уезжает в загадочную Рубановку.
Проклятые полчаса кажутся вечностью. Ребёнок перестаёт плакать, слёзы на щеках и на теле постепенно высушивает ласковый летний ветерок, но горький комок обиды, осевший в детском горлышке, никак не может рассосаться.
В конце концов, приходит богоподобный старик и развязывает ручонки пленного мальчонки. Он срывается с места и бежит на грунтовую дорогу, ведущую к загадочной ярмарке, но уже не видно ни подводы, ни лошади, ни мамы. Максимка с красными рубцами и горьким комом в горле, возвращается в свой двор.
В следующую поездку мама собирается, когда закончился керосин, история повторяется, но уже после слов мамы:
– Максим, вернись домой, буду бить, – его ручонки отпускают борт телеги, он ещё потихоньку продолжает бежать следом и просить мать, чтобы она привезла ему гостинца.
Женщина, глубоко вздохнув, из-за спины сильно бьёт лошадь, та увеличивает скорость, голый малыш стоит и всхлипывая смотрит вслед уезжающей маме. Что же она ему привезёт? Не забудет ли про него?
И привезла-таки!
Кроме двух бидончиков с керосином, мама достала свёрток и стала разворачивать тряпочку, и он впервые увидел двух розовых лошадок.
– А что это, мама?
– Это пряники, сынок. Вот этот тебе, а второй для Борьки. Бери.
– И его можно есть?
– Ну конечно можно, – и мать взяла оба бидона с керосином и понесла их в дом.
Радости Максима не было предела, мама разрешила съесть, как здорово! Но как можно съесть такую красоту и никому не показать, ни перед кем не похвастаться.
План созрел молниеносно, он выбежал со двора, перебежал дорогу, забежал во двор своего дяди, и стал звать своего двоюродного брата Митьку, пусть посмотрит, что ему привезла мамка с ярмарки:
– Митька, выходи, посмотри, что мне мамка с ярмарки привезла! – И, решил пряник спрятать за спину, чтобы Митька ещё и стал просить его показать, что же привезла его мамка.
Наш хвастунишка остановился посреди двора, расставил ноги, выпятил голый живот и стал ожидать появления Митьки из дома. А тем временем, из-под куста шиповника, к Максиму направился хозяйский пёс Цапко, он хорошо знал малыша, и часто подходил к нему, обнюхать и получить от него свою порцию ласки.
Но, когда пёс подошёл сзади к мальцу, он вдруг перед самым своим носом, увидел аппетитную конячку. Реакция Цапка была мгновенной, он выхватил свежий пряник из руки хвастуна, и, пока тот развернулся, он уже лежал под кустом и азартно пожирал вкусную конячку. Митька уже стоял на пороге и всё видел, но что он мог сделать, ведь он был ещё моложе брата на целый год. А Максимка ревел на всю улицу так, что услышала его мама, прибежала и, увидев остатки пряника у ног жующей собаки, на которые указывал пальчиком ревущий сын, сразу всё поняла.
Приведя сына за ухо, домой, она выломала метровую лозину, оборвала с неё все листья, и начала снова расписывать спину и задницу своего сына.
Воспитание продолжалось в традиционно жёстком формате. Максимка рос терпеливым и выносливым человеком. Именно выносливость помогла ему пройти всю войну. А эту потрясающую историю, он мне поведал в больничной палате, уже в возрасте девяносто четырёх лет, и что самое интересное, без малейшей обиды на свою маму.